Повествование в форме третьего лица

Первая разновидность текстов с повествованием в форме третьего лица характеризуется тем, что повествователь внешними средствами никак не выражен, он как будто не существует, на глазах читателя событие развертывается как бы само собой. На первый план выступает здесь семантика показа, а носителя речи можно назвать закадровым повествователем, который в ход дела не вмешивается.

Например, военная зарисовка Евгения Воробьева «Кухня под наблюдением» (1941 г. Воробьев Е. Огненная метель. М., 1973. С. 81-83) выполнена в форме третьего лица, причем момент рассказывания никак не обнаруживается. Выпишем ключевые фра­зы, намечающие сюжет:

Кухню оба командира увидели с наблюдательного пункта одновременно: один в бинокль, другой в стереотрубу. Немец­кие кашевары выехали из деревни Шеломцы и двинулись про­селочной дорогой по направлению к мостику через речку. За той речкой тянулись фашистские траншеи. Дымок из трубы отмечал маршрут кухни.

- Разрешите подать фашистам к обеду третье блюдо? -спросил командир батареи Топин у командира дивизиона Шуткина.

- Нельзя, Топин. Жалко тратить снаряда на какую-то кухню.

- Прошу только один снаряд.

- Цель далеко. И первым снарядом вы ее не накроете.

- Прошу только один снаряд, -упрямо повтори Топин. Шуткин безнадежно махнул рукой, но разрешение дал.

...Топин достал свои вчерашние расчеты и, озабоченный предстоящим экзаменом, приступил к вычислениям. <...> Вот уже точно высчитана поправка на движение цели. <...> Ка­жется, еще никогда Топин не глядел в стереотрубу, не при­слушивался с таким волнением. Повозку отшвырнуло в сто­рону. <...> Наблюдатель с батареи Топина, сидевший в том день в окопе боевого охранения с пехотинцами, клялся и бо­жился: из окопов противника доносились крики и ругань. На­верное, фашисты нервничали оттого, что остались без обеда. А на батарее Топина пообедали в тот день с особенным ап­петитом.

Нигде повествователь не вмешивается в ход события, нигде не выступает с открытой, от себя поданной оценкой происходящего, нигде не забегает вперед. Оценка Топина звучит в мыслях Шут-кина: В конце концов, один тяжелый снаряд — не такая уж дорогая цена за наглядный урок этому молоденькому лейте­нанту. Полезно будет отучить Топина от самонадеянности. И далее: «— А что, Иван Иваныч? - сказал командир дивизиона. - Пожалуй, все ваши догадки закономерны». Он впервые ува­жительно назвал молоденького лейтенанта по имени-отчест­ву; Топин и не подозревал, что командир дивизиона помнит, как его зовут.

Вторая разновидность повествования в форме третьего ли­ца характеризуется тем, что повествователь выступает как «за­кадровая сила», формирующая изложение. Назовем его закадро­вым комментатором, вносящим в текст, в дополнение к семан­тике показа, семантику рассказывания. Такой повествователь, не прибегая к открытому появлению в виде авторского «я», тем не менее вмешивается в ход события. Он может мотивировать своей волей хронологические смещения. Кроме того, он может преры­вать ход события своими рассуждениями, хотя и выполненными в форме третьего лица, но явно для читателя принадлежащими по­вествователю.

Рассмотрим очерк Г.Бочарова «Непобежденный» (Коме, прав­да. 1977. 4 февр.). Это рассказ о летчике Юрии Козловском, пост­радавшем во время аварии самолета и вернувшемся к активной жизни после сложного лечения. Изложение ведется в форме тре­тьего лица, но присутствие повествователя ощущается постоянно. Это невидимый читателю рассказчик, знающий все событие це­ликом, поэтому временные смещения мотивируются не только хо­дом события (например, воспоминаниями героя), но и волей скры­того повествователя: Дорога не показывалась. Он не знал, что двигается вдоль шоссе; Он жил - так завершилась первая фаза спасения; Последняя операция — последняя тележка. Последний проезд по коридору. Последний наркоз. Все эти за­мечания и детали так могут быть введены лишь тогда, когда по­вествователь знает всё событие целиком и показывает это чита­телю, то есть в нескольких точках повествования он обнаруживает знания, пока не доступные ни герою, ни читателю.

Повествователь этого типа часто приостанавливает весь ход события, чтобы оценить уже известные факты, обобщить их, и это является важнейшим средством введения оценки в такой текст (хотя, конечно, остаются и оценки, выраженные в чужой речи, и оценки, формируемые событием, о чем далее). Вот одно из таких отступлений в том же очерке Г. Бочарова:

Летчиком двигало не просто заложенное во всем живом желание выжить. Все живое: и человек, и сыч, и теленок, и попугай — любит жизнь. Что удивительного! Но понятная, в сущности, каждому цель — выжить не всесильна. Больше то­го, она слаба: ее резервы легко исчерпаемы. Помочь в поло­жении, в котором оказался летчик и может, увы, оказаться и моряк, и геолог, и врач - человек любой профессии, - простое жизнелюбие не способно. Выживает — или не выживает, но после невероятной борьбы со смертью-тот, кто не просто любит жизнь и ее цветы. Выживает тот, кто сознает перед ней свой долг.

В отступлении явственно слышится голос повествователя -это его эмоции (Что удивительного!; увы), его мысли по поводу того, что происходит в жизни, его обобщения.

Ракурс закадрового комментатора использован в портретном телеочерке Ольги Полупановой «Зрячее сердце» (СТС. 2005. 17 апр.). Автор рассказывает о слепом учителе Василии Сидоро-виче Фоменко из поселка Быстровка в Киргизии. Авторский голос за кадром (форма третьего лица, напомним) звучит на протяжении всего текста:

Зачин: Иссык-Куль... Красивое горное озеро. Жемчужина Средней Азии. Все, кто жил и живет в Киргизстане, бывали здесь не один раз. В программе любого туриста всегда запла­нирована поездка на Иссык-Куль. Остаться равнодушным к голубому озеру и к богатой природе здешних мест просто невозможно. Только увидеть всю эту красоту, красоту озера, красоту снежных вершин, горных холодных водопадов суж­дено не каждому. Учитель истории из киргизского поселка Быстровка прожил в Чуйской долине всю свою жизнь, но ни разу не видел Иссык-Куль, хотя и бывал на этом озере много раз...

Часть концовки (приводим слова автора, но текст заканчива­ется словами героя): В каждом ученике видел личность. Золотое правило всей жизни - любовь к людям. Щедрый и бескорыст­ный человек! Хвала тебе, человек со зрячим сердцем...(далее еще слова героя).

Авторский голос переплетается с голосом героя и с голосами тех, кто об учителе рассказывает. Например, об одном и том же эпизоде жизни Василия Сидоровича рассказывает вначале он сам, а потом повествование подхватывает автор (бывает и наоборот):

Говорит В. С. Фоменко: В Алма-Ате мы с отцом нашли шко­лу, но меня отказались принимать, переросток сказали, 12 лет, 13-й. И прошел еще один год. Летом 37-го отец снова обошел все, все справки собрали. Пришел в школу, директора не было, и так приняли не особо уютно. Отец даже сказал: «Знаешь что, Вася, сделаем, так. Если откажут, то я тебя приведу, посажу возле школы, оставлю и уйду. Скажешь, что тебя оставили, и им деваться будет некуда, примут».

Продолжает автор: Но помогла случайность. Однажды отец Василия Сидоровича встретил у порога школы друга дет­ства. Это был брат директора местной школы. Что назы­вается, по знакомству Василия определили в школу слепых. В то время ему уже шел 14-й год.

Такова еще одна форма повествователя, по-своему мотиви­рующая компоновку жизненного материала и его истолкования.

В целом изложение в форме третьего лица очень интересно именно своей картинностью, живописностью, возможностью со­здать впечатление самодвижения, саморазвития события, чуть приглушаемое при появлении семантики рассказывания, но все-таки присутствующее в любом тексте с данным типом повество­вателя.

Дата добавления: 2015-07-26