А. Привязанность

Итак, я буду говорить о самой обычной любви. Греки называли ее «сторге». Я назову привязанностью. В греческом словаре «сторге» определяется как привязанность, главным образом родителей к детям, но слово это означает и привязанность детей к родителям. Любовь между детьми и родителями – первоначальная, основная форма этой любви.

У нас привязанность выходит далеко за пределы семьи. Тепло и уютно бывает не только с детьми и не только с родителями. Такая любовь – самая неприхотливая. Мало на свете людей, к которым никто не привязан. Привязанность не требует сходства. Привязанность не знает различий пола, возраста, сословия. Она связывает молодого ученого и старую няню, живущих в совершенно разных мирах.

У привязанности тоже есть условия: предмет ее должен быть «своим» хорошо или давно знакомым. Вряд ли можно установить, когда мы привязались к кому-нибудь. Не случайно мы употребляем ласкательное слово «старина».

Я уже говорил, что привязанность смиренна. Она не превозносится. Привязанности мы нередко стыдимся. У привязанности – простое, неприметное лицо. И те, кто ее вызывает, часто просты и неприметны. Привязанность тиха, о ней и говорить неудобно. Она окутывает, пропитывает нашу жизнь.

Она сама – любовь, но часто она входит в другой вид любви, пропитывает его, окрашивает, создает для него среду. Что же до влюбленности, она может просуществовать без привязанности очень недолго. Зато как хороши и дружба и влюбленность, когда они дополняются глубокой сердечной привязанностью.

Не обязательно беседовать, не надо целоваться, ничего не надо, разве что чай поставить. Оценка не играет в привязанности большой роли. Друзей и возлюбленных мы выбираем за что-то, за красоту, за доброту, за ум, за честность. Но красота должна быть еще особая, «наша», и ум особый, в нашем вкусе. Потому друзья и влюбленные чувствуют, что созданы друг для друга. Привязанность соединяет не созданных друг для друга, непохожих людей. Сперва мы привязываемся к человеку просто потому, что он рядом. Потом мы замечаем, что в нем что-то есть. Это значит, что он нам нравится, хотя и не создан по нашему вкусу. Мы вышли за пределы своих мерил, начали ценить добро, как таковое, а не только нашу излюбленную его разновидность.

Поистине, любит людей тот, кто привяжется к каждодневным спутникам. Я знаю по опыту, как привязанность учит нас сперва замечать, потом – терпеть, потом – приветствовать и, наконец, ценить тех, кто оказался рядом.

Привязанность непритязательна, привязанность отходчива. Она долго терпит, милосердствует, никогда не перестает. Она открывает нам в других образ Божий, как открывает его смиренная святость.

Привязанность – как старый, но не грязный домашний халат, который мы не наденем при чужих. Есть выходное платье, есть домашнее. Есть светская учтивость, есть и домашняя. Чем официальней среда, тем больше закона, и меньше благодати. Привязанность не отменяет вежливости, она порождает вежливость истинную, тонкую, глубокую. «На людях» мы обойдемся ритуалом. Дома нужна реальность, символически в нем воплощенная. То, как человек ведет себя дома, показывает истинную цену его светских манер.

Привязанность в лучшем своем виде может считаться со светскими условностями, потому что она не захочет ранить, унизить или подчинить. Хотя вы можете подшучивать, разыгрывать. Вы все можете, если тон и время подходяще. Чем лучше и чище привязанность, тем точней она чувствует, когда ее слова не обидят.

Привязанность дарует радость тогда, и только тогда, когда ее испытывают «добрые люди». Но одной привязанности мало. Нужна справедливость, нужна милость. Словом, нужно быть справедливым, терпеливым, смиренным, кротким, жалеющим. Также в отношения может вступать любовь, которая выше любви-привязанности, но качественно похожая – каритас.

Клайв С. Льюис

Из эссе «Любовь»

Дата добавления: 2015-12-07