Глава 14. Уже несколько дней с высоких скалистых мысов, вдающихся в океан

Уже несколько дней с высоких скалистых мысов, вдающихся в океан, можно было видеть идущие вдоль берега косяки лососей. Рыба пробивалась через нерпичьи заслоны в устьях рек и шла в пресную воду, чтобы дать жизнь многочисленному потомству, а самой погибнуть тут же в местах нереста. В урожайные на рыбу годы в некоторых ручьях заповедника вода становилась непригодной для питья из-за обилия остатков разлагающейся рыбы. Без этих остатков родившиеся из икринок мальки погибли бы от голода в безжизненной, почти дистиллированной воде, бегущей из-под горных снежников.

Река, по берегу которой шел Витька, была метров пятидесяти шириной, не очень глубокой, но такой быстрой, что над грядами камней длинными валами беспрерывно клокотали буруны. По всему руслу чернели плавники и спины зашедшей на нерест рыбы. В бурунах трудно было как следует рассмотреть ее, и Витька нашел небольшой затончик, где за корягами вода была поспокойнее.

Оказалось, серовато-синие крупные рыбы не двигались навстречу течению, а стояли на одном месте. Время от времени они поднимались к поверхности и менялись местами. Полуметровые и крупнее, они почти касались друг друга. Спины стоящих глубже казались зелеными.

Вода шумно неслась по руслу, курчавилась над камнями и пенилась. Удивительно было, как вся эта рыба могла стоять почти неподвижно в такой стремительной воде. Сплошным косяком стояла она вдоль всей реки – гуще в глубоких местах и чуть свободнее на перекатах.

Под самым берегом прятались за коряги хищные гольцы. Они зашли в реку кормиться кетовой икрой. На их темных спинах ярко горели красные крапинки.

Витька прошел вдоль реки несколько километров – и всюду густо стояла кета. И вся эта масса рыбы скоро должна погибнуть. Она зашла в реку, чтобы единственный раз в жизни отметать икру и умереть, дав тем самым пищу множеству своих мальков.

Глядя на эту реку, нетрудно было поверить академику Комарову, который объяснял в своей книге о Камчатке, почему на берегах нерестовых рек такая высоченная – по три, по четыре метра, – трава: «Часть рыбы после нереста оказывается на берегу и удобряет собой землю». А рыба, видимо, хорошее удобрение. Говорят, что на Курильских или Командорских островах в лунки под картошку вместо навоза кладут по небольшой камбале. И картошка растет лучше, чем на материке.

Ручей, по которому нужно было идти к избушке, казалось, стал другим. Трехметровые заросли шеломайника, которые подступали раньше к самой воде, теперь начинались в нескольких метрах от ручья. По берегам их вытоптали медведи. Их тропы прорезали заросли высоких камчатских трав во всех направлениях. На время нереста медведи нарушили границы своих участков и собрались к рыбным ручьям и рекам.

За поворотом раздался сильный всплеск. Витька крадучись пошел вдоль берега… Но плескался не медведь, а рыба. Однако стоило подойти ближе, она разбежалась по бочажкам, проскочила вперед, отошла назад.

У широкого и совсем мелкого переката, в котором не было ни одной бороздки, где бы рыба могла целиком скрыться в воде, сгрудилась кета. Она, как тусклыми зеркалами, пускала своими боками туманные зайчики. Вдруг одна рыбина стремительно выскочила на перекат и, всплескивая воду, промчалась по нему словно под водяным парусом. Тут же через перекат кинулось еще несколько рыбин. Они так быстро работали в мелкой воде хвостами, что над ними сверкали на солнце водяные веера. У крупных рыбин только брюхо было в воде, а черные спины и бока – поверх нее. Но кета легко преодолевала мель.

Преградой потруднее был водопад. Перед ним в глубине темнело множество кетовых спин. Время от времени то одна, то другая рыбина в молниеносных прыжках взлетала вверх, и далеко не каждой удавалось взять эту преграду сразу. А порогов и небольших водопадов на ручье было множество. Ученые говорят, что зарегистрированы прыжки кеты в высоту на три метра шестьдесят пять сантиметров.

На траве лежала надкусанная медведем рыбина и шевелила хвостом. Ее только что бросил медведь: наверное, услышал шаги.

Ветерок дул в лицо. И это было плохо – при таком направлении ветра можно столкнуться с медведем носом к носу. И в то же время хорошо – к зверю можно подойти незаметно.

Пробираться вечером вдоль рыбного ручья, где пируют медведи, было страшновато. Но Витька помнил о своем зароке – не бояться – и даже не взял, как делал раньше, ружья на изготовку.

Всюду на песчаных отмелях пестрели отпечатки медвежьих лап. Между ними исстрочили песок соболиные и лисьи лапки. На той стороне ручья сорока клевала остатки рыбины. К ней бочком подскакивала другая. Сороки были такими же, как на материке, только перья блестели ярче зеленым оттенком.

На бугорке, у самой воды, сидела лисица и щурилась от низкого солнца. По ее толстым бокам и сонному виду было понятно – лисица уже сыта и сидит у ручья только из любопытства.

Большая, с крупную утку, чайка неуклюже побежала впереди Витьки, спугнула лисицу, а сама ткнулась в кочку и растопырила крылья. Витька пошел к ней. Чайка сгорбилась, широко раскрыла клюв и уткнулась им в землю. Витька протянул руку – чайка задергала крыльями и с трудом поднялась в воздух. На земле осталась целая горка красной икры. Чайка отрыгнула ее – до того объелась, что не могла даже взлететь.

Витьке хотелось увидеть воронки, которые рыбы делают хвостами. Чавычи, например, выкапывают в дне реки воронкообразные ямы около семидесяти сантиметров глубиной и откладывают в них икру… Но галечное дно всюду было ровным. Рыбам, которые зашли в ручей, делать ямы было еще рано.

Тропа чуть отклонилась от берега и узкой высокой щелью разрезала заросли шеломайника. И эту тропу вдруг что-то перекрыло. Не успел Витька разобраться, в чем дело, как из травы взлетел громадный тихоокеанский орлан. Это он, расправляя крылья, заслонил ими тропу.

На берегу часто попадались рыбьи челюсти, головы, хвосты.

За сплетением кустов Витька краем глаза заметил подозрительное движение. Зашевелились стебли шеломайника, и показался огромный медведь. Перешел с одного берега на другой: выбирал место для рыбалки.

Витьке стало немного не по себе от размеров зверя.

Медведь забрел в воду и, чуть присев, встал на задние лапы. Передние были готовы для удара. Он внимательно смотрел в воду и время от времени провожал взглядом рыб, которые проплывали поодаль. Вдруг резким, неуловимым для глаза ударом лапы выхватил из воды кету, прикусил ее зубами, вышел на берег и стал есть, неторопливо похрустывая. Хоть он и не спешил, управился с ней быстро и опять залез в воду. Так он поймал и сожрал шесть рыбин, каждая из которых весила не меньше трех килограммов. Съев последнюю, медведь отряхнулся, посмотрел по сторонам, выбирая, куда идти.

Чтобы не оказаться поперек его пути, Витька вынул нож и легонько стукнул им о ствол ружья. Испуганный медведь перескочил ручей и тут же пропал в шеломайнике.

Уже в сумерках Витька подошел к избушке. Раньше от нее шла всего одна тропа, которую он протоптал вместе с Ремом. Теперь эта тропа затерялась среди множества набитых медведями троп.

Чтобы подольше побыть на ручье, где рыбачили медведи, Витька поднялся задолго до рассвета, напился чаю и ждал, когда хоть чуть развиднеется. Когда наконец рассвело, на песчаных отмелях он нашел следы Рема. Ему хотелось понаблюдать за ним во время хода рыбы. Но Рем появился лишь во второй половине дня.

Заметив человека, он спустился в ручей, перешел его, большим полукругом обошел Витьку, на секунду остановился на следах и только после этого вроде бы перестал обращать на него внимание. Носу он доверял больше, чем глазам и слуху. Витька был ему хорошо знаком.

Медведь свернул на тропу, которая уводила от ручья. Тропа была шире других и хорошо утоптана. Почему вдали от ручья медведи набили такую хорошую тропу, было непонятно. Но оказалось, тропа, минуя многочисленные петли ручья, вела к верховьям. Медведи ходили по ней к трудным для рыбы местам, где возле порогов ее скапливалось особенно много. Рем зашел в воду, привстал на задние лапы и тут же выхватил из воды крупную рыбину. Он держал ее когтями так же ловко, как человек держал бы рыбину пальцами. Как и вчерашний медведь, взял ее в пасть и вылез на берег. А вот есть не стал, бросил и опять спустился в ручей.

Рыбина на берегу подпрыгнула и съехала по склону к воде. Рем посмотрел на нее и опять уставился в воду. Рыбина снова зашевелилась. Тогда Рем вылез из воды, лапой отшвырнул рыбину подальше на берег, постоял, как будто в раздумье, подошел к ней и надкусил спину. Потом вернулся в ручей. Но на берег выбежала росомаха. Рем выскочил из воды, подбежал к рыбине, вздыбил шерсть на загривке. А росомаха, будто и не замечая медведя, пробежала мимо. Рем даже в воде не мог успокоиться: то и дело посматривал в заросли, куда убежала росомаха.

Одну за одной Рем поймал еще две рыбины и тоже вынес их на берег. Он, наверное, был сыт и ловлей занимался ради интереса или делал запасы. К рыбе подсели две черные вороны. Рем видел их, но не прогнал – знал, что это бесполезно. Впереди, за поворотом, слышался вороний галдеж. Там рыбачил другой медведь, и к его добыче собрались птицы. Время от времени оттуда доносились сильные всплески.

Витьке показалось, что всплески стали ближе. Рем почти перестал рыбачить и часто смотрел теперь в сторону поворота. Он явно беспокоился. По течению плыла крупная серебристая рыбина. Она едва шевелила плавниками, оглушенная медведем. На боку краснели глубокие отметины когтей. По тому, как широко они расставлены, было ясно – за поворотом рыбачил очень крупный зверь.

Рем вдруг резко вскинулся на задние лапы, насторожился. Витька тоже уловил разницу в шуме ручья. Только непосвященному кажется, что ручей шумит везде одинаково. А у него на каждом участке свой голос. В том месте, где были Рем с Витькой, сильнее всего вода шумела у поваленной ветлы. Потише бурлила на повороте, но гремела на перекате и с присвистом рассекалась упругим корнем. Но стоило среди этих привычных звуков появиться новому, как Рем сразу насторожился. Он вытянулся, стоя на задних лапах, и пытался рассмотреть пришельца, вокруг лап которого вода зашумела по-другому. По тому, как Рем набычил голову и начал пятиться к берегу, Витька понял, что со зверем, который идет к ним, шутки плохи.

Над берегом за изгибом ручья показалась толстая черно-бурая спина незнакомого медведя. Голова его была опущена к воде, ее не было видно. Рем выскочил на берег и, сгорбившись, побежал в траву. Оглядываясь, Витька поспешил за Ремом. На магистральной тропе, которая шла еще дальше к верховьям, Рем опять встал на задние лапы и прислушался. Все было тихо…

Подошли к ручью намного выше того места, откуда прогнал медведь. Рем спустился в ручей и ни с того ни с сего, как показалось Витьке, припустился вниз по течению. Ручей здесь был ему по брюхо. Разбрасывая снопы брызг, Рем скакал по ручью и метров через семьдесят выскочил на перекат. Впереди него кипела на мели напуганная рыба. Он схватил одну зубами и вынес на берег. Оказывается, этот шумный бег по ручью до переката – один из способов ловли рыбы. Ее нужно было загнать на мель. У рыбины медведь съел переднюю часть, остальное бросил.

Нюхая следы медведей, которые прошли по тропе до него, Рем побрел дальше. Витька, чтобы не потерять его из виду, хотел перейти ручей по перекату, но только ступил в воду – Рем высунулся из-за поворота. Витька остановился. Медведь, не спуская с него глаз, ступил в воду и вдруг во всю прыть кинулся к нему по ручью. Испуганный таким оборотом дела, Витька растерялся и не знал, что предпринять…

«Неужели надо стрелять?» – с испугом думал он. Но он не мог стрелять в Рема… Витька стоял белый, как брызги из-под лап мчащегося на него медведя… Зверь остановился совсем рядом. Возле ног Витьки проскакивала по перекату напуганная медведем рыба. Рем нехотя стукнул одну лапой, потом вылез на берег, отряхнулся, недовольно посмотрел на Витьку и закосолапил по тропе. Похоже было, он рассердился, что Витька не бил по воде лапами, не хватал рыбу, которую он ему пригнал. Видно, Рем решил, что Витька зашел в ручей порыбачить, и погнал на него рыбу, как нагоняют ее иногда друг на друга молодые медведи, рыбачащие вдвоем.

Он вроде бы предложил Витьке помощь, а встретив медведя, с которым мог справиться, угнал его в шеломайник и сам не вернулся больше в тот день к ручью…

Дата добавления: 2015-07-15