Глава 31. Мы приземляемся, держась за руки

Мы приземляемся, держась за руки. Я оглядываюсь вокруг.

— Ой, мамочки… Это же…

— Амстердам. — Деймен щурит глаза, приноравливаясь к туману. — Только не настоящий. Тот, что в Летней стране. Я бы и в настоящий тебя свозил, но подумал, что сюда будет быстрее.

Я разглядываю каналы, мосты, ветряные мельницы, огромные поля алых тюльпанов. Он их специально для меня создал? Тут я вспоминаю, что Голландия славится своими цветами, особенно тюльпанами.

— Не узнаешь? — спрашивает Деймен, внимательно за мной наблюдая. — Погоди, со временем вспомнишь. Я воссоздал все по памяти, как это выглядело в девятнадцатом веке, когда мы с тобой были там в прошлый раз. И скажу без ложной скромности, получилось очень похоже!

Он ведет меня через улицу. Приостанавливается, пропуская пустой экипаж. Мы подходим к магазинчику с распахнутой дверью. Внутри толпятся люди без лиц. Деймен изучающе смотрит на меня — не пробудились ли воспоминания? Я отхожу от него на несколько шагов. Мне хочется самой почувствовать этот город. Стараюсь вообразить себя прежнюю — рыжеволосую, зеленоглазую, как я иду мимо этих белых стен, ступаю по паркетному полу, рассматриваю картины. Другие посетители понемногу размываются, делаются полупрозрачными по краям, потом снова проступают ярче. Я знаю — это Деймен удерживает их здесь. Он ведь их и материализовал.

Я иду вдоль стен. Видимо, здесь воссоздана картинная галерея, где мы впервые встретились. К сожалению, мне она абсолютно незнакома. Картины постепенно тускнеют, на них уже ничего не разберешь, и только одна, прямо передо мной, осталась нетронутой.

На полотне девушка с пышными тициановскими волосами — роскошная смесь рыжего, золотого и каштанового, потрясающий контрасте бледной кожей. Живопись такая осязаемая, такая зовущая — словно можно взять и шагнуть туда, в картину.

Рассмотрев ее как следует, я понимаю, что девушка совершенно обнажена — хотя и прикрыта в стратегических местах. Пряди влажных кудрей, спадая на плечи, спускаются ниже талии, нога чуть выдвинута вперед, ладони сложены вместе на нежно розовеющем бедре. Больше всего меня завораживают глаза: глубокие, зеленые, и взгляд открытый и прямой, словно она смотрит на возлюбленного, нисколько не смущаясь оттого, что ее застали в таком виде.

У меня что-то сжимается в животе, и сердце начинает колотиться. Я чувствую, что Деймен совсем рядом, а посмотреть на него не могу. Не могу разделить с ним эту минуту. В глубине моего разума зарождается какая-то мысль и требует осознания. Не успев даже моргнуть, я вижу. Вижу так же отчетливо, как золоченую раму, в которую заключен холст. Эта девушка — я!

Я-прежняя.

Я-голландка.

Натурщица, влюбившаяся в Деймена тем вечером, мы с ним впервые встретились в этой галерее.

И больше всего тревожит меня, не дает ни вздохнуть, ни пошевельнуться, внезапное понимание: тот, невидимый возлюбленный, на кого обращен взор девушки — не Деймен.

Это кто-то другой.

Незримый.

— Узнала. — Голос у Деймена ровный, будничный, ничуть не удивленный. — По глазам, верно? — Он прибавляет, склонившись совсем близко: — Цвет иногда меняется, но суть всегда та же.

Я бросаю взгляд на Деймена. Густые ресницы затеняют его глаза, полные тайной тоски, и я быстро отворачиваюсь.

«Сколько лет мне было?» Не решаюсь произнести вслух. Лицо на картине юное, без единой морщинки, а вот уверенность в себе скорее подходит зрелой женщине.

— Восемнадцать.

Он по-прежнему наблюдает за мной, словно подталкивает взглядом — хочет, чтобы я сказала это первой. Умоляет меня говорить, не перекладывать груз на его плечи. Прибавляет, вслед за мной обернувшись к холсту:

— Ты была прекрасна. Истинно прекрасна. Он идеально уловил сходство.

«Он».

Вот, значит, как.

Чуть заметная резкость в голосе выдает все то, на что слова только намекали. Деймен знает художника. Знает, что я сняла одежды ради кого-то другого.

Я проглатываю комок в горле, щурю глаза, пытаясь разобрать размашистую черную подпись в правом нижнем углу картины. Никак не получается расшифровать последовательность согласных и гласных букв, которая ничего для меня не значит.

— Бастиан де Кул, — произносит Деймен, не отрывая от меня взгляда.

Я оборачиваюсь. Говорить по-прежнему не могу.

— Бастиан де Кул — художник, который написал эту картину. Написал тебя.

У меня чуть-чуть кружится голова. Все, что я когда-то знала о себе, о нас… сама основа нашей жизни вдруг стала шаткой и ненадежной.

Деймен кивает. Нет нужды в словах. Мы оба видим правду.

— Если тебе интересно… Все закончилось прежде, чем высохла краска. По крайней мере я себя в этом убедил. А теперь… Я уже не так уверен.

Широко раскрываю глаза, не понимая. Какая связь между портретом столетней давности и нами сегодняшними?

— Хочешь увидеть его? — спрашивает Деймен.

В его глазах под полуопущенными веками ничего невозможно прочесть.

— Бастиана?

Имя оставляет на губах странно знакомый вкус.

Деймен кивает. Он готов материализовать живописца, если только я соглашусь. Я хочу отказаться, но Деймен кладет руку мне на локоть.

— Я думаю, ты должна на него посмотреть. Так будет честнее.

Глубоко вздыхаю, впитывая кожей тепло его руки. Деймен сосредоточенно закрывает глаза, и перед нами возникает высокий, худой, несколько растрепанный молодой человек. Деймен выпускает мою руку и отступает на шаг, давая мне возможность рассмотреть живописца, пока не пройдет назначенное ему время и он не развеется в воздухе.

Я медленно подступаю ближе, обхожу вокруг призрачного незнакомца — красивого, пустого творения, лишенного души.

Рассеянно изучаю его облик. Из-за высокого роста он кажется еще более поджарым. На костях ни капли жира, только жилы и сухие мышцы угадываются под одеждой — чистой и добротной, хоть и болтающейся слегка. Кожа белизной почти не уступает моей, а волосы — темные, волнистые — расчесаны на косой пробор. Тяжелая челка падает на глаза. Необыкновенные глаза.

Я с трудом дышу. Образ живописца понемногу начинает бледнеть, и я слышу голос Деймена:

— Обновить его?

По голосу ясно, что ему ужасно не хочется, но если я попрошу — сделает.

А я стою столбом, вперившись взглядом в мешанину дрожащих пикселей, которые вот-вот совсем исчезнут. Незачем обновлять изображение — я и так знаю, кто он такой.

Джуд.

Возникший передо мной парень, голландский живописец девятнадцатого века по имени Бастиан де Кул, в нынешнем столетии родился Джудом.

Я протягиваю руку — схватиться за что-нибудь, а то меня ноги не держат. Схватиться не за что, и только Деймен мгновенно оказывается рядом со мной.

— Эвер!

Его отчаянный крик звенит у меня в ушах, руки подхватывают меня и держат так надежно, что я сразу чувствую себя в безопасности, будто вернулась домой. Он материализует мягкий бархатный диванчик и усаживает меня. Смотрит испуганно. Он совсем не хотел довести меня до такого.

А я, не смея вздохнуть, заглядываю ему в глаза. Мне страшно: вдруг что-то изменилось после того, как правда вышла наружу. Ведь теперь мы оба знаем, что для меня не всегда существовал только он один.

Был кто-то еще.

И сегодня я с ним знакома.

— Я не… — Мотаю головой, смущенная, пристыженная, словно я невольно предала Деймена, словно я специально разыскала того, другого. — Я не знаю, что сказать. Я…

Деймен касается моей щеки, привлекает меня в объятия.

— Не надо так думать, — говорит он. — Ты ни в чем не виновата. Слышишь? Ни в чем. Это просто карма. — На несколько секунд замолкает, а его взгляд не отпускает меня. — Так сказать, незавершенное дело, вот и все.

— Что тут может быть незавершенного? — Начинаю догадываться, к чему он клонит, и вот уж этого я никак не желаю. — Больше ста лет прошло! Ты сам сказал, все закончилось, не успела краска…

Договорить не удается. Деймен качает головой, дотрагивается до моей щеки, плеча, колена.

— Я в этом уже не так уверен.

Я смотрю на него, борясь с желанием рвануться прочь. Хочу, чтобы он замолчал. Хочу уйти отсюда. Мне здесь больше не нравится.

— Видимо, я вам помешал. — Его лицо стало жестким, осуждающим, хотя осуждает он только себя самого. — Видно, у меня привычка такая — вмешиваться в твою жизнь и все решать за тебя. Навязывать тебе судьбу… — Деймен стискивает зубы. Взгляд его тверд, и только губы чуть дрожат, выдавая, чего ему все это стоит. — Судьбу, которая не была тебе предназначена.

— О чем ты говоришь?

Я кричу, потому что чувствую энергию, облекающую его слова, и знаю, что дальше будет еще хуже.

— Разве не очевидно?

Свет в его глазах дробится на миллионы осколков — калейдоскоп тьмы, который невозможно склеить заново.

Деймен поднимается с диванчика одним стремительным движением, заполняя пространство передо мной. Пока он снова не заговорил и не испортил все окончательно, я выпаливаю:

— Это просто смешно! С начала и до конца! Сама судьба сводила нас вновь. Ты сам говорил — мы с тобой две половинки! Я знаю, так всегда бывает — если двое суждены друг другу, они будут встречаться опять и опять, наперекор всему!

Я хочу взять его за руку, а он отступает, и мне не дотянуться.

— Судьба? — Голос Деймена звучит жестко, взгляд холодный, но все это нацелено внутрь, на самого себя. — Да я всю землю обшарил, разыскивая тебя, и не один раз! Это, по-твоему, судьба? Я не мог остановиться, пока не найду тебя! — Он смотрит мне прямо в глаза. — Эвер, скажи, это судьба? Или попросту принуждение?

Я хочу ответить, раскрываю рот и ни одного слова не могу выдавить. Деймен вновь подходит к портрету красивой и гордой девушки, чей взгляд обращен к другому.

— Я ничего не хотел знать. Четыреста лет убеждал себя, что это и правда наша судьба, что мы с тобой предназначены друг для друга. Но когда увидел тебя после работы, я почувствовал — что-то изменилось в твоей энергетике. А вчера вечером я все понял.

Я смотрю на его спину, решительный разворот плеч, на его стройную, мускулистую фигуру. Вспоминаю, как странно он себя вел. Теперь все стало понятно.

— Как только увидел его глаза, я понял. — Он оборачивается, и наши взгляды встречаются. — Скажи мне правду, Эвер. Разве с тобой было не то же самое?

У меня комок застрял в горле. Хочется отвести глаза, но я знаю, что нельзя. Деймен поймет неправильно, он решит, что я хочу что-то скрыть. Вспоминаю, как Джуд застал меня тогда в магазине — как стучало у меня сердце, и щеки горели, а в животе происходило какое-то странное трепыхание. В один миг я совершенно расклеилась. Все из-за того, что зеленые, как море, глаза Джуда встретились с моими…

Это же не значит…

Не значит ведь…

Неужели?

Я встаю, делаю шаг вперед. Нас с Дейменом разделяют всего лишь несколько дюймов. Я хочу успокоить его, успокоить себя саму. Любым способом доказать, что все это ничего не значило.

Но мы в Летней стране. Здесь мысли — энергия. А мои мысли, боюсь, он только что увидел.

— Ты не виновата, — говорит он хрипло. — Пожалуйста, не мучай себя.

Я засовываю руки в карманы, пихаю их как можно глубже, чтобы хоть чуточку вернуть себе устойчивость в ставшем вдруг таким шатким мире.

— Знай, мне очень жаль. И все же… — Он встряхивает головой. — «Жаль» — это слишком слабо сказано. Ты заслуживаешь лучшего. Боюсь, теперь я могу сделать только одно. Чтобы все исправить, нужно…

Голос у него срывается. Я запрокидываю лицо, так что оно оказывается вровень с лицом Деймена. Мы стоим почти вплотную друг к другу. Малейшее движение — и просвета между нами не останется.

Я уже готова качнуться к нему, и тут он отступает. Взгляд твердый, лицо застыло. Он считает, что мне необходимо его выслушать.

— Я отойду в сторону. Это единственное, что я сейчас могу сделать. С этой минуты я больше не вмешиваюсь в твою жизнь. Отныне ты, и только ты, будешь решать свою судьбу.

У меня в глазах все расплывается, в перехваченном горле становится горячо. Он же сейчас говорил не о том, что я подумала?

Не о том, правда?

Вот он стоит передо мной, мой суженый, любовь многих моих жизней, единственный, у кого я могла искать защиты. И сейчас он меня покидает.

— Я не имел права вламываться в твою жизнь, не оставляя тебе возможности выбора. А знаешь, что хуже всего? — В его глазах — такое отвращение к себе, что тяжело смотреть. — У меня даже не хватало благородства, не хватало мужества играть честно. Я пускался на хитрости, использовал любые возможности, чтобы уничтожить соперника. Я не могу изменить прошлое, не могу забрать навязанное тебе бессмертие… И все-таки я надеюсь, что, отойдя в сторону, я дам тебе крохотную частичку свободы, чтобы ты могла выбрать.

— Между тобой и Джудом? — У меня голос истерически повышается.

Пусть он скажет, наконец! Пусть скажет! Хватит этих плясок вокруг да около.

А он молчит, и в обращенном на меня взгляде — бесконечная усталость.

— Так вот, нечего тут выбирать! Нечего! Джуд — мой начальник по работе, я его ни капельки не интересую, и он меня — тоже!

— Значит, ты не видишь того, что вижу я.

Деймен произносит это как непреложный факт. Тяжелый, неподъемный факт.

— Как ты не понимаешь? Я вообще ничего не вижу кроме тебя!

Перед глазами все плывет, руки дрожат, а внутри — ужасная пустота, словно каждый вдох может стать последним.

А Деймен опять высвечивает передо мной картину. Она сияет так ярко, что невозможно сделать вид, будто я ничего не замечаю. Но Деймен ошибается — эта девушка для меня незнакомка. Пусть когда-то моя душа жила в ее теле, сейчас мы с ней чужие.

Я хочу объяснить это Деймену, а слова не идут. Только отчаянный крик моего разума, означающий «пожалуйста, не надо» — долгий, несмолкаемый.

— Я никуда не исчезну. — Деймена не тронула моя мольба. — Я всегда буду где-нибудь поблизости. Буду чувствовать тебя и постоянно оберегать. Что до всего остального… — Голос у него печальный, но решительный. — Прости, я больше не смогу… Нельзя…

Я не даю ему договорить, я кричу:

— Один раз я уже пробовала жить без тебя, когда вернулась в прошлое, и что? Судьба отправила меня обратно!

Слезы застилают глаза, но я не отворачиваюсь. Пусть он видит! Пусть знает, чего мне стоит его дурацкий альтруизм.

— Эвер, это вовсе не значит, что тебе суждено быть со мной. Возможно, ты вернулась, чтобы найти Джуда, и вот…

— Ладно! — Я не дам ему закончить фразу, у меня еще остались аргументы. — А помнишь, ты приблизил руку к моей и сказал, что этот звенящий жар чувствуют те, кто суждены друг другу? Как же теперь? Ты берешь свои слова обратно?

— Эвер… — Он трет ладонью глаза. — Эвер, я…

— Ну как ты не понимаешь? — Я сознаю, что мои слова ничего не изменят, и все равно не хочу сдаваться. — Как ты не видишь, мне никто не нужен, кроме тебя!

Он проводит рукой по моей щеке. Пальцы такие нежные, любящие — жестокое напоминание о том, что у меня отнято. Мысли Деймена перетекают из его головы в мою: он умоляет меня понять и не торопить события.

«Пожалуйста, не думай, что для меня это легко. Я не представлял себе, как это больно — полностью отказаться от эгоистичных соображений. Может, поэтому я раньше и не пробовал? — Он улыбается, пытаясь развеселить меня, но я не принимаю шутку. Пусть он чувствует тот же ужас и пустоту! — Я лишил тебя возможности снова увидеть своих родных, и даже душа твоя в опасности из-за меня. Эвер, выслушай, ты должна понять. Пришло время сделать единственный выбор, какой тебе еще остается, и я не должен мешать».

— Я уже выбрала! — Голос у меня деревянный от усталости. Больше нет сил бороться. — Я выбрала, и ты не можешь этого у меня отнять. — Все мои слова впустую, он зациклился на своей идее. — Нет, правда! Ну допустим, я была с ним знакома сотни лет назад в далекой стране, где с тех пор не побывала ни разу. Подумаешь, дело какое! В одной-единственной жизни, а сколько всего их было?

Мгновение Деймен смотрит на меня, потом закрывает глаза и произносит еле слышным шепотом:

— Не только в одной жизни, Эвер.

Картинная галерея блекнет и исчезает. Мельницы и тюльпаны, правда, остаются. Деймен материализует для меня целый мир — несколько миров. Париж, Лондон, Новая Англия выстроились перед нами в ряд посреди Амстердама. В каждом из миров строго соблюдена эпоха — архитектура, одежда, только людей нет. Каждый мир населяют лишь трое.

Я в разных своих обликах: бедная парижская служанка… избалованная лондонская аристократка… дочь пуританина… И всегда рядом со мною Джуд. Конюх-француз… Английский граф… Пуританин из того же прихода… Каждый раз мы немного другие, только глаза остаются прежними.

Я рассматриваю одну картинку за другой, и каждый раз передо мной словно разыгрывается хорошо поставленная пьеса. Мой интерес к Джуду угасает, как только на сцене появляется Деймен — такой же волшебный и завораживающий, как сейчас, он пускается на любые уловки, лишь бы отнять меня у соперника.

Я стою, задыхаясь, и не знаю, что сказать. Я хочу только одного — не видеть больше этих картинок.

Теперь мне становится понятно, почему Деймен испытывает такие чувства, но для меня-то, для моего сердца ничего не изменилось!

— Значит, ты все решил. Хорошо. Мне не нравится, ну да ладно. Ты мне вот что скажи: о каком промежутке времени речь? Пара дней? Неделя? Сколько тебе нужно времени, чтобы усвоить: что бы ни случилось, что бы ты и говорил, какими бы бесчестными ни считал свои прошлые поступки, я все равно выбираю тебя. Я всегда выбирала тебя. Для меня существуешь только ты.

— Разве можно назначать какие-то сроки? Дай себе время подумать, отпустить свое увлечение мною и двинуться дальше…

— Ты решил обязательно «все исправить», не обращая внимания на мои слова? Ты придумал эту игру, но о еще не значит, что ты определяешь ее правила. Если уж ты действительно хочешь дать мне возможность выбрать, я сделаю свою выбор до того, как закончится день.

Деймен качает головой. Глаза его чуть просветлели и, ели я не ошибаюсь, в них проглядывает облегчение.

В этот миг ко мне приходит понимание, а вместе с ним — лучик надежды, от которой моя душа взмывает ввысь. Деймену, как и мне, ужасно не нравится все происходящее. Не только мне одной необходимо назначить срок испытания.

— До конца года, — говорит он, стиснув зубы.

Ясно: пытается быть благородным и самоотверженным, балда.

Я мотаю головой.

— До конца завтрашнего дня. К этому времени я точно приму решение.

Деймен и слушать не хочет.

— Эвер, прошу тебя! У нас вся жизнь впереди, если ты захочешь. Поверь, нет причин торопиться.

— До конца следующей недели.

У меня горло сжимается. Не представляю, как я доживу.

— До конца лета, — произносит он окончательным тоном, не отрывая от меня взгляда.

Не могу выжать из себя ни слова. Я так ждала этого лета, с нашей первой встречи ждала, мечтала, как мы целых три месяца будем наслаждаться жизнью на солнышке у моря — а вместо этого мне предстоят три месяца одиночества.

Говорить больше не о чем. Я отворачиваюсь и иду прочь, словно не замечая протянутой руки Деймена.

Если уж он решил, что я должна сама выбрать свой путь, начнем прямо сейчас. Домой я вернусь одна.

Я бреду по улицам Амстердама, Парижа, Лондона, Новой Англии и ни разу не оглядываюсь назад.

Дата добавления: 2015-07-17