Глава 2 4 страница. И теперь у нас роскошные дворцы, предназначенные не для роскоши

И теперь у нас роскошные дворцы, предназначенные не для роскоши, великолепные арены, предназначенные не для утоления жажды страстей. У нас теперь богатейшие музеи и блистательные театры, величественные колокольни и роскошные храмы.

— И теперь?..

— Ну теперь-то… Теперь, конечно, все это в прошлом.

— Да. Да-да-да…

— Их предназначение зиждется на радости созерцания и молитвы. Но у нас нет никаких других желаний, кроме желания быть счастливыми. У нас нет богов… Меня охватывал ужас от того, что у нас появились размолвки. Там, где люди не умеют договариваться рано или поздно обязательно появляются развалины и руины. Вспомни Вавилонскую башню.

— Итак…

— Мы перешли к воплощению задуманного.

— Клоны великих?.. — спрашивает Лена.

— Великих и маленьких… Все это — для людей разумных, мыслящих, осознающих необходимость перемен и всеми жилами тянущихся к совершенству.

— Но сами-то вожди!

— Дело в том, что страна без лидера — не страна. Нет в мире людей такого сообщества, где бы не было вожака, лидера, царя или шаха, короля или президента, чья харизма сумела бы выковать…

— Каким же должен быть глава государства?

— Я же сказал: щедрым! Щедрым на жизнь! И царь, и король, и окружение, которое должно их играть, подражая каждому их слову и шагу, каждому телодвижению и движению мысли, должны быть бесконечно щедрыми на дела и поступки, дарить себя, и безропотно дарить себя людям, людям, начиная от самого нищего и ущербного, и убогого, и…

— Но откуда у вас нищие и убогие?

— Добровольная простота, соперничающая с нищетой, стала модой.

— Вот какие качества, — настаивала Юля, — мы должны похоронить навсегда!

— Интересно!

— Да! Гордость, высокомерие, тщеславие, гнев, грубость и невежество… Да! И жадность, и все новые грехи, о которых объявил Ватикан.

— Какие же новые?

— Непомерное однобокое богатство, насилие над окружающей средой, наркотики, аборты и контрацептивы и, представьте себе, — вмешательства в природу генома, да-да!..

— Но…

— А вот чем мы должны напоить, напитать, до отказа наполнить нашего вождя.

— Интересно!

— Да! Бесстрашие, благотворительность, самообладание, аскетизм, простота, неприменение насилия, правдивость, свобода от гнева, самообладание, спокойствие, нежелание выискивать недостатки в других, сострадание ко всем живым существам, свобода от алчности и неодолимая щедрость, доброта, скромность, стойкая решимость, энергичность, всепрощение, сила духа, чистота, отсутствие зависти и стремления к славе…

— Это же про Иисуса! — восклицает Лена.

— Верно! Все эти трансцендентальные качества присущи праведным людям, наделенным божественной природой.

Для меня уже стало привычным: слушаешь Юлю и в ее словах находишь то, что давно искал. Должен сказать, что тем немногим хорошим, что во мне еще сохранилось, я обязан ей, Юлии. Я всегда поражался: откуда в ней столько всего совершенного?! До сих пор поражаюсь.

— Только Юлии? — спрашивает Лена.

— Лен… Ты же знаешь: и Ане, и Юлии, и тебе… И конечно, тебе! И…

— И Тине, конечно! — говорит Лена.

— Да, конечно, конечно!.. Я мог бы перечислять…

— Ради бога!..

— И тебе в первую очередь!

Лена удовлетворённо молчит, улыбается…

— Ты не очень-то охотно последнее время рассказываешь о Тине.

— О тебе я могу говорить сутками!

— Льстец! Ах, какой льстец!..

Я это сказал искренне, искренне! Какой же я льстец?

— И вожди должны были жертвовать собой, как Иисус? — спрашивает Лена.

— Никаких жертв. Жертва Иисуса была ради процветания и утверждения веры. Она уже оправдала себя: вера состоялась. Теперь вера в Иисуса глубока и всемерна. Всемирна! Ей не хватает технологии воплощения Его Пути, не хватает формализации Его учения. И моды, да-да моды! Моды — как двигателя к совершенству. Мы не должны теперь чем-то жертвовать, мы должны научиться распознавать, различать, где плохо и где хорошо, где добро и где зло, где справедливо и несправедливо, где по совести, а где нет… И что есть Любовь! Различать количественно! Я повторяю: ко-ли-чес-твен-но! Квантификация Света — вот путь! Квант добра, квант справедливости, совести и Любви. Здесь зарыта собака Совершенства, здесь нужно копать Колодец Новой Жизни. Клад в кванте. И никаких, повторяю, жертв. Только животворное великодушие Совершенства! Сказано же: «Дух, только Дух животворит!..». С тех пор, как на земле появились строматолиты, по сути ведь…

— Кто появился?

— Только дух, — говорю я.

— Лекция, достойная Нобелевского лауреата.

— Все это расписано в моей книжице «Стратегия совершенствования».

— Я читала, — говорит Лена.

— Я знаю. Поэтому и повторяю только то, что там написано. Что же касается наших жертв…

— Да.

— …то наш добровольный отказ от материальных благ — это и есть наша Иисусова жертва. Да, добровольная простота! Ведь мы не должны быть богаче самого бедного. Одним словом — абсолютный потлач!

— Да-да, ты это уже не раз говорил. Этот твой потлач…

— Правда?! Как раз здесь и должен быть применен твоим Homo sapiens’ом (Человеком разумным, — лат.) пресловутый принцип biofeedback — умение посмотреть на себя со стороны.

— Со стороны?

— И какое же, согласись, жалкое ничтожество мы порой там обнаруживаем, когда смотрим на себя глазами Иисуса!

— Где?

— Там, в себе.

— Недавно я вычитала у Бродского, что выбор вождя, лидера, человека, которому можно доверить правление страной, должен основываться не на его политической программе, как это распространено везде и всюду, а на знаниях мировой литературы, культурных ценностей…

— Мысль прекрасная! Ведь кино и литература, классная, конечно, умная литература и достойное кино, а не всякие там пустышки, которыми переполнены сегодня книжные прилавки и экраны телевизоров, классика, как никакой другой источник информации отражает желание, неутолимую жажду людей тянуться к свету. Вычеркни из истории России Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Бунина, Набокова и эта страна исчезнет с лица планеты.

— А сегодня…

— Да-да, ты права. Сегодня и вычеркнуть некого. Все, кто сейчас на плаву, будут вычеркнуты самой историей. Утонут, захлебнувшись блевотиной собственной жадности.

— Пожалуй…

— Тяга к справедливости всегда востребована. А глубокое знание жизненной мудрости Библии могло бы стать для лидера проходным баллом в поводыри. Как правила уличного движения для водителя. Нельзя брать на себя ответственность, пускаясь в путь за совершенством, и идти без знания тех правил, которые умные люди давно придумали путем проб и даже ошибок.

— Многие берут…

— Потому так блуждают, потому так живут. Воистину нет в мире ничего страшнее деятельного невежества.

— Что же изменилось на земле, — спрашивает Лена, — с тех пор, как…

— Ничего…

Как-то Жора поймал меня за рукав:

— Слушай, пробил час! Мне кажется, я нашел ту точку опоры, которую так тщетно искал Архимед.

Он просто ошарашил меня своим «пробил час!». Что он имел в виду? Я не знал, чего еще ждать от него, поэтому стоял перед ним молча, ошарашенный.

— Испугался? — он дружелюбно улыбнулся, — держись, сейчас ты испугаешься еще раз.

Я завертел головой по сторонам: от него всего можно ожидать. Что теперь он надумал?

— Нам позарез нужен клон Христа!

Мы все всеми своими руками и ногами упирались: не троньте Христа! Только оставьте Его в покое! Жора решился! Я видел это по блеску его глаз. Он не остановится! Он не только еще раз напугал меня, он выбил из-под моих ног скамейку.

— Но это же… Ты понимаешь?..

Он один не поддался панике.

— Более изощренного святотатства и богохульства мир не видел!

Жора полез в свой портфель за трубкой.

— Ты думаешь?

Я не буду рассказывать, как меня вдруг всего затрясло: я не разделял его взглядов.

— Тут и думать нечего, — сказал я, — только безумец может решиться на этот беспрецедентный и смертоносный шаг.

— Вот именно! Верно! Вернее и быть не может! Без Него наша Пирамида рассыплется как карточный домик.

— Нет-нет, что ты, нет… Это же невиданное святотатство!

Я давно это знал: когда Жора охвачен страстью, его невозможно остановить.

— Конечно! Это — определенно!..

Он стал шарить в карманах рукой в поисках зажигалки.

— Что «конечно», что «определенно»?! Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что пришел Тот час, Та минута… Другого не дано.

У него был просто нюх на своевременность:

— Какой еще час, какая минута?..

— Слушай!.. Если мы не возьмем на себя этот труд…

Он взял трубку обеими руками, словно желая разломить ее пополам, и она так и осталась нераскуренной.

— Более двух тысячелетий идея Преображения мира, которую подарил нам Иисус, была не востребована. Церковь без стыда и совести цинично эксплуатировала этот дар для укрепления собственной власти, и это продолжается по сей день.

Я попытался было остановить его.

— Ты раскрой, — не унимался Жора, — пораскрой свои глазоньки: маммона придавила к земле людей своим непомерно тяжелым мешком. Золото, золото, золото… Потоки золота, жадность, чревоугодие… Нищета паствы и изощренная роскошь попов. Не только церковь — весь мир твой погряз в дерьме. Какой черный кавардачище в мире! Мерой жизни стал рубль. «Дай», а не «На» — формула отношений. И все это длится тысячи лет. Весь мир стал Содомом и Гоморрой. Эти эпикурейцы с сибаритами снова насилуют мир своими сладострастными страстями. Они не слышат и слышать не хотят Христа. Его притчи и проповеди для них — вода. Они не замечают Его в упор. Они строят свое здание жизни, свой карточный домик из рублей, фунтов, долларов… На песке! Это чисто человеческая конструкция мира. Спички у тебя есть?

— Держи.

Жора чиркнул спичкой о коробок и поднес огонек к трубке.

— Да, — сказал он, наконец, прикурив, — карточный домик. Это чисто человеческая конструкция мира, — повторил он, — в ней нет ни одного гвоздя или винтика, ни одной божественной заклепки, все бумажное, склеенное соплями.

Жора даже поморщился, чтобы выразить свое презрение к тому, как строят жизнь его соплеменники.

— И как говорит твой великочтимый Фукидид…

— Фукуяма, — поправляю я.

— Фукуяма? — удивляется Жора.

Я киваю.

— Не все ли равно, кто говорит — Фукидид, Фуко, Фуке или твой непререкаемый Фукуяма. Важно ведь то, что говорит он совершенно определенно: без Иисуса мы — что дым без огня.

— Я не помню, чтобы Фукуяма или Фукидид, — произношу я, — хотя бы один раз в своих работах упоминали имя Иисуса.

Жора не слушает:

— Только беспощадным огнем Иисусовых мук можно выжечь дотла эту животную нечисть. А лозунги и уговоры — это лишь сладкий дымок, пена, пыль в глаза… Верно?

Я пожал плечами, но у меня закралась едкая мысль: не собирается ли и он отомстить кому-либо каким-то особенным способом. Он уже не раз клеймил этот мир самыми жесткими словами, и всякий раз едва сдерживал себя, чтобы не броситься на меня с кулаками. Будто бы я был главной причиной всех бед человечества.

Его нельзя обвинять в чрезмерном усердии, у него просто не было выбора: без Христа мир не выживет! И каковы бы ни были причины, побудившие его сделать этот шаг, он искренне надеялся на благополучный исход. Что это значит, он так и не объяснил.

— Современный мир… В нем же нет ничего человеческого. Скотный двор и желания скотские. Ni foi, ni loi! (Ни чести, ни совести! — Фр.). Его пещерное сознание не способно… И вот еще одна жуткая правда…

Жора посмотрел на меня, словно примеряя свое откровение к моему настроению. Затем:

— Я убью каждого, кто встанет на моем пути.

Он вперил в меня всю синеву своего ледяного взгляда в ожидании моего ответа. Я лишь согласно кивнул. Зачем тратить слова? Я ведь знал это всегда: Жора — враг этого человечества. Он давно уже был заточен на зачистку этого мира. Мне казалось, что его захватило чувство мести. Этого было достаточно, чтобы впасть в такую глубокую мрачность. Он просто потерял веру в человечество и был уверен в том, что близится конец этому племени. Он ждал и жаждал Нового мира! И всячески споспешествовал его рождению. Но он и предположить не мог, что на его пути к обновлению встанет весь мир.

Возникла пауза тишины. И словно разгадав мои мысли, Жора вдруг произнес:

— И пойми, это не месть, это… как бы тебе это поточнее сказать?

— Злость, — сказал я.

— Нет-нет, зла я тоже ни к кому не питаю. Ведь я понимаю устройство этого мира. Это, знаешь ли, пожалуй, рецепт. Диагноз ясен, нужно прописывать пилюли для выздоровления и излечения. Вот!

На самом же деле я понимал: это был манифест ненависти, что называется, Жорин sacra ira (святой гнев, лат.). Как бы там он не нарек свои действия.

Жора прищурил глаза, словно что-то вспоминая.

— Они живут так, — продолжал он, — словно никогда не слышали о Божьем суде, будто этот Божий Страшный суд — это иллюзия, миф, выдумка слабого ума, будто Его никогда не существовало, будто, если Он, этот Страшный суд, где-то и существует, то обойдет их стороной. А ведь Он придет. И в первую голову придет к этим хапугам и скупердяям, ухватит их за жирненькие пузца и войдет в их жалкие души, а рыхлые холеные тельца превратит в тлен. В пух и прах, в чердачную пыль… И Его не надо ждать-выжидать, Он уже на пороге, и уже слышен Его стук в наши двери, прислушайся… Вся эта пена схлынет как… И если мы не хотим…

Он захлопал ладонью по карманам.

— Спички дай...

Возможно, он и раскаивался в том, что совершил, но у него, я уверен, и мысли не мелькнуло что-либо изменить.

— Они в твоей левой руке.

Он снова раскурил потухшую трубку.

— …а главное — технология достижения совершенной жизни, — продолжал он, — она такова, что позволяет в корне, да-да, в самом корне менять человека, вырезать из его сути животное и заменить звериное человеческим. Ген — это тот божественный болт, тот сцеп, та скрепа, которая теперь не даст рухнуть твоей Пирамиде. Мы сотворили то, что человечество не смогло сделать за миллионолетия своего существования. Миллионолетия! Перед нами — край, последний рубеж, крах всего нечеловеческого. Перед нами новая эпоха, новая эра — Че-ло-ве-чес-ка-я! Это значит, что вместе с преображением человека преобразится и сама жизнь. Одухотворение генофонда жизни воплотит многовековую мечту человечества — Небо наконец упадет на Землю. Но, чтобы все это состоялось, нам нужны Его гены. Здесь нерв жизни земной и nervus rerum — нерв вещей! Мы завязли в трясине нерешительности и, пожалуй, уже старческой инфантильности.

Я понимал это как никто другой. Жора затянулся, помолчал, выпустил, наконец, дым и тихо сказал:

— Сейчас или никогда! Пирамида без Христа просто сдохнет. И здесь, повторяю, нужны гены Бога! Порода этих людей уже требует этого. И мы проторили ему, этому жалкому выкидышу эволюции, проторили ему новый путь. Мы же лезли из кожи вон, разбивали себе руки в кровь, валились с ног… Мы же ором орали… Отдали ему свое сердце… И что же?! Он был и остается глух… Глух, слеп, нем, туп, просто туп!.. Для них наши призывы — вода, понимаешь?.. Я дивлюсь совершенству их тупости!.. Ведь это они омерзили жизнь, сделали ее…

— Что сделали?

— Омерзили! Испакостили!.. Понимаешь, ну просто…

Видно было, как тщательно Жора подбирал слова для характеристики своих соплеменников.

— …испохабили, приплюснули, если хочешь, просто пришибли, и теперь все мы, пришибленные, живем как стадо баранов, слепых, как кроты…

От такого отчаяния Жора даже поморщился.

— Все эти моллюски и членистоногие, гады и гадики, мокрицы и планарии… Мы живем в чреве греха… Провонялись… Это — чума… Для них люди — планктон, понимаешь меня?

— Да-да, ты говорил. Я понимаю.

— …все эти шариковы и швондеры, штепы и шапари, шпуи и швецы, все эти скрепки, булавки, кнопки… Засилие переметчиков и чергинцов!.. Ну и перематывали бы себе свои сопли, ну и шили бы себе свои гульфики и наволочки… Нет же — им подавай право править — власть! Но вы же — заики, вы же… О, ужье племя, жабьё!.. Эти пустоголовые ублюдки… Всевселенская вонь... Да, чума… Этот засаленный и задрипанный мир ваш должен быть разрушен, как тот Карфаген!

— Ты так часто это повторяешь.

— Не перестану! Это — молитва! Невыносимо видеть, — продолжал он, — как мельчает наш род. Кто-то должен остановить это гниение! Животное в человеке уже дышит на ладан. Еще одно, от силы два поколения и оно сыграет в ящик. Пришло время заглянуть в корень жизни!

Секунду длилось молчание, затем:

— Или — или, — едва слышно, но и решительно, и мне показалось даже зло, произнес Жора, — или они нас, или…

Его вид был красноречивее всех его слов.

— И вот еще что, — Жора поднял вверх указательный палец правой руки, — у нас нет права на ошибку. Каждая ошибка сегодня — это пуля, летящая в наше завтра. Мы не должны превратить наше будущее в решето или в какой-то измочаленный нашими ошибками дуршлаг. Так что извини…

Я не помню, чтобы Жора когда-либо извинялся.

— И давай уже свою Тину, — мельком бросил он, — видишь: жизнь припёрла…

Я видел…

Я до сих пор не знаю, как расценивать факт клонирования Жорой Христа. Что это — вызов, отчаяние или твердая уверенность в себе? Жора, при его напускной вялости и нарочитом равнодушии ко всему, что вокруг него происходило, нередко готов был на поступок, поражающий своей новизной и значимостью. И его решительно невозможно остановить, если он вбил себе в голову достичь цели. Чем больше я размышляю о его поведении в тот решительный час, тем больше убеждаюсь в его правоте. Клонирование Христа — цель достойная, архиважная цель. Эта идея многие годы таилась в наших умах. Ведь из всех великих Он один Великий, единственно Великий. Он недоступно и непостижимо Велик! Поэтому-то Жора и взял в осаду эту идею. Она томила наши души, но никто из нас не осмеливался что-либо предложить по части ее осуществления. Клонировать Самого Иисуса? Но как?! Разве мы вправе, разве нам дозволено? Жора осмелился.

— Мы должны протиснуться через это Иисусово игольное ушко, — заявил он, — Ad augusta per angusta! (К высокому через узкое! лат).

Он отчаянно жаждал стать архитектором новой жизни.

— Обустроить жизнь, изменив мироустройство — вот достойная цель! Мы живем по законам плоти, страсти и, по сути, — по законам греха. А ведь время от времени законы нужно менять, не правда ли? И теперь сущность любого, так сказать, «человеческого» закона должна составлять никакая не политическая целесообразность, но би-о-ло-ги-чес-кая. То есть природная, если хочешь — божественная. Мы, как Буриданов осел, мечемся между двумя вопросами — «иметь» или «быть». А ведь главный вопрос жизни давно уже сформулирован: «To be or not to be?» («Быть или не быть?», — англ.). Сейчас крайне важно воцарить в миру справедливость! Еще в четвертом, кажется, веке твой любимый Блаженный Августин сказал, что государство без справедливости — это банда разбойников. А сейчас какой век на дворе?

Жора кивнул, мол, отвечай: какой? Я тоже кивнул, мол, знаю.

— То-то, — сказал он и продолжал, — и вот что я еще заметил: сейчас в мире какая-то дурная мода на посредственность! Чем ты дурнее, серее, площе, чем ты богаче и жирнее, тем больше ты привлекаешь к себе внимание. Так, правда, было всегда, но сегодня посредственность прям аж так и прёт, так и прёт… Как… Как … Запрудила жизнь, заполонила… И не понимать этого, медлить…

Он воистину понимал: промедление сейчас смерти подобно! Он не терял ни желания, ни надежды и был твердо уверен в правоте своих действий! Это казалось ему достойным высшей славы. Каждый из нас мог бы это сделать, ведь в наших клеточных культурах поддерживалась культура клеток с геномом Иисуса. Когда мы с Юрой были в Иерусалиме, Жора, вероятно, уже принял решение.

— Мы не должны, — сказал Жора, — бинтовать себя различными предрассудками и условностями. Мы должны либо изменить себя, либо исчезнуть. История онемеет, если мы не наберемся мужества.

Мне вдруг показалось, что сама судьба в долгу перед Жорой. А иначе, зачем же она одарила его этой тягой к Небу? Он верил в судьбу и теперь ждал от нее преображения. А как же можно изменить себя, как не через Иисуса? Почему без согласия с нами? Мы бы его отговорили? Или препятствовали? Мы бы просто-напросто мешали. Думаю, что к этому выводу пришел и Жора.

— Знаешь, — как-то признался он мне, — я не знаю человека, которому от меня ничего бы не было нужно. Ровно ни одного!

Я не помню, к чему он это сказал, но меня это возмутило.

— А я?!

Жора скупо улыбнулся, обнял меня, прижимая к груди, а затем, выпустив из объятий, сказал:

— Тебе же я нужен весь, целиком. Как наживка тунцу.

Он продолжал улыбаться, но глаза его были грустными. Это была не добрая, но и не злая улыбка, мне приходилось видеть ее, когда ему нездоровилось, или не все шло по намеченному плану, или просто рушилось… Втайне я полагал, что интуиция его не подведет, и мы достигнем-таки своей цели.

— Понимаешь, — сказал Жора, — пока что Иисус, увы — Единственно Совершенный Человек. Определенно: Единственный!.. Ecce Homo! (Вот Человек! — лат.).

— Не могут же все стать богами!

— Но каждый может встать и идти по Его Пути. Разве сегодня не ясно, что среда, то, что нас окружает убивает каждый геном, каждый ген. Начиная от какой-то там бледной спирохеты и заканчивая нами с тобой. Нас жгут, травят, топят в таком дерьме повседневности, что удивительно, как мы до сих пор еще живы. Люди сегодня живут так недолго, потому что мир, в котором они живут, агрессивен. Это враг всякой жизни. Жить просто вредно! Вот, где работает обратная связь! Чем агрессивнее окружающая среда, тем меньше у жизни шансов реализовать свой геном. Она, эта безжалостная среда, как корова языком, просто слизывает, точнее сжирает всю добродетельную феноменологию, оставляя в геноме только пороки, способные ей противиться, выживать — алчность, гнев, корысть…

Жора на секунду задумался, затем:

— И вот что еще важно понять: Земля — живая!.. Она как может, всеми своими силами противится деяниям этого ненасытного чудища — Человека производящего — Homo faber… И потребляющего… Жрущего-жрущего…

Ему совсем не нравился ни портрет этого человечества, ни его проект.

— И ведь нет выбора: ее единственные рычаги самооздоровления — молнии, пожары, землетрясения, вулканы, цунами, смерчи… Это нам только кажется, что все эти смертоносные вздохи бесчисленными жертвами устилают землю… Нет! Это так живая Земля сбрасывает со своих плеч непосильную ношу человеческих нагромождений, созданных для услады своей сытой и стареющей плоти, да! Жить надо проще, проще: «Naturae convenienter vive» (Живи согласно с природой, — лат.). И даже еще проще… А мы, жадные, все силы свои тратим на загребание… Поэтому и живем по короткому циклу: 60 — 70 лет. А могли бы…

— По сто…

— Если создать условия для абсолютной реализации геномов…

— Это будет…

— Рай!

— Интересно, сколько жил бы Иисус, став пророком в своем отечестве и не будучи распят соплеменниками?

— Его геном в наших руках и мы можем…

Жора не стал развивать эту тему. Ему надоело нас убеждать и он просто плюнул на нас. Он позволил это себе из любви к совершенству! Потому-то он в эти дни был так безучастен! Пирамида без Иисуса его больше не интересовала. Определенно. А ведь и в самом деле жизнь в Пирамиде зашла в тупик. Мы просто повторили историю человечества, историю цивилизаций. Спрессовали, стиснули, сжали, как пружину. И Лемурию, и Атлантиду, и Египет, и Грецию, и Израиль, и Рим и даже глобализацию спружинили. А потом — Содом и Гоморру! Все, что было создано человеком, им же и разрушено. Пружина бабахнула!.. Оглянись — видишь: разруха кругом… Всё горит, рушится, трещит по швам, сыплется… Кричит, плачет, киснет, воняет… Ад… Суд пришёл… И мы сами его притащили.

Путь к совершенству посредством уговоров и даже угроз оказался не по зубам человеку. Оказалось, что единственное его спасение — гены Бога.

— Слова, — сказал тогда Жора, — вода… Просто чушь собачья! Без этого жизнь умрет на Земле. Нам позарез нужна хромосома Христа… Да, поголовное преображение…

Своим «позарез» он просто резал меня без ножа.

Он так и сказал: «Хромосома Христа»! Он так и сказал: «Поголовное преображение».

— Твое человечество с его хромыми и горбатыми хромосомами нужно…

— С какими, с какими хромосомами?

— С хромыми и горбатыми, — спокойно повторил Жора, — нужно выжигать каленым железом. Шаг за шагом, человечика за человечиком. Каждого…

Это был вызов, бомба!.. Это был шок!.. Затем он снова перешёл на Христа.

— Вот Он придет к нам, — тихо проговорил Жора, — сядет на завалинке, улыбнется и…

Ни в одной книжке я не читал, чтобы Иисус когда-нибудь улыбался, хотя улыбку Его я легко могу себе представить.

— Вот Он придет и только улыбнется, — повторил Жора, — я не шучу. И коль скоро нашим с тобой геномам все-таки удалось просочиться сквозь миллионолетия и преодолеть беспримерные барьеры и тернии, то нам с тобой и вершить это преображение! Тебе, мне, Юрке, Крейгу, Тамаре, Юльке, твоей Анюте, Стасу и Виту, и… Всем нам!

Мне так хотелось подбросить Тину в Жорин огонь, но я промолчал.

— И он о ней так и не вспомнил? — спрашивает Лена.

Ага… Как же!

— И если мы этого не сделаем…

Жора умолк, глядя вдаль. И тут случилось нечто такое!..

— О, Господи, — вдруг выкрикнул он, вскинув обе руки к небу, — смерти прошу!..

Я остолбенел.

— Не откажи, Господи!..

— Ты-ы-ы-ы-ы-ы-…

Я не знал, что предпринять, просто закаменел, тупо уставился на него, не в состоянии выдавить слово. Жора опустил руки, улыбнулся, сделал шаг ко мне:

— Не откажи, — повторил он, помолчал секунду и добавил, — не для себя прошу…

Я готов был броситься на него с кулаками!

— Для всей этой колченогой, заикающейся шелудивой шушеры, ну ты знаешь, о ком я.

Я молчал.

— Выдохни, — сказал он и снова добродушно улыбнулся. — Это я вчера вычитал на каком-то портале. Правда, здорово?

Я выдохнул.

— Ну не то чтобы смерти, — попытался оправдаться он, — нет. Смерть проста, как икание. Этих же… нужно выкорчевывать с корнем, кастрировать, ага, вырезать у них яйца! Пусть живут себе… Евнухами! Поют в хоре, вышивают крестиком, выращивают капусту… Их геномами надо кормить бродячих собак.

Жорин скальп, съехавший было на затылок, вернулся на место.

— Слушай, да ты зол… Ты до сих пор переполнен злом, как…

Жора улыбнулся:

— А как же — зол! И до сих пор переполнен… Да!..

— Как…

— Ага! Как осенние соты медом!

Улыбка сползла с его лица.

— И если мы этого не сделаем, — повторил он, — жизнь умрет…

— Чего не сделаем?

— Если перестанем кормить бродячих собак…

Он заглянул мне в глаза.

— Понимаешь, жить станет нечем… Но какой успех приходит к нам по заслугам? Знаешь, пришло время взять свое.

Я не смел противоречить. Что «свое» и у кого Жора собирался его взять, я понятия не имел. И как бы распознав мои мысли, Жора сказал:

— Вот и Крейг уже синтезировал свою искусственную жизнь. Мы ждали только его. И вот он это сделал и теперь мы во всеоружии! Да, в наших руках теперь мастерская самого Бога — валяй! Твори, ваяй — не хочу!

— Тут главное…

— Да, — сказал Жора, — Primum non nocere (Не навреди, лат.). И, сам знаешь, — главное тут — не укакаться! И никогда не раскаиваться о содеянном!

— Ты, наконец, можешь сказать мне, что есть твоя жизнь?

Жора хмыкнул, затем:

— Жизнь, — сказал он, — это неизлечимая болезнь, передающаяся половым путем.

— М-да… Звонко сказано!..

— Жаль, что времени совсем не осталось. Жора вдруг повернулся ко мне и глаза его задорно сверкнули.

— Представляешь, — сказал он, — а ведь было время, когда времени совсем не было! И никто ни о чем не жалел. Ровно несколько миллионолетий тому назад…

До сих пор не понимаю, к чему это было сказано.

— Ровно? — задал я дурацкий вопрос.

Жора не слышал. Он не слушал. Его мысли, по всей видимости, были вне всех времен.

Мне вдруг пришла в голову сумасшедшая идея.

— Слушай! — крикнул я, — давай мы сделаем тебя президентом!

Жора оторопело посмотрел на меня.

— Президентом! Хочешь? — настаивал я. — Америки! Или Европы! Хочешь? И ты сможешь…

Жора остановился, затем:

— Что ты, что ты… Это такая скука… И такая грязь… Воняет…

Он весь как-то сморщился и даже передернул плечами.

— Фу!..

Стало ясно, что он не желает быть президентом ни Америки, ни Европы… Президентом Вселенной? Я думаю, что тут он бы задумался.

Мы до одури ждали успеха! Если угодно — чуда! Люди жаждут чуда! Неистребимость веры в чудеса — одно из чудес света.

Трудно себе представить, в какую гнетущую пустоту ввергло бы нас поражение. Мы ведь падали в пропасть! Спас Жора. Какая редкая сила духа! Скажу честно: если мы, все вместе взятые, чего-то и стоили, этим мы безусловно обязаны Жоре. Оглядываясь назад, я думаю, что в те дни Жора находился на вершине блаженства. Он испытывал неодолимую потребность перевернуть этот мир с головы на крепкие ноги. И ему казалось, что земля уже качнулась. Он чуял это, как звери чувствуют землетрясение, и жадно ждал этого момента. Если хочешь — он вожделел! Казалось, он познал сущее, истину, суть совершенства! И теперь не знал, что с этим делать. Жора был главным виновником нашего успеха, а дело, которому мы служили, зашло слишком далеко. Отказаться было уже невозможно.

Дата добавления: 2015-07-12