Глава 51. Трясти начало сразу

Трясти начало сразу. И совсем даже не «немножко». Только сейчас он понял, каким все‑таки асом был Отто Майх. Что там ни говори, а танк свой унтерштурмфюрер водить умел. Бурцев же, непривычный к габаритам «рыси», двигал многотонную трофейную машину по расстрелянной базе медленно и неуклюже, ловя гусеницами каждую яму и каждую кочку.

Внутри опять лязгало и громыхало. Бил по мозгам незадраенный люк: крышка подскакивала и грохала о броню, снова подскакивала. А их все еще поливали огнем. Шмолил пулемет на единственной чудом уцелевшей и покосившейся вышке. Кто‑то строчил из автоматов. Но кто, откуда – не понять. Лишь стучало по броне, а стрелки попрятались по щелям, как тараканы.

Сыма Цзян тоже несколько раз пальнул очередями из своей бойницы. Зачем, почему и попал ли – это так и осталось для Бурцева загадкой.

– Моя все! – растерянный, обиженный голос. – Невидимая стрела улетела. Вся улетела. Самострела молчится…

Патроны, значит, у китайца кончились.

– Возьми мой! – крикнул Бурцев, не отрываясь от перископа механика‑водителя. – Он уже заряжен.

Валявшийся у ног «шмайсер» утянули проворные руки.

Снова стрельба на ходу… И снова патронов хватило ненадолго.

Бросить рычаги управления Бурцев не мог, а значит, броня и двигатель сейчас – их единственное оружие. Да меч Освальда. Слава Богу, добжинец вложил наконец его в ножны. Иначе заточенный клинок всем им дырок понаделал бы при этакой‑то тряске!

По броне барабанило. В танке – жара. Или просто казалось в горячке боя? Волосы – взмокли. Пот – ручьями со лба. Перископ запотел.

Бурцев неловко вел чужую машину и громко матерился при каждом толчке. Освальд что‑то бормотал на латыни, китаец угрюмо молчал, а немецкий пулеметчик снаружи нервировал все больше.

Бурцев разогнал «рысь», направил прямиком на вышку.

– Держись, братва! – забывшись, рявкнул по‑русски.

Ни поляк, ни китаец не поняли. А может, просто не успели ухватиться покрепче.

Он протаранил. И пожалел о совершенной глупости. Это только в фильмах про войну танки лихо сметают любое препятствие на своем пути. В жизни все обстоит иначе. Совсем иначе! Сотрясение от удара было такое, будто «рысь» налетела бронированным своим лобешником не на деревянную конструкцию, а, как минимум, на железобетонную плиту. От резкого толчка чуть не вылетели наружу потроха. А голова с такой силой впечаталась в железо, что не уберег даже толстый войлочный подшлемник. На мгновение помутилось в глазах. Потом Бурцев понял, что цепкий Сыма Цзян отлетел от своей бойницы. И еще бесконечно долгую секунду гудел топхельм добжиньского рыцаря: Освальд славно так приложился к затвору танкового орудия.

Зато вышка упала. Зато вражеский пулемет умолк. Бурцев гнал дальше. Потирал шишку и злорадно, дико, безумно хохотал. Он вновь не удержался от соблазна: проезжая мимо гаражных ангаров, мазанул‑таки бортом по сгрудившейся недострелянной технике фон Берберга. «Цундаппы» разлетелись. «Кюбельваген» перевернулся.

Танк пошел в гору – на замковый холм. Через засыпанный ров. Через разбросанный вал. К широким, чуть приоткрытым воротам куполообразного строения, прятавшего от чужих глаз основание древней арийской башни. К тем самым воротам, откуда выходили взвод за взводом солдаты цайткоманды СС, откуда гитлеровцы выкатывали переброшенную в прошлое военную технику. Откуда, не жалея хребтов, выносили тяжеленные ящики с патронами, снарядами и гранатами в надежде пробить, проломить, взломать всей этой мощью сплетенную много веков назад вязь истории. И изменить все.

Теперь эти ворота предназначались для другого. Теперь они должны пропустить его, Василия Бурцева, бывшего омоновца и нынешнего рыцаря, оседлавшего немецкую «рысь», к гордой и прекрасной дочери Лешко Белого Агделайде Краковской. Пусть она ушла от него сама. Пусть она ни в грош его не ставит. Пусть… Но ворота все равно пропустят. Хотя бы потому, что им не устоять перед танком.

И тут его подловили.

В щель между воротными створками выскочили двое эсэсовцев в офицерской форме. У каждого – по противотанковой гранате в руках. Знакомые каплевидные килограммовые болванки. Немцы появились всего‑то в двух десятках метров. Бурцев прекрасно видел их решительные лица, горящие ненавистью глаза, оскаленные рты. Чего уж там – не только красноармейцы умеют бросаться под вражеские танки.

Эх, был бы в руках сейчас пулемет, а не рычаги управления – скосил бы обоих, на фиг! Может, успел бы. Да будь хоть у Сыма Цзяна в «шмайсеровском» рожке малость патронов – развернул бы машину пробитым боком к этим двоим. Рявкнул бы на старика‑китайца погромче, чтоб не жалел «невидимых стрел». Шансов еще меньше, но все‑таки!

А так… Так – разворачивай, не разворачивай, останавливай, не останавливай… Так – кранты.

С двадцати… какой там, – с пятнадцати уже метров… с тринадцати… с десяти… В общем, ребята не промахнутся. Сами эсэсовцы тоже, конечно, того… От гранатных осколков им теперь не укрыться. Но танк остановят, фашистские камикадзы, мля! И экипаж сожгут, герои фатерландовы!

Тоскливо стало сразу. И из‑за обреченной Аделаиды. И вообще… Перед мысленным взором предстали обгоревшие трупы немецких танкистов. Страшная смерть, если подумать… Вспомнился обезумевший от боли гитлеровец, что выскочил вот из этой самой прожженной кумулятивной струей «рыси». Парень орал и стрелял. Но орал, пожалуй, громче. Его‑то хоть стрелой успокоили, а тут милосердным стрелам взяться неоткуда.

Стрелы взялись! Из ниоткуда! По две на каждого. И еще по одной, и еще… Длинные татарские стрелы! Бурцев видел в перископ, как они – одна за другой – входят в эсэсовскую форму.

Только теперь он сообразил, что к привычным звукам перестрелки давно уж примешивается пронзительное татарское «ура» и зычные вопли русичей.

Наши! Свои то есть! Вовремя подоспели… Прорвались через разбитый шлагбаум и следуют за танком! Палят из трофейных «шмайсеров» почем зря, метко бьют из луков.

Бросить гранаты эсэсовцы так и не успели. «Рысь» промчалась между утыканными стрелами, медленно оседающими в грязный снег телами.

Внутри куполообразного строения не было никого. И ничего. Лишь глубокий котлован с кольцом гигантских глыб на дне. Вниз вел пологий земляной спуск, основательно утрамбованный колесами и гусеницами. Туда Бурцев и направил машину. Резко – так что шлем Освальда вновь звонко ударился об орудие – затормозил в самом центре каменного круга. Заглушил мотор. Танк замер посреди основания разрушенной башни ариев. Бурцев повернулся к китайцу:

– Ну, Сыма Цзян, твоя очередь – не подведи. Ты ведь говорил, что можешь открыть путь от одной магической башни к другой.

Китайский мудрец кивнул – серьезно, торжественно и невозмутимо. И все же, кажется, старик здорово волновался – его татарский был сейчас чудовищным:

– Если два башня арийская мага уже заединена колдовская связя одна с другая, моя нужна только сказаться простая заклинания перехода. Моя даже не надо указаться конечный места перехода. Магия эта башня просто отправлять моя, твоя и наша в та башня, куда была последняя перехода перед наша перехода.

– Так действуй же! Твори заклинание! Раз фон Берберг только вчера переправился отсюда во Взгужевежу, значит, магическая связь существует. Значит, мы сможем идти по его следу!

Сыма Цзян еще раз кивнул. Сыма Цзян даже не стал вылезать из танка. Сыма Цзян просто произнес несколько слов на неведомом языке и…

Вспыхнул багровый свет, похожий на свет пламени в ночи, но не жгучий, а наоборот – холодный, леденящий какой‑то, морозный… Свет усиливался, быстро формируясь в пульсирующую сферу на изрытом земляном полу. Сияющая сфера меж огромных каменных плит, обтесанных в незапамятные времена, росла, становилась ярче. Ярче… Мир за ее пределами – расплывчатее. И вот мира не стало вовсе. Мир поглотила продолжительная, почти бесконечная вспышка. И нестерпимо больно было смотреть дальше. Бурцев зажмурился.

А потом произошло все. Все остальное. Только это было уже не в Дерите – во Взгужевеже.

Дата добавления: 2015-07-24