|
Читайте также: |
Глава первая
E2-e4 c7-c5
Лара пела от счастья. Начался самый счастливый день в ее жизни. Весь мир улыбался, и она улыбалась. Все окна их старого римского дома с видом на реку были распахнуты. Их большая светлая квартира располагалась в высоком шестиэтажном особняке в самом центре Рима. Дом не теснился, как его остальные собратья, прижатые друг к другу вдоль узких городских улочек, а гордо и независимо выходил носом прямо на перекресток набережной Альтовити и виа Паола, словно корабль, потерявший курс и выплывший из гавани прямо к реке Тибр. Эта часть набережной упиралась в небольшой перекресток, по римскому древнему обычаю все немного преувеличивать названный Площадью Сант-Анджело, и этот вечно живущий и шумный перекресток, покрутив пешеходов в хаотичном водовороте уличного движения, выбрасывал их на мост Сант-Анджело, Святого Ангела. Семья Лары занимала два верхних этажа серо-желтого дома, причем нижний был почти полностью охвачен каменным балконом с низкими перилами и несколькими тонкими колоннами, поддерживающими крышу, а на верхнем уютно расположилась терраса под куполом открытого неба, заставленная различными растениями. От тех, с резными светло-голубыми листьями, что растут на севере страны до средиземноморских пузатых пальм в терракотовых горшках. Вот уже много лет дом тяжело и беспристрастно смотрел на запертый в старинные высокие набережные Тибр, веками проложивший свое русло через город. И в медленной спокойной воде отражались усталые толстые клены и круглая, ареноподобная базилика Адриана из грязно-красного, выцветшего кирпича.
Так ждала Лара этого утра, ясного, солнечного. И словно небо услышало ее мольбы, утро выдалось именно таким, каким представляют себе все невесты мира утро своей свадьбы. В небе летели, причудливо меняя формы, белые облачка. Занавеска вздрагивала от каждого дуновения ветерка, как потревоженная бабочка, нашедшая самый прекрасный в мире цветок и не желавшая улетать. Но при первой же опасности готовая сорваться и исчезнуть в мягком осеннем дне. Сегодня Лара выходила замуж. Нет, не просто «выходила замуж» - прозаично и обыденно! Она связывала себя узами вечными, совсем не обременительными, отдавала себя мужчине, которого любила всегда. А любила ли она Кая всегда? Лара задумалась. Да. Ответ может быть только один – да. Если принимать за любовь детские фантазии, которым встреченный ею позже Кай полностью соответствовал, девичьи стихи под подушкой, нежные и трогательные, написанные при свете робкой и очень романтической свечечки, или таинственного ночника, но обязательно маленьким карандашом с золотым ободком на верхушке. Он несомненно был в этих стихах…
«Лара! Уже поздно, выключай свет!» - по комнате мечутся неспокойные тени от шелковой лампы, покрытой платком.
«Да, мама, уже выключаю!»
И немые свидетели глубокой, мучительно переживаемой любовной горячки - огарок свечки, листки, исписанные детским почерком. А в них – жар страсти, подвиги, совершаемые ради любимой, великие поступки, великие слова, впрочем, без рифмы. Но разве это важно? Во всех этих словах был Кай, вернее его бесплотное воплощение. И это он врывался, как смерч, обжигая Лару силой своей любви. Тогда еще выдуманной, абстрактной любви…
«Лара! Спать, дорогая!»
«Да, мама»…
Школа. Лара всегда была чужачкой, слишком романтичной, слишком мечтательной. Может быть, переиграла в куклы, может быть, не доиграла. Ее не очень интересовали точные науки, великие путешествия или загадочные законы, по которым существует Вселенная, записанные чуждым ей, сухим и скучным языком учебников. Она мечтала о другом. Ее дразнили, про нее сочиняли обидные стишки, называя «невестой без места» и «принцессой на горошине». Учителя, как могли, пресекали нападки на маленькую хрупкую, немного рассеянную девочку, еще и дочь заслуженного военного в отставке, уважаемого человека.
Перемена. Нападки, злые записки, кто-то толкает ее так сильно, что портфель летит на пол, а затылок больно-больно припечатывается к серой стене. От обиды хочется расплакаться, но нигде, ни в одном уголке неокрепшей души не рождается чувство протеста. Только обида оттого, что пока невозможно покинуть навсегда этот жестокий мир школьных парт и ненужных книг, и окунуться с головой в другой, более прекрасный и уютный мир. Там, где летают белые голубки с золотыми колечками в аккуратных клювиках, волосы красавиц украшены лентами, а женихи носят белые обтягивающие колготы и корону на голове. Звенит звонок, извещающий начало занятий, и на уроках маленькая Лара, краснея от стыда, рисует крошечные портреты, лилипутские профили, фигурки во фраках. На всех сгибах ее помятых тетрадок можно было найти только его одного – Кая…
Момент их знакомства был и теперь навсегда останется связанным с пронзительной зимой, ветром с моря. Отец Лары, взял ее с собой на встречу бывших сослуживцев. И там, в приморском предместье Рима, устав от воспоминаний почтенных друзей ее отца, она незаметно ускользнула с террасы кафе, где проходила встреча, и отправилась гулять по берегу моря. И именно там, ежась от холода, она увидела его. Кая. Молодой человек с растрепанными на ветру кудрями стоял, широко раскинув руки в стороны, будто собирался вот-вот взлететь, только ждал подходящего направления ветра. Лара замерла. Все – фигура, волосы, руки – словно сошли с безмолвных рисунков в ее тетрадях. Это был Бог из снов, ожившая мечта, и Лару охватил столбняк. Она плохо помнила, что он ей сказал, его первые слова разметало ветром, она только смотрела, широко раскрыв глаза, на его волосы. Как движутся его губы. Как он запахивает расстегнутое пальто и что-то говорит. Или спрашивает? Он что-то спросил. Лара очнулась. Неловко засмеялась, ответила невпопад и тут же решила, что выйдет за этого незнакомца замуж, неважно кто он, из какой семьи и чем занимается…
Позже, когда они уже шли вдоль кромки моря, бок о бок, как старые друзья, она узнала, что зовут его Кай. Что он приехал издалека, из-за границы. То ли Германии, то ли Австрии, что он потомок знаменитого, но обнищавшего рода, а сейчас студент исторического факультета в Риме. Лару не интересовали эти скучные подробности. Она летела, парила, скользила. Она уже видела красивый дом, очаровательных малышей, похожих на ангелочков, таких же кудрявеньких и милых, как идущий рядом с ней по песку молодой человек. И они обязательно поедут отдыхать в какую-нибудь романтическую северную страну, там он будет катать ее на лодке туманным утром, а потом в воздухе будет пахнуть горячими булочками и шоколадом. Она наконец-то научится печь тот сливовый пирог из журнала и вязать по-настоящему. А он сделает блестящую карьеру, всегда будет вежлив и предупредителен, и они проведут тысячи и тысячи тихих прекрасных вечеров у камина на закате своей жизни, под лопотание пухлых улыбающихся внуков.
Лара настолько погрузилась в мечты, что не заметила, как они вернулись к открытой террасе, где ее уже искал обеспокоенный отец.
- Папочка! – светясь от счастья, бросилась Лара вверх по лестнице, ведущей на террасу.
- Вот ты где, солнышко! – отец широко заулыбался при виде дочери и стал похож на доброго дядюшку из детской книжки. Потом по военной привычке подобрался, увидев спутника Лары. – Ты не представишь мне своего знакомого, Ларочка?
- Это – Кай! – выдохнула Лара, с обожанием глядя на молодого человека, который независимо и уверенно протянул руку для рукопожатия.
Отец улыбнулся. Знакомство состоялось. Лара была вне себя от счастья. Разве мир может быть еще прекрасней?..
День свадьбы назначили на 29 сентября, День Святого Архангела Михаила, по нескольким причинам. Во-первых, это был любимый святой Лары. Добрый красивый архангел, защитник от сил тьмы, победивший зло. Она всегда с увлечением читала истории о подвигах Архангела Михаила, о том, как он провожает души умерших к вратам небесного Иерусалима, не понимая своим наивным детским умом, что такое небесные врата, и где находится Иерусалим. Ее завораживали истории о том, как архангел обучал людей скотоводству и хлебопашеству. На всех картинках в книгах он был молод, красив, и часто в своих фантазиях Лара путала профили сказочных принцев, соединяла их в один мифический, выстраданный образ - это был образ идеального мужчины и идеального ангела…
Во-вторых, отца Лары тоже звали Михаилом. И Лара обожала обоих, и отца и Ангела, и даже сама себе не позволяла кому-то отдавать больше своей любви, а кому-то меньше. Отец всегда ассоциировался у нее со смелым небесным воином. Особенно сильное впечатление на нее произвел случай, произошедший в далеком детстве. Они проводили лето в Тоскане, в доме у бабушки, доброй синьоры в черном сицилианском платке и толстыми золотыми кольцами на обеих руках. В их маленький садик, в заросли травы, заползла змея. Маленькая Лара, всегда игравшая до обеда в саду с камешками и цветной мозаикой высохшего бассейна, онемела от ужаса, увидев гибкое змеиное тело в траве. Лара не принадлежала к тем непоседливым детям, которые с удовольствием засовывали за пазуху лягушек или играли в мокрой земле с дождевыми червями. Она знала, что отвратительное животное несло опасность. Время остановилось, как на фотографии. И следующее, что помнит Лара, - это ее отец, выскочивший из дома, как вихрь. Одним прыжком он преодолел расстояние от дома до зарослей травы, схватил змею за хвост и, широко размахнувшись, выбросил ее далеко за деревья. Лара была спасена. И Лара обомлела. Бесстрашный папа спас ее от злой противной змеи. Она завопила, что было сил:
- Мама! Мама! Папа – ангел! Папа победил змея! Мамочка, папа победил змея как ангел Михаил, ты помнишь, мамочка? Ты мне читала! Папа – ангел!
Она все кричала и кричала, и никто не мог ее успокоить. Когда отец обнял ее, Лара вдруг неожиданно начала плакать навзрыд, освобождаясь от запоздавшего страха. Ее напоили теплым молоком и уложили в постель.
С тех пор отец стал для Лары магической, волшебной фигурой, - Отцом, Победившим Змея…
Поэтому когда речь зашла о назначении даты свадьбы, Лара не захотела слушать ничьих уговоров, и убедила Кая устроить торжество именно в День святого архангела Михаила. Чудесное время, когда ночи становятся длиннее, чем дни, и природа как будто засыпает в ожидании новой весны. В эти дни Рим продолжает жить своей хаотичной многоликой жизнью, но в воздухе чувствуется романтика осени. Листья, которые никто не убирает с улиц, взлетают в воздух от редких порывов ветра. Из кафе и ресторанчиков еще резче пахнет свежим кофе, потому что его аромат не плавится больше в раскаленном воздухе летней жары, а смешивается с прохладой и дыханием рождающейся осени. Жители города оставляют жалюзи на окнах поднятыми чуть дольше, отчего город принимает более дружелюбный вид.
Лара наслаждалась этим временем. Когда еще не началась суета предрождественских дней. Когда не вступила еще в свои права зима. Когда магазинчики еще не вывесили в витрины рождественские пластмассовые лампочки. Эти дни ранней осени принадлежали только ему, Красавцу-Ангелу. Это в его честь в предместьях Рима устраивали праздничные шествия, с хвалебными песнями, небо озарялось вспышками фейерверков и иллюминаций. К морю тянулись яркие процессии, всегда привлекавшие разноголосые толпы смешно, по чужой моде, одетых туристов…
То, что Лара и Кай должны были пожениться именно в этот праздник, для Лары не было ни малейшего сомнения. Отец был согласен. А мама… Немного омрачила свадебные приготовления мама. Лара, ослепленная своим счастьем, почти не заметила, что мама как-то изменилась.
Реджина вообще была странной женщиной, немного не от мира сего, и все те земные идеалы, которые нашли прочное место в душе Лары, были посеяны в ней не матерью. Лара мечтала о семейном, уютном счастье, с мягким ковром в гостиной и запахом пирогов по воскресеньям. Ее же мать, Реджина, презирала всяческие намеки на банальное рутинное течение жизни. Она всегда отзывалась с известной долей высокомерия о примитивных обывателях, ищущих покоя и уюта в семье. Именно по этой причине воспитание Лары легло на плечи отца, а мама, как заморская птица, возникала, ослепляла своим оперением и упархивала обратно в свой непостижимый мир магических книг, великих философов, предсказаний и оккультных наук. Реджина конечно не была колдуньей, но круг ее знакомых охватывал и магов, некоторые из которых были очевидными шарлатанами, и артистов, и художников, рисующих причудливые цветные пятна на рваных холстах и называющих это бессмертным искусством.
Семья мало интересовала Реджину. Она, давно потерявшая связь со своими собственными родителями, так и не научилась ценить то малое, и то в сущности большое, что дает человеку дом. Независимая в суждениях, иногда упрямая, но без сомнения интересная личность, она неслась по извилистым дорогам жизни, сводя с ума мужчин. Одним из них оказался и Михаил, молодой военный. В одно из свиданий, теплым римским вечером, чуть опьяненная шампанским, Реджина игриво, в полушутку-полусерьез дала согласие стать его женой.
Очень быстро на свет появилась Лара. Но, поиграв несколько месяцев в дочки-матери, Реджина потеряла всякий интерес к ребенку. Она не могла долго заниматься чем-то одним, и всегда находилась в поисках новых увлечений. Маленькая Лара перестала быть центром ее внимания, и Михаил, вздохнув, взял на себя роль и отца, и матери.
Увлечение Михаилом тоже постепенно сошло на «нет». Ей нравился красивый старый особняк на берегу Тибра, в котором она теперь жила, но человек, с которым ей приходилось делить кров и постель, наскучил ей. В то первое время, когда они еще проводили вечера вместе, Реджина витиевато шутила, учила неопытного военного модным танцам, не переставая все время смеяться отрывистым нервным смехом. Теперь во время редких совместных ужинов ее одолевала непреодолимая зевота, интересы и заботы мужа наводили смертельную тоску. В ресторанах она начала открыто посматривать по сторонам, в поисках более интересных лиц, а позже даже откровенно флиртовать. Михаил, отдавая должное приличиям, уводил жену домой, заботливо прикрывая ее плечи одной из ее неизменных цветных шалей. Но, как только за ними закрывалась дверь особняка, мнимая семейная пара распадалась на двух, почти что чужих, людей. Он уходил в кабинет с бутылкой коньяка. Она располагалась в гостиной, обычно раскидывая карты Таро и лениво покуривая длинные тонкие сигареты. Михаил до сих пор любил ее, и Реджина это знала. Но придавала этому также мало значения, как и всему обыденному, обыкновенному и неинтересному.
Все важные события в жизни Лары также обошли Реджину стороной. Первые шаги малышки Реджина пропустила, потому что в то время была очень увлечена новыми техниками дыхания по системе тибетских лам. Она часами жгла ароматические палочки в их просторной ванной, расслаблялась под какую-то неимоверно занудную музыку, и дышала, приставив ко рту серебряное зеркальце. Услышав радостные возгласы из детской комнаты, она рассердилась. Шум вообще раздражал ее, а суматоха из-за этого неспокойного ребенка всегда выводила из равновесия.
… Счастливый Михаил, вбегающий в ванную комнату с радостным смехом, сквозняк открывающейся двери задувает свечи. Громкие голоса.
«Реджина, любовь моя! Ларочка сделала первые шаги совсем одна, без помощи!» «Да?» - Реджина недовольно морщится. – «Закрой поплотней дверь, Михаил! И к чему столько шума? Я тоже хожу без посторонней помощи, но разве нужно из-за этого так кричать?»
Михаил тихонько выходит, прикрыв за собой дверь, а Реджина опускается с головой в горячую пену. Покой – вот все, что нужно для расслабления. Но почему в этом доме ее постоянно преследуют крики и вопли?.. Реджину не волновали ни чуть ускоренное развитие дочери, ни ее неуемная фантазия, ни ранняя страсть к дешевым любовным романам…
Но одним Лара будет ей всегда обязана – своим «знакомством» с архангелом Михаилом. Однажды в канун Рождества, когда Лара лежала уже в своей постели, мать вошла в комнату. Она растерянно осмотрелась, будто не узнавая комнату дочери, потом взяла с полки книгу и поспешно пошла к дверям.
- Мамочка! – робко позвала Лара. Реджина вздрогнула. Остановилась.
- Почитай мне! Пожалуйста…
Чуть поколебавшись, Реджина села на краешек детской кровати, раскрыла взятую с полки книгу и начала медленно читать прямо с середины страницы. Это были сказания об ангеле милосердия, защитнике, предводителе небесного войска, Михаиле. Лара почти не дышала, так захватили ее эти полумифические, полурелигиозные истории. И еще долго после ухода матери она не могла уснуть. А на следующее утро выпросила у отца церковный календарь, вырезала из него картинку, изображающую любимого ангела, и положила себе под подушку… Позже, несколько лет спустя она пыталась несколько раз искать близости с матерью, но та шарахалась от нее, как от чумы. И Лара прекратила свои попытки, найдя отдушину в еще более теплых отношениях с отцом.
Известие о предстоящей свадьбе дочери Реджина восприняла отстраненно. Она только махнула рукой в жесте, означавшем, видимо, что она одобряет любой выбор Лары. В те дни она экспериментировала с цветом своих волос, высчитывая радиусы каких-то планет и зарывшись с головой в астрологические книги. Она искала цвет планеты, который символизировал бы вечную молодость, и такие мелочи, как обсуждение даты предстоящей свадьбы Лары, были менее, чем неинтересны для нее.
«29 сентября, Лара? Да-да, я ничего не имею против».
В последнее время Реджина была очень занята собой. Она все более замыкалась в себе, не проявляла более никакого интереса ни к Ларе, ни к Михаилу. Даже дома почти перестала бывать, разъезжая по каким-то бесконечным спиритическим семинарам и встречам с известными астрологами и медиумами. Иногда по почте приходили огромные коробки с эзотерическими книгами и амулетами, и все это складывалось в супружеской спальне, которая от этого почему-то становилась все более пустой и чужой. Реджина часто исчезала на несколько дней, а то и недель, без звонков и весточек, и только бесплотным духам было известно, когда она снова осчастливит своим появлением дом на набережной Альтовити. Она даже не сочла нужным познакомиться с женихом дочери. В тот день, когда состоялся первый, как бы официальный, визит Кая в дом родителей своей будущей жены, Реджина была в Японии. Питалась там сырой рыбой и пила коктейли с тертым жемчугом, обещающие продление жизни на, как минимум, сорок лет. Правда, она снизошла до короткого звонка домой и заявила, что прилететь не сможет, а вернется в Италию, когда прекратятся магнитные бури в Индийском океане…
Ларе немного не хватало участия мамы, но она в какой-то степени уже привыкла к такому положению вещей, и это было немного грустно, но не трагично. Так что во всех приготовления Лара могла рассчитывать только на помощь отца. Свадебное платье помогала выбирать продавщица в магазине по улице…, очень милая женщина. Она подбирала длину, наклеивала маленькие искусственные цветочки по подолу, подшивала перчатки. Она же огорошила Лару вопросом, который до этого не приходил ей в голову: а кто будет подружкой невесты?
Ну как же она могла забыть?! Конечно! Подружка невесты! Вторая по важности женщина на торжестве после невесты. С ней можно пошептаться, поплакать, погоревать над последними минутами невинного девичества. Именно она подколет тебе выбившийся из-под фаты локон и подтолкнет в бок: ну, иди, прямиком в семейное счастье! Нет, подружка невесты должна быть обязательно! И ею может быть только лучшая подруга. И она у Лары есть. Милая, верная Майа. Пока семья Майи не переехала из столицы на север, во Флоренцию, они жили практически на одной улице. Дерзкая, смелая, коротко остриженная, как мальчишка, Майа была необузданной и очень энергичной девушкой. Она обладала острым аналитическим умом, всегда все замечала, и давала всему такие смешные остроумные комментарии, что Лара падала на пол со смеху…
… Урок физики. Учитель опирается на толстую гладкую трость. Он уже старый, и иногда быстро-быстро подергивает облысевшей головой. Лара сосредоточенно записывает в тетрадку то, что объясняет учитель. Резкий толчок в бок.
- Ларка!
Поворачивается, чуть не вскрикнув от неожиданности и боли. Майа, вытаращив глаза, шепчет подруге трагическим голосом:
- Ларка, повтори мне! Я не расслышала, что он сказал сейчас?
- Кто?
- Ну, он, этот голубь на пенсии!..
Милые школьные годы. Майа всегда защищала подругу от нападок одноклассников, всегда готова была броситься в драку с любым обидчиком, даже с тем, кто был больше и сильнее ее…
Теперь Майа живет в другом городе, но не перестала быть лучшей подругой ни на секунду. Конечно, нужно ей срочно позвонить и попросить быть свидетельницей на ее свадьбе! Майа приедет, Лара это знала. Они давно не виделись, потому что теперь Майа жила во Флоренции и была известной журналисткой. Писала для красочной, немного легкомысленной «Донна Модерна», прогрессивной миланской «Коррьере делла Сера», туринской «Ла Стампа». И, разумеется, не без влияния своего отца, для «Джорнале дель арте». Она колесила по миру и присылала отовсюду цветные почтовые открытки с приветами и сумбурными описаниями событий, которые Ларе ни о чем не говорили.
«Ужинаем в кафе у подножия Фудзиямы, конференция прошла отменно. Ларка! Если бы ты видела, какой отсюда вид, ты бы умерла на месте!» Или: «Скрипач на улице, тоска в глазах. А у меня на душе праздник, статья в апрельском номере обеспечена. Ларка, Париж ждет нас! Вечно твоя, Майа».
Кто были эти люди, где проходили эти бесчисленные конференции, концерты и фуршеты, на которых между тарталетками и паштетом молодая блистательная журналистка выпытывала все самое сокровенное у больших и маленьких знаменитостей? Водоворот далекой жизни Майи вертелся и бурлил, принося Ларе, как весточку из большого незнакомого мира, открытки со штемпелями на разных языках мира…
Лара не без труда отыскала Майю в одном из издательств, в котором она тоже вела какую-то колонку, и договорилась, что та приедет на свадьбу.
«Ну, только обязательно-обязательно, не подведи!»
«О чем речь, подружка! К сожалению, вырваться раньше 29-го не смогу, надо сдавать материал. Но как только испепелю редактора пламенем своего неповторимого таланта, так сразу и приеду!»
«Не надо испепелять», - засмеялась Лара. – «Просто приезжай. Когда сможешь!»
И вот долгожданный день наступил. Лара была счастлива. Кай поехал улаживать какие-то дела. Отец вбил себе в голову непременно найти струнный оркестр. Вальсы Штрауса, все романтичные мелодии, когда-либо сочиненные человечеством, должны были услаждать слух дочери в самый счастливый день ее жизни. Реджина, воспользовавшись суетой, ускользнула в горы, в частный массажный салон. На стене висит список приглашенных гостей. Кажется, никто не забыт. Тетушки, близкие и дальние родственники, знакомые. Конечно же, Флавио, добрый старый дружище, без которого, как и без Майи, невозможно представить себе свою жизнь. Верный, всегда рядом, всегда готовый прийти на помощь. И всегда немного грустный. Может, из-за того, что у него самого, чуть-чуть полноватого и чуть-чуть медленного, на личном фронте не очень ладится. Ну что ж, большого и шумного веселья он не любит, так что поиграет с папой в шахматы. Шахматы – вторая страсть отца после чтения карт военных сражений. А его лучший друг и постоянный партнер по игре, Серджио, отец Майи, уже позвонил и сказал, что на свадьбу приехать не сможет. Так что придется Флавио отдуваться за него…
Лара прошлась еще раз по комнате и замерла перед зеркалом. Вгляделась повнимательней в свое отражение. Нос, губы, подбородок, все это неуловимо должно измениться, подчиниться новой, такой волнующей и такой удивительной роли. Так долго готовилась она к новой жизни. Все, о чем она мечтала, свершится сегодня. Лара поцеловала свое отражение в зеркале, не закрывая глаз, отчего они съехали к переносице, улыбнулась и начала медленно расчесывать длинные светлые волосы…
Через открытое окно в комнату вливались разноголосые шумы с площади Понте Сант-Анджело. Они заглядывали внутрь, и, не найдя ничего интересного, снова уносились блуждать по одной из древнейших столиц мира, чтобы, не обретя приюта ни в переулках, ни на куполах соборов, упасть и раствориться в быстрых водах Тибра…
Глава вторая
В то же самое время, когда Лара, предаваясь мечтаниям о своей будущей семейной жизни, смотрела в зеркало, всего в нескольких километрах от нее, но в другое зеркало смотрел ее жених, Кай. Он напряженно думал, морща лоб и куря одну сигарету за другой. Он стряхивал пепел прямо в раковину или на пол, не заботясь о мраморной мозаике, украшающей ванную комнату дорогого отеля. Массивное зеркало, перед которым он стоял, было украшено бронзовыми лапами львов и виноградными лозами. А на нежно-розовых керамических плитках по всему периметру помещения золотой краской были искусно обрисованы античные амфоры.
Кай стоял, не мигая, глядя прямо перед собой. Молодой человек был настолько красив, что, казалось, даже отражение в зеркале, его точная копия, пройдя через несколько слоев серебра на стекле, теряет что-то неуловимое, важное и становится менее совершенной. Черты его почти божественного лица не могло передать двухмерное изображение. Хотя даже восьми измерений было бы мало, чтобы отразить всю игру теней и линий. Темные волосы, белая, почти болезненно-бледная кожа без малейших признаков изъяна, немного неразвитые плечи, придававшие ему скорее хрупкий, чем мужественный, вид. Если бы какой-нибудь художник захотел нарисовать его, то это была бы не картина, изображающая воинов или героев, а тонкая романтическая пастораль, с бесплотными ангелами, играющими на дудочках для таких же бесплотных девушек…
И все же Кай был сделан из плоти и крови. Он был очень земным, и мысли его были земными. А думал Кай о том важном шаге, который собирался совершить сегодня – сочетаться законным браком. И этот брак должен положить конец его вольной жизни.
Редко Кай задерживался где-то надолго. Он, словно листик, сорванный с дерева порывом ветра, летел, не задумываясь о том, что он находил и что терял. Не из-за того, что был глуп, а, скорее всего, просто подчиняясь какой-то своей природе, которая освободила его чистый разум от поисков истины, от мучительных вопросов, от «стенаний мятежного духа», как сказал бы поэт. Все это было чуждо Каю. Он родился и вырос среди красоты. И то, что родился он ребенком красивым, было будто бы предопределено. Со стен его родового замка на западе Германии, единственного, что осталось у его семьи после нескольких поколений мотов и игроков, все детство на него взирали полустертые фрески знаменитых живописцев. Старинная мебель, подсвечники, портреты давно умерших родственников безоговорочно принимали его в свои объятия, будто делая при жизни произведением искусства. Странно, что на стене не висело пустой рамы, в которую должен был бы попасть и его профиль, продолжив тем самым череду земных воплощений и вернув его туда, где было его место по праву рождения. Кай много путешествовал. Его привлекали старинные города. В них он видел отражение своего собственного дома, самого себя. Он мог часами бродить по улицам, сливаясь с ними в одно целое. И на всех красивых улицах мира Кай переставал существовать. Он исчезал, растворялся в домах, памятниках, картинах.
Стало вполне естественным, что в один из беззаботных периодов своей жизни он решил поехать в Рим и поступить на исторический факультет. Хотя, с таким же успехом он мог поехать в какое-нибудь другое место и изучать что-то другое – поэзию, например, или изобразительное искусство. В какой-то степени ему было все равно. С легкостью выдержав экзамен под внимательным взглядом пожилой профессорессы, глаза которой заволокло какой-то мутной пеленой при одном виде молодого абитуриента, он поселился недалеко от университета, на виа Френтани. Но все чаще и чаще он пропускал занятия, уезжая из шумного, вечно бурлящего Рима к морю. Там он бродил по песку, взбирался на камни, подолгу слушал шум волн или наблюдал за рыбаками.
В одну из таких прогулок вдоль моря он встретил девушку. Она была очень молода, нелепа, немного смешна. Но самое главное – она была некрасива. И это поразило Кая до глубины души. Почти всю его жизнь он был окружен немыми соглядатаями от искусства, и все они были совершенны. А эта девушка не являлась шедевром, не несла на себе тяжкое бремя необходимости поражать людей, переносить их в высшие сферы. Она была обыкновенной… И она смотрела на него такими полными обожания глазами, будто увидела перед собой архангела Михаила во плоти. Но в этом ее взгляде было и что-то еще. Глубокое, теплое. Может быть, мохнатый ковер, или запахи розмарина из кухни. Она смотрела на него не так, как смотрели на него другие люди – как на прекрасную картину, произведение искусства. Нет, она видела в нем живого, материального человека, о котором хотела заботиться. И Кай заговорил с ней…
… От холодного ветра становится зябко. Он запахивает пальто.
- Вам нравится море?
Девушка бормочет что-то, но чайки так кричат резкими голосами, что заглушают ее ответ. Она переминается с ноги на ногу, не отрывая пристального взгляда от его лица.
- Как Вас зовут? Вы часто бываете здесь?
Отросшие волосы Кая все время падают на лицо, мешая говорить. Но девушка стоит как вкопанная, молчит и все смотрит, смотрит… На секунду Каю показалось, что она немая. Но нет, она справляется с собой:
- Лара. Меня зовут Лара…
Должен ли он жениться на Ларе? Кай не мог ответить на этот вопрос ни да, ни нет. В какие-то моменты своей жизни он становился собранным, и мог даже казаться вполне уверенным в себе молодым человеком. Но в большей степени в его натуре преобладала та знакомая многим черта лености и праздности. Принимать решения, обдумывая мотивы и последствия своих собственных поступков, было чуждо Каю. Вывести из себя его могло только сомнение в его неизменной красоте. А Лара ею восхищалась. Так что спокойствие его природы не было нарушено.
Не было нарушено до некоторых пор.
Пока он не повстречал ЕЕ. И все стало сложным.
Кай выбросил в раковину окурок сигареты.
Она ворвалась в его беззаботную жизнь и беззаботные отношения с Ларой, как смерч, как неуправляемый горный поток. Закружила ему голову, выпотрошила его душу.
… Ницца, небо усыпанное звездами… Кай здесь для посещения семинара по французской поэзии… Полутемный ресторан. Отличные мидии в мятном соусе… И вдруг – глаза, поворот, рука ложится на его руку… Слова-слова-слова, переходят в шепот. Она называет его то мраморной статуей, то Аполлоном, то неразумным ребенком. Она ведет его за собой, словно привязанного на невидимую ниточку. Обычно не пьющий алкоголя, Кай вдруг теряет волю и позволяет влить в себя несколько бокалов вина. Потом, ошарашенный неведомой ему доселе страстью, тяжело дышит в нежную шею этой безумной женщины и пытается понять, где он? Что с ним? И проваливается в небытие…
Порочная связь длилась все время, пока он был в Ницце. И когда Лара, не дождавшись звонка от него и начав уже серьезно волноваться, нашла его через справочную отелей, Кай спохватился. И, словно очнувшись от наваждения, в несколько минут упаковал чемодан и бросился обратно в Рим, оставив свою искусительницу платить по счетам. Но сам Кай боялся другого – того, что ему придется платить совсем по иному счету, платить за совершенную ошибку. И ценой этой ошибки может стать разрыв отношений с Ларой. А этого он почему-то не хотел.
Но, будто чувствуя его сомнения, подлая искусительница появилась вновь в его жизни несколько дней назад. Она вовсе не разозлилась на него за то, что он так низко поступил с ней, бросив одну в Ницце. Напротив, она подняла все на смех, в пыль растоптала все его угрызения совести и только расхохоталась над его наивными свадебными планами…
Сложным, неимоверно запутанным, непривычным, новым, безумным, диким было в этой ситуации то, что женщина, перевернувшая его, Кая, суть, лежала сейчас за стеной. В просторной спальне этого дорогого отеля. Лежала, раскинувшись на широченной кровати, и ждала, пока он выйдет из ванной…
Нет! Он не может так поступить с Ларой, милой доверчивой Ларой. Он – низкий, подлый мерзавец. Он должен положить конец этой истории… Кай с силой ударил кулаком по зеркалу, но промахнулся и попал по бронзовой лапе льва. Лапа, пережившая век Ренессанса, оказалась прочнее, и Кай взвыл от боли.
- Что случилось, милый? – донесся из комнаты глухой женский голос.
- Ничего, - пробормотал Кай и тяжело обреченно вздохнул. – Ничего, дорогая… Я иду. Я уже иду…
* * *
Маленькая деревушка, затерянная в Альпах… Церковь, алтарь. Ангел спускается с Неба, складывает в углу молельни огромный, как озеро, щит. Садится в углу. Тишина. Несколько минут тишины в потрескивании свечей. Еще чуть-чуть – и снова отдаться на милость ветров, им же рожденных. В бой, в бой! Во имя священной славы Господней. С Драконом, поверженным, снова и снова драться… Архангелов удел… В силе природы Ангела сила, гармония Души Его полностью отдана природе небесной…
И Ангел встает с пола. Мощный удар потрясает Вселенную. Ангел взлетает ввысь. Нету предела его совершенства. И некому обуздать громы и молнии, извергающиеся из прекрасных ангельских глаз…
Снова удар, огненный шар летит со скоростью, только подвластной огню. И вот уже яркое пламя облизывает ветхие стены церквушки. Служители в ужасе бегут. Кто-то падает… Аббат воздевает трясущиеся руки к небу:
- Тебя молю, святой Лаврентий, спаси эту тихую обитель Христову…
И прекращается молния, стихает гроза. С неба больше не сыпятся горячие искры… Действо окончено.
И Ангел уходит. Его меч опускается в гордой руке. Он – сила природы. И нету его алтаря там, где молят ничтожные души людские других святых о спасении…
Или Он должен уйти, или люди уйдут оттуда, где царствует Ангел…
Серджио был художником от Бога.
Он посвятил изобразительному искусству всю жизнь, и не мыслил себя без грязного, заляпанного красками, неизменного фартука. Без своих холстов, без маленькой, но уютной комнатки, пропахшей растворителями и жидкостями для грунтовки, где только он знал для каждой вещи свое особенное место. Все посторонние, кто случайно, перепутав двери, попадал в его «королевство», натыкались на жуткий хаос: висящие и стоящие повсюду полки с бутылочками, баночками и тюбиками. Большие вазоны с кистями разных размеров и мастей. Они то выглядывали из них тонкими пушистыми хвостиками, то смешили незваных гостей взлохмаченными шевелюрами, похожими на головы домовых. Повсюду валялись скомканные тряпки с сюрреалистичными пятнами, а вдоль всех стен, а также на полу и подоконниках, громоздились книги. Горы литературы по истории мировых искусств, живописи, альбомы знаменитых и не очень, художников, выпущенные в разных странах и в разное время. И картины, картины, картины… Завершенные работы стояли, аккуратно задрапированные в куски ткани, подготовленные либо на выставки, либо на продажу, неоконченные лежали и стояли повсюду, прислоненные к чему придется. И со всех них дышало, билось и открывалось миру тонкое, неподдельное, смелое и мечтательное сердце Серджио, сердце настоящего художника. Может быть, чуть грустные, чуть наводящие меланхолию, но полные непередаваемых красок и настроения, полотна Серджио всегда вызывали у ценителей целую палитру чувств…
В общем, это была обычная мастерская художника. Но для Серджио это был его особенный, полный таинств, мир, который он не променял бы ни на что на свете.
К сожалению, в последнее время, он все реже мог уединяться в компании своих верных холстов и красок. Выставки, разъезды, преподавание в академии искусств требовали много времени и сил. А ведь он был уже немолод. И давала о себе знать больная нога, от чего Серджио начинал прихрамывать, если приходилось много ходить пешком. А ходить пешком он любил. Особенно после того, как они всей семьей оставили шумную столицу и перебрались сюда, во Флоренцию, Мекку всех живописцев. Серджио устал от Рима. Устал от миллионов туристов, бесцельно блуждающих по городу. От уличного движения, где, того и гляди, угодишь под колеса автомобиля или автобуса. От восточных торговцев, превративших город древнейшей культуры в ярмарку дешевых товаров.
Флоренция успокаивала его немного. Очень скоро он нашел в ней любимые уголки, улочки и переулки, любимые мосты и любимый ресторанчик, в котором готовили, по его мнению, лучшие в мире баклажаны с чесноком. А уж удовольствие писать во Флоренции не могло сравниться ни с каким другим удовольствием в мире. Наверное Серджио стал во Флоренции по-настоящему счастлив, ему было жаль только одного – что он неуклонно стареет. Что жизнь не вечна, и что придет день, когда ему придется распрощаться с этим великолепным городом, с этим удивительным миром и этой странной непостижимой жизнью.
А еще столько хотелось бы сделать, столько успеть! Вот Майа, его любимая дочь, позволяет себе днями, а то и неделями, валяться на диване и смотреть в потолок. Конечно, она обдумывает планы новых статей, ищет идеи или что-то там еще. Но ведь время идет! Бесценное время утекает в небытие, и его ничем не остановишь. А она может убивать эти драгоценные минуты на болтание по каким-то раутам, распивание коктейлей с непроизносимыми названиями и растрачивание своего ума на пустые разговоры с, якобы, знаменитостями. А на самом деле, по глубочайшему убеждению Серджио, все они были раздутыми до космических размеров мыльными пузырями. Только ткни в них зубочисткой, и не останется ничего. Только запах их дорогих одеколонов…
Майа, Майа… Как бы ни предавался Серджио своему все более проявляющемуся старческому брюзжанию, он должен был признать, что она – очень талантливый журналист. Она всегда умела найти правильный оборот, меткие, иногда чуть слишком язвительные, комментарии, отличное чувство юмора. Всего этого было у Майи не отнять. И Серджио не сомневался ни секунды, что дочь ждет головокружительная карьера. К сожалению, она так и не стала писательницей, о чем мечтала, начиная с возраста ободранных коленок и примерно до окончания школы. Он даже собирал в отдельную тетрадку все когда-либо написанные ею наивные детские эссе, полные романтических волшебных историй с неожиданными финалами.
В какой-то момент Майа изменилась. Неуловимо, но определенно и навсегда, все в доме это поняли. В глазах молоденькой, еще только начинающей взрослеть девушки, неожиданно появилась твердость, даже жесткость. Она заявила, что не хочет писать «слезливые бредни», а хочет заняться серьезным делом, а именно - журналистикой. И, как ни пытались ее отговорить все домашние, убеждая, что журналистика – очень мужская профессия, требующая умения идти напролом, умения отстаивать точку зрения издательства, которая может не всегда совпадать с твоей собственной, умения втискиваться в, иной раз очень закрытые, души людей, наконец. Ничто не могло переубедить упрямицу. И она добилась своего, дерзкая девчонка!
Серджио грустно улыбнулся. Видимо, не стоит вмешиваться в их жизнь, в жизнь детей. Они вырастают, и начинают протаптывать свои дорожки и тропинки в этом мире, который уже подчиняется совсем другим законам. И как бы ты ни стремился эти законы понять, твое сердце и твой ум уже остались давно позади. В том замечательном и светлом прошлом. Твоем прошлом, в котором эта неразумная современная молодежь еще просила у мамы шоколадного печенья, едва дотягиваясь подбородком до кухонного стола…
А время стремительно несется вперед… Ах, время, время… Мысли Серджио вернулись к началу. Он почти позабыл, зачем вошел этим утром в свою мастерскую. Ах, да! Лара, дочь его лучшего и, если быть честным, единственного друга, и близкая подруга Майи, выходит сегодня замуж. Поехать на торжество он не сможет. Слишком болит нога, и так ломит спину, будто на ней отплясывают бешеные танцы тысяча ведьм. Он уже поздравил малышку, извинился, что не приедет…
… - Дядя Серджио! Миленький, тебе очень больно? Ах, какое несчастье! Ну конечно-конечно, с Каем ты познакомишься потом, позже… Да-да, мы обязательно по пути в Париж заедем во Флоренцию!.. Или на обратном пути, я пока не знаю. Надо посоветоваться с папой…
На линии слышатся шумы, что-то падает. Вскрикивают сразу несколько голосов. Серджио вздыхает: да, все-таки хорошо, что он решил остаться дома. Такая суета уже не для него. К тому же натянутые отношения с Реджиной… А вот с Михаилом, старым служебным псом, повидаться очень бы хотелось.
- Что ты сказал, дядя Серджио? Нет-нет! Я не обижаюсь, ну что ты!.. Папе привет обязательно передам! Только Майю не смей задерживать, она должна быть у меня подружкой невесты…
И снова что-то падает. Лара посылает в трубку чмокающий поцелуй и перед тем, как отключиться, успевает крикнуть:
- С тебя подарок! Не забудь! Ту, мою любимую!..
Серджио знал, о чем она говорила. Он прошелся по мастерской и остановился перед небольшой картиной, написанной много лет назад, в Риме, когда он, будучи еще начинающим студентом-художником, очень увлекался городскими этюдами в мрачноватых тонах. Тогда Серджио пытался найти «гармонию серого цвета», перечитал множество литературы, писал потемневшие от времени памятники, грозовые тучи и мокрых голубей. Некоторые из не очень умелых работ того периода отправились прямиком на свалку. Но эта, кажется, все же удалась.
Крупные, но мягкие мазки, пасмурное небо. Кажется, еще чуть-чуть, и начнет накрапывать дождь. Все наполнено влагой. И из этой влаги, из ожидания дождя, вырастает прекрасный, но сдержанный в своей красоте, мост через Тибр. Мост святого Ангела. Под ним медленно несет свои воды река, видевшая неугомонных Ромула и Рема, пережившая ни одного императора и поглотившая Тиберина, великого царя Альба Лонги. А по парапетам моста в скорбном молчании замерли фигуры ангелов. Картина так и называлась, «Мост Святого Ангела», и Лара с детства выпрашивала ее. Серджио отшучивался. Что-то внутри не давало ему расстаться с этой картиной. Будто что-то важное было еще не дорисовано, чего-то не хватало. И в разные годы он возвращался к ней, пытаясь найти эту недостающую деталь, и даже брал в руки кисти. Но после задумчивого часового стояния перед холстом убирал кисти на место.
А Лара при каждой встрече хватала Серджио за рукав:
- Та картина с мостом, ты еще ее не продал, дядя Серджио? Нет?..
И как-то раз, когда Лара совсем надоела ему своими мольбами, он пообещал, что подарит ей эту картину на свадьбу. Тогда казалось, что до этого дня еще так далеко, целая вечность! И вот смотри-ка, годы пролетели, как одно мгновение. Майа выросла, Лара выросла и выходит замуж. А они с Михаилом приобрели седину и больные суставы…
Серджио вздохнул, и принялся заворачивать картину в золотистое сукно. Время-время… Оглянуться не успеешь, как мы исчезнем из мира.
А безмолвные ангелы так и останутся нести свою вахту на мосту через Тибр…
Глава третья
D2-d4 с5хd4
* * *
… Это было время подведения итогов. Урожай собран с опустевших полей, работа окончена. Работа тяжелая, долгая, отобравшая последние силы. И золотое зерно теперь лежит в закромах и амбарах; и в стойлах, радуя глаз, переминается скот. Собраны подати, надо думать теперь о зиме. И все, что полито потом, что вынесено с плодородных полей на спине, будет с радостью принято, Божьею волей, в длинные зимние дни…
На осенних лугах отъедаются к празднику Рождества Христова белые гуси. Для них мир еще полон травы и зернышек, упавших с телег. Скоро придет и их черед украсить праздничный стол. И хозяйки ревностно смотрят в окно, у каждой одно на уме – мой гусь должен быть ароматней, жирней и сочней, чем соседский…
Работники, выспавшись несколько дней, получив по монетке, уже давно во хмелю. Кто празднику рад, тот заранее пьян!
«И старостой выберем только того, кто бочку вина выпьет залпом и не упадет!»
И льется в кружки молодое вино…
Во всех деревнях от Неаполя до Бретани готовятся к празднику, который венчает сбор урожая. Веселый день Михаила Архангела, заступника от сил тьмы, победителя змея. Славься, Михаил! Люди устали. Но в твою честь завтра будут петься красивые песни. В деревне зажгутся костры, и будет пахнуть по всем дворам пирогами.
«Огради нас от бед кровом крыл невещественной славы твоей!» …
Уже Венера зажгла первые звезды на небе, а девушки все ворочаются с боку на бок в своих невинных постелях. Может быть, скоро придет и к ним долгожданная сказка, любовь…
… На Земле веселятся люди, на небе смеются Боги, глядя, как шьются красивые платья, плетутся ароматные осенние венки.
И готовится праздничный пир...
«Славься, Михаил Архангел! Завтра твой День!»
29 сентября. Майа неслась в автомобиле по скоростной дороге в направлении к Риму.
Ее обгоняли слева, как торпеды, машины служащих, спешащих на работу в столицу из окрестных городков и деревень. Хотя сама Майа ехала не медленно, здесь, на этой автостраде, она не могла угнаться ни за кем. Она была неплохим водителем, но потомки великих древних римлян носились по дорогам так, будто пытались обогнать собственную судьбу, не взирая ни на правила, ни на ограничения скорости. Это всегда и поражало, и пугало Майю, и она никак не могла привыкнуть к их стилю вождения. Хотя тут дорога была хорошей, ровной и широкой, можно было принять безопасную и непритязательную правую сторону и расслабиться. Придорожные таблички неуклонно отсчитывали в обратном направлении километры. На дороге стало больше машин… Ритм приближающегося города сразу же захватил ее, родив в душе то самое волнение, какое она всегда испытывала в мегаполисах. Она много путешествовала по роду своей профессии, побывала уже почти везде, выполняя задания редакции. И везде, абсолютно везде она ощущала этот особенный ритм. А сейчас он еще и слился с ритмом пульсирующей музыки в салоне ее машины.
Майа была современной девушкой, она любила стиль «хаус» с небольшим отклонением в мистическо-медитативную сторону, слушала его всегда и везде, и на очень большой громкости. Вот и сейчас, вывернув все ручки на максимум, она почти растворилась в пунктирах и вибрациях загробного баса. Палец стучит по рулю, отсчитывая сильные доли. Космические звуки то завывают, то присвистывают на фоне монотонной мелодии.
Майа ехала в Рим, заточенная в железной коробке. И слева неслись люди, заточенные в такие же железные коробки, чуть подешевле, чуть подороже, а справа раскинулось огромное спокойное море. Этот отрезок пути был просто сказочно красив. Зачем люди так стремятся отхватить себе хоть кусочек бетонного многоквартирного дома в «хорошем районе», чтобы жить там, втиснувшись между кухонным гарнитуром и соседом слева, когда так близко от них практически Рай на Земле – Море?! Майа вздохнула – во Флоренции, где она теперь жила, не было моря так близко. Впрочем, была река, и это ее вполне устраивало. Но все равно, от такого вида просто дух захватывало…
Она проехала съезд на аэропорт и понеслась дальше в сторону центра. Все ближе и ближе город. О чем-то безлико поет, иногда и вовсе речитативом шепчет под музыку, женский голос. Слов почти не разобрать… Так и жизнь большого города – неважно, что ты говоришь и кому, главное, попал ли ты в его ритм. И если ты слился с ним, если смог жить в унисон с метро и огнями, то ты становишься его частью. Маленькой, незначительной деталью большого механизма.
Сколько людей покончило с собой от тоски и одиночества, живя практически бок о бок с тысячами других таких же людей, и так и не найдя ни одной близкой им души. А сколько сошло с ума! Одни нашли свою маленькую нишу, где, по их мнению, пригодились для чего-то, и потихоньку живут в своем микромире. Другие же превратились в шутов в своем стремлении как-то выделиться из толпы огромного города. Они красят волосы в пожарный красный цвет, как бы давая сигнал всем окружающим: «Вот он я, вы должны заметить меня, я не такой, как все». Или устраивают шествия или демонстрации в защиту чего-либо, неважно, чего, лишь бы противопоставить себя ему, Городу. Но если подумать, то и Майа противопоставила себя, да не одному городу, а всем городам на этом свете. Она сделала это, когда окончательно решила стала журналисткой. Решила стать известной, читаемой, уважаемой.
Она только в самом начале пути, еще много предстоит сделать черной работы, пока все окончательно поймут, чего она, Майа, стоит. Пока, разумеется, приходится вести разные рубрики в нескольких журналах, пробиваться и кому-то что-то постоянно доказывать.
У нее появился характер. Раньше, она была уверена, его у нее не было, по крайней мере такого сильного и целеустремленного. Раньше она была размазней, верила в красивые книжки, романтические истории, могла расплакаться над душещипательной сценой какого-нибудь дешевого фильма. Сердце, голое, как струна, беззащитно, Майа это поняла достаточно рано и предприняла все возможное и невозможное, что оградить свою душу от страданий. Она призвала на помощь все силы своего ума и рациональности и выстроила вокруг себя невидимое укрепление. Никто и никогда не сможет прорвать эту оборонную стену, потому что Майа не позволяла себе расслабиться. Она все старалась воспринимать только через призму логики и ума, чем, она знала, очень расстраивала отца.
Вот кто настоящий ребенок! Иногда ей казалось, что она намного старше его и, частенько в шуточных перепалках называла его наивным, «последним романтиком на Земле». Он в свою очередь обзывал ее черствой и бездушной, как мраморная статуя. Это было вечное противостояние, но по сути оно было мнимо и иллюзорно. Ведь в душе, в самом-самом глубоком и темном ее уголке, куда никто, абсолютно никто не мог заглянуть, Майа еще сохранила тот маленький мир, где чувства имели право жить и властвовать. Все-таки, если задуматься, без этого мирка ее статьи не получались бы такими интересными и захватывающими. А если в них иногда проскальзывает излишний сарказм, так что ж, надо же кому-то возвращать слюнтяев на землю грешную. А то можно навсегда погрязнуть в мечтах и душевных терзаниях. Вот как ее лучшая подруга Лара… Та просто обезумела от своих планов счастливой семейной жизни в окружении детей-херувимов и кружевных салфеточек. Всю жизнь она мечтала о каком-то призрачном принце, и надо же, кажется, нашла его. Вот, выходит замуж. После знакомства с этим ее, как его зовут, Каем, разум Лары, и без того не очень-то сильный, вообще помутился. Интересно посмотреть на ее избранника. Лара поет, как весенняя птичка, что такого искала всю жизнь, что он – идеал и так далее…
Майа, увлеченная своими мыслями, не заметила, что уже давно въехала в город. Не заметив светофора, она проскочила на красный свет и свернула на виа Мариттима. Там она остановила машину на обочине тротуара, чтобы перевести дух, и задумалась. Идеал… Интересно, есть ли в этом сумасшедшем мире ее, Майин, идеал? Наверное, где-то есть… Может быть, живет, дышит, чем-то занимается… Нельзя сказать, чтобы Майе совсем не хотелось любви. Конечно, хотелось бы. И она в какой-то степени даже завидовала Ларе, тому, что она так окрылена своим счастьем. А Майа даже не представляет себе, каким должен быть ее потенциальный муж. Если сложить все вместе достоинства всех выдающихся людей, которых когда-либо знала история, да еще добавить в эту смесь внешние данные, пронзительный ум и ангельское терпение, то может быть, получится что-то отдаленно похожее на ее идеал. Да! И еще он должен любить музыку в стиле хаус, просто обязательно! Майа рассмеялась, сидя одна в своей машине, на одной из окраинных улочек Рима…
А может, она неправа? Может, для настоящего счастья не надо ставить условия? А нужно просто отпустить свое сердце на свободу и позволить ему чувствовать? Так, как ему заблагорассудится?..
И вдруг ей вспомнилась одна сценка, которую она случайно наблюдала в одном из ресторанчиков в Ницце, куда летала по случаю презентации какой-то книги. После изматывающего дня гонки за автором, сложного интервью с ним, длившегося около трех часов, она нашла тихий полупустой ресторан и там, в одиночестве, обдумывала будущий материал. Этот самый автор выпустил в свет какой-то головокружительный любовный роман. У него были пухлые, белесые руки с квадратным перстнем массивного золота на среднем пальце и неожиданно открытое, наивно-детское лицо. Во время интервью он часто сморкался в огромный, желтый, как кукурузное поле, носовой платок. И все же умудрился до такой степени погрузить Майю в переживания своих героев, что до сих пор она пребывала в несвойственном ей сентиментальном настроении. Она, как и сейчас, думала о том, верную ли дорогу выбрала в жизни…
И вдруг обратила внимание на парочку, сидевшую за соседним столиком, скрытым от других посетителей. Молодой человек был невероятно красив какой-то небесной безмятежной красотой. А сопровождавшая его дама просто излучала звериную сексуальность. Она тоже была красива, хотя лица ее не было видно, она сидела к Майе спиной, в каждом ее движении была грация и даже какая-то мистика. Между ними двумя происходило невероятно-странное общение, на уровне жестов, мимолетных движений рук, пальцев. Майа почти кожей ощущала вибрации, исходившие от тех двоих. Они заполняли собой все помещение ресторана. Хотя от Майи и не укрылся немного растерянный блуждающий взгляд юноши, как будто он не понимал, где он, что делает тут, рядом с этой невероятной женщиной…
Майа заказала еще мартини и загрустила. Ведь она так молода, в ней так много сил, знаний, она образованна и решительна, она смело шагает по тернистой дороге жизни. Почему же она так и не узнала этого всепоглощающего чувства, про которое написал свою книгу зануда-автор?..
Тогда она вышла из ресторана в смятении. Настроение как-то сошло на «нет». За углом она села в такси и укатила в свой отель, где еще долго, сидя одна в своем полутемном номере, пила мартини и почему-то вспоминала блуждающий, немного растерянный взгляд того юноши из ресторана…
Вот и сейчас, его лицо снова возникло в воображении Майи, как легкое наваждение. Она отогнала его от себя этот назойливый образ и постаралась вернуться мыслями в реальный мир. Она едет на свадьбу лучшей подруги. Очень скоро она познакомится с ее женихом, наверняка, очень милым и земным молодым человеком. Хотя бы на короткое время она погрузится в неведомый, и наверное, чуждый ей мир. Она отдохнет от работы, отлично проведет время с Ларой и ее семьей. К тому же там будет Флавио, а он всегда нравился Майе. Добрый, немного обидчивый, как большой ребенок, молчит, когда надо. А если что-то говорит, то обязательно утешительным спокойным тоном. Майе всегда казалось, что Флавио немного влюблен в Лару, а она, дурочка, держит его на коротком поводке, но и кость не дает. А он не настаивает ни на чем, и никого не старается переделать. Поэтому с ним Майа всегда чувствует себя хорошо…
Она снова завела машину. Надо ехать, иначе она окончательно опоздает, и Лара расстроится. Майа выехала на дорогу и полностью отдалась кружению по узким и витиеватым римским улочкам. Несколько раз она чуть было не потеряла направление, потому что какие-то из улиц вдруг неожиданно заканчивались тупиком и упирались в уютные живописные траттории. Или вдруг она оказывалась у подножия каких-то соборов, и вынуждена была разворачивать автомобиль и, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, продираться через всю эту путаницу исторических памятников и архитектурных шедевров. Рим, словно гигантский паук, захватывал в свою паутину, на каждом шагу ошарашивая своей величественной неповторимой красотой, как бы походя бросая к твоим ногам великолепные виды, от которых захватывало дух…
Наконец, миновав площадь Паскуале Паоли, Майа выехала на улицу, которая вела к мавзолею Адриана, называемому еще Базиликой Ангела из-за высокого скульптурного изображения Архангела Михаила на самой его верхушке. И тут ей пришлось снова выругаться вслух. Улицу почти полностью заблокировала праздничная процессия, устроенная в честь дня святого Михаила. Майа знала эту старинную традицию устраивать шествия в честь святого Ангела, но думала, что она сохранилась только в многочисленных деревушках, расположившихся вдоль моря. А тут, почти в центре города, целая толпа народу, преимущественно дети. Может быть, это был праздник, организованный какой-то школой, и посторонние люди постепенно присоединялись к процессии, увлеченные песнями и радостью. Почти у всех в руках были цветы и свечи.
Шли почтенные старушки, одетые в элегантные брючные костюмы, черноволосые парни в ярких кофтах. Молодые женщины со жгучими глазами, скорее всего, рожденные и выросшие далеко на Юге, тянули за собой шумных ребятишек, время от времени прикрикивая на них. Все было красочно, ярко и совершенно не к месту! Майа уже очень спешила, а это препятствие заставило ее двигаться черепашьим шагом, все время сигналя, почти силой «пробивая» себе дорогу.
Вдруг неожиданно прямо перед капотом ее машины возникло нечто огромное, всклокоченное с совершенно безумными глазами и... крыльями. Майа резко затормозила, и ее сердце бешено заколотилось. На секунду ей показалось...
... Светящиеся перья, грозный, но красивый профиль, меч, выскакивающий из ножен. Воздух задрожал и завибрировал, в одночасье наполнившийся почти видимыми электрическими разрядами. И в утреннем римском небе, не взирая на солнечную погоду, от стены одного дома до стены другого, на противоположном берегу Тибра, заметались розовые переливчатые молнии. Вдруг небо над Римом располосовал пронзительный, серебряный голос трубы. Словно великий Ангел, испепеляющий Землю...
... Сзади сигналили другие несчастные, которые пытались проехать по этой улице. Мотор заглох. Майа, ошарашенная, всмотрелась в ветровое стекло. Это «нечто», возникшее из ниоткуда, что-то прокричало, отчаянно жестикулируя. Майа перевела дух. Ну конечно же, какой-то нищий, очевидно живущий тут же, под мостом, уже изрядно выпивший, вылез на свет Божий, и, нацепив крылья, вырезанные из пустой картонной коробки, пошел вместе с толпой. Не заметив машины, он чуть было не угодил под колеса.
А ей показалось... Она потрясла головой, пытаясь избавиться от видения... Дважды с силой нажала на гудок и, лавируя между идущими, выехала на виа Паола, оставив позади нелепое существо в картонными крыльями...
Чего только не увидишь, если устал...
... Ангел... Одинокий, спокойный, добрый. Он один, он смотрит на нас, он слушает наши песни, внимательно, как и положено мудрому другу. Но дружбы не ведает его вечное сердце, как не ведает милости бурное время или мощный поток водопада. Не ведает зла и добра. Не ведает праведных слов. Обращенные к Богу и обращенные к лику святому Его, к Ангелу смерти. Долгую вечность он ходит по этой дороге, один. И люди, оставив земную обитель становятся спутниками его ненадолго, вселяя в душу печаль…
Но сегодня он рад. Сегодня он не протянет руку и не поведет нас по этой печальной дороге, имя которой Забвенье.
Сегодня только во славу его будут звучать молитвы. И золотистые крылья Ангел расправит и станет на время столбом из огня. В сиянии этом дивном явится он толпе. И кто-то увидит, как на алтарях взметнется волшебное пламя, больше и горячее, чем хилые искры свечей. И если в ангельском сердце пожар – будет пожар и в миру. Ибо сила воды и сила огня соединились под сенью крыльев Его. Навечно…
А сегодня просят люди любимого ангела им подарить снисхождение и, когда наступит момент неизбежный, быть к ним терпимее и показать дорогу к Вратам Небесным...
Люди надели картонные крылья, и Ангел смеется. И время от времени он наклоняется ниже и проводит пальцем небесным по головкам детей, и те улыбаются удивленно и смотрят прямо в глаза Доброму Ангелу…
Глава четвертая
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав