Ну вот, на очередных занятиях мне приказали принести из ленинской комнаты бюст Ленина.
И тут я вспомнил девушкуЛену и Ленин бюст.
Ах, её бюст!!!
Как он возбуждает мой памятник.
Мой стоячий памятник.
Сейчас бы её…сейчас бы её изваяние извалять. Резиновый памятник стереть до дыр.
Красивым бюстам – памятник при жизни!!!
Ленкин бюст!!! Он обладал магическим магнетизмом – оторваться было невозможно.
Сиськи - трогательные недотроги.
И она, вся такая трогательная, как нетронутая грудь, которая трогает детское воображение.
Я распространился в пространстве, распластался в пластилине расплавленных воспоминаний.
Азовское море, пляж, палатка и однокурсница с подвёр-нутыми спортивными штанами в обтяжку - опьяняющие голые икры/бутылочки. Мелководье моря и обилие каль-вадоса – и «то» и «другое» по горлышко.
Помню, как стал звать тебя «золотой рыбкой» после того, как ты исполнила моё желание. Счастье-корыто.
Мы шли по ночному побережью и волны ласкали её обна-жённые ножки/бутылочки.
Спасительные сосуды с необитаемого острова.
Проникаю в тебя обнадёживающей на освобождение запиской – разлив чернил на чистом листе.
Ты моя святая Елена, я грешу с тобой…
Если собрать со всех морей все брошенные бутылки о помощи – можно озолотится, но для меня сейчас ТЫ и твои ножки/бутылочки – самое драгоценное, что есть в море…что есть в мире.
…Юг – это обилие опьяняющей свободы.
И свободы и пьянки.
Там больше тепла, вина, солнца, усов и волосатых спин. Там танцуют девушки и подмигивают светофоры. Подмигивают девушки и светофоры.
Лена не умела ни танцевать, ни подмигивать, она была фанатично предана классической музыке и пыталась найти во мне достойного собеседника.
Я старался, как мог.
- Олеж, а тебе нравится Сибелиус?
- Частично.
- А кого бы ты выбрал Стравинского или Прокофьева?
- Я бы выбрал тебя.
- Прекрати, - она обозвала меня Гайдном и облила почёрпнутой в ладоне водой, - я серьёзно спрашиваю.
- Я и серьёзно отвечаю.
Подул бриз – предварительные ласки торнадо. Норд-вест дует на северо-запад. Воздух пах. Ветер пах. Ветер в пах.
Пляж усыпан белыми мягкими валунами, похожими на яйца Годзиллы.
- Посмотри, я хорошо загорела? – пожалуй, впервые она заговорила не на консерваторскую тему. Но как!!!
Она отодвинула лямочку бюстгальтера, показывая разни-цу цвета кожи. Я прикоснулся подушечками пальцев - вся кожа у неё была гладкая и чистая, как Мойдодыр.
- Так не видно, - я скользнул пальцами ниже, обнажив грудь. Она не сопротивлялась. Я гладил её бюст.
Он был похож на бюст Ленина такой же белый и гладкий.
… Я встрепенулся. На меня смотрел капитан с много обещающей фамилией Майоров (у нас в роте каптёрщик ефрейтор Старшинов, их объединяли кадрово-карьерные фамилии) На меня смотрел капитан, а я, погружённый в воспомина-ния, нежно гладил полированную голову вождя.
- Любишь Ленина?
- Как учили, - я схватил гипсового Ильича подмышку и вышел из ленинской комнаты, но, находясь в тумане реминисценций, идти на политзанятия не хотелось.
Я закрытыми глазами взвешиваю её грудь.
Вдыхаю носом пространство, в котором ТЫ…
… Лена тоже встрепенулась, как только я поцеловал её грудь. Я целовал её бюст.
Он был похож на бюст Ленина такой же белый и гладкий, но в отличие от ленинского помещался в ладошке.
Лена воткнула музыкальные пальчики в мою шевелюру, то ли отталкивая, то ли притягивая, её горячее дыхание я чувствовал на макушке. Она вдыхала очередную оперу:
- Ты напираешь, прекрати быстренько.
- Не быстренько, но allegro, я поднял глаза, - а как будет напор в музыке?
Она улыбнулась: Ты мой, быстрый Олегро.
А нарастающая мощь в мелодии от многого зависит. Музыкальный напор и динамичная активность Петра Ильича Чайковского в концерте ре-мажор для скрипки и фортепиано с оркестром это всего лишь бахвальство после ссоры со своим близким другом Алексеем Апухтиным
- Я не так гениален. И уж тем более, не в том направлении.
И обозначая своё направление, просунул ладонь между ножек/бутылочек. Лена теперь уже нежно постукивала пальчиками по моей голове. Наверное, репетировала сольфеджио. Её пальчики созданы для прикасаний клавиш в рояле и яичек в мошонке…
Мы были пьяно и любили друг друга форте.
В моём организме/оркестре звучала каждая струна.
Моя скрипка изнывала в томлении от чувственных вооб-ражений и сексуальных ожиданий. А её расстроенное фортепиано отстранялось с фригидной небрежностью.
С атональной холодностью функциональной инверсии, побочных доминант и «блуждающих» аккордов в позднеромантической музыке Скрябина и Дебюсси.
Тогда я ещё не был великим маэстро, но нашёл нотки и настроил её инструмент своим безудержным натиском. Она сдалась, и я вдул ей по самые фа-диез.
Лена ласково нажимала на клавиши пальчиками и ножками/бутылочками надавливала на педальки.
…Юг – опьяняющая свобода. Здесь больше загара и меньше одежды. Сплошной отдых и минимум стыда. Здесь подмигивают девушки и пляшут светофоры. Пляшут девушки и светофоры.
Интересно, научилась ли Лена подмигивать?...
- Товарищ курсант, бегом в казарму.
Дата добавления: 2015-12-08; просмотров: 65 | Нарушение авторских прав