Докладная записка 6 страница

Мы с Эстой получили, наконец, комнату в новом доме. Довольно тесно, но, в общем, очень мило и приятно: южная сторона, 3-й этаж, удобства (правда, не «все удобства»: нет ванной и отопление печное; но это даже неплохо, так как квартиры со «всеми удобствами» в Петрозаводске безумно дороги, а печное отопление имеет свои большие преимущества). Для вас тоже предполагалась комната рядом с нами, но, поскольку вы не приехали, то, конечно, все квартиры заполнены.

Поскольку с молодежной группой все-таки надо заниматься кому-то, заниматься регулярно, а Вальтер, разумеется, не хочет приглашать какого-то «режиссера-педагога» не нашей школы (я же до сих пор, будучи занят постановочной работой, мог заниматься с молодежью очень мало: за все время я провел едва ли двадцать занятий), то решили меня вместо должности режиссера-постановщика зачислить на должность актера и по совместительству (на полставки) режиссером-педагогом. (Назначить основным режиссером-педагогом нельзя, т. к. приказ Комитета предусматривает на эту должность «мастера с большим опытом педагогической работы», а кроме того, Вальтер рассчитывает из сэкономленной половины оклада суметь оплачивать ваши разовые приезды.) В материальном отношении это новое зачисление дает мне больше (1630 вместо 1250). При этом в приказе оговорено, что я должен все-таки поставить один спектакль в год. Так что за мной сохраняются все 3 вида моей здешней работы, лишь

меняется их пропорция. Но при всем этом, кроме вышеуказанных соображений необходимости вести педагогическую работу и нежелания допускать посторонних «педагогов» у Вальтера были и другие соображения, о которых он мне сказал в личной беседе откровенно. Я имел неосторожность зацепить осиное гнездо — Томберг и Туорила: последний перед самой премьерой запьянствовал и чуть не сорвал ее выпуск, что побудило меня настоять, чтобы его сняли с роли... Конечно, я сразу стал не хорош. В коллективе сразу стали «кем-то» усиленно муссироваться всякие настроения... В спектакле вдруг были обнаружены вопиющие слабости и недостатки. Актеры в замешательстве ждали провала. Когда по новому строгому приказу Комитета на приеме стали особо тщательно придираться к спектаклю — то все эти слухи и настроения как будто получили пищу и поддержку. И все были чуть ли не удивлены, когда публика приняла премьеру и все последующие спектакли радостным и бурным одобрением. Да и в самом деле это просто счастье, достойное удивления: пожалуй, и в самом деле могла провалить спектакль — так гипнотически действовало всё это на актеров. Сейчас спектакль идет всё время с большим успехом, но «кто-то» распространяет мнение, что это, дескать, «пьеса играет» (хотя при чтении пьесы все <нрзб.>). Словом, учитывая всё это, Вальтер счел за благо временно вывести меня из «зоны наибольшего обстрела».

Вообще, отношение Вальтера дает мне внутреннюю опору.

Очень меня поразило ваше сообщение насчет Цидена[‡]. Я думаю, что тут есть и дикость и патология. А вообще жуть!

Насчет Ремизовой вы правы: испортила свою «характерность» и сделалась «ни пава ни ворона», хотя в ролях героинь она и нашла много интересного (по крайней мере в том, что я еще видел) и просто хорошо по технике, «по внутренней жизни», по правде играла — но всё это ей противопоказано, и всё не воспринимается и не принимается публикой, для которой всё убито внешностью и отсутствием какого-то обаяния для этих ролей. (А будь это обаяние — зритель готов принять и гораздо более грубую и слабую игру!)

Посылаю вам рецензию. Жалко, что в ней ругают Роутту. Очевидно, рецензент видел неудачный спектакль. На просмотре Йоуко, и всю эту сцену очень хвалили, и действительно, он справился с этой, довольно-таки трудной ролью, хотя и не сразу, и не без муки, и по-видимому не вполне еще твердо и прочно в ней укрепился.

Вы писали, что следует обратить внимание на дикторство. Мы всё время это делаем. Кроме того, что я слушаю и советую, — здесь

мы имеем в театре магнитофон, и Эста несколько раз записывалась и потом прослушивала себя; на этом она поняла некоторые свои давнишние ошибки и исправила их. Результаты этой работы, очевидно, довольно заметны: со всех сторон все отзывы — похвальные, и чем дальше — тем больше. В «Ревизоре» же, например, на мой взгляд (и если сравнить реакцию финского зрителя и русского) — так Эста во многом вытягивает спектакль, компенсирует слабость решения и актерской игры, Но, конечно, в какой-то доле наушники всегда мешают и не могут не мешать. Мешает сам факт необходимости перевода: как бы ни были хороши очки — лучше обладать естественным хорошим зрением, — также всякий бы предпочел понимать всё без перевода и не возиться с наушниками. Это, очевидно, и имели в виду те русские актеры, которые говорили Олегу, что «перевод мешает». Сам же Олег у нас в театре не был и ни «Ревизора», ни другого какого-нибудь спектакля не видел.

Вы спрашиваете насчет повой молодежи. Пока из тех, что у нас занимались в самодеятельности при театре, особенно интересных не выделилось. Хотя все они сделали довольно большие успехи, но особенного блеска пока нет. Конечно, и срок занятий мал, и начинали-то они такими дикарями... только немножко «цивилизовать-то» их — стоило труда! Наименее способные сами отсеялись: перестали ходить на занятия. А из тех, кто остались, у меня выделяются наиболее способных — трое. Но ни героя, ни героини среди них нет. Одного из них (молодой парнишка, очень эмоциональный, мягкий) берут сейчас во вспомогательный состав. Других, по-видимому, не возьмут: одного за характер, а другую — за возраст (девушке уже 30 лет... начинать-то, действительно, поздновато. Но жаль. Я агитировал и голосовал за то, чтобы ее приняли в первую очередь). Та Вийтанен, о которой Вальтер говорил вам еще в Москве, у меня не занималась. (Где-то была в отъезде.) Так что я об ней ничего не могу сказать. Сейчас Вальтер дал ей сразу играть героиню в «Тартюфе» (Марианну), и поначалу очень ею доволен. Он начал ставить «Тартюфа» после выпуска «Жаворонков»[§] и должен выпустить до отпуска. (Правда, отдельные сцены он начал репетировать еще во время «Жаворонков».)

Из той молодежи, которая уже работает в Театре, двое претендуют на роли героев: младший Ромпайнен и Бьёрининен. Оба способные, не знаю, который лучше. Человечески мне младший Ромпайнен что-то не очень нравится, но может быть я ошибаюсь.

До свиданья, дорогой Николай Васильевич! Не знаю, застанет ли это письмо вас в Москве. Вы сразу черкните хоть открытку,

чтоб я знал, что получили. Когда мы поедем в отпуск, то будем в Москве проездом дня два (между 15-м и 20 июля), на дачу заехать, конечно, не сможем, так что хорошо бы если вы к тому времени подгадали быть в Москве. Ну да там смотрите.

Привет Екатерине Александровне. От Эсты привет. Всегда ваш

В. Богачев

Пишите, как с книгой.

В. Н. Богачев к Н. В. Демидову в Москву

02.10.1952. Петрозаводск

Дорогой Николай Васильевич!

Несколько раз принимался писать Вам с гастролей, но условия и обстановка каждый раз мешали закончить. Время у нас на гастролях было весьма уплотнено: каждый день спектакли и каждый день переезды, занимавшие но нескольку часов. Вернувшись с гастролей, мы буквально на другой же день начали сезон здесь. Открылись «Жаворонками». Кроме спектаклей на стационаре сейчас довольно много и выездных. Сразу же приступили к репетициям «Любови Яровой»[**], которая должна выйти к Октябрьским праздникам. Затем, в ноябре же, намечается выпустить, наконец, «Лес». В «Яровой» я играю роль протоиерея Закатова. Снова начал занятия с самодеятельностью, а молодежную группу — вспомогательный состав — все еще никак наши не могут собрать... но соберут, конечно. Обещают, с будущей недели.

Но теперь еще новость: хотят меня сделать начальником отдела Театров Управления по делам Искусств. Я всячески отбрыкивался, но пристали с ножом к горлу, нажали со всех сторон, насели так, что просто невозможно никак приличным и достойным

образом отказаться. На мои доводы, что я не могу оставить Театр и, в частности, начатую педагогическую работу — предложили совместительство и т. д. и т. д. У них действительно — приспичило: людей нет, а тот, кто сейчас исполняет эту должность — хуже, чем пустое место.

Ну, ладно, будь что будет. Авось всё к лучшему. До свиданья. Привет Катерине Александровне. Эста кланяется.

Всегда Ваш Володя.

Как там у Вас? Нет ли ответа от Беспалова?[††]

В. Н. Богачев к Н. В. Демидову в Москву

09.11.1952. Петрозаводск

Здравствуйте, дорогой Николай Васильевич!

Беспокоюсь, что так давно от Вас нет ответа. Как Ваше здоровье, и как дела с книгой? Не ответил еще Беспалов? Сейчас Отто Вильгельмович избран на всякие высокие посты, как это отразится на его занятости и на его доступности для Вас? И вообще, на помощи, которая им может быть оказана книге?

У нас вчера состоялась премьера «Любови Яровой». Хотя зал был переполнен, но принимали холодно. На сдаче спектакля 5-го все отмечали слабость основных положительных персонажей: Любови Яровой и Романа Кошкина. Хвалили Швандю, хотя Ланкипен играет слабо, очевидно, на фоне других, еще более слабых, он кажется хорошим. Хвалят Ярового — Туорила. Даша — Панова, играет ужасно, но все хвалят!.. Конечно, хвалят Дуньку (Томберг). Но первым номером, если судить по сдаче (да так оно и есть!) прошел Чир (Щелип). Здесь случилось то, что роль совпала с личностью и получился очень яркий образ. То есть для существенных черт роли нашлись подходящие личные черты актера (которые в данном случае не нужно было далеко искать), и они выступили вперед, оттеснили собой всё остальное, стали яркими, выпуклыми и создали цельный законченный образ. Правда, этот же образ, эту же роль, только в другом костюме, Щелип уже сыграл в Тартюфе, но здесь этот образ стал еще более ярким.

Меня тоже хвалили. Но сам чувствую еще некоторую скованность, несвободу. Я помню, такая же скованность бывала у меня и в других ролях, как в неудачных, так и удачных, за которые меня хвалили с первого просмотра. И проходила эта скованность только потом: на десятом ли, на двадцатом ли спектакле. Конечно, до тех пор, пока существует эта скованность, нельзя говорить о в самом деле хорошей игре; но роль может быть сделана так, что будет приниматься. По-настоящему же заиграешь только тогда, когда освободишься от трехглавого змия: неуверенности, старания и скованности. Несколько дней тому назад, на последнем спектакле «Ревизора», я, наконец, так успокоился и почувствовал такую свободу, что вся душа заиграла и запела. Это сразу заметили, и публика стала «совсем моя» (и, что интересно, я сразу стал еще легче и чище говорить по-фински). Конечно, это успокоение и освобождение не случайно и не само собой произошло. Я всё время искал и добивался этой свободы (успокаивал тело в «лежачем» монологе). И на последних спектаклях чувствовал себя всё лучше и лучше, пока, наконец, совсем освободился. Но вот ведь беда: до поры до времени, как ни освобождаешь себя, как ни налаживаешь спокойствие — (не торопиться, заниматься делом и т. п.) — ничего не удается: все-таки откуда-то берется и ко всему примешивается беспокойство, неуверенность, старание, зажатость... — они просачиваются и в самое «неторопление» и в «занимание делом» и т. д.!

Так вот и здесь, в «Любови Яровой», в моей роли попа Закатова. На репетициях я постепенно налаживался и становился всё более и более свободным. Кое-что стало получаться уже совсем неплохо. И у меня появилась характерность: походка, какие-то «поповские» жесты, ораторские приемы и переходы мысли и т. и. — И всё это шло само, и жесты и движения были мягкие, плавные. А на просмотре и на премьере вдруг появилась в движениях какая-то жесткость, судорожность — и я чувствую эту скованность, а победить не могу! Вы скажете, всё это известно: необходимо бывает «обстреляться». Но почему на этот «обстрел» иногда требуется 20 спектаклей? Выходит так, что вся наша работа зависит от спокойствия, а спокойствие зависит от... спокойствия! Но, конечно, тут делу еще может помочь, во-первых, предоставление достаточного репетиционного срока (месяц — это просто мало: не успеваешь врепетироваться и привыкнуть к роли), а во-вторых — опыт, т. е. привычка бывать на публике, что приходит с годами.

Все финны хвалят в этой повой моей роли мой финский язык.

Ну, ладно, кончаю. Поддался настроению, и понесло... Простите, что пишу так безалаберно и длинно: устал, да еще и не выспался (лег в 3 часа ночи).

Я вот уже 3 недели работаю в Управлении. Конечно, трудно получается, в смысле нагрузки. Уж одно то, что на работу надо ежедневно к 9-ти утра. А ложусь не раньше часу: то репетиции да спектакли, то разные заседания. Однако не жалею. Много для меня в этой работе совсем нового и интересного. Думаю, что это, во всяком случае, должно мне много дать.

До свидания! Привет Катерине Александровне. Эста кланяется. Ваш Володя.

В. Н. Богачев к Н. В. Демидову в Москву

21.11.1952. Петрозаводск

Задержал это письмо с отправкой так долго потому, что было ощущение: что-то написал неполно, неточно, неверно; — а перечесть со свежей и спокойной головой не удавалось: каждый день занят с 9-ти утра и до часу ночи, встаю в половине восьмого, а ложусь не раньше половины третьего! И всё время гонка, всё нужно экстренно, — так что едва вырывался наспех пообедать. Но вот сейчас наступила некоторая передышка. По крайней мере последние 3 дня ложусь в 12 или начале первого и чувствую себя бодрым и счастливым.

После выпуска «Яровой» я снова работаю над «Лесом». Так как спектакль не репетировался 9 месяцев, то я на восстановление и выпуск просил две недели. Мне дали возможность еще удлинить этот срок, но предложили сделать замены в распределение ролей: освободить Вальтера и Ланкинена, на место последнего ввести Ромпайнена (старшего), а на место Вальтера — Туорилу, введя для этого еще на роль Петра (вместо Туорила) — Бьёрнинена. Таким образом — почти весь спектакль заново! Ланкинена посылают учиться в Москву на режиссерские курсы на полгода, а Вальтера приходится освободить по разным соображениям, из которых самое серьезное и настоятельное — здоровье! — он очень слаб и «не тянет» и день работает — день хворает.

Судя по началу работы, Ромпайнен, вероятно, будет гораздо лучше Ланкинена (гуще). Туорила работает с большим рвением и многого уже добился и может добиться, хотя приходится переделывать и перестраивать его натуру.

Сдача спектакля намечается на 12 XII, то есть почти месяц по календарю с начала работы. Но, правда, за это время многие дни выпадают совсем из-за большого числа спектаклей.

Едва пошел второй месяц, как я работаю в Управлении, как вдруг произошли большие пертурбации: сняли Мнацаканова! Начальником Управления теперь будет Цветков, который раньше заведовал Отделом Пропаганды здешнего ЦК. Очень толковый, деловой человек, опытный партийный работник, но в искусстве, конечно, не специалист, и никогда не занимался и не работал в искусстве непосредственно. Мнацаканов же будет снова директором и главным режиссером Русского Театра. (Сулимов, очевидно, уйдет.) Сейчас как раз (т. е. сегодня и завтра) Мнацаканов сдает дела новому начальнику. Что эта перемена будет означать конкретно для меня, пока не знаю, — ход дела покажет.

Ну, до свидания, дорогой Николай Васильевич! Пишите, не молчите, ради бога. Очень хотел бы Вас видеть. Целую. От Эсты привет.

Катерине Александровне кланяемся. Всегда Ваш Богачев.

В. Н. Богачев к Н. В. Демидову в Москву (открытка)

19.12.1952. Петрозаводск

Здравствуйте, милый, родной Николай Васильевич!

Вчера была, наконец, сдача спектакля «Лес». Было довольно много народу (¹/₃ зала, примерно) — приглашенные представители общественности и интересующиеся работники искусств. Слушали все очень хорошо, начиная с первого акта, смеялись, плакали, хотя обстановка официального приема не очень располагает к выявлению каких-нибудь реакций. Ко мне подходили многие в антрактах, поздравляли, говорили, что очень хороший спектакль получился (многие, видимо, не ожидали или сомневались в этом). На обсуждении, затем, поздравляли Театр с большей победой, вспоминали, что до сих пор, хотя театр несколько раз брался за Островского, — каждый раз это было неудачно. (По этому поводу Даша заметила, что «коллектив с тех пор очень вырос».) Установилась даже боязнь Островского, а теперь национальный театр играет одну из значительнейших пьес Островского, и без всяких скидок, и совершенно по-русски!..

Премьера состоится в воскресенье (21/XII). Сегодня у актеров — выходной (за понедельник). Завтра я соберу всех участни-

ков, чтобы поговорить и подтянуть — чтобы не «почили на лаврах» и не распустились преждевременно. После премьеры напишу. До свиданья! Целую. Привет Катерине Александровне. Эста кланяется.

P. S. У меня этот просмотр все-таки свалил большой груз с души!

В. Н. Богачев к Н. В. Демидову в Москву

28.12.1952. Петрозаводск

Здравствуйте, дорогой Николай Васильевич!

Вот и состоялась премьера «Леса» (21-го). Сегодня днем спектакль прошел четвертый раз. Премьера прошла очень хорошо. Зал был переполнен, публика — хорошая, принимала всё, каждую сцену, смеялась и плакала. Но актеры играли, по сравнению со сдачей спектакля, значительно слабее (особенно Туорила), — чувствовалась усталость и спад сил. И это несмотря на то, что я, предвидя это, пытался их заблаговременно «поднакачать». Второй спектакль шел лучше, третий еще лучше и сегодняшний утренник — еще лучше, сильнее. Как тогда на просмотре, так и потом, в последующие дни, ко мне подходят разные работники искусств и пр. и поздравляют меня с победой, — говорят, что спектакль замечательный, производит сильное впечатление и является большим достижением для финского Театра. А ведь Островский до сих пор вообще был для финского театра камнем преткновения: ни одна его пьеса в театре не прошла!

Пока это сказывается так, что ко мне стали относиться с большим уважением (по крайней мере — видимым) как у нас в театре, так и в русском и в Управлении.

После выпуска «Леса» я теперь всецело занялся работой в Управлении. Работы там очень много, особенно потому, что весь этот участок был страшно запушен; и я, до последнего времени, занимаясь «Лесом», едва успевал делать самые неотложные текущие дела, а до разбора всех заторов руки не доходили. В финском театре я регулярно (3 раза в педелю по 2 часа) занимаюсь этюдами с молодежью (не с самодеятельностью, а с молодежью труппы и вспомогательным составом). Группа 12 человек: 6 мужчин и 6 женщин. (Впрочем, женщин «официальных» даже 5, шестая — Эста. Когда была учреждена эта группа, был составлен список тех, кому обязательно в ней заниматься и, кроме того, приглашались также все «желающие» — однако таких «желающих» из

актеров оказалась только одна Эста...) Состав группы, в общем, неплохой — значительно лучше, чем прошлогодняя самодеятельная группа. Есть неплохие ребята и девушки. Из молодых актеров занимаются у меня сын Ромпайиена и Бьёрнинен (оба уже играют основные роли во многих спектаклях). Оба способные. Ромпайнен пока ярче. Но оба уже значительно испорченные; особенно Ромпайнен. (В «Лесе» Ромпайнен играет Буланова, а Бьёрнинен — Петра и оба прошли неплохо, обоих хвалили почти все.)

По Управлению на мне, кроме всякой управленческой работы (и, кроме того, что я член Коллегии Управления) лежит, в основном, прием всех спектаклей во всех театрах. Так как теперь повсюду остро стоит вопрос о качестве спектаклей и о необходимости поднять творческий уровень наших театров, то я не ограничиваюсь просмотром спектаклей во время их сдачи, а стараюсь бывать на репетициях, на прогонах, чтобы вовремя подсказать, посоветовать, исправить, наладить или улучшить, что только можно. Включаюсь в эту работу осторожно, стараюсь говорить только то, что вижу наверняка, и при этом соблюдать такт и пр. Пока поначалу всё как будто идет хорошо. И при таком моем участии Русский театр выпустил на днях премьеру «Дон Сезар де Базан» (постановка Сулимова), которую хорошо приняли на обсуждении и на публике. Теперь 3-го января должна выйти «Светит да не греет» в том же театре в постановке Ольшвангера. По мере занятий этюдами с молодежью, я чувствую, что глаз тренируется, и я начинаю видеть тоньше и точнее. Но когда я вышел в другие театры, то почувствовал, что тут остроты глаза не хватает, что в игре актеров, которых я почти не знаю, я разбираюсь гораздо хуже, чем в своих учениках и актерах нашего театра. Надо тренироваться, чтобы ориентироваться быстрей и точней. Пока же я стараюсь больше бывать на репетициях, посмотреть каждую сцену не по одному разу, прежде чем определенно говорить.

Мне кажется, что эта работа должна мне много дать творчески, — так же как и педагогическая, — и дать как раз то, чего мне не хватает.

Ну, до свиданья, родной Николай Васильевич!

Пишите.

Ваш Володя.

Поздравляем Вас и Катерину Александровну с Новым годом и желаем здоровья и всего самого лучшего.

Ваши В. и Э.

В. Н. Богачев к Н. В. Демидову в Москву

16.01.1953. Петрозаводск

Здравствуйте, дорогой Николай Васильевич!

Получил сейчас Ваше письмо. Ужасно досадно, что дело с книгой вашей всё затягивается, теперь уже из-за рецензентов. Но должно же, наконец, оно пройти все эти рогатки — и, я думаю, теперь уж осталась меньшая часть.

Здесь у нас все идет своим чередом. На днях было большое собрание в Финском театре, с представителями общественности и пр. Говорили о репертуаре театра, о его задачах и др. и, между прочим, оба моих спектакля, «Поют жаворонки» и «Лес», относили к лучшим достижениям театра за истекший год. Одни называли: «Жаворонки поют», «Любовь Яровая» и «Лес», — другие включали сюда еще и «Ревизор». Я, конечно, далек от того, чтобы переоценивать эти мнения, или возлагать на них какие либо надежды, — но все-таки показательно, что все теперь — все актеры — слушают это как должное и чуть ли не давно известное и поддерживают и поддерживают... А каких только гадостей и ужасов не говорили совсем еще недавно — до выпуска «Леса»!

От публики — самой различной — слышу отзывы лестные. Театральная публика (финны) хвалят тоже все — особенно Томберг и Туорилу. Но он на последних спектаклях стал играть хуже: начал терять свежесть и заштамповываться, переходит, где можно, на испытанные ремесленные ходы. Надо бы опять порепетировать, подтянуть его. Но времени нет. И вот беда: он теперь успокоился, — спектакль принят, публика принимает, — теперь уж ему плевать. Все-таки попробую его подтянуть. Надо, очевидно, хоть одного взять, без партнеров, и пройти по роли.

Вы спрашиваете, как я всё успеваю? Во-первых, за всё время, что я в Управление перешел — я не имел ни одного выходного; во-вторых, — работаю ежедневно с 9-ти утра и до 11-12 ночи, а в дни спектаклей — особенно выездных — до часу, двух, позднее. Обедать вырываюсь домой на час-полтора, но и это не всегда удается: иногда приходится до ночи сидеть без обеда. Как-то, в разгар работы над «Лесом» пришлось выехать в Сортавалу, так я прямо с репетиции помчался на поезд, а приехав из Сортавалы — прямо с поезда и на репетицию... Конечно, что-то при этом страдает: то одна сторона, то другая. Когда выпускал «Лес», то страдала, конечно, бюрократическая часть работ в Управлении. Да до меня-то в этом отделе был такой хаос и кавардак, что и пред-

ставить нельзя!.. да и я-то совершенно незнаком с такими делами. Сейчас, конечно, приходится налегать, налаживать, расхлебывать и разбирать. Не всё пока еще как следует удается.

Зато главной творческой отдушиной сейчас для меня являются занятия техникой с молодежью. Плохо только, что мало культурные и очень зеленые, нераскрытые они. Но постепенно, смотришь, открываются и делают такие тонкие и интересные вещи, что просто удивительно. Сейчас я работаю с ними этюды с обстоятельствами и повторяю по два, по три раза, сохраняя те же обстоятельства, но развивая и углубляя их. Приходится заботиться также о воспитании и придумывать разные меры, чтобы прошибить черствость и грубость этих душ. И тоже, в общем, успешно, хотя и потихоньку. Постепенно воспитываются, начинают больше прислушиваться к себе и друг к другу, — к своему хорошему, нежному и пр. Но грубости много: глыбы ледяные. И не от испорченности, а от неразвитости. Рассказываю им также кое-что из теории. Очень осторожно и постепенно, но без скидок и упрощений, хотя стараюсь, чтобы было максимально наглядно и понятно. В общем, удастся, получается интересно. (Эста всё время сидит и придирается: не скучно ли я теоретизирую, — говорит, — интересно.) Вот только жаль — писать не удается ничего, даже записывать самые интересные из наблюдений.

Я даже рад, что пока мне не надо ставить еще и еще спектакли. Хочется потренироваться на этюдах, исподволь выбрать и облюбовать какую-нибудь хорошую пьесу — и потом поставить как следует, чтобы это было ростом и для меня и для театра, т. е. действительно творческой работой.

До свиданья! Целую вас. Привет Екатерине Александровне. И от Эсты привет. (Приписка рукой Володарской:) и поцелуй.

Всегда Ваш Володя.

(Приписка на полях рукой Володарской:) Держим кулаки за книгу. Эста.

В. Н. Богачев к Н. В. Демидову в Москву

27.03.1953. Сортавала

Дорогой Николай Васильевич!

Давно уже получил Ваше письмо, но в связи со всеми событиями никак не мог приняться за ответ. Болезнь и смерть И. В. Сталина обрушились такой горькой тяжестью, что я долго не мог ни думать ни о чем, ни заниматься, — делал как-то меха-

нически текущие дела — и только. После того, как прошли дни траура, и всё начало входить в колею — у меня осталась такая ужасная физическая усталость и разбитость, словно я работал все эти дни где-то в глубокой шахте или в горячем цеху сверх всяких сил, без сна и без отдыха.

На работе у меня всё время очень много дела, а сейчас особенно — и обстановка нервная: все ждут предстоящего слияния министерств. (Наше Управление должно объединиться вместе с шестью или семью другими Управлениями и министерствами в одно Министерство Культуры КФССР.)

То, что Вы пишете насчет моей медлительности, конечно, утрировано и раздуто злыми языками да пересмешниками, каких полон актерский мир, — но, конечно, не лишено реального основания: я и сам чувствую, и Эста мне всё время говорит, чтобы я не тянул да не медлил и пр. Но со времени моей работы в Управлении несколько человек (Марья Матвеевна Суни и Эста) говорили, что у меня есть «улучшение», «положительный сдвиг», что я стал заметно живее и временами, бывает, говорю совсем нормально, без затяжек. Что же касается всяких предположительных «причин» моей медлительности, то, не возражая против юмора, достойного приветствия, я должен сказать, что по крайней мере важности у меня не было, и насчет этого зря говорят. Действительная причина — усталость. И я неоднократно замечал: как более-менее нормально высплюсь — медлительность исчезает, а когда спишь по 6 часов и работаешь сложно и папряженно, так доходишь до того, что не в состоянии уже даже и подогнать себя, заставить быть живым хоть на несколько минут.

За последнее время меня дважды пригласил Мнацаканов в Русский театр — выручить, спасти положение, сыграть срочно без репетиций спектакль вместо заболевшего актера. И я так сыграл один раз роль мужика в «Бронепоезде» — (довольно большая роль, проходил через всю пьесу), и второй раз — Худобаева. Оба случая прошли благополучно, в том смысле, что я не напутал ничего, точно сказал весь текст и, как говорится, «не уронил» и «не подвел». Но вообще же, в «Бронепоезде» в первых двух картинах мое состояние было похоже на какой-то испуг, — в следующих картинах несколько выровнялось, и были даже неплохие моменты. В Худобаеве же было довольно много по-настоящему творческого, хотя, конечно, тут же рядом — еще много напряженности, зажатости. Интересно бы иметь возможность сыграть хоть несколько раз, чтобы освоиться с ролью и со всей обстановкой.

Как-то в начале марта в Петрозаводск приезжала с концертами Максакова. Она пришла на сп. посмотреть спектакль в Русском театре (шли «Девицы-красавицы») и после первого акта — сбежала. Потом она пошла в Финский театр на «Честь семьи»[‡‡] и ей там все очень понравилось, о чем она потом приходила говорить в Управление с Цветковым (начальник наш) и особенно восхищалась дикторским переводом и расхваливала диктора.

Продолжаю занятия этюдами с молодежной группой и пытаюсь перейти к отрывкам. Этюды уже как-то приелись. Уж очень мала у занимающихся емкость, и ярких способностей нет, вот в чем беда. Ну, до свиданья! Целую Вас. Ваш Володя.

Привет Катерине Александровне.

Эста тоже шлет приветы.

В. Н. Богачев к Н. В. Демидову в Москву

15.04.1953. Петрозаводск

Здравствуйте, дорогой Николай Васильевич! Вот уже дней десять, как получил ваше письмо. Отвечаю, прежде всего, на вопросы.

1) О Суни трудно сказать что-нибудь, кроме того, что уже говорено и что мы о нем знаем; очень скрытный и молчаливый человек. Секрет его успеха здесь — в значительной степени связан как раз с этим его качеством — умением молчать и не высказывать своего мнения, умением уклоняться от ответа, даже тогда, когда, казалось бы, уклонение невозможно. Умением молчать «с ученым видом знатока»... и т. д. Это, конечно, не единственный его талант, но весьма существенный. При всем том он умеет быть деликатен и очень любезен. Что касается конкретного случая, о котором вы писали, то я не думаю, чтобы он обиделся. Просто, он, не видя конкретной возможности подчеркивать сейчас с вами деловые, практические отношения, уклоняется от «абстрактного» и «теоретического» общения, хотя бы из постоянной своей склонности к молчанию.

Дата добавления: 2015-07-26