Михаил сбился с ног. Реджина, и без того не любившая шума и суеты, еще не вернулась из салона красоты, и на его плечи легли почти все приготовления торжества. Он созванивался с гостями, ругался со специально приглашенными поварами из-за закусок и салатов. Уточнял время прибытия машины, которая повезет их в церковь, и следил за последними украшениями дома, где должен был состояться приветственный фуршет перед тем, как гости тронутся к собору, в котором состоится венчание. В их отсутствие должны быть уже накрыты столы, потому что Лара наотрез отказалась устроить праздничный ужин в ресторане.
«Папочка! Дома, только дома! Я не хочу ресторанов, я не хочу чужих людей! Мы поедим тут, ведь места достаточно на всех!» Да, место было, но все же это был не дворец, и, чтобы разместить всех гостей за одним столом, Михаил начертил и порвал, и снова начертил тысячи планов и схем. День только начался, а он уже не чуял под собой ног… Но, говоря искренне, это не доставляло ему никаких неприятных минут, сосем наоборот – для своей любимой дочери Лары он готов был крутиться весь день, как белка в колесе. А такое событие, как свадьба…
Он помнил, как сам был счастлив в день своей свадьбы. Реджина, ослепительно красивая и кроткая; гости, столы, покрытые белыми скатертями, хрустальные бокалы, повсюду цветы… Он чуть не падал в обморок, и его лучшему другу Серджио стоило огромных трудов успокаивать его каждую минуту. Он то замирал с потусторонней улыбкой на губах, то начинал вдруг глупо хихикать…
А Реджина… Ему казалось, что она тоже была тогда счастлива. Она была крайней необычной невестой, его Реджина. В индийском сари, с целой охапкой стеклянных цветных бус на тонкой шее, а голова повязана шелковым платком в форме тюрбана. От ее волос исходил такой пряный, дурманящий аромат, что Михаил до сих пор, по прошествии уже стольких лет, помнил его. А как можно забыть?.. Такая женщина… Михаил тяжело вздохнул. Что же случилось теперь? В какой момент все изменилось, и Реджина потерял к ним ко всем интерес? Даже Лару не замечает, будто она пустое место. А Кая, того и вообще в глаза не видела! Остается только надеяться, что она вернется из одного из своих бесконечных «магических» салонов вовремя. А то придется как-то объяснять гостям ее отсутствие, придумывать что-то, врать…
Но даже эти мысли не могли испортить Михаилу настроение. Его память, как и память абсолютно всех людей, очень избирательно сортировала воспоминания. И сегодня то неповторимое волнение, которое он испытал в день своей свадьбы, снова охватило его. Но теперь главной фигурой и действующим лицом был не он, а его взрослая дочь. И конечно же, Кай, ее жених, который уже приехал и сразу поднялся наверх.
Михаилу нравился Кай - спокойный, немного отстраненный. Иногда, правда, в нем чувствовалась неожиданная сила и твердость, но, если не принимать во внимание этих редких моментов, почти всегда он оставался как бы закрытой раковиной. Вообще-то, они довольно редко общались, потому что Кай постоянно уезжал на семинары, организованные его университетом, принимал участие во всевозможных слушаниях по всей стране, и даже за границей. Михаил с уважением относился ко всем занятиям Кая, но в глубине души подозревал, что он далеко не такой старательный студент, каким хочет показаться. И скорее всего, зачастую вместо учебы просто проводит время на море или в парках, гуляя или валяясь на траве под сенью огромных деревьев. Однажды, прогуливаясь по парку, на холмах Джаниколо, откуда открывался изумительный вид на весь город, он увидел Кая. Он сидел на скамейке и смотрел прямо перед собой. На дорожке, прямо у его ног, подскакивал на одной лапке взъерошенный воробей. Михаил поднял руку, чтобы помахать Каю издалека, но, видя, что тот не смотрит в его сторону, засмущался и, как делают все абсолютно люди в подобном положении, неловко поскреб поднятой рукой в волосах, сделав вид, что именно это и хотел сделать с самого начала. Молодой человек был настолько глубоко погружен в свои мысли, что не замечал ничего и никого вокруг. Михаил не стал ему мешать и, так не поприветствовав его, прошел другой аллеей…
Может быть, Кай прогуливает занятия, может быть, он перестал любить историю? Ну так что ж, и Михаил был когда-то молод. Главное, чтобы он не перестал любить Лару, и она была бы с ним счастлива…
За спиной застучали каблучки, и в комнату, как весенний ветерок влетела Лара - очаровательная, в светлом платье, цветочки по подолу, волосы собраны наверх и заколоты небольшой булавкой с фиолетово-голубым аквамарином. Увидев отца, она тут же, как в детстве, бросилась ему на шею:
- Папочка! Как я счастлива! А где же мама? Ты не сильно устал? – тут же затараторила она. И закружилась на месте, не дожидаясь ответов на свои вопросы.
Михаил заулыбался, глядя на нее. А Лара принялась исполнять какой-то шаманский танец, наверное, «Танец Счастливых Невест», подумал растроганный Михаил. Она все кружилась и кружилась в бешеном вальсе, напевая путаную мелодию и сбивая стулья, потом громко рассмеялась и наконец, обессилев, упала на диван.
- Папочка! Вот и пришел этот день, ты в это веришь? Я – нет! – констатировала она и засмеялась, будто это было очень радостным и приятным фактом. Михаил поправил в большой напольной вазе цветы, сбившиеся в испуганную кучу от безумного танца Лары, подошел и тоже присел на краешек дивана.
- Верю, - погладил он Лару по голове, как маленькую девочку. – Посмотри, прическу растрепала!
- Ерунда, - махнула рукой Лара, но, быстро спохватившись, начала собирать пальцами выбившиеся пряди.
- Лара, - нежно произнес Михаил. – Ты знаешь, что я желаю тебе только счастья…
- Ну конечно, знаю! – перебила его Лара. – Я тоже тебе желаю счастья!
И она снова рассмеялась переливчатым смехом, отчего ее не очень красивое лицо вновь осветилось лучистым внутренним светом.
- Милая моя, - снова попытался вернуться к серьезному тону Михаил. – Послушай, что я хочу тебе сказать.
И вдруг Лара тоже посерьезнела. Голос отца зазвучал тише, глубже и с налетом какой-то тихой грусти, будто он на секунду заглянул в необъяснимую даль и увидел там что-то такое… Что-то на самом деле важное. Лара испугалась. Подозревая неладное, притихла. Но Михаил взял ее за руку и продолжал:
- Мы с мамой тебя очень любим. И конечно, желаем тебе с Каем много счастья и любви, как у.., - Он запнулся, видимо слова «как у нас с мамой» вот-вот готовы были сорваться с его губ, но так и остались там, в загадочной стране никогда никем непроизнесенных слов… Лара сидела, почти не дыша.
- Но ты должна знать, доченька, что, что бы ни случилось, двери твоего дома всегда для тебя открыты. Мы поможем тебе во всем, понимаешь?
Лара слегка побледнела:
- Папа, ты не веришь, что у нас с Каем…
- Нет! Что ты! – замахал руками Михаил. – Верю, конечно верю. Но ты должна знать… Ведь нет ничего вечного в этом мире…
- А любовь, папа? Разве нет вечной любви?
Лара смотрела на отца честными, по-детски наивными глазами, но глазами, ждущими ответа, ждущими красивой сказки. Ждущими удивительной, единственно возможной правды. А может быть, лжи? И Михаил тут же выругал себя в душе за то, что завел этот странный разговор. Он нежно обнял дочь за плечи:
- Есть, дорогая, вечная любовь есть. Слышишь? В этом не надо сомневаться. Никогда.
Но Лара не прильнула к нему, как было раньше, когда он, стараясь оградить ее от неприятностей или страшных историй, обнимал, защищая от злого мира. Она отодвинулась, немного капризно, кокетливо, как это делают повзрослевшие дети, впервые обличенные доверием вступить в серьезный мир взрослых и стремящиеся показать, что они этого доверия достойны, потому что и они умеют уже задавать серьезные вопросы. Она внимательно посмотрела в его глаза:
- Все будет хорошо, папа? Ты мне обещаешь?
Михаил улыбнулся ей и кивнул:
- Все будет хорошо, Лара! Я обещаю…
Вдруг со стороны кухни раздался ужасающий грохот, как будто одновременно упали на каменный пол двадцать чугунных сковородок. Лара побледнела от испуга. Михаил вскочил с дивана и, поцеловав дочь в лоб, кинулся вон из комнаты, на ходу крича:
- Что случилось? Что упало? Что вы уничтожили, варвары, вандалы, бандиты?!..
Лара расслабилась. Папа обязательно все уладит. Ведь он могучий, сильный и добрый. Он – ее Ангел. Он всегда спасал ее. И теперь сделает все, чтобы церемония прошла гладко, и она, Лара, была счастлива.
Она подошла к окну. Кажется, к ней начало возвращаться хорошее настроение. И все же после их разговора в душу закралось какое-то беспокойство. Что папа хотел сказать ей этими странными словами? «Ничто не вечно»… Мечтая и погружаясь в свои сказочные фантазии, она всегда с легкостью оперировала такими понятиями как «вечность», «безумие», «верность до гробовой доски». То, что это мало имело отношения к реальности, никак не смущало ее. И если бы она позволила себе усомниться в существовании например вечной любви, все ее представления о жизни рухнули бы в один момент. Это было идеалом и одновременно почти свершившимся фундаментом ее лубочного семейного счастья. Лара задумалась, накручивая прядь волос на палец, и вдруг вздрогнула от легкого, нежного прикосновения. Дуновение в шею, тепло, еле-еле ощутимый поцелуй. По коже побежали мурашки…
- Кай, - выдохнула она.
И обернулась. И тут же растеряла все слова и все мысли, которые всего еще секунду назад роились в ее голове. Кай стоял перед ней, ослепительно красивый, в светлом костюме, с нежным румянцем на щеках. Наверное, от волнения… Конечно же, от волнения… А она и не слышала, как он вошел…
- Гости начинают съезжаться, - глухо проговорил он.
Лара таяла от одного звука его голоса. Пусть другие верят в то, что все когда-нибудь пройдет, и время разметет бесчисленные пылинки страстей по своим запутанным тропинкам. Ее любовь к этому великолепному мужчине не пройдет никогда.
- Что? – как во сне прошептала она.
- Гости, - также тихо, почти не шевеля губами, повторил Кай. – Пойдем встречать гостей…
Он взял ее руку и слегка, совсем чуть-чуть, сжал в своей руке, как бы ободряя. И повел ее к двери.
Вот так, бешено заколотилось сердце Лары, вот так они и пойдут отныне вместе, рука об руку по извилистым, и не всегда широким и гладким, дорогам жизни. Что это будет за путь? Счастливый? Или полный горя и забот? Короткий или бесконечный?..
Кай уже довел ее до двери.
- Кай, - вдруг остановила его Лара. Он удивленно посмотрел на нее:
- Что, милая?
- Вечная любовь существует, ведь правда?
Ее голос звучал еле-слышно. В этот момент из мира словно исчезли все остальные, посторонние, звуки. И тишина стала почти кристальной.
Несколько сот тысяч световых лет длилась пауза…
Наконец Кай наклонился к ее лицу и медленно поцеловал ее в губы.
И ничего не ответил…
Он открыл дверь и повел Лару за собой…
На верхней террасе уже собирались приглашенные гости.
Приехал добрый, немного неуклюжий в праздничном костюме, Флавио, который тут же незамедлительно расцеловал Лару в обе щеки и сердечно пожал руку Каю. От его рубашки пахло дорогим, наверное, купленным специально для этого случая, одеколоном. Он был очень приветлив и взволнован, как и все гости… Может быть, только на долю секунду, на мимолетное, микроскопическое мгновение, во время рукопожатия, Каю показалось, что в глазах Флавио мелькнула тень. И она, эта тень, гораздо яснее и четче высказала все то, что не решалось сорваться с языка. Там были и зависть, и сомнение, и дерзость, и смирение перед сложившейся ситуацией, целая смесь противоречивых чувств. И это неудивительно. Именно эту смесь и ощущал сейчас Флавио в душе.
Кай и Лара стояли среди гостей, оба растерянные. Лара старалась сдерживать свои чувства, все время поправляя светлые пряди, и бросая лучистый взгляд на своего жениха. А Кай был просто неотразим. И все присутствующие дамы с завистью поглядывали на счастливую невесту, сумевшую привести к алтарю такого, поистине ангельской внешности, мужчину…
Все было пронизано легким сумбуром и приподнятым настроением. Какая-то пожилая синьора все время оглядывалась в сторону столовой и прислушивалась к шумам из кухни, как верная старая гончая, нервно ждущая хозяина. Несколько серьезных мужчин в красивых, очень презентабельных костюмах, стояли кружком. Их до синевы выбритые щеки напоминали об утренних газетах и сводках биржевых новостей. Кто-то сдержанно смеялся чьей-то шутке, кто-то посматривал на часы. «Ах, это вы! Простите, я вас совсем не заметила! Сколько же мы не виделись?» - «Да-да, оставьте свой подарок в гостиной. Мы с женой так и сделали. Кстати, вы знакомы с моей Маризой?» И тут у парадной двери послышалась возня и суета, радостные извиняющиеся возгласы. И в следующую секунду на террасу вбежала молодая, коротко стриженная, девушка, с темными бархатистыми глазами. Она была одета в темно-синее вязаное платье, украшенное маленькими сиреневыми цветочками. В руках она неловко тащила квадратный предмет, завернутый в красивое золотистое полотнище. Несколько пар глаз сразу же, как по команде невидимого дирижера повернулись к ней. И ее каблучки застучали в унисон с ритмом сразу нескольких мужских сердец.
Только появившись среди гостей, она, не обращая никакого внимания на восхищенные взгляды остальных, бросилась прямо к Ларе.
- Майа! – заулыбалась Лара и пошла ей навстречу.
Майа расцеловала Лару в обе щеки, одновременно извиняясь за опоздание, объясняя что-то про праздничную процессию, задержавшую ее в пути, и, закончив с первым приветствием, наконец перевела дыхание.
- Майа, познакомься с моим женихом. Это – Кай! - гордо улыбаясь, сказала Лара.
И Майа обернулась. И тут же потеряла дар речи. Перед ней стоял тот самый молодой человек, которого она видела в маленьком ресторанчике в Ницце. Молодой человек, красотой и чувственностью которого она так была поражена в тот вечер. Человек, о котором она с болезненной навязчивостью думала по пути сюда. По пути на свадьбу своей лучшей подруги, которая выходит замуж за… него же! Майа оторопела настолько, что мысли окончательно спутались, а слова застряли в горле. Она, как вышедший из строя автомат, медленно протянула ему руку. «Он? Это – он?» - не могла поверить своим глазам Майа.
А Кай спокойно поцеловал ее протянутую руку и уже что-то вежливо говорил ей. То, что красивая девушка стоит, как вкопанная, и, не отрываясь, молча смотрит на него, не произнося ни слова, не удивило его. К такой реакции людей на себя Кай давно уже привык. Поэтому он просто продолжал сдержанно рассказывать новоприбывшей гостье, что Лара часто вспоминает ее. Что они рады видеть ее на своей свадьбе в роли подружки невесты. Что шампанское стоит на маленьком мраморном столике у розовых кустов…
Майа видела, как двигаются его губы. Но слов она понять не могла совсем. Уши словно заложило ватой, а в голове метались тысячи мыслей. Как же так? Ведь мало того, что жених Лары – тот самый красавчик из Ниццы, но ведь еще и… - Майа не забыла – он был в том ресторане не один! И он был там не с Ларой! А это значит… Лара не потерпела бы такого унижения, Майа знала подругу. И уж обязательно бы, если бы ее настигла такая жестокая новость, как измена жениха прямо перед свадьбой, позвонила бы ей. И обо всем бы рассказала! Кричала бы, плакала в трубку, убивалась… Лара была очень эмоциональной и чувствительной. И обо всех взлетах и падениях подруги Майа всегда узнавала первой. Все это значит, что этот ледяной красавчик, больше похожий на статую, чем на живого человека, попросту обманывает бедную Лару!
Майа почувствовала, как в душе закипает злость. Статуя? Ничего себе статуя! Перед ее глазами, как наяву, двигались его страстные руки, поглаживающие спину ослепительной женщины. Его немного растерянные глаза, этот безмолвный диалог пальцев и прикосновений… А Майа еще тогда позавидовала этой влюбленной паре! Позавидовала этой томной незнакомке!.. Боже, она почти что стала косвенной соучастницей измены этого подлеца, который собирается назвать обманутую Лару своей женой перед Богом и людьми!
Все эти мысли проносились в голове Майи, как локомотив. Сердце колотилось. К реальности ее вернул Флавио. Он подошел поздороваться с давней подругой, чмокнул ее в щеку и заговорщически подмигнул Ларе:
- Смотри, как бы Майа не увела у тебя твоего красавца! Вот уже минут десять не отрывает от него глаз!
Лара беспечно рассмеялась:
- Ну ты что, Флавио! Майа – никогда! А что не отрывает, так я уже привыкла. Даже феминисткам не чуждо чувство красоты, а?
Майа шутливо нахмурилась, как бы обижаясь за титул феминистки, но тут же присоединилась к всеобщему веселью, правда в ее смехе были слышны напряженные нотки.
- Ах, я и забыла! – вдруг спохватилась она. – Папа тебе передал подарок. Держи!
И золотистый квадрат перекочевал в руки Лары. Она тут же бросилась Майе на шею:
- Спасибо-спасибо-спасибо! Я так мечтала об этой картине! Пойду, отнесу ее наверх, а то тут ее затопчет кто-нибудь! Этого я никому не прощу!
- Даже мне? – улыбнулся Кай.
- Даже тебе! – неожиданно серьезно взглянула на него Лара.
Потом, извинившись, оставила террасу и, миновав лестницу, прошла в свою комнату, обняв картину Серджио, будто это была самая ценная вещь на всем белом свете…
Там, в тишине спальни, Лара с благоговением стала разворачивать картину, освобождая ее от золотистого одеяния королевы. И вот он перед ней, «Мост Святого Ангела». Лара замерла. Как давно она мечтала иметь эту картину. Она приводила ее в восторг и навевала грусть одновременно. Печальная погода, сырость, тяжелое небо так удались дяде Серджио! Все дышало спокойствием, и во всем присутствовал Он, любимый Ангел, но не воинственный, как он изображался почти во всех книгах, а тихий и печальный… Лара застыла перед картиной. И она могла бы простоять так до самого вечера, но из легкого транса ее вывел голос отца:
- Ларочка, дорогая! У тебя все в порядке?
- Да, папа! Все хорошо!
- Гости хотят поднять тост за тебя и Кая, ты спускаешься?
- Да-да, - спохватилась Лара. – Уже иду!
Она снова накинула на картину ткань и, довольная, что теперь она принадлежит ей, и что именно она, Лара, сможет любоваться ею всю оставшуюся жизнь, поспешила вон из комнаты…
Если бы ей кто-нибудь сказал тогда, что совсем скоро, при одном взгляде на эту картину, ее будет бить истерика, она все равно не поверила бы. И правда, разве может такая красота приносить горе?..
Внизу уже собрались почти все приглашенные. Оставалось выпить по последнему бокалу шампанского и начинать рассаживаться по автомобилям, уже выстроенным в праздничный кортеж у дома.
Майа не находила себе места. Она не могла сосредоточиться на том, что говорил ей Флавио. И ей было ужасно стыдно за это, потому что они действительно давно не виделись, и он с увлечением рассказывал ей о своей новой работе. А если учесть, что сам он сегодня находился в ситуации весьма странной, чувствовал себя не совсем в своей тарелке, то Майа могла бы проявить к нему чуть больше внимания. Но она была не в состоянии сфокусировать свое внимание. Ее как будто кто-то дергал за невидимые ниточки, не давая хоть на секунду перевести дух. Она, не переставая, вертела головой по сторонам, отыскивая жениха Лары в толпе гостей. Она по-настоящему шпионила за ним, ей хотелось услышать, что и кому он говорит, каким тоном, как смотрит. Она очень хотела разгадать эту неожиданную загадку, уводившую ее от столь радостного праздника подруги, от отдыха, в какую-то темную даль, где, Майа чувствовала, вещи имеют несколько другой оттенок. Более мрачный, более таинственный и скорее всего более мерзостный.
В сердце Майи кипела злоба. Он – предатель. Совершенно очевидно, что Лара ничего не знает, ее глаза так и лучатся радостью и обожанием. Но Майа почти уже полностью убедила саму себя, что знает правду, ведь она видела, видела, видела… Она должна поговорить с ним. Она должна выяснить, что происходит. Лара – ее подруга, она не имеет права утаивать от нее истинное положение вещей, тем более сейчас, когда она готова навсегда связать свою жизнь с этим человеком. Но сначала, надо поговорить с ним. Может быть, он даст ей повод оправдать его. И Майе было стыдно осознавать, что этого оправдания она желала не только ради любви к подруге, но и для чего-то другого, более скрытого от посторонних глаз. Может быть, для того, чтобы этот небесной красоты мужчина и дальше соответствовал ее воспоминаниям о нем. Воспоминаниям, в которых он был еще чужим любовником чужой женщины. Чужая жизнь… Надо поговорить с ним, и он несомненно как-то объяснит ей все. Хотя, что тут объяснять. Майа видела его глаза, руки, шепот, искры… Для Майи Кай еще до сегодняшнего дня уже стал наваждением, а теперь в ее спутанных мыслях вообще царил полный хаос.
Она неловко извинилась перед Флавио и, взяв со столика еще один бокал с шампанским, как бы невзначай, приблизилась к Каю.
- Ах, Майа! – он вел себя вполне естественно. Улыбался.
- Послушайте, Кай, - начала она. – Мне кажется Ваше лицо очень знакомым…
- Нет-нет, - поспешно перебил он ее. – Не думаю, что мы уже где-то встречались.
- Но, - медленно произнесла Майа, - разве Вы не были несколько недель назад во Франции? Например, в… Ницце?
И тут с лицом Кая произошла странная метаморфоза. Он слегка побледнел и взял ее за руку:
- Здесь очень шумно, - быстро проговорил он. – Пойдемте вниз и поговорим.
Он повернулся и быстрым шагом пошел в дом. Майа почти побежала за ним, все еще сжимая в руке полный бокал. В спины им полетели несколько недоуменных взглядов, но тут же снова вернулись в сад и уткнулись в бокалы. Кай перепрыгнул через две ступеньки, Майа едва не споткнулась о его новый лакированный башмак, на секунду взлетевший прямо перед ее коленкой. На лестнице они столкнулись лицом к лицу с Ларой, которая шла из столовой к гостям, мурлыча что-то себе под нос. У Майи сжалось сердце.
- Вы куда так спешите? – удивилась невеста.
Кай быстро поцеловал ее в щеку. Майа отвернулась.
- Мы сейчас. Нам нужно обсудить кое-какие детали, это касается нашего свадебного путешествия, дорогая! - Кай на ходу сочинял очередную ложь, и Майе стало очень противно. Она уже жалела обо всем: что приехала на эту свадьбу, что оказалась тогда в том злосчастном ресторане, что так хорошо рассмотрела лицо совершенно чужого спутника. Ну зачем надо было пялиться на эту пару? Верно говорят, счастье в неведении…
- Не задерживайтесь, - весело сказала Лара. – Скоро выезжаем. Папа уже волнуется. Только дождемся маму, и едем!
Спустя несколько секунд Кай и Майа уже стояли на балконе, выходившим на другую сторону дома. Он тоже, как и все комнаты, был украшен свежими цветами.
Кай повернулся и, безо всяких предисловий, резко спросил:
- Что вы знаете?
Майа не ожидала такого начала. Ситуация превращалась в комичную. Можно было подумать, что этот наглый красавчик здесь выступает в роли обвинителя, а она, Майа, должна оправдываться перед ним. Она подняла глаза и посмотрела прямо ему в лицо:
- Я видела Вас в ресторане. В Ницце. С другой женщиной. – Четко произнесла она и замолчала, ожидая ответа.
Кай закусил губу. Он довольно долго молчал, потом медленно сказал:
- Ну и что Вы хотите? Сейчас, от меня? Что именно Вы хотите? Денег у меня нет!
Майа опешила. Она не хотела никаких денег! Что себе позволяет этот болван?
- Лара – моя подруга. Самая близкая подруга. Вы не находите, что должны как-то объяснить мне?..
- Нет, - уже справился с собой Кай. – Не нахожу.
- Но я видела Вас! – почти выкрикнула Майа. – Вы обнимались и целовались с какой-то красоткой! Вы почти уложили ее на стол прямо там, в ресторане!
Кай поморщился, но и Майа уже поняла, что зашла слишком далеко в своей формулировке. В конце концов, надо оставаться интеллигентным человеком, даже в разговоре с таким насквозь лживым чудовищем, как стоящий перед ней Аполлон.
- Вы ошибаетесь, - произнес Кай. – Вы все неправильно поняли…
- О! Я все правильно поняла! – задохнулась от возмущения Майа. – Вы обманываете мою подругу. Она мне почти как сестра! Наши отцы дружат всю жизнь. Никто из наших семей никогда не простит Вам этого оскорбления.
Кай молчал. Только на лице его билась тонкая синеватая жилка. Майа не понимала, что происходит. Он даже не оправдывается, как следует!
«Ну скажи что-нибудь, - подумала Майа, - скажи, что любишь Лару, что ошибся, оступился, что никогда больше…»
Но он молчал. И вдруг Майю осенило:
- Вы до сих пор в связи с этой женщиной. Я права?
Кай судорожно соображал, что ему делать. Не будучи от природы очень умным человеком, в подобных ситуациях он вообще терялся. Перед ним стояла эта маленькая журналистка, и глаза ее, метающие молнии, не обещали Каю пощады. Он понимал только одно: она не отпустит его просто так. Она обязательно расскажет все Ларе, Михаилу, внизу так много гостей. Свадьба расстроится, будет неимоверный скандал. А Лара, добрая некрасивая Лара, больше не захочет приближаться к нему и на пушечный выстрел. Она больше не будет смотреть на него так, как он очень любил… Надо что-то сказать. Надо что-то придумать. Что спросила его Лара, когда они были одни в комнате? «Вечная любовь»? Да-да, надо сказать этой разъяренной заступнице обманутых женщин, что он любит Лару, что ошибся, оступился, что никогда больше…
«Ошибся, оступился»… Кай не смог даже открыть рта. Его язык просто отказался поворачиваться в пересохшем рту. В сознании возникло сегодняшнее утро, Ее лицо. Изгиб рук, плеч. Она томно вздыхает… «Милый, ты скоро? Я жду тебя».. Поворот, вспышка света, и Ее лицо превращается в лицо Лары. Глаза, полные слез… «Кай! Зачем ты поступил так со мной?..»
- Кай! – почти кричала ему в лицо Майа. – Зачем ты поступил так?!
Какой у нее громкий голос, у этой журналистки! На Кая огромной лавиной нахлынул страх. Страх, что сейчас все узнают о том, что он сделал.
Да-да-да! Он в связи с этой магической таинственной женщиной, хотя даже не знает, как ее зовут! Но зачем так кричать? Ведь услышат, прибегут…
- Зачем так кричать, - прошептал он низким, хриплым голосом.
- Зачем? И ты еще спрашиваешь? – от злости Майа перешла на «ты», уже не беспокоясь о приличиях. – Так знай! Этой свадьбы не будет! Ты слышишь? Она не состоится! Я все расскажу ей! Пусть я сделаю Ларе больно, но эта боль пройдет. А если она выйдет замуж за тебя, боль не оставит ее всю жизнь!
У Кая зазвенело в ушах. Как в калейдоскопе, перед глазами завертелись лица: Лара, Майа, Лара, и снова Она, темные волосы падают на лоб. Она смеется грудным смехом, отходит к перилам и манит, манит пальцем, на котором сияет огромный золотой перстень с кровавым рубином…
- Оставь меня наконец в покое! – не своим голосом выкрикнул Кай, и, уже совсем не понимая, что делает, с силой толкнул стоявшую перед ним женщину. Раздался удивленный крик и одновременно звон разбивающегося бокала. А потом стало тихо…
И в этот момент балконная дверь распахнулась, и на пороге появилась Лара, Михаил и…
- Мы можем ехать, дорогой! Мама приехала. Познакомься, мамочка, это – Кай!
И у Кая помутился разум.
Рядом с Ларой стояла Она. Живая, из крови и плоти. Та самая таинственная, магическая, заворожившая его женщина, с которой только сегодня утром он делил постель. Стояла и, чуть усмехаясь, протягивала ему руку…
- А где Майа? – растерянно озираясь по сторонам, вдруг спросила Лара.
И тут снизу раздался истошный женский крик...
Что было дальше, Кай помнит смутно. Все вдруг пришло в движение. Лара бросилась к перилам балкона. Михаил кинулся за ней и тут же, побледнев, оттащил ее и втолкнул в комнату. Кто-то крикнул «Вызовите врача!» Реджина зачем-то наклонилась и подняла с каменного пола осколки разбитого бокала. И вскрикнула, порезав палец…
Это было последнее, что видел Кай, теряя сознание: Реджина, темные волосы падают на лоб, она удивленно смотрит на палец, а на нем ослепительно сверкает золотое обручальное кольцо, на котором застыла капля рубиновой крови…
Глава пятая
Nb1-c3 е7-е5
* * *
… Звон колокольный, печальный набат плывет над Землей…
Тяжелое горе спустилось с Неба на Землю и вернулось обратно, трижды пройдя по кольцу. Время не ждет никого, и томится душа в ожидании дня, когда больше не станет рассветов, не станет уныния, радости, боли. Все завершится, как проходит весна, проходит зима и проходят все лета на свете. И впереди – долгий путь. Тот, который уже проходили миллионы душ до тебя.
Что возьмешь ты в тот путь?
Что положишь у сердца, а что спрячешь подальше в заплечную сумку, стараясь забыть?
Что откроешь ты Небу без страха? И не омоют ли слезы стыда твою бедную душу, когда услышишь, как прожил свою грешную жизнь?
Назовешь ли ты имена, или Он назовет имена, от которых тебе станет страшно?..
Звон колокольный проводит тебя. Будут ветры стонать в трубе твоего опустевшего дома. Будут плакать другие в стенах Дома Господня и писать твое имя на свитках, длинных как время…
И вот уже Ангел стоит пред тобой и смотрит. И ты понимаешь, что увидеть Его не дано никому безнаказанно. Значит, черед твой пришел. И только во власти Того, Кто Послал Его, дать тебе знак, дать тебе жизнь. Или дать тебе смерть…
Ангел стоит. Ангел ждет. Он не торопит тебя, потому что у этой черты время свое направление сменит. И больше не станет ни прошлого, ни настоящего. Только твой путь, и твой Ангел. И Тот, кто давно тебя ждет с грустной улыбкой у губ…
А сильный, спокойный помощник Его, странник по миру тому, которого лучше не видеть тебе никогда, руку твою возьмет бесплотной рукой. И спросит: сильна ли вера твоя?
О да! Вера твоя сильна. Без нее не пройти тебе с Ангелом смерти по страшной дороге до Врат, у которых (ты слышишь?), тонко звеня золотыми ключами, поет Вечный Страж…
Спутник твой ждет. Пусть глаза твои больше не видят грешного мира. Закроются здесь и откроются вновь на другой стороне. Стороне искупленья…
Anima sua et animae omnium fidelium defunctorum recuiescant in pace. Amen.
(Душа его и душа моя, в вере усопшая, да отойдет с миром. Аминь. – лат.)
Октябрь принес с собой дожди. Слишком ранние в этом году. Римские улицы заливало водой, превращая некоторые из них в настоящие водопады листьев и грязи. Люди прыгали через лужи, рискуя попасть под колеса все также несущихся автомобилей, задевали друг друга зонтами, извинялись и спешили дальше по своим делам. Влажно. По стенам великого Пантеона стекала вода, а белые от времени памятники и колонны завернулись в рваные покрывала мокрых подтеков, как заворачиваются в свои халаты отдыхающие натурщики.
Город жил дальше. Известие о смерти еще молодой, только начинающей свою карьеру, журналистки взволновало общественность только лишь на пару дней. В некоторых газетах и журналах промелькнули небольшие статейки с парой теплых слов в ее адрес и с сожалением о том, что так рано оборвалась жизнь талантливого человека. Писали, что на праздновании бракосочетания своей лучшей подруги журналистка по неосторожности оступилась и упала с балкона. Были и злые языки, как бы невзначай упоминавшие бокал с алкогольной жидкостью, найденный на полу. Но разумеется, слухи о возможном злоупотреблении Майей спиртным не подтвердились ни в коем случае. Некоторые даже, не стесняясь, многозначительно спрашивали ни в чем не повинных читателей: «А что, интересно, она делала наедине с женихом, на балконе, в интимном уединении от всех остальных гостей?» Но и эти сплетни остались без внимания, бросив лишь еще одно пятно на и без того не слишком чистую совесть бывших коллег Майи по перу.
Кто-то посвятил несчастному случаю на набережной Альтовити чуть больше слов, кто-то - чуть меньше. Но скоро смерть Майи уже вытеснили из умов людей совсем другие события. В римском метро столкнулись два поезда, каждый из которых был набит пассажирами. Были жертвы, и читающая публика быстро забыла о нелепой и незначительной смерти одного единственного человека. И обратила свой жаждущий сенсаций и крови взгляд на трагедию, в которой погибших было намного больше, совсем как их древние предки, с упоением давившиеся в очередь на трибуны гладиаторских боев…
Но были в Италии несколько человек, которые никогда уже больше не вернутся к нормальному течению жизни. И для которых в тот день, когда произошел трагический несчастный случай в доме Михаила и Реджины, изменилось все, раз и навсегда…
Те несколько минут, которые прошли с того момента, как Лара задала свой вполне обыденный вопрос и до того, как приехала карета Красного Креста, все, кто находился на балконе и в саду, помнили по-разному. Кто-то запомнил ужасную картину – лежащую на мостовой девушку, в синем вязаном платье, из головы течет кровь и превращается в маленькое алое озерцо. Кто-то оцепенел от неожиданности, не веря в то, что это происходило прямо перед их глазами. А кто-то вообще, увлеченный разговором, не заметил ничего, и побежал на другую сторону дома только потому, что побежали все.
… Когда Кай пришел в себя, над ним, согнувшись пополам, стояла Реджина, почему-то засунув в рот безымянный палец. Она смотрела на него внимательным, немигающим взглядом, и ему показалось, что она смотрит сквозь него, сквозь балконный пол, даже сквозь пол первого этажа, куда-то на другую сторону земли. И он тоже смотрел на нее, не произнося ни слова. Потом она вытащила изо рта палец и вдруг произнесла самую нелепую фразу, которую только можно было себе представить в такой ситуации.
Она сказала:
- У тебя пятно на рубашке…
И Кай сразу пришел в себя. Одним быстрым, сметающим все, потоком в его разум ворвались воспоминания последних нескольких минут. И у Кая заломило в виске. Господи Боже! Если Она жива, то кто же тогда лежит под балконом на каменной мостовой? Неужели… Майа?
Он поднялся, не чувствуя под собой ног, и увидел все…
У балконной двери билась в истерике Лара. Ее волосы растрепались, лицо было красным, даже с какими-то синими пятнами, от которых Каю стало очень страшно. Рядом с ней, обняв ее за плечи, стоял бледный Флавио. Он что-то быстро-быстро говорил Ларе на ухо, она замирала, мелко кивала, но потом снова начинала рыдать, время от времени подвывая, как раненая волчица. Снизу слышался голос Михаила. Он пытался успокоить разволновавшихся гостей…
Потом была машина. Нет, несколько машин. Они петляли по узким, поднимающимся в гору улочкам, в район Трастевере, в сторону больницы Младенца Иисуса, отчаянно сигналили, лавировали между бросающимися врассыпную мотороллерами, чуть не обдирая боками углы домов. В машине скорой помощи, куда положили и тело Майи, ехал Михаил. Кай сидел в машине Флавио, рядом с Ларой. Она все время беспомощно цеплялась за его руку:
- Что же это, Кай? Что случилось? Как же это?
И снова начинала плакать, уже без слез, только лицо ее дергалось в некрасивых гримасах горя. Реджина осталась дома и в больницу не поехала…
А Кай, словно в оцепенении, смотрел на несущиеся мимо дома, на купола некогда серых, а теперь добела поседевших от старости соборов, и все думал, думал, думал. Реджина… Реджина – мать Лары. Она – живая, теплая, знакомая и одновременно такая чужая. Злая искусительница, страстная, лживая… Ведь она знала, тысячу раз знала, кто он. И знала, что он собирается жениться на ее дочери. И не сказала ему ни слова, ни полслова… И Майа тоже знала, бедная Майа, ну он же не хотел, он совсем не хотел. Кай застонал. А чего он хотел? Хотел убить одну, а убил другую? Он – преступник и убийца, ему нигде и никогда теперь не будет прощения, что же делать… А ведь она оказалась права, эта журналистка, когда сказала, что его свадьбы не будет. И ее не будет! Все сорвалось! Рухнуло… Теперь уже точно. И нельзя больше ничего исправить…
В больнице их, испуганных и отчужденных, но инстинктивно жмущихся друг к другу, как людей, переживших страшную катастрофу, развели по разным смотровым комнатам тактичные, внимательные врачи. Что-то преломилось, переменилось в окружающем мире. Выйдя из машины и оказавшись в обыденной жизни, все они почувствовали себя как-то отдельно от нее. Будто они вдруг откололись от гигантского айсберга и превратились в обычные кусочки льда, хрупкие и одинокие. И плюхнулись в холодную воду, между тем как айсберг плыл дальше, унося их собратьев с собой. А они растерялись, ошалевшие оттого, что им открылась совсем другая сторона действительности, не имеющая ничего общего с карточками пациентов, датами рождений, адресами и болезнями, перенесенными в детстве. Ненужные, ненужные вопросы. Если бы и узнать истории болезней всех родственников до двадцатого поколения вглубь времен, невозможно будет даже приоткрыть ту тончайшую дверцу, которая отделяет врачей от неискушенного человека, мимо которого так близко и так незатейливо прошла смерть. «Бессонница? У меня? Нет, не замечал, наверное как у всех…»
Михаил ушел с Ларой, которую поддерживал под локоть и старался следить, чтобы она не споткнулась. Она была очень слаба. Флавио остался стоять в стороне, недалеко от входа, у кофейного автомата. Он тоже был бледен и курил сигарету за сигаретой прямо под огромной табличкой «Курить запрещено». Кая пригласили во вторую дверь слева по коридору. Там добросовестная, очень молоденькая девушка, наверное, практикантка, измерила ему давление, нащупала в голубоватых хитросплетениях тонких подергивающихся сосудов пульс. Ее аккуратные пальчики с перламутровыми ногтями легли на запястье Кая и замерли, прислушиваясь к биению жизни под кожей. Девушка смешно морщила лоб, шевеля губами и стараясь выглядеть важной и уверенной в себе. Кай безучастно смотрел, как качается изящная золотая подвеска в виде ажурного морского конька на ее шее. Потом входили еще какие-то люди в светло-синих, по новой моде призванных не вызывать ненужного беспокойства, врачебных халатах. Они светили в его зрачки зеркальной лампой, задавали вопросы, не кружится ли у него голова. Он отвечал невпопад. И они понимающе кивали головами: конечно, пережить такой шок прямо в день своей свадьбы…
Кай не думал о Майе. Странно, но думал он о том, что кто-то сейчас отменяет венчание, гости разъезжаются по домам. В спальне на ночном столике лежат нераспечатанные конверты, открытки с тесненными аляпистыми розами и переплетенными в невинной головоломке колечками… В кухне томятся закуски, которые уже никто не будет есть. И охлаждается вино, которое должно было еще пару часов назад ознаменовать его, Кая, женитьбу. А завтра из аэропорта Леонардо да Винчи точно по расписанию вылетит самолет в Париж. Без них. Без него и Лары…
Как странно все же устроена жизнь. Ты можешь планировать все, что твоей душе угодно, но в какой-то миг все может совсем пойти по-другому. Твой план сломается, как никому не нужный неинтересный карточный домик. А ты останешься беспомощный и потерянный, потому что был сильным и уверенным в себе только в запланированном, придуманном мире. А реальность существует по своим законам. Человеку в них лезть незачем…
Врачи не стали задерживать в больнице никого из семьи. С ворохом бумаг и рецептов на успокаивающие средства Кай, Флавио, Лара и Михаил поехали на набережную Альтовити. Только Майа осталась там. Ее тело должны еще были исследовать на возможное отравление…
На сердце у всех точно лежала тяжелая гранитная плита. В дороге не говорили…
Михаил был сломлен. То, что произошло, не укладывалось в его голове. Это было как сцена из фильма ужасов, к тому же очень плохого, и все они были насильно втянуты в то, чтобы участвовать в дурацком сценарии. Он сидел в кресле гостиной, с бокалом коньяка и снова и снова прокручивал в голове события этого утра…
Гости, приготовления, распоряжения. Все было уже почти готово. Бракосочетание должно было состояться через каких-то пару часов…
Кай поднялся наверх с Майей, чтобы, как он сказал, обсудить какие-то детали свадебного путешествия. Конечно, ведь Лара и Кай собирались заехать во Флоренцию по пути в Париж. Или по пути из Парижа. Неважно…
Они хотели о чем-то поговорить. Вверху было слишком шумно, много людей. И чтобы им никто не мешал, они спустились с террасы на балкон…
Да-да, может быть. Кай так все рассказал…
Михаилу не надо было лезть к нему с вопросами, ведь он явно находился в шоке. Даже сам потерял сознание там, на балконе…
Михаил постарался представить себе, как все могло произойти. Почему-то ему казалось важным восстановить все до мельчайших подробностей…
… Они разговаривают. Майа облокачивается на перила, достаточно низкие перила… Теряет равновесие… Кай бросается к ней, чтобы поддержать, но не успевает. Девочка не находит опоры и падает вниз…
Боже! Михаил обхватил голову руками. Разве может так быть на самом деле? Такая молодая, веселая Майа! Он ведь знал ее с детства. Почти все свою жизнь он дружит с ее отцом…
И тут сердце Михаила пронзила ледяная струна. Господи, а ведь Серджио так никто и не позвонил… Как же так? Все, ну абсолютно все, были настолько заняты собой и своими переживаниями этой трагедии, что никто не догадался позвонить отцу Майи. Михаил тяжело вздохнул. Какая же эта жестокая, непосильная кара – сообщать своему лучшему другу о смерти его дочери. За что, Господи?.. Но лучше это пусть сделает он, чем пусть вежливый, но все же безразличный к горю пациентов, секретарь из регистратуры госпиталя Санто Спирито.
Михаил с трудом поднялся с кресла и пошел к телефону. Как говорятся подобные вещи, кто может научить? И можно ли этому хоть когда-то научиться? Он набрал номер, который знал наизусть.
«Ах, Михаил!» - раздался в трубке бодрый голос друга. – «Поздравляю от всей души! А ты почему не в церкви?»
«Серджио», - тихо проговорил Михаил. – «Послушай меня, Серджио».
«Слушаю-слушаю, говори! Неужели твоя неугомонная Лара отменила свадьбу в последний момент?» - Серджио рассмеялся.
Михаил собрал всю свою волю – он должен это сделать. Он должен сказать Серджио, что его дочь умерла.
«Серджио, свадьба действительно отменилась… Но не из-за Лары… Серджио, произошел несчастный случай… не с Ларой…»
Наконец на том конце провода прекратился смех. После недолгой паузы голос Серджио снова зазвучал в трубке:
«Скажи мне, что случилось, Михаил… Я чувствую, что-то серьезное»…
«Да, друг… Серьезное. Очень…»
И Серджио все понял. И Михаил понял, что Серджио все понял.
«Майа?..» - внезапно обессилено-тихо спросил он.
«Да, Серджио. Майа упала с… высоты. Врачи ничего не могли уже сделать…»
Голос Серджио, искаженный телефонными проводами, стал вдруг старым и больным:
«Она умерла? Михаил, ты должен сказать мне… Моя Майа… умерла?»
«Да», - только и смог прошептать Михаил. – «Держись, друг…»
Но последних его слов Серджио уже не слышал. Его рука бессильно опустилась, и трубка упала на рычаг…
Михаил закрыл глаза. Вот и все. Он сделал то, что должен был сделать. Своему единственному другу он только что сообщил самую страшную вещь на свете. И он чувствовал его боль, как свою. Его Лара была жива и невредима, но сейчас, в эту секунду, в его сердце не было места радости или счастью. Только боль. Боль заполонила всю его суть. Она захватила его ум, глаза, руки, ноги, все…
В трубке пищали короткие гудки…
Михаил залпом выпил остатки коньяка из бокала, налил снова и снова выпил. Потом уронил голову на руки и горько заплакал. Потому что знал, что за полтысячи километров от него, в тихом пустом доме сейчас вот также сидит и плачет его лучший друг…
Лара лежала в постели. Отец заставил ее выпить успокаивающего, прописанного врачами. Было такое ощущение, что из тела огромным насосом выкачали всю жизненную силу. С отвращением проглотив горькую настойку Лара медленно, словно в трансе, сняла платье. Не так, не так она представляла себе конец сегодняшнего дня. Дня, которого так ждала. Лара уже не могла больше плакать. Сухие щеки горели от соли выплаканных за день слез. И хотя на улице было совсем не холодно, ее била крупная дрожь. Она свернулась клубочком под тремя одеялами.
Только что ушел Флавио. Какой же он хороший, этот Флавио. Добрый, молчаливый. Он сильно испугался за нее, за всех. Успокаивал ее неловко, как мог. И последние несколько часов провел у ее постели, не выпуская ее руку из своей. Все случившееся сильно повлияло и на него тоже. Он осунулся, его праздничный костюм висел мешком на его полноватом теле. Но он и не подумал поехать домой переодеться, а прямо из больницы вернулся с ними сюда, в этот дом. Теперь пустой…
У Лары сжалось сердце. Пятно крови на мостовой уже засыпали песком. А на террасе все осталось так, как было сегодня утром, но повсюду виднелись следы маленьких разрушений, которые оставили после себя гости, поспешно разъезжаясь по домам. На столике у розового куста стояли недопитые бокалы с шампанским, некоторые из них упали и лежали в лужицах золотистой жидкости. Валялся кверху ножками перевернутый стул. У выхода с террасы на искусственных клумбах были помяты цветы. На кресле в гостиной кто-то из гостей забыл маленькую, украшенную бисером, сумочку… Флавио провел Лару наверх, и все время, пока они шли через комнату, он старался прикрыть своей спиной эту печальную картину. Казалось, он хочет оградить Лару даже от малейшего прикосновения к остаткам печального дня, который должен был стать ее триумфом. Самым счастливым днем в ее жизни…
В спальне они почти не разговаривали. Он с тоской смотрел, как она ложится в постель. И никто на этом свете, совсем никто, даже Лара, не могли знать, что творилось в душе Флавио. Он мучился, невыносимо мучился сознанием своей вины. Ведь он так не хотел, чтобы эта свадьба состоялась! Да, конечно, он отлично, как и полагается такому во всех отношениях положительному молодому человеку, играл свою роль верного друга, поздравлял жениха и невесту, но в душе он был с самого начала против. Да, да, да! Три тысячи раз «да»! Он, Флавио, был против этой свадьбы. Он не хотел, чтобы его прекрасная, неповторимая, божественная Лара отдавала свою жизнь в руки этого омерзительного красавчика. Что он мог с ней сделать? Разве он мог оценить всю ее доброту? Разве мог он увидеть в ее щедром сердце, какой замечательной матерью и хозяйкой в доме она может быть? Он ведь даже не знает, как она вышивает, какие милые, занятные подушечки получаются у нее. Разве его все это интересует? Нет! Одному Богу известно, что ему от нее надо. Лара – простая девушка. И она нуждается в таком же простом и домашнем мужчине, а не в фотомодели с глянцевой обложки. Этот его вечно отсутствующий взгляд, слишком длинные волосы, слишком тонкие руки, как у барышни…
Флавио не хотел, чтобы Лара выходила замуж за Кая, но он не хотел, чтобы все это случилось именно так! А теперь его обожаемая Лара лежит, как котенок, свернувшись клубочком, и просит защиты у него, Флавио, не зная, что во всей трагедии есть и его, хоть и косвенная, вина… Впрочем. Она ничего не просит. Но даже если так, Флавио все равно будет рядом. Он защитит ее, поможет…
- Флавио, - слабым голосом произнесла Лара. – Дай мне, пожалуйста, еще одно одеяло. Холодно…
Он закутал ее ноги в плюшевый плед и участливо спросил:
- Тебе еще что-нибудь нужно?
- Нет, спасибо, - ответила она. – Иди, Флавио. Мне хочется побыть одной.
Секундное раздумье, молниеносно возникло дерзкое, немыслимое желание остаться, от которого вдруг подкосились ноги. Измученная Лара на постели, лоб разгорается нездоровым румянцем. Прядь ее волос упала на лицо, прочертила щеку светлой линией и рассыпалась у подбородка. Флавио пошел к двери.
- Флавио, - тихо окликнула его Лара. Он обернулся.
- Спасибо тебе за все…
Он еще раз посмотрел на нее, как смотрят на любимого ребенка, внезапно заболевшего ангиной. Потом повернулся и медленно вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
И Лара осталась одна. Наедине со своими мыслями. Наедине со своим страхом. У нее сильно болела голова. Успокаивающее уже начало действовать, притупляя эту боль, и по телу разливалась слабость от всего пережитого за день. Она никогда не испытывала таких страданий, и вот оказалась лицом к лицу с тем, что называется «реальность». Та самая реальность, которую невозможно изменить ничем, даже если очень сильно захотеть. И от которой никто не спасет, ни сильный защитник отец, ни даже сам Архангел Михаил. И не к кому обращаться за помощью или за советом. Бессильны. Все бессильны. Майа больше не позвонит, не ворвется со смехом в комнату, не пришлет больше ни одной открытки, никогда… Жуткое слово «никогда». От него веет безысходностью и пустотой каких-то неведомых параллельных миров, где все запутано, как в многокилометровых лабиринтах, и куда неведомая сила утащила Майю. И теперь она целую вечность будет бродить по ним, не находя выхода, но увлекая за собой и Лару.
Лара обвела взглядом комнату, как будто искала в ней присутствия подруги, хоть малейший намек на то, что все это ей приснилось, и Майа жива. И вдруг увидела картину, все еще завернутую в золотистый саван и стоявшую там же, где Лара оставила ее сегодняшним утром. Она медленно сползла с постели, подошла к картине и дрожащими руками развернула ткань.
Все было также. Ничего не изменилось. Тяжелые тучи по-прежнему плывут по небу над Вечным городом. Тибр несет свои ленивые воды мимо домов, такой же равнодушный, как и всегда. А по парапету моста вот уже тысячи лет стоят безмолвные ангелы. Ровно десять. Лара подошла к картине поближе, всмотрелась в нее и замерла… Нет, не может быть, ей это только кажется, от усталости и горя… такого не бывает! Ведь она знала эту картину с детства, разглядывала ее тысячи раз и помнила наизусть каждую деталь… И никогда не замечала... Заплаканные глаза Лары расширились от ужаса. Теперь она могла поклясться, что ясно видела - на лицах ангелов появилась глубокая, скорбная печаль. А по их каменным щекам текли настоящие человеческие слезы…
Раньше их не было! Еще сегодня утром их не было! Да что там сегодня утром! Дядя Серджио постоянно, с момента написания этой картины, жаловался, что в ней что-то не так. И все, и Майа, и Михаил, и сама Лара, пытались как-то неловко вмешаться и помочь отыскать то, чего «не хватало». И дядя Серджио сердился, что никто никогда не давал ему ни одной стоящей идеи. Но несомненно одно – Лара могла сидеть часами, уставившись на эту картину. Она знала, что лица ангелов были всегда равнодушно - чисты. А теперь… Вот она, эта недостающая деталь, о которой так часто говорил дядя Серджио. Он не смог дорисовать ее. Время дорисовало за него. Время… Самый великий и самый безжалостный художник на свете… Лара снова задохнулась от рыданий.
В дверь постучали.
- Можно войти, дорогая? Ты не спишь?
- Нет, я не сплю… Входи…
Кай вошел в комнату и присел на ее смятую постель. Сильно пахло каким-то лекарством. К горлу Кая подкатила резкая предательская тошнота. Он судорожно сглотнул, вытирая со лба выступившие холодные бисеринки пота. Лара, оцепеневшая от горя и снотворной микстуры, приблизилась к нему и, больше не в силах владеть собой, упала ему на грудь.
- Не надо, не надо, милая моя, дорогая… - зашептал Кай в ее светлые волосы. Ему очень хотелось закрыть глаза, а, открыв их снова, оказаться уже на другой стороне земного шара, подальше от Рима, от этой пахнущей больницей комнаты. – Успокойся. Завтра все будет по-другому. Вот увидишь, ты поспишь, все пройдет. Время все вылечит…
- Что делать, Кай? – всхлипывала Лара. – Все кончено. Мы не можем больше жениться. Это знак… Майа умерла. Я больше не смогу надеть это глупое платье… Гости, праздник… Как же могло так получиться, Кай?
Он держал ее в своих объятиях, покачиваясь из стороны в сторону, как маятник, стрелки которого с каких-то пор показывают неправильное время, но механизм все идет и идет. Качается маятник, отсчитывает секунды – вправо, влево, вправо, влево… Он молчал.
Через минуту Лара подняла на него печальные и какие-то пустые глаза:
- Я должна показать тебе что-то, - она взяла его за руку и подвела к картине Серджио. - Смотри, Кай! Смотри внимательно…
Кай вгляделся в картину. И по его спине тоже пробежала легкая дрожь.
- Ангелы плачут, - прошептал он. И, повернувшись к Ларе, увидел, что она стоит перед ним, маленькая, с бессильно опущенными плечами.
- Я должна еще что-то сказать тебе, милый, - и, будто собрав последние силы, выдохнула:
- Кай, я беременна…
Глава шестая
Nd4-b5 d7-d6
Амор рыдает, и рыдать должны
Влюбленные. Причину слез узнают:
Здесь дамы к милосердию взывают,
И скорбью очи их поражены…
Данте Алигьери
…Михаилу приснился сон.
Он бежит по огромному снежному полю, которому не видно ни конца, ни края. Синие искры слепят глаза, солнце сверкает и отражается повсюду, превращая все пространство вокруг в одно светящееся полотно. Он бежит, задыхается, ноги с каждым шагом все больше проваливаются в твердый снег. И он ломается и рвется под ним как бумага. И вот уже он увяз по колено, не может выдернуть ногу, мешают ботинки. Невероятным усилием он вытягивает ступню из-под сверкающей корки, и оказывается совсем босиком. Так, босиком, он бежит дальше. И уже не хватает дыхания. Он оглядывается в ужасе и видит, что огромное черное облако двигается по направлению к солнцу. И когда оно совсем закроет беспощадное светило, начнется что-то страшное. Михаил знает, что должен успеть. Еле различимая впереди виднеется крошечная точка. Это – дом. И ему нужно успеть добежать туда. Но чем быстрее он старается двигаться, тем медленнее у него это получается. Последнее усилие, последний нечеловеческий рывок, и вот она – дверь с резной ручкой из чистого золота. На ней ярким блеском – солнечный луч. И в тот момент, как Михаил хватается рукой за эту ручку, солнце меркнет. И на горизонте начинается снежная буря огромной силы. Он оборачивается. Он видит черно-синюю воронку из снега и ветра. Она закручивается в спираль, сметая все на своем пути. Он дергает дверь на себя и падает… В доме стоит стол, и горит лампа. А за столом сидит молодая красивая Реджина. Она смотрит на него и улыбается.
- Убегай! Спасайся! – кричит ей Михаил. Но она почему-то не встает.
- Буря! Там снежная буря! Беги! – он захлебывается, машет руками.
А она все сидит и смотрит на него.
И улыбается…
… Михаил проснулся больным и разбитым. Из-за полумрака в комнате нельзя было понять, сколько было времени, было утро или вечер. За окном, как и последние несколько дней, накрапывал дождь.
Михаил встал. Оказывается, он не поднялся вчера к себе в спальню, а уснул прямо тут, в гостиной на диване. И от неудобного положения теперь болело все тело. Жизнь в доме как-то разладилась, как может вдруг разладиться механизм безупречно работавших полвека часов. Лара оставалась в постели, и почти не спускалась вниз, все время жалуясь на головные боли. Кай метался между их домом и своей небольшой квартирой, которую собирался оставить только после свадьбы. Реджину никто не видел уже пару дней.
Но не это волновало Михаила больше всего. Ужасно было то, что он не мог дозвониться до Серджио. В его флорентийском доме был постоянно отключен телефон. Вчера приходил следователь из комиссариата. Он сказал, что расследование в общем-то завершено. В теле Майи яда обнаружено не было, а из бесед с Каем, единственным свидетелем того, что произошло, ничего нового они узнать не смогли. И так как никаких других заявлений сделано не было, дело было квалифицировано как несчастный случай и практически закрыто. И полиция больше не препятствовала похоронам.
Михаил потер виски. Он очень сильно нуждался в горячем крепком кофе. Но только он подумал об этом, в дверь позвонили.
На пороге стоял незнакомый молодой человек. Чуть помятый плащ поверх вишнево-красного джемпера. Живое, открытое лицо, на котором застыло подходящее случаю выражение скорби и печали, но и некая деловитость, как у человека, наделенного важной миссией и призванного в тяжелые моменты жизни сохранять спокойствие и холодность ума.
- Здравствуйте. Я из Флоренции…
Михаил посторонился, пропуская незнакомца внутрь.
- Простите, мы знакомы?
- Вы наверное не помните меня, синьор. Я – Лука, племянник Серджио. Моя мама…
- Да-да, - проговорил Михаил, внимательно оглядывая молодого черноволосого юношу. Его лицо действительно было знакомым. Он точно видел его, то ли на дне рождения Серджио, то ли на каком-то другом семейном торжестве… Как это все было давно…
– Кажется, я помню Вас, Лука. Проходите, проходите…
- Я от дяди... – начал Лука. - Он… Он поручил мне организовать перевоз тела моей кузины во Флоренцию. Вы поможете мне с формальностями?
Это означало непростые, подчас очень напряженные хлопоты, связанные с выпрашиванием и подписанием разных бумаг и ежесекундным столкновением с равнодушием и черствостью организаций и чиновников.
- Да-да, конечно, - снова сказал Михаил, - Я помогу.
И вдруг взял юношу за плечо:
- Как он? Серджио?
- Плохо, - тихо ответил Лука, опустив голову. – Постарел. Очень похудел, хотя прошло всего несколько дней с… ее смерти, понимаете?
Михаил устало сел на диван. Бедный старый друг… Можно понимать, сочувствовать, но до конца ощутить то, что сейчас ощущал он… не дай Бог никому…
- Но хуже всего другое, синьор, - вполголоса продолжал Лука. – Он жжет картины…
Михаил резко поднял голову, будто его ударило током.
- Что? Что ты такое говоришь, мальчик?
- Да, синьор… Он закрылся в мастерской. Отключил телефоны, и оттуда постоянно идет запах гари и дым. Мама пыталась его образумить, но… Он никого не слушает… Жалко картины, - вздохнул юноша. – Красивые у него картины, правда, синьор?
Михаил уже не слушал его. Он только сидел, обхватив плечи руками. И тихонько, почти не слышно, бормотал:
«Что же ты делаешь, Серджио, дружище?.. Что же ты делаешь…?»
Поезд тронулся со станции Сан Пьетро ровно в 12:45. Кай занял место у окна, сложил на соседнее сиденье пальто и задумался.
Когда он был маленьким мальчиком, ему на Рождество как-то подарили забавную игрушку – калейдоскоп. Много-много маленьких цветных стекляшек составляли витиеватые узоры. Можно было часами рассматривать их, направив волшебную трубочку на солнце. Но стоило только легонько эту трубочку потрясти, как узор ломался и тут же складывался новый, еще красивее прежнего… Как же ему хотелось и сейчас просто взять и потрясти весь мир, как игрушку из детства, и, может быть, тогда все станет по-другому. И сложится совершенно новый узор, в котором не было смерти Майи, не было Реджины, в котором все счастливы и довольны…
Но он знал, что так не бывает… И этот кошмар, начавшийся в то страшное утро, когда на его несостоявшейся свадьбе появилась Майа и узнала его, казалось, никогда не закончится. Он попал в липкую паутину и уже не видел, где выход. И не понимал, кто ее плетет, эту паутину: чужая рука или он сам?..
Сегодня утром ему передали записку. Он никогда не видел почерка Реджины, но сразу понял, что она от нее. Размашистые буквы, готические, похожие на змей, закругления в конце слов, запах от бумаги. Запах благовоний, которые она так любила. Он впитался через ее тонкие пальцы в бумагу. Казалось, он впитался даже в кожу Кая. И наверное, этот запах ему уже никогда не получится смыть…
Записка повелевала ему уехать в небольшой старинный городок в пригороде Рима, найти там ресторан, стоящий на берегу моря, и ждать ее за одним из столиков. Им нужно поговорить… Кай усмехнулся. Ей нужно поговорить. Ему с ней говорить не о чем. Он как будто избавился от чар, затуманивших его рассудок на несколько недель. Потрясающая, невероятная женщина, помутившая его разум своей мистикой и рассказами о законах других измерений, в один миг превратилась в обычную интриганку.
Кай был уверен, что она с самого начала знала, кто он такой. Знала, что он собирается жениться на ее дочери. Но не открыла ему правды. Она вообще ничего не рассказала о себе… А он… Конечно, он виноват. Позволил себе потерять голову, да еще накануне своей свадьбы. Это непростительно, он знал это. Но Кай и знал также, что за ошибки надо платить. И он сел в поезд, идущий на север…
Осенью пригороды Рима становились тихими, спокойными и уютными. Горячее солнце, привлекавшее тысячи туристов на морские побережья летом, остывало. И пустели пляжи, освобождая место для чаек. И теперь они важно бродили по берегу, выискивая улиток в холодном песке. В городках до следующего сезона закрывались многие рестораны и магазинчики. На витрины опускали плотные жалюзи. Улицы выглядели пустынными и безлюдными. Только в некоторых барах на море, в хорошую погоду, сидели завсегдатаи, греясь на солнышке, пили кофе с горячим молоком и, прищурившись, глядели на воду…
… Кай вздрогнул, когда его глаза закрыли чьи-то прохладные руки, и весь такой мирный морской пейзаж исчез, будто внезапно выключили вселенскую лампочку.
- Я знала, что ты придешь, - безразлично, без тени торжества в голосе, протянула Реджина и села на соседний стул.
Несмотря на теплую погоду она была задрапирована в шерстяное пончо, закрывавшее ее фигуру. Но даже оно не могло скрыть от посторонних глаз неповторимую звериную грацию этой женщины. Кай ощутил что-то, похожее на смесь восхищения и… страха. Как же ее дочь не была похожа на нее, словно пришелицы из двух разных вселенных!
- Зачем ты пригласила меня сюда? – спросил Кай.
- О, - протянула Реджина лениво. – Мальчик начинает задавать осмысленные вопросы…
- И все же? – глядя в сторону, повторил Кай.
У самой кромки воды коричневый краб безуспешно пытался взобраться боком на мокрый камень.
Реджина закурила тонкую сигарету.
- Ты мне нужен, Кай, - медленно сказала она, выпуская из губ струйку дыма.
- Боже, да зачем? – не выдержал Кай. Эта беседа нервировала его.
- Ты молод, - Реджина не обратила внимания на нетерпение в его голосе. – Ты очень молод. И очень красив.
- И все? – поразился Кай. – И только ради этого ты устроила весь этот спектакль? Ты же разрушила все, понимаешь? Ты разрушила мою жизнь, свадьбу своей дочери!..
Реджина усмехнулась и щелчком выбросила сигарету в море.
- Нет, мой дорогой! Эту нелепую свадьбу разрушил ты. Я здесь совершенно не при чем…
- Но, - запнулся Кай, - ведь это все из-за тебя! Из-за тебя произошла эта случайность…
- Случайность? – Реджина наклонилась к нему через стол. – Миром не может управлять такая незначительная вещь, как случайность, мальчик.
- А что? – разозлился Кай. – Что может управлять миром? Или кто? Может быть, ты?
- А может быть и я, - рассмеялась Реджина.
- Ты не сможешь заставить меня быть с тобой! – почти крикнул Кай. В их сторону обернулись две пожилые синьоры, и он понизил голос. – Ты не сможешь, слышишь?
- А если я расскажу Ларе о наших незабываемых встречах? – усмехнулась Реджина.
- Тебе этого не придется делать! – Кая охватило странное ощущение всесилия и бесстрашия. – Я… Я сам расскажу ей! Она простит. Она любит меня!.. И я поклянусь ей, что наша связь окончена…
- Связь? – Реджина искренне удивилась. – Нет, дорогой! У нас с тобой не связь. Ты – мой. И таковым навсегда останешься. Все ниточки моей любимой куколки у меня в руках, - проворковала она.
- Нет! – забыв обо всем, крикнул Кай. – У тебя нет никаких ниточек! Потому что тогда, на балконе, я… я… я убил тебя!
И он осекся. Подбородок его затрясся, и кровь отлила от лица, сделав его белым-белым. Он понял, что произнес сейчас слова, которые ему совсем, ну совсем не следовало произносить. А Реджина впервые наверное с неподдельным интересом посмотрела на него. Кай беспомощно уставился на стол и, сам себе не веря, пробормотал:
- У тебя нет никаких ниточек…
- Ошибаешься, дорогой мой, - прошептала женщина. – Есть. И только что ты дал мне в руки еще одну…
И она снова засмеялась.
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 1 | Нарушение авторских прав