Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Приложение, или То, о чем не было сказано выше 3 страница

Читайте также:
  1. Bed house 1 страница
  2. Bed house 10 страница
  3. Bed house 11 страница
  4. Bed house 12 страница
  5. Bed house 13 страница
  6. Bed house 14 страница
  7. Bed house 15 страница

Евангелие в своих основных моментах проявляет благоразумие, полностью отсутствующее в мировоззрении национал-социализма, во взглядах на мировую действительность и на человека. Вопрос звучит достаточно просто: реального ли человека демонстрирует нам национал-социализм? Ответ гласит: нет! Это – человек идеализированный. Жизненная воля национал-социализма оказалась под властью иллюзии. Если это верно, то национальная воля приговорена к расколу, тогда и Третий рейх является не чем иным, как иллюзией будущего. Иллюзиям невозможно противостоять политическими мерами. Сила внушения даст осечку лишь в случае практического воплощения идеи.

Освобождение от иллюзии, предсказанное нам в Евангелии, состоит в том простом факте, что человек не является творцом, а лишь творением: тварью. Телом и душой мы подчинены закону о том, что тленно и преходяще. Ни одно явление земной жизни нельзя считать исключением из правила. Нельзя исключить ни отдельные человеческие существа, ни народы, ни расы. С первых дней нашей жизни нас одолевают болезни. Наша духовность подвержена усталости, ошибкам и разрушению. Душа также развивается, расцветает и умирает. Если понятие «бессмертие души» должно означать нечто иное, чем способность духа проноситься через долину смерти, оставаясь вечным благодаря своей природе, то это глупость.[156] Все факты говорят против этого. Да, конечно, можно сказать, что существование души является не чем иным, как страданием, нуждой и страхом перед жизнью. Нас всех ждет смерть. Она напоминает нам о нашем несовершенстве. Мы не располагаем вечностью. Мы не располагаем свободой. Нет свободной вечной души! Каждый про себя это знает, почему он должен утаивать сей факт от других?[157]

Сюда накладывается также и то, что мы переживаем. Здесь важен еще один аспект. Мы виноваты друг перед другом. Люди и народы. Это относится ко всем истинным общностям, как и то, что мы, люди, противостоим тем, кто предъявляет права на нас, на нашу помощь, на нашу преданность и на наш отпор. Мы не находимся в противостоянии с ними, поскольку через них с нами говорит, требуя повиновения, высшая власть. Мы никогда не воплотим полностью это притязание. Мы впоследствии откажемся, если это будет иметь значение, следовать этим категорическим требованиям. Мы откажемся, поскольку отвергнем сами себя. Мы заключены в тюрьме собственного «Я». Это происходит и в том случае, когда мы, симпатизируя другой личности, пытаемся с ней сблизиться, поскольку поиск нашим «Я» другой личности является лишь еще одним выражением нашей несвободы. Нет, мы не полностью свободны, не свободны и в этом проявлении, мы имеем обязательства тела и души, а также – духа. Этот факт придает злободневность и заставляет страдать по поводу великого политического вопроса о виновности в войне и мире и по поводу других тоже. В своем последнем притязании на правду мы догадываемся, что виноваты. В противном случае бессмысленным было бы любое страдание. Оно не может быть объяснено одними лишь ошибками и заблуждениями. Требование, предъявленное нам, является обязательным. Мы не можем им пренебречь, как будто выторговывая что-то и договариваясь о половинной стоимости с инстанцией, предъявившей его.

Эта двойственность человеческого сознания характерна для нас и без Евангелия. Это происходит только потому, что мы честно и мужественно испытываем человеческую природу. Но Евангелие придает этой истинности правоту. Его распространение – дело истины. Оно словно несет в себе очистительную функцию.

Но это пришествие Иисуса из Царства Божия свидетельствует не о благоразумии человечества, оно раскрывает правду о людях. Противодействие Евангелию открывает нам двойственность человеческой природы. Мы потеряли связь с истоками жизни. Мир брошен на произвол судьбы с тех самых пор, как отринул Бога. Греховность не является лишь событием прошлого, скорее современным фактом, имеющим отношение к каждой отдельной человеческой жизни. Только тот, кто старается очиститься, делает свою совесть открытой для восприятия откровения, поскольку мы зависимы от воли, неподвластной течению времени. Перед нами не другой человек, перед которым мы имеем обязательства на протяжении определенного времени, но тот, кто является вечным настоящим. «Боже, Господь Всемогущий, говорит с миром от восхода солнца до его заката»! И когда земля подойдет к своему концу, он подхватит нас.

В этом положении для нас представляется абсолютно невозможным выменивать у Бога какое-либо из его творений, ни нашу духовную жизнь, ни ценности, которые мы производим, ни природу, ни расу. Мы все осознаем эту двойственность: они возможны лишь постольку, поскольку они появились, подчиняясь воле Творца. Они никогда не бывают полностью предоставлены обстоятельствам. Никто из нас не располагает этой полнотой. Мы не можем при помощи своего рационального ума ни заменить расовое наказание на природную чистоту, ни получить чистый характер ценой нравственных усилий. Мы не только ограниченные, но и падшие творения. Поэтому для нас закрыт путь постижения Божественной тайны, поэтому мы постигаем наше положение через мировоззрение, которое мы придумали себе сами, идеализировав его. Всем этим попыткам противопоставлено простое Божественное слово «Осознайте, что Я – Господь»!

Если из этой ситуации и должен быть выход для человечества, то он может находиться в том же измерении, из которого для нас открывается изобилие безусловного и вечного спасения. Сами по себе мы выходом не располагаем. Он возможен в том случае, когда ниспосылается в качестве дара, милости, как нечто, что не может быть создано искусственно. В поиске данного пути Евангелие подводит нас к отрадной истине: с Христом дано начало новому явлению. Смерть побеждена. Через страдания Господь призывает свои падшие творения к себе, в Царствие Небесное. Он сам освятил страдания тем, что перенес их. Ценой своей жизни Он получил прощение человеческого греха. Христианский крест утверждает, что последнее слово остается не за смертью, а за жизнью. Да, сообщается, что наступило время нового единения мира с Богом. Оно преисполняет нас уверенностью, оно призывает нас к таинствам, оно встречается нам в качестве внутренней власти, в качестве вновь сотворенного Святого Духа. В вере человек вновь рождается для «живой надежды». Мы перешли в новое состояние. Грядет Царствие Божье. Придется дать отчет за все, что нам доверил Бог своей творческой волей. И потому – «будьте сильными», «возьмите шлем добродетели и меч духа», «Господь близко!».

И тут возникает народное мировоззрение и утверждает: христианская вера обращена назад, в прошлое. Попытается ли оно когда-нибудь понять свидетельство Евангелия? Творения Святого Духа ставят человечество перед непреложной истиной бытия Бога. То, что предлагает Евангелие, сводится к одному – требованию человеческого решения здесь и сейчас. Розенберг утверждает: грех является сопутствующим проявлением физического вырождения, неполноценным чувством ограниченных. Показательно, что люди с ярко выраженным ощущением греховности своей верой лишь возвышают те страны, откуда они вышли в мир. Являлись ли Бисмарк и Лютер бастардами? Поистине они не думали о грехе, но им хватало мужества не отступать перед реальностью греха. Они полагались на Божью помощь и знали о будущем мире. И после этого еще говорят, что способность полагаться на Бога не может послужить миру. Это непонимание равным образом проистекает из марксистского и народного вольнодумства.[158] Совершенно определенно, что религия может быть опиумом. История религии подтверждает это, например, пантеистическая мистика, всегда возникавшая в качестве средства успокоения и умиротворения людей и народов. Но Евангелие – не мистика. Божья воля, призывающая нас к повиновению, имеет своей задачей то, чтобы мы давали отчет в извечном вопросе. Евангелие ведет к беспокойству, поискам правды во всех человеческих делах.

Это наглядно демонстрирует позицию христиан по отношению к своему народу, их верность стране своих отцов и детей. Существует неполная любовь к своему отечеству, равно как и неполное повиновение Творцу. Это грех. И все же живая вера должна отрицать любовь к отечеству в том случае, если оно заменяет собой единение с Богом. Но истинная любовь к отечеству совсем иная. Как ей такой не быть, если только Господь имеет право требовать всю нашу жизнь без остатка? «Разве нет выбора между половинчатой, не всепоглощающей любовью к отечеству, способной пожертвовать им во время кризиса во имя высших целей, – и национализмом, для которого ничто не свято, кроме собственной нации и собственного государства, который делает народ Богом?»[159] Да, так бывает в том случае, когда Божья воля вступает в противоречие с волей отечества – как два взаимоисключающих понятия. «По правде, с вечностью дела обстоят совсем по-другому. Мы не можем делить наше время и силы между Богом и миром. Мы должны решительно выбрать Бога и следовать ему во всем. И тогда мы откроем для себя мир снова в Боге и его воле. Бог, которому мы принадлежим своим решением, заключает в себе и несет мир. Нельзя быть верным ему, не будучи верным земным обязанностям. В соотношении вечного и земного одна верность не исключает другую. Более того, одна связана с другой. В этой связи вспоминаются слова из Евангелия о том, что верность в великом невозможна без верности в малом».[160] Для позиции христиан в отношении к своему народу характерно то же самое, это же относится к любым выпавшим на долю испытаниям, что коренится в преданном послушании Богу. В этом наша жизнь сливается с рекой времени. Мы проживаем ее лишь единожды. Пред лицом Господним за этот малый срок проходит развитие призыва: «трудиться, пока день». «Тот, кто верит, тот знает, что однажды Бог спросит с него, как он проявил преданность своему отечеству».[161]

И однажды может возникнуть вопрос: не является ли это предательством в вопросе формирования истинно народной ответственности – когда понимание Евангелия затемняется эрзац-религией? Разве нет необожествляемой любви к отечеству, напряженного развития национальной воли, что этой воле приходится жертвовать истиной? Тогда в качестве искажения народной воли возникает национализм. «В своем насильственном проявлении он характеризуется тем, что разрушительно обращается против всего живого, не исключая собственную нацию и собственное государство, которые он полностью отождествляет с собой».[162] Мы также знаем о том, что два народа смотрят на нас во все глаза: французы и иудеи.

Розенберг потребовал пересмотра Ветхого Завета. Разве история иудеев не является истинно народным движением? Сначала стоит обратить внимание на следующее: история и религия иудеев – лишь фон для Ветхого Завета, целью которого является свидетельство того, что никоим образом не есть ни история, ни религия. Здесь уместны псалмы: «Бог – наша уверенность и сила, помощь в великой нужде, которая сопровождает нас. Поэтому мы не боимся, хотя мир гибнет и горы низвергаются в море».[163] Разве нас хоть раз покидало чувство, что под славой этой мощи немецкий народ вел войны за свободу? Есть ли хоть одна страница в Ветхом Завете, которая не была бы неотделимо связана с немецким духом? Давайте задумаемся о псалмах 90 или 103. Возьмем псалом, включающий послание Исайи к Иеремии. Почему никто об этом не говорит? Союз между ветхозаветным и немецким благочестием, осуществленный при посредничестве Лютера, возник не на пустом месте. Он принадлежит немецкой истории и немецкому самоощущению. К нему относятся слова Гете:

Когда великая духовная сила

Части,

Ангел не разделит

Слитую воедино

Двойственность.

Лишь вечная любовь

В состоянии разделить….

Но дальше об этом не может идти речь.[164] Ведь есть и другая сторона: история и религия иудеев демонстрируют нам чужую народность.

Разумеется, ссылок на скотоводческое прошлое этого народа достаточно мало. Их можно отыскать и в Эдде. Но дело не в этом: тому, кто умеет мыслить исторически, не помешают остатки примитивных верований. Тут важнее нечто другое – обожествление расы, абсолютизация собственного народа. Израильский народ – это та почва, в которую было посеяно Божественное слово, обращенное к человечеству, та почва, на которой была подготовлена жертва Христова. Но иудеи сделали из этой милости нечто большее: «мы – семя Авраама», «нас обходят стороной несчастья», «здесь храм Господа!»… Борьба пророков является единственным свидетельством сопротивления этому фарисейству. Когда сегодня в национал-социалистической пропаганде используется высказывание: «Если вскрыть гнойный нарыв на теле немецкого народа, то внутри будет сидеть еврей», – то это говорится чисто по-еврейски. О тех, кто там, в этом нарыве, сидит вместе с евреями, мы промолчим. Это просто попытка отмахнуться от Божьего призыва к покаянию, сделать вид, что это не важно. Иудеи ощущают свою избранность как нечто, чем они могут располагать. Из нее они хотят сделать пространство, свободное от Бога, где им была бы дана гарантированность от Божьих заповедей. И это их самый тяжкий грех. Это нарушение верности Израилю, о которой так проникновенно рассказывал Исайя. Ветхий Завет является свидетельством борьбы Бога с этим отсутствием присмотра в религии Израиля. Красной нитью проходит через эту борьбу демонстрация Божественного пути, открытие истинной сущности человека, известие о суде и обещание милости Божьей. Живой Бог открывается в виде безусловной верности и желает в ответ такой же верности, как та, с которой он подходит к своим творениям. Так становится известно о его святости, преисполняющей мир.[165] Об этом откровении и идет речь в Ветхом Завете. Это вехи, соединяющие Старый и Новый Заветы. Поэтому мы не можем пройти мимо них. О законе и о пророчествах говорит факт прихода Иисуса из Царства Божьего. Он молится словами псалмов. Умирает он также со словами псалмов на устах.

Разве еще остается потребность в вопросе, что в Библии еврейское, а что нет? Христос является высшим воплощением закона. Неужели нам так уж интересен вопрос, был ли Иисус арийцем? Предоставим это непредвзятому историческому исследованию. С точки зрения истины это абсолютно не важно. Мы веруем в Иисуса Христа, Сына Божьего, нашего Господа. У нас нет оснований оставлять на рассмотрение национал-социализма неполно истолкованное таинство земного воплощения Иисуса – от Девы Марии. Интерес к тому, чтобы удостовериться в арийском происхождении Иисуса, должен покоиться лишь на почве либеральных объяснений.

Здесь следует сказать о другом. Мы должны не переставая выступать против механического понимания Священного Писания. Такой подход давно устарел в теологии, но продолжает существовать в качестве народного понимания, находить отражение в поэзии. Мы думаем не о словах, а о Слове, которое, в качестве современного обращения Бога, через библейские свидетельства обращено к нам. Наука, изучающая Ветхий Завет, должна перестать внушать теологии, как она это делает, религиозную историю иудеев вместо откровения Бога. В первую очередь и главным образом речь должна идти об отношениях Бога и человечества и лишь потом, возможно, о религиозной истории иудеев. Тогда мы получили бы возможность выявлять обстоятельства, имеющие отношение не только к истории иудеев, но и к истории любого народа. Тогда и прочие религиозные учения объяснялись бы через создание человечества Богом и через величие Христа. Это должно говориться, без того, чтобы отменять различие между revelatio generalis и specialis (?). Это должно делаться с оглядкой на нашу старогерманскую религию. И тем более на ее этос.

Было бы особенно заманчиво последовать этой связи, связи веры и этоса. Темы любви и смирения были основательно исчерпаны Розенбергом. Учением о христианской любви «был нанесен чувствительный удар по душе Северной Европы».[166] «Переносом внутренних акцентов от самосознания чести к смирению и состраданию было подорвано духовное существование северного человека».[167] То, что в германской этике представляло собой сплав мужества и славы, как это продемонстрировал Вильгельм Штапель, ушло навсегда.[168] Христианство умаляет мужественность и делает любовь сентиментальной. Представление о подлинной любви как о сплаве возвышенного и материального полностью исчезает. Гуманизм и любовь, о которой повествует Евангелие, находятся где-то в одной плоскости. Не слышно проклятий в адрес плотской любви, не слышно о притеснении эроса во всех его формах. В качестве высшего мерила выступает представление о чести северного человека. Считается бесспорным, что североевропейские расы развивались, сохраняя чистоту крови. Пагубное заблуждение! Прав был Герман Кремерс, когда сказал: «Немецкое развитие свободы, как и все великое, подвержено угрозе со стороны демонов. Если бы оно могло от этого уберечься! Блестящая одаренность, благороднейшие дарования являются не чем иным, как сырым материалом, нуждающимся в божественной обработке. Только тогда что-то получается. Дух является тем, что дает жизнь, а тело бесполезно. Так же как каждому не добиться мира в душе и не справиться с собственными демонами без Божьего вмешательства, так и дух благородных народов подвергается упадку, если он не вооружится правдой, не очистится и не укрепится против демонов лжи, зависти, алчности и ненависти. Подразумевая под „честью“ наглядно воспетые исландскими легендами в высшей степени пристойные германские семьи, погрязшие в родовой мести, и ссоры, длившиеся до полного искоренения семейств».[169] Народный этос, построенный на основе кровавой религии, выглядит чудовищно просто. Отделение себя от людей «низшего» сорта, уничтожение того, что не вписывается в рамки, требование стерилизации – все получается как будто само по себе. Хотелось бы однажды спросить: а как быть с природным этосом, присущим людям? Ни в чем не погрешим против истины, если скажем, что в каждом требовании, в его развитие без понимания прав и границ, заложено преступление.[170] Наконец, то же самое касается политических вопросов, связанных с расовыми проблемами. До тех пор пока они покоятся на вере в силу крови, они все вместе обречены на крушение. Хорошо, все эти добродетели уверенно связали со страданием, но не с необузданным же страданием, получаемым в состоянии аффекта! Природа, не знающая границ и потребностей, но рвущаяся к действию в своем безумном порыве, заканчивает по причине своей слепоты либо фарсом, либо разрушением.

В этом суждении мы затрагиваем пункт национал-социалистического этоса, который, находясь в связи с кровным самосознанием движения, не может быть понят в отрыве от него. Он одновременно связан с пропагандистской необходимостью вооруженного движения, о которой ниже будет сказано подробнее. Самосознание нордической расы заключается в воле к власти. Мистический идеализм связан псевдометаморфозой с этосом Фридриха Ницше. Майстер Экерхарт и Фридрих Ницше – замечательная пара. Но это больше, чем курьез. Какой-нибудь такой компромисс вполне может осуществиться в том случае, если следовать мистике. Боевой элемент движения не может заключаться в мистике. Критика Розенберга в адрес христианской этики повторяет в своих основных моментах то, что излагал Ницше. Она сливается с потоком суждений, который пытается сформировать национал-социалистическая идеология. Достаточно вспомнить два имени: Меллер ван ден Брук и Эрнст Юнгер. У Эрнста Юнгера особенно наглядно видно, что целью национализма является создание обороноспособного и авторитарного государства, которое, по его мнению, не должно иметь ничего общего с гражданским патриотизмом вильгельмовской эры.

Гитлер тоже считает, что готовность к обороноспособности имеет приоритетное значение. Этого просто требует практическая необходимость. Можно было бы сказать: без обороноспособности – никакой защиты государства, без защиты государства – никакой пропаганды, без пропаганды – никакого движения, без движения – никакого нового рейха. Идее победы содействует жестокость. Воля к власти, ограниченная духовностью или государством, воспринимается как знак декаданса. Защита идеи требует разрушительных средств. Грубость национал-социалистической боевой речи является выражением этого принципа.[171] Йозеф Геббельс сформулировал в своем «Неизвестном штурмовике» воззвание, вот краткий отрывок:

«Стойте, юные аристократы новой рабочей среды! Вы – знать Третьего рейха. То, что посеяно вашей кровью, даст прекрасные всходы! Сожмите кулаки! Наклоните лбы! Делайте свою работу! Борьба станет уделом аристократии! Разрушение постигнет демократию, преграждавшую путь юному рабочему движению к историческому совершенству. В наклоне лбов, в сжатых кулаках читается: демократия – это самоубийство. Протестуйте против равенства! Обратитесь против того, чтобы вас ставили на одну ступень со всяким идиотом! Когда встанут однажды немцы империи, 30 миллионов человек, тогда наступит вечный рейх. Не говорите больше о заслугах! Отныне правит труд! Рабочие – аристократия! Это выбор новой аристократии, аристократии кулака и лба! Будьте фанатиками! Если мы правы – а в это мы верим, потому что верим в нашу кровь, – то все другие не правы!

Верьте мне, другие страны смотрят на нас. Берлин станет центром борьбы. Если у нас получится раздавить еврейскую чуму на асфальтовых пустырях, наше дело станет бессмертным».

Итак, фанатизм и жестокость приветствуются. Мы получили задание использовать все подручные средства в борьбе за победу идеи. Мы должны обладать дисциплинированной волей к власти. В этой оценке власти есть правильная мысль, выражающая слова Христа обо всех правителях мира, обо всех облеченных властью. Апостолам тоже было известно, что есть служение государству. Они не заблуждались относительно того, как народ, ставший по сути христианским, будет править «по Евангелию». Они знали, как велико людское желание соответствовать Божьей воле. Понятными словами они отклонили тупиковый путь «христианской политики». Однако Священное Писание свидетельствует о том, что потребность в применении власти является проявлением Божьего гнева. Назначение руки власти, правда, простирается не дальше наведения порядка. Она не может создать истинную общность. Однако длительный порядок не может держаться без истинной общности. Это отвечает особенностям человеческого использования власти – она постоянно подвергается опасности саморазрушения. Закон сам по себе разрушается. Как только власть не стала приходить из глубин, недоступных для нее самой, но в которых она тем не менее присутствовала, она потеряла свой смысл. Как только она перестает служить, она превращается в пустую скорлупу. Возникает неизбежный вопрос: могут ли массы повиноваться, может ли функционировать фюрер, если они относятся к власть имущим с таким неукротимым аффектом? На этот вопрос можно ответить двояко. Во-первых, орудием, осуществляющим подобное, может являться лишь истинная общность, имеющая глубинные корни, благодаря которой нам откроется, что мы все живем из милости Божьей. Душа любой общности заключена в воле к прощению. Во-вторых, жестокость и ненависть способны возникнуть, когда должна осуществиться победа идеи. «Призраки, которых я вызвал, уже не покинут меня». Не кажется таким уж неправдоподобным, что фанатично настроенные массы, разочаровавшись, выскользнут из рук фюрера. От фюрерства до хаоса всего один шаг.[172]

Так точно, Гитлер прав, ничто великое не происходит в мире без страдания. Он даже может ссылаться в этом на Гегеля. Но существует ли только страдание, достигнутое в слепом аффекте? Мало что получается, когда против интеллектуалов, с их отсутствием инстинктов, действуют с помощью необузданного фанатизма. Дело в том, что последний обладает баснословными способностями, мнимой мощью психопатов, способностью концентрировать вокруг себя как сильных и здоровых, так и злых и охочих до власти. В остальном он так же слеп, как и критикуемый интеллект. До тех пор пока представители данного движения будут рассматривать историческое развитие в таких узких рамках, их развитие нельзя назвать завершенным. Есть другая, вполне реальная власть, исключающая психическое насилие. «Насколько этические страдания сильнее неограниченного аффекта, настолько сильнее мощь, дающая развитие душевным качествам, порождающая деяния и дающая защиту от страданий».[173] Именно потом она родится из глубин процесса познания Бога. Жестокость правителей зиждется на крови смертников. Молодой Христос пошел на смерть безоружным. Но его вера имела всепреодолевающее значение. Лютер освободил мир, не поддавшись заблуждению, что торжество идеи возможно лишь через насилие. Тот, кто рассмотрит все эти факты, поймет, что реальная власть скрыта в незримом присутствии Святого Духа.

Мировоззрение, исходящее из обожествления расы, становится разрушительным. Для будущего национал-социализма станет решающим, обратится он к кровавой религии Розенберга или нет. Если он это сделает, то для церкви остается единственная возможность: непреклонно сопротивляться его мировоззренческой позиции, исповедуя поклонение Святому Духу. Вера в святую кровь является демонической попыткой поставить с помощью иллюзии человека на место Бога.

Национальная воля к жизни прокладывает себе путь к новому мировоззрению. Но это одновременно формирует характерную организационную позицию. Структура движения определяется через особое соотношение фюрерства и последователей. Определяющей является воля фюрера. Борьба с демократией подходит к концу. Представители движения поняли, что общность и повиновение – два взаимосвязанных момента. Настоящая общность характеризуется способностью к свободному повиновению.

Однако с позиций социологии следует четко различать стержень движения и его скорлупу. Члены и последователи – между этими понятиями огромная разница. Напряжение, вызванное этим противоречием, вызывает еще одну проблему, связанную с пропагандой. Проблема? Для Гитлера это совсем не проблема, а понятная необходимость. Он прирожденный пропагандист. Тот, кто связан с управлением массами, не должен упустить возможность прочитать и проанализировать мысли фюрера с позиций риторики и пропаганды. В основе лежит истина, едва ли способная прийти в голову академику: «В основе организации – подчинение высокодуховному руководству масс, которые пока еще в большей степени подвержены эмоциям. Компанию из двухсот одинаково настроенных в духовном плане людей со временем гораздо сложнее дисциплинировать, чем группу из ста девяноста не очень духовных людей и десяти хорошо образованных». В этом высказывании проглядывает характерная для Гитлера борьба с духовностью. Понятие духовности он очень приблизил по смыслу к критикуемому интеллекту. Глубинный смысл слова «дух», то, что под ним понимали великие немецкие мыслители: образ мыслей, позицию, манеру держаться, – все это, по Гитлеру и Розенбергу, никак не связано с данным понятием. Он подчинен душе, а интеллект от нее оторван. Тот, кто знает Ницше, видит взаимосвязь. Для формирования организации характерен также и другой подход: «Не обязательно, чтобы каждый, кто борется за это мировоззрение, обладал точными и полными знаниями о взглядах, знаниях и последних идеях фюрера. Гораздо более необходимо, чтобы ему были понятны основные аспекты, такие как необходимость победы его движения, беззаветная преданность его учению, которые горели бы в нем неугасимым огнем». Наряду со словами о руководстве приверженцами присутствуют также и высказывания о повиновении рядовых членов: «Никак не постигнут, что мощь политической партии заложена отнюдь не в великой и самостоятельной духовности ее рядовых членов, но в гораздо большей степени в дисциплине, в повиновении, которое осуществляют оные, следуя своему политическому руководству. Определяющее значение имеет само руководство. Если борются два политических течения, то побеждает не то, чья стратегия лучше продумана, но то, которое имеет превосходящее руководство и одновременно более дисциплинированных, беззаветно преданных и вымуштрованных рядовых членов».

Именно эти факторы в свое время станут определяющими для всего движения в целом. В угоду пропаганде чрезвычайно возрастет разрыв между тем, что говорит фюрер и его ближайшее окружение, и тем, чего они хотят в действительности. Пропаганда заставит утаивать истину. Все будет подчинено делу необходимости, но никак не делу истины. Гитлер открыто признает это: «Любая пропаганда должна быть доходчива, соответственно, ее духовный уровень должен быть рассчитан на уровень восприятия самого ограниченного из тех, на кого она направлена. Достаточно совершенно незначительного количества допущений в виде высокого уровня пропаганды. Что бы сказали, к примеру, о плакате, который, расхваливая определенную марку мыла, одновременно превозносил бы другие марки? Мы бы только покачали головой. Именно так обстоит дело и с политической рекламой. К примеру, задачей пропаганды не является оценка различных прав, а лишь подчеркивание какого-то одного. Она не является объективной правдой, что дает возможность исследовать ее и в случае необходимости разбить ее же оружием». Да, Гитлер делится потрясающими наблюдениями из собственной практики. «По утрам и в течение дня у людей велика способность противиться чужой воле и чужому мнению. Вечером, наоборот, они гораздо легче подпадают под воздействие чужой воли и чужого мнения. Выдающейся харизматической личности, владеющей ораторским искусством, легче подчинить людей своей воле в том случае, если сила их сопротивления, выражающаяся в напряжении воли, ослаблена естественным образом».[174]

Итак, сложность состоит не в том, что правдивость руководства оказывается погребенной в угоду пропагандистской необходимости. Проблема глубже. Торжество какой-либо идеи ведет к замалчиванию правды. Фюрер не может лгать, но он может замалчивать. Правда – удел избранных. «Горе тем, кто приоткрывает пламень небесного света вечно слепым»! Это молчание оправдывает себя в нравственном плане тем, что стоит на службе всеискупающей идеи.


Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 58 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Одним предстоит стать солдатами, другим – матерями. Вот и игрушки разные | Возьмем винтовки новые, на штык флажки! И с песнею в стрелковые пойдем кружки»… Конечно, стихотворение совсем не про этих детей, но цитата так и просится на язык | Несмотря на идеологический прессинг, на постоянные «вливания» пропаганды, жизнь шла своим чередом | Как обычно: свадебное платье, фата, цветы. Вот только обручальные кольца слегка необычны | Фридрих Великий, прусский Парцифаль – национальный герой и мужчина-мечта каждой немецкой домохозяйки | Лени Рифеншталь – немецкая актриса и режиссер-документалист, автор фильмов «Триумф воли» и «Олимпия», а также множества документальных короткометражек. | Корни антисемитизма, или Почему в Третьем рейхе ненавидели евреев, а не эскимосов | Разделяя и властвуя, или О том, что, добиваясь власти, выгодно опираться на чужую ненависть | В облике человеческом, или О концентрационных лагерях и эсэсовцах, которые не гвардейцы | Приложение, или То, о чем не было сказано выше 1 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Приложение, или То, о чем не было сказано выше 2 страница| Приложение, или То, о чем не было сказано выше 4 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.011 сек.)