Капитализм может работать должным образом, только если об­ременение частных лиц и бизнеса налогами и государственным регулированием незначительно.

Левые — даже постсоциалистические левые — принимают этот тезис не полностью: они не видят в налогообложении и регули­ровании ограничения свободы.

Консерваторы во всем мире должны бороться за то, чтобы сокра­щение расходов, понижение налогов и ограничение регулирова­ния стали главнейшими принципами — это необходимо также и с политической точки зрения.

Даже ограниченный отход от истинного пути — пути капитализ­ма, основанного на свободном предпринимательстве, — имеет от­рицательные последствия, которые будут только усугубляться, пока побеждают левоцентристские партии и их программы.

МОРАЛЬНАЯ ОСНОВА И ЕЕ КРИТИКИ

Меня всегда поражало, с какой ловкостью левые — как старые, так и новые, — ухитряются напускать на себя вид непревзойденного и совер­шенно невыносимого морального превосходства. Ладно бы социалис­ты просто периодически объявляли, что более компетентны в управ­лении государственными делами — мы как раз переживаем один из таких периодов, — так они еще каждый раз претендуют на более высо­кие моральные стандарты по сравнению с консерваторами. Это ясно проявляется в тех критических высказываниях, которые они отпуска­ют в адрес капитализма.

Первое обвинение против капитализма я на самом деле уже упоми­нала, когда касалась взглядов и представлений Адама Смита. Суть его в том, что капитализм — это зло, поскольку в основе его лежит свое­корыстие, или эгоизм. Как показывает Смит, стремление к собствен­ной выгоде — единственная реальная основа функционирования ры-

ночной экономики, или того, что Хайек называет «расширенным по­рядком». Эту мысль можно продолжить.

Накопление богатства — процесс сам по себе морально нейтраль­ный. Правда, как утверждается в христианском вероучении, богатство несет с собой соблазны. Так это же самое делает и бедность. В любом случае вряд ли беспокойство за совесть богатых является причиной критики обогащения при капитализме. Как мы распоряжаемся этим богатством — вот что должно волновать и критиков, и нас, — во бла­го или во зло. Джон Уэсли сказал: «Не приписывайте деньгам людские пороки». А я бы к «деньгам» добавила еще: «и капитализму».

Тем не менее больше всего критиков раздражает сам процесс накоп­ления денег, а не то, на какие цели мы их пускаем. Этот процесс, на их взгляд, принципиально несправедлив на двух уровнях. Прежде всего, они усматривают несправедливость в том, что не все находятся в равных стар-говых условиях. Ну, а вторая несправедливость видится в том, что неко-горые на финише получают больше, чем им нужно, а другие — меньше. Подобный взгляд несет в себе ошибку, на которую консерваторы, к сожа­лению, в силу своей тактичности (или слабости) зачастую не считают нуж­ным указывать. Суть ее состоит в отождествлении понятий «справедли­вый» и «равный» как в рассуждениях о равенстве возможностей (первый:лучай), так и в рассуждениях о равенстве результатов (второй случай).

Чтобы понять, в чем заключается ложность этого уравнения, нужно лишь немного подумать. При всем уважении к авторам американской декларации независимости не могу согласиться с тем, что все мужчины (и женщины) созданы равными, хотя бы с точки зрения их характеров,:пособностей и одаренности*. Даже если бы они были таковыми, семей­ная и культурная среда, не говоря уже о случайных факторах, очень бы-:тро изменила бы ситуацию. Согласитесь, по характеру и воспитанию мы зсе разные. Если это несправедливо, тогда справедливости нет и в самой юизни. Хотя это и говорят (обычно облекая мысль в форму жалобы:

жизнь несправедлива»), реально фраза ничего не значит. Когда кто-то:казал Вольтеру, что «жизнь тяжела», тот спросил: «По сравнению с чем?»

Это не значит, что государство не должно делать ничего для устра­нения неблагоприятных факторов, от которых страдают определенные группы людей и отдельные граждане. Так и должно быть в развитой

стране, которая может позволить себе такую роскошь, как хорошее ба­зовое образование и медицинское обслуживание для всех независимо от платежеспособности. Я поддерживаю также программы, помогаю­щие людям составить начальный капитал и обзавестись некоторой соб­ственностью. Именно эти цели находились в центре программы, осу­ществлявшейся консервативным правительством Великобритании в 80-х и 90-х годах. Но программы и политику следует формировать так, чтобы они не деформировали рынок и не разрушали стимулы.

Там, где это возможно, деятельность правительства в сфере социаль­ного обеспечения должна оставлять индивидууму максимальный выбор:

например, лучше использовать образовательные ваучеры или кредиты, а не централизованное финансирование; снижение налоговых ставок, а не всеобъемлющие субсидии. Тот же самый принцип следует соблюдать, принимая меры по обеспечению расовой и культурной гармонии в об­ществе. Дискриминация людей по цвету кожи, расе, полу или убежде­ниям — моральное зло; она, кроме того, вносит нестабильность, да к тому же противоречит экономическим интересам государства в целом. Одна­ко использование системы квот при назначении или продвижении по службе людей из определенных слоев есть не что иное, как недопусти­мое покушение на свободу, даже если и делается из лучших побуждений. Это не помогает и тем, кого система должна поддерживать. Представи­тели целевых групп могут страдать от опеки; их профессиональная ре­путация при назначении на должности, которые они заняли бы и без того в силу собственных заслуг, принижается, поскольку в них видят приви­легированных; на них могут обижаться, к ним могут плохо относиться*.

На самом деле нам нужно очень четко представлять свои цели. Су­ществует много доводов в поддержку попыток улучшить положение неимущих. Но это не имеет ничего общего с попыткой создать рай на земле. Правительства должны крайне осторожно подходить к увязы­ванию социальной политики с тем, что обычно называют «социальная справедливость». Как однажды заметил Хайек, «[социальный] — сколь­зкое прилагательное, [которое] имеет свойство лишать смысла опре­деляемые им существительные»**.

«Социальная справедливость» может завести свободное общество в еще более мутные воды, если под ней понимать не только равные воз­можности, но и равные результаты. Неравенство — неизбежная цена свободы. Если людям дают возможность самим принимать решения, то один поступает более расчетливо и творчески, чем другой. Помимо про­чего, некоторым еще и везет. В любом случае в природе не существует утвержденного набора критериев, позволяющих распределять богатство и прочие выгоды по заслугам. Впрочем, если бы он и существовал, пра­вительство или какой-либо иной орган не в состоянии получить всей необходимой для принятия решения информации. Наконец, поскольку в правительстве тоже работают грешные люди, а о политиках в этом смысле даже и говорить не стоит, налицо все возможности для разных сделок, использования влияния и старомодной коррупции.

Все эти недостатки очень ярко проявлялись в странах с коммунис­тическим режимом. Об этом написано столько книг, что, я думаю, они могли бы заполнить целый зал библиотеки Британского музея. При этом забывают одно: те же недостатки в той или иной мере присущи всем социалистическим системам, какими бы мягкими они ни были. Правительство, в число целей которого попадает достижение равенства (не путайте с равенством перед законом), становится опасным для сво­боды*.

Именно поэтому те, кто ставит свободу превыше всех прочих по­литических целей, как это делаю я, стремятся к справедливости без вся­ких прилагательных и полагаются на законы, а не на методы социаль­ной инженерии. Пока все мужчины и женщины действительно равны перед законом, пока закон эффективно исполняется и честно отстаи­вается в суде, у них, независимо от того, каким богатством они облада­ют, нет оснований жаловаться на «несправедливость» отношения. Они сами определяют, как им распорядиться своей жизнью и собственнос­тью. Они несут полную ответственность за успехи и неудачи, а в жиз­ни любого человека предостаточно и того, и другого. Действующее же правительство, если оно действительно предано свободе, избегает вве­дения перераспределительного налогообложения и прочего вмешатель­ства, направленного на социальное планирование, поскольку знает, что

это, несмотря на сопутствующую болтовню насчет социальной спра ведливости, принципиально несправедливо.

Ничуть не меньше, чем от политиков, капитализму традиционш достается от священнослужителей, которые клеймят его за чрезмернув суровость и несправедливость и призывают к противодействию. У ни:

на это есть полное право — точно так же, как у меня есть право не со глашаться. Вместе с тем мне очень хочется, чтобы они в полной мер* представляли последствия того, к чему призывают.

Поскольку я не католичка, то без смущения могу сказать, что ны нешний папа Римский в этом отношении (как и во многих других мудрее некоторых своих предшественников*. Его взгляды имеют глу бокий смысл для людей всех верований, да и для неверующих. Возмож но, своими экономическими и философскими пристрастиями он обя зан реалиям социализма, которые он своими глазами видел в родной Польше. По крайней мере, на мой взгляд, об этом свидетельствует великая энциклика Сепtеsimus Аппus папы Иоанна Павла II. Размышляя о падении коммунизма и несостоятельности социализма, папа спраши вает:

Можно ли утверждать, что после крушения коммунизма именно капи­тализм стал победившей социальной системой и что именно капитализм должен быть целью стран, пытающихся перестроить свои экономику и общество? Действительно ли это та самая модель, которую нужно пред­лагать странам третьего мира, которые ищут путь к реальному экономи­ческому и общественному прогрессу? Совершенно ясно, что ответ не может быть простым. Если под капитализмом понимается экономичес­кая система, признающая основополагающую и позитивную роль биз­неса, рынка, частной собственности и вытекающей из этого ответствен­ности за средства производства, а также свободное творчество людей в экономической сфере, тогда ответ определенно будет положительным, хотя лучше было бы говорить о бизнес-экономике, рыночной или про­сто свободной экономике. Но если капитализм воспринимается как сис­тема, где свобода в экономической сфере не ограничена жесткими пра­вовыми рамками, которые ставят ее на службу свободе в целом и превра-

щают ее в конкретную грань этой свободы, имеющей этическую и рели­гиозную сущность, то ответ будет определенно отрицательным*.

Не буду зачислять Иоанна Павла II в ряды безоговорочных сторон­ников свободного рынка — он таковым не является. Но я полностью разделяю его взгляд. На самом деле я не знаю ни одного проповедника капитализма, который бы считал, что он не должен идти в паре с тор­жеством закона. Что касается меня, то я полагаю, что свобода (и жизнь) не ограничивается экономикой. Лично я не считаю, что капитализм, просто из-за того, что он отражает порочную человеческую природу, не может породить добропорядочное общество и цельную культуру. Эвинг Кристол четко выразил эту мысль еще двадцать лет назад, когда написал: «Враг либерального капитализма сегодня не столько социа­лизм, сколько нигилизм. К сожалению, либеральный капитализм вос­принимает нигилизм не как врага, а как еще один великолепный биз­нес-шанс»**.

Дальнейшее развитие этой темы выходит за рамки не только дан­ной главы, но книги в целом.

Тому, кто считает, что прочная моральная база капитализма, осно­ванного на свободном предпринимательстве, существует, следует так и говорить об этом, опираясь на моральные доводы, а не только на ути­литарные.

Мы должны:

• всеми способами подчеркивать, что деньги морально нейтраль­ны: значение имеет лишь то, как они используются;

• проводить четкое различие между равенством перед законом, что является неотъемлемой частью свободы, и другими видами ра­венства, которые, как правило, ограничивают свободу;

• формировать программы групповой и индивидуальной помо­щи неимущим так, чтобы они не деформировали рынки и не уничтожали стимулы; предпочтительным следует считать рас­ширение возможности выбора и приобретения собственности;

• принципиально отвергать понятие «социальной» справедливо­сти, которая уничтожает справедливость подлинную;

Дата добавления: 2015-12-07