Явление Достоевского.

До премьеры месяца полтора. Труппа, занятая в «Братьях Карамазовых» ожидает приезда Игоря Леонидовича Волгина. Он прочтет лекцию о Достоевском и посетит репетиции. Не знаю, чья это была идея, пригласить Волгина, – постановщиков или театра. Если театра, – это великий прецедент: при постановке оперы, первоисточник которой великое явление литературы, театр приглашает мощного литературоведа с лекцией об этом явлении. Правда, известна и противоположная точка зрения. В одном из интервью ее высказал тот же Василий Бархатов: «И если кто-то из солистов не читал «Братьев Карамазовых», мне это даже на руку: они непосредственно воспринимают линию своего персонажа. Для меня важно, чтобы Катерина Ивановна не думала за Алешу Карамазова, а Алеша – за Катерину Ивановну». Мне эта точка зрения кажется диковатой, но я знаю и других режиссеров, ее исповедующих. Но, так или иначе, Игорь Волгин у нас, в Мариинском театре.

Федор Михайлович Достоевский	Игорь Волгин

Мы познакомились на репетиции. Дождавшись перерыва, я подсел к нему и представился. Первая его фраза, которую я услышал: «Мне ваше либретто очень понравилось.» Бог ты мой, Волгину очень понравилось мое либретто по роману Достоевского. Это прямо-таки орден. И следующая его фраза. «У вас там, когда идет спор между отцом и братьями – есть бог, нет бога – вставлена фраза из Булгакова «Что это у вас, чего не хватишься – ничего нет». Очень к месту». Это, знаете ли, тоже, по меньшей мере медаль. Немедленно присуждаю себе и то, и другое и с гордостью размещаю на груди.

Орден «За заслуги перед отечеством»	Медаль «За свободную Россию»

И еще одна фраза Волгина. Тут уже нужно награждать не меня, а композитора. «Первый раз слышу, как герои Достоевского поют. Это, оказывается, возможно».

После репетиции мы втроем пошли в то же кафе, где «праздновалось» наше первое свидание с постановщиками. И не мы с Сашей Смелковым, а Игорь Леонидович завел разговор, который был для нас столь важен.

- Вам нравится идеи режиссуры, касающиеся сцен с Великим Инквизитором?

- Нет, нам это совсем не нравится. Они с вами советовались?

- Советовались. Все, что они предлагали, я ни коем образом одобрить не мог. А последняя их идея вообще не имеет к Достевскому никакого отношения. Ни малейшего.

- Какая последняя идея, тюрьма?

- Нет, сейчас они задумали начинать оперу с расстрела инквизицией девушек-еретичек, одну из которых появившийся бог потом оживит.

…Придя в себя, мы попросили разрешение обнародовать в театре его взгляд на режиссерские экзекуции с Великим Инквизитором, и он, не колеблясь, разрешил нам это.

Н-да… Инквизиция расстреливает еретичек. Так будет начинаться опера по роману Достоевского. Либреттист разбушевался. Невежда – инквизиция никого не расстреливала. Сжигала или топила. Музыки на этот расстрел нет и в помине. Она в начале оперы совсем не о том – странный у нас нынче композитор. Именно так, а не иначе будет воспринимать все это публика. Режиссерские новации в постановках неизвестных произведений, как правило, воспринимаются публикой как авторский текст, а не режиссерский. Вот позорище-то на наши головы.

Нами начало оперы было задумано не только как экспозиция Великого Инквизитора, но и как начало надсмысловой его связи (его и явившегося бога, которого он намерен сжечь) с трагедией семьи Карамазовых, с любой вообще земной трагедией.

Вот синопсис начала оперы.

«Площадь средневекового города. Великий Инквизитор в сопровождении стражи медленно движется по площади. Останавливается, долго разглядывает зрительный зал. Движется дальше. Словно из будущего звучат голоса детского хора: «Вечер тихий, вечер летний…». Предвещая грядущий суд над Митей Карамазовым, мужские голоса многократно повторяют: «Обвиняетесь в убийстве… Обвиняетесь в убийстве отца вашего…»

Всё. Вся картина.

На сцене по замыслу авторов был один человек – Великий Инквизитор (стража не в счет). Теперь на сцене будет человек пятьдесят. Шесть еретичек, расстрельная команда, Великий Инквизитор, стража, монахи, толпа. Эта начинающая оперу картина, как и та, что была задумана авторами, будет длиться три минуты. Музыка ведь та же, другой у композитора никто и не просил.

Интересно, а где постановщики собираются расстрелять еретичек? Неужто в Скотопригоньевске? Что, вся инквизиция там живет вместе с еретичками и расстрельной командой. Или это Севилья? А как же «концепции из-за двери?» Неужто эта «святыня» поругана? Или еретички все же наши, отечественные? А толпа? Она что, русская толпа? Это ведь самое начало оперы, ни о каких идеях постановщиков публика еще не догадывается, никакие объяснения не предусмотрены – текст-то (и музыка) не менялись. Впечатление такое, что постановщики – люди творческие – промучили идею засунуть Великого Инквизитора в русский городок сначала на «самодеятельности», потом на «тюрьме», все это отбросили, мечутся в панике по Скотопригоньевску и, не видя выхода, – времени-то до премьеры все меньше и меньше – предлагают уже совершеннейшее «невесть что».

Беда. И не только потому, что расстрел еретичек – издевательство над романом Достоевского. В оперу впервые вползает «авторская режиссура». Музыка, ее эстетика, ее смысл об одном, – сцена о другом. Опера, стало быть, будет начинаться с «режоперы».

Суд да дело.

Мы расстались с Волгиным совершенно удрученные. Что делать – непонятно. Скандалить с постановщиками, убеждать их? Абсолютно бесполезно. Они ведь тоже на нервном пределе – надо же что-то предлагать, а у них кроме расстрела еретичек ничего нет. Бросаться в ноги к Гергиеву? Его нет в театре. Он концентрирует в Финляндии приедет дней через пять. В конце концов, мы решили…

Сон Алеши

Но сначала еще одна цитата из многократно предлагаемой здесь статьи «Право на бесчестье». Статья эта посвящена отношениям авторов и постановщиков в музыкальном театре. Там и примеры из «Братьев Карамазовых» есть. Цитату, к сожалению, краткой не назовешь. Вот она.

«Я хочу предложить текст некоего заявления от авторов, (или от одного из них) которое вполне может упасть на стол директора театра. И во время репетиций и после премьеры. Вот оно. В общем виде...

«Директору театра (фамилия),

от композитора (фамилия)

и драматурга (фамилия).

Авторы (название произведения), постановка которого осуществляется в руководимом Вами театре, вынуждены обратить ваше внимание на нарушение их авторских прав, закрепленных в законодательстве РФ, со стороны режиссера-постановщика (фамилия).

(Кратко – суть нарушений.)

Таким образом, режиссер-постановщик бесцеремонно нарушает Гражданский кодекс РФ, в частности статью № 1269 четвертой главы Кодекса «Право на неприкосновенность произведения и защита произведения от искажения», гласящую: «не допускается без согласия автора внесение в его произведение изменений, сокращений, дополнений».

Обращаем Ваше внимание, что, в случае постановки такого спектакля, как (название спектакля) по недавно созданному и никому не известному произведению, нарушение этой статьи закона становится особо безнравственным и опасным для деловой репутации авторов, так как все режиссерские искажения текста и смысла, все отступления от авторского замысла в глазах и публики, и критики будут выглядеть именно авторским текстом. Статья же 1269 гласит: «Извращение, искажение и иное изменение произведения, порочащее честь и достоинство или деловую репутацию автора, равно как и посягательство на такое действие, дают право автору требовать защиты его чести и достоинства или деловой репутации».

Мы просим вас предпринять соответствующие меры, которые защитят право авторов и пресекут нарушение режиссером-постановщиком законодательства РФ»

Ведет ли к суду такая просьба авторов к директору? Она, наоборот, спасает от суда. (Творческие вопросы судом не решить. Правда, деньжата – и не малые – за действия, порочащие деловую репутацию автора, получить с театра можно.) Как поведет себя директор, прочитавший сие послание? Директор не сможет встать во весь свой прекрасный рост и заявить: «А я на подведомственной мне территории разрешу нарушать закон!» Не сможет. Получив такую бумагу и придя в себя, он вызовет режиссера: «Смотри, что мне пишут. Театру авторские иски не нужны. Ступай-ка к авторам и договорись, на какие твои вольности они согласны». Это уже огромный прорыв! Постановщики «Братьев Карамазовых» ни разу не посоветовались с присутствующими рядом, в этих же коридорах и репетиционных залах авторами. Я за несколько дней до премьеры обратился к режиссеру: «Теперь, когда уже несколько дней осталось, давайте сядем, поговорим по-дружески». А мой внучок-постановщик отвечает деду: «"Все наши разговоры будут только после премьеры». Ну, кремень-паренек!»

Пляшущий хор мужиков и девок на постоялом дворе в Мокром	Пан Врублевский, Грушенька, Митя, пан Муссялевич и хозяин двора в Мокром

Мы написали Гергиеву письмо. Его содержание аналогично тому, которое вы только что прочли. В нашей приписке говорилось, что мы полагаемся на его решение, если можно без административных резкостей – хорошо, если нельзя – наше заявление, выглядящее как оф и циальное, возможно, окажется полезным.

Не желая, чтобы наши действия были тайной от постановщиков, мы решили познакомить их с содержанием письма. Дня за два до приезда Гергиева я в опустевшем репетиционном зале (репетиция только что кончилась) протянул копию нашего письма Бархатову и, оставив его читающим, спустился к выходу из театра.

Далее произошел прелюбопытный вполне трагифарсовый эпизод (упреков в определении жанра не приму). Ко мне подбежал разъяренный Марголин, – Бархатов, очевидно, успел по мобильному телефону сообщить ему суть письма. Он был взбешен и совершенно не владел собой. На меня обрушились потоки брани. Я, честно говоря, опешил, и, насколько я помню, не смог прервать блистательное красноречие Марголина ни единым словом. Жанр этой части нашей «беседы» был несомненно «траги-». Жанр «-фарса» начинался с последней двух слов последней фразы монолога Марголина: – «Я буду счастлив с тобой судиться, жидовская морда!» – сообщил он и быстро пошел прочь. Неспеша идущий к нам композитор услышал эту последнюю фразу (возможно только ее он и расслышал). Он решительным шагом направился вслед за Марголиным. Проходя мимо меня, он с упреком сказал: – «Это оскорбление, за него надо морду бить» и пошел это делать. Не хватало еще драки между авторами и постановщиками в здании Мариинского театра. Я догнал его и, удерживая за рукав, поведал сокровенное: «Марголин и я – лица одной и той же национальности». Композитор – лицо, замечу, совершенно другой национальности – остановился, оторопело посмотрел на меня и его гнев стал постепенно уступать место мыслям: «как это понимать» и «что бы это значило». А понимать это надо было как крайнюю степень возмущения, задыхающегося от гнева сценографа и желание в отместку немедленно отхлестать (как – не важно, но немедленно). И ничего другого это не означало. Так или иначе, но лицо моего обидчика набито не было. Маленькая, но победа.

Иван и Смердяков	Иван, Федор Павлович и Черт

Казалось бы, что это столкновение вполне можно было в мемуар не включать. Никого из нас оно не красит. Последствий оно не имело и ни на что не повлияло. Но именно в этом эпизоде прямо-таки вопиет яркая и очевидная поучительность, то есть то, ради чего и пишутся эти строки. Возникает вопрос. А что, собственно, так разозлило Марголина в содержании этого письма? Что там написано такого, чего бы он не знал и до встречи с «Карамазовыми»? С его самых первых творческих шагов ему прекрасно известен закон об охране авторских прав, он сам автор.

Причина этой свирепости сценографа, потерявшего над собой всякий контроль, прежде всего в идеологии «авторской режиссуры», «режоперы», которой он пропитан. Да, закон этот всем известен, но мы, постановщики давно привыкли, что в отношении смысла произведения это едва ли не пустая бумажка. За сбором авторских отчислений этот закон следит, и пусть себе на здоровье следит и дальше. Но в отношении разрушения замыслов, и идей авторов, в отношении вседозволенности режиссуры (тема «все дозволено» – одна из главных тем «Братьев Карамазовых») этот закон – не более, чем «моська» лающая на «слона», и то, в редчайших случаях. Убежден, что в творческой практике Марголина – здесь можно ставить почти любую другую фамилию постановщика – примеров, когда эти пигмеи (авторы) осмелились бы, ссылаясь на закон, – нет, но каковы наглецы!! – тявкать на нас, постановщиков, не сыщешь. Всё остальное доделали характер и воспитание. Другой «режоперник», возможно бы действовал с меньшей раскованностью. Однако, поблагодарим этот трагифарс за то, что поучительность моего мемуара насытилась новыми красками.

Из Финляндии вернулся Гергиев. Встал за пульт. Репетиции «Братьев Карамазовых» продолжились. Ни слова о письме он нам не сказал. Мы с композитором его об этом не спрашивали. Если сочтет нужным вмешаться – мы об этом узнаем и без ненужных вопросов.

До премьеры оставалось около месяца.

9. Пресса. Нет скандала – нет искусства.

Интерес к премьере Мариинского театра был огромным. Десятки информаций в прессе и интернете до премьеры, сотни – после.

Поначалу, пока премьера еще не состоялась мы с композитором читая газетные информации, радовались неравнодушию прессы к Достоевскому в опере, а заодно и к нам, грешным.

И вдруг - до премьеры еще недели три,– коротенькая газетная заметочка.

«Мариинский театр нам покажет «Братьев Карамазовых", оперу, музыку к которой написал традиционно мыслящий композитор Смелков, либретто – благопристойный Димитрин, в отличие от Десятникова и скандального Сорокина. Единственное, что греет среди этого елея, – это борзый, резвый, раскрученный режиссер Бархатов...»

Н-да… Журналисты в поте лица зарабатывают свой хлеб. И сеет разумное, доброе. И вечное. Премьеры ещё нет, но все мы должны взять в толк, что оперный спектакль чего-то стоит, если в нем наличествует нечто экспериментально-скандальное. Нет скандала – нет и искусства.

Прошло еще дней пять. И снова прелюбопытное высказывание, на этот раз в Интернете. Развлекательный журнал «TaimOut» Москва» демонстрируя нешуточную глубину понимания театрального процесса, развлекает читателе следующей сентенцией.

«Один из компонентов успеха — раскрученная фигура молодого режиссера Бархатова… Поле для режиссерской фантазии в этой «многоярусной» истории Достоевского бескрайнее: в какую сторону ни пойди, сюжетные кривые куда-нибудь выведут. Можно про отцов и детей, а можно и про загадочную русскую душу. Персонажей в романе много, что в русской опере всегда ценили… У Василия Бархатова есть абсолютное право «первой ночи»: до него никаких постановочных традиций этой оперы не существовало – как поставит, так и будет. Никто ни в чем не упрекнет…»

Чистая правда, сюжетные кривые куда-нибудь выведут. Наших развлекателей они уже вывели. Понеслось, – московская залипуха ворвалась в Петербург!

А между тем в Петербурге есть залипушные любители сюжетных кривых не хуже, чем в Москве. Я авторство своих оппонентов давно уже не раскрываю, чтоб их не рекламировать. Я называю их как-нибудь так, чтобы их узнавали только те, кто живет в мире оперы и журналистики. Автор этого высказывания уже получил в моих рассуждениях об опере свою кличку: Димуля Ре.

 

Черт, Иван и Смердяков

Монолог Димули Ре опубликован в главной деловой газете страны за 5 дней до премьеры. Вот фрагменты его опуса с моими комментариями.

«…сегодняшняя Ма­риинка отброшена от прогрессивного оперного чело­вечества минимум лет на сто. Теперь вот написа­лась случайная опера… Выбор автора музыки «Братьев Карамазовых» еще как-то можно объяснить: мариинский худрук дружит с композитором Александром Смелковым со студенческой скамьи, (Бессовестное стремление унизит ь и композитора, и дирижера. Дружба со студенческой скамьи не порок, а достоинство, причем вне этой дружбы Смелков автор пяти опер. Все они поставлены, две из них дважды. – Ю.Д.) Либреттиста и вовсе выбирать не прихо­дилось – в культурной столице подобными вещами занимается только опереточных дел мастер Юрий Димитрин. (Бесстыдное мошенничество. Во-первых, не «только». А во-вторых, на сцене, к примеру, Санктъ-Петербургъ Оперы за его историю шло одиннадцать оперных спектаклей с либретто Димитрина, чего автор опуса – петербуржец - не знать не мог. – Ю.Д.) Ждать откровений ни от одного, ни от другого создателя не следует, поскольку первый имеет реноме ярого противника музыкального авангарда и творит в протухшей эстетике совдеповского «нового мелодизм а», а главное достижение второго — текст к рок-опере «Орфей и Эвридика»… (Циничное пустословие сноба. Авангардом музыка не исчерпывается, рок-опера «Орфей и Эвридик а» не сходит со сцены уже тридцать девятый год. – Ю.Д.) Вероятнее всего не произойдет и театрального прорыва. Смелков с Димитриным… буквально парализуют постановочный процесс, требуя соблюдать свои ремарки. Такие, например: Иисус Христос воскрешает мертвую девочку, лежащую в белом гробике… (Димуля снова смошенничал. Такой ремарки в либретто нет. Есть другая, полностью соответствующая роману: «К собору движется похоронная процессия. Пришедший останавливается на паперти возле белого гробика, где лежит вся в цветах мертвая девочка. Пришедший простирает руку над телом ребенка». Никакого упоминания о ремарках в наших спорах с постановщиками не было ни разу». – Ю.Д.). … Их бесчеловечную мессу теснит условно русский «наш» материал. На сцену выносят не только историю семьи Карамазовых, но и сочиненную братом Иваном «Легенду о Великом Инквизиторе»... (Это что, тоже порок? Или это развязная болтовня, нечистоплотное пустословие привыкшего к безнаказанности рецензента? – Ю.Д.) … Можно держать оперу за светскую мессу и вообще за что-то неземное, но она прежде всего живая. Уж если подохла, то и будет разлагаться».

Вот такой объявился опус нагловатого, разухабистого журналюги, не знающего ни одной ноты и ни одного слова оперы, которую он накануне премьеры старается опорочить. В какой-то степени это напоминает известный эпизод в истории музыкальной России начала XX века, когда рецензент Сабанеев напечатал разгромную рецензию на премьеру «Скифской сюиты» Прокофьева, не зная, что премьеры не состоялось, она была отложена. В то время оскандалившегося рецензента выгнали из редакции газеты, где он печатался. Был ли в наше время откуда-нибудь выгнан Димуля мне не известно.

Гергиеву этот димулин опус показали, - может быть, он сочтет нужным ответить на фразы, затрагивающие честь театра... Прочитав первые три абзаца, он отложил газету: «Нет времени это читать. Сделаем хороший спектакль, это и будет нашим ответом». И пошел репетировать.

Дата добавления: 2015-12-07