|
Читайте также: |
Следует отметить, что футуризм как художественное течение возник отнюдь не на пустом месте. Литературовед И. Смирнов посвятил отдельный раздел своей монографии «Художественный смысл и эволюция поэтических систем» (М., 1977) сопоставлению футуризма и барокко. Эта близость действительно бросается в глаза. Такие «родовые» признаки барокко, как экзальтированность, аффектация, фанфаронада, перегруженность формальными элементами, гротеск, аллегоричность и эмблематизм, пристрастие к самодовлеющим деталям, антитезам, вычурным сравнениям, метафорам и гиперболам являются и стилевыми особенностями футуризма. В то же время стремление к чувственному и интеллектуальному напряжению, неожиданному, поражающему воображение сочетанию образов и картин, к деформации действительности сближают футуризм с экспрессионизмом.
Футуризм ввел в поэзию новый тип лирического героя, выражающего не индивидуальную, а массовую психологию. Особенно плодотворна оказалась его установка на «слышимое» слово, на текст не читаемый, а произносимый. Она найдет свое продолжение и развитие в жанре современной авторской песни. В целом же традиции футуризма оказались для русской поэзии малопродуктивными.
Но и это течение не было однородным, не столько по его формальному разделению, сколько по направленности нравственно-эстетических исканий его представителей. Гуманистическая устремленность В. Хлебникова, социальная острота произведений В. Маяковского, крестьянский демократизм В. Каменского практически не имели ничего общего с вульгарным антиэстетизмом Д. Бурлюка, «заумностью» языка А. Крученых и пустым словесным экспериментаторством В. Шершеневича. Некоторые из входивших в это течение поэтов вырывались за рамки надуманных «манифестов» и «платформ» и создавали подлинно художественные произведения.
Яркий пример тому — творчество В. Маяковского (1893—1930). Подобно своим собратьям, поэт не избежал антиэстетизма, экстравагантной бравады, ставивших своей целью скандализировать публику. Толпа у него — «стоглавая вошь», «река — сладострастье, растекшееся в слюни». Но подобные пассажи — не правило, а исключения в ранней поэзии Маяковского. В основе своей его творчество 1910-х годов исполнено гуманиша, сострадания и любви к людям и всему живому, ненависти и сарказма по отношению к тем, кто унижает личность. Многие его стихотворения этих лет ярки, свежи, оригинальны: «А вы могли бы?», «Лиличка!», «Владимир Маяковский», «Хорошее отношение к лошадям», цикл «Гимнов», поэмы «Облако в штанах», «Война и мир», «Флейта — позвоночник» и др.
Маяковский вошел, а точнее, ворвался в поэзию бурно, дразня ухо читателя непривычным сочетанием слов, поэтом сложных и смелых метафор, уподоблений, ассоциаций, которые сразу приоткрыли нам яркую оригинальность этого поэта, его планетарную взволнованность, способность видеть мир в его неповторимом многообразии. Его острый взгляд замечает, как «лысый фонарь// Сладострастно снимает//С улицы черный чулок», как «в ушах оглохших пароходов//Горели серьги якорей». Он приглашает читателя к неизведанному, к вечному поиску, будит его интеллект, эмоции, душевные и физические силы: «Эй, Человек, землю саму зови на вальс!».
Маяковский видел в человеке высшую силу, способную перестроить мир по законам справедливости и красоты, страстно полемизируя с теми, для кого человек слеп и беспомощен..Если Архимед искал «точку опоры; чтобы перевернуть землю, то Маяковский уверен, что такой опорой является человек.
Образ лирического героя уже в ранних произведениях Маяковского не остается неизменным. Его сознание эволюционирует от одиночества к постижению «всех болей мира».
Я одинок, как последний глаз
У идущего к слепым человека! —
сказано в стихотворении «Несколько слов обо мне самом» (Трагедия «Я»). В трагедии «Владимир Маяковский» и в последующих стихотворениях лирический герой уже конденсирует страдания многих людей и устремлен к миру со всеми его скорбями, обидами и житейскими неурядицами:
Я — где боль, везде:
На каждой капле слезовой течи
Распял себя на кресте.
Как и многие поэты серебряного века, В. Маяковский проявлял интерес к различным философским теориям и течениям. Его, в частности, привлекала идея крупнейшего русского мыслителя конца XIX столетия Н. Ф. Федорова о воскрешении всех когда-то живших на Земле людей и расселении их в Космосе. Эта утопическая идея, оказавшаяся близкой и «космическому гению» России К. Э. Циолковскому, была воплощена Маяковским в поэме «Война и мир» (1915—1916), где изображена картина того, как «встают из могильных курганов,//мясом обрастают хороненные кости».
Поэт утверждает, что именно воскрешение всех умерших, знаменующее полную и окончательную победу над смертью, станет настоящим покорением времени: «В старушечье лицо твое//смеемся,//время!//Здоровые и целые вернемся в семьи!» Только тогда, в результате этой победы над «последним врагом» — смертью,— и может по-настоящему «семью тысячами цветов... из тысячи разных радуг» засиять Земля: «День раскрылся такой,//что сказки Андерсена//щенками ползали у него в ногах».
В центре этого преображенного мира встает Человек, а каждая страна дает ему все лучшее, что она имеет, чтобы довести каждого живущего и воскрешенного до гармонического совершенства: Греция — прекрасное тело, Италия — «негу темных ночей», Африка — солнечность, Германия — интеллект, Америка — «мощь машин», Франция — чувственность («губ принесла алость»). Россия же, по Маяковскому, приносит человечеству самый драгоценный дар — сердечность, духовность: «Россия//сердце свое//раскрьща в пламенном гимне!»
В финале поэмы звучит осанна новой жизни, преображенным тварям, укрощенным стихиям («моря,//мур-лыча//легли у ног»), полному избавлению от зла посредством любви («Земля, откуда любовь такая нам?»), а главное — новому, свободному, одухотворенному и могущественному Человеку, центру этого бессмертного, ликующего мира.
В ранней поэзии Маяковского немало ненависти к тем, кто унижает человека. И все-таки нравственная доминанта его произведений — это любовь. В стихотворениях и поэмах «Лиличка!», «Хорошее отношение к лошадям», «Человек», «Облако в штанах» он говорит и о трагизме любви в этом мире, и в то же время о ее спасительной силе.
Погибнет все.
Сойдет на нет
И тот,
кто жизнью движет,
последний луч
над тьмой планет
из солнц последних выжжет.
И только
боль моя
острей —
стою,
огнем обвит,
на несгорающем костре
немыслимой любви,—
пишет он в поэме «Человек» (1916).
В литературе о Маяковском отмечается его близость к экспрессионизму. Действительно, некоторыми сторонами раннего творчества поэт родственен экспрессионизму как мировому художественному явлению. С экспрессионистами его сближали гуманистический протест в защиту человека, выступления против стандартизации человеческой личности. Их роднила яркая, кричащая тональность произведений, тяга к гиперболизму и условной обобщенности человеческих образов («человек без уха», «человек без глаза и ноги» в трагедии «Владимир Маяковский»), деформация жизненных явлений и усложненная мета-форизация душевных движений.
Преодолевая груз футуристических увлечений, сразу же вступивших в противоречие с тяготением к социально-нравственному восприятию мира и человека, Маяковский быстро шел к овладению романтическими и реалистическими приемами творчества.
С позиции любви и надежды Маяковский принял Октябрьскую революцию. Поэт иллюзорно связывал с нею перспективы на подлинное социальное и духовное раскрепощение личности, на возвышение человека и, что не менее важно, на создание нового искусства. Не случайно из-под его пера вырываются проникновенные строки: «Дать бы революции такие ж названия//Как любимым в первый день дают». Маяковский свято верил в осуществление самых светлых идеалов, о которых мечтали лучшие умы человечества. Эта вера приобретала у него романтический характер. В романтическом ожидании будущего и уверенности в его непременном осуществлении, в страстном желании, чтобы оно стало явью, и состоит особенность Маяковского-поэта, цельность его натуры. Поэтому не случайно, например, в стихотворении 1923 года «Рабочим Курска, добывшим первую руду», рудокоп, «пришедший в землю врыться», изображается им как «сегодняшний рыцарь». Вера в будущее, вера в человека (вспомним его «Рассказ о Кузнецкострое и людях Кузнецка», поэму «Хорошо!» и многие другие стихотворения), пронизывает произведения Маяковского, сообщая им не только житейски достоверную, но и философскую глубину. Таково, например, стихотворение «Товарищу Нетте, пароходу и человеку». Оно — о конкретном, реально существовавшем человеке, до конца исполнившем свой долг, и в то же время — о смысле жизни, о проблеме бессмертия.
Поэтически апеллируя к будущему, призывая собратьев по перу с высокой степенью творческой ответственности и подвижнического труда («поэзия — та же добыча радия») «тащить понятое время», Маяковский страстно ненавидел все то, что мешало человеку стать лучше, что тормозило движение вперед. И тогда из-под его пера и в дореволюционное, и в советское время появлялись исполненные острого сарказма сатирические произведения «О дряни», «Прозаседавшиеся», «Взяточник», «Баня» и многие другие, которым суждена долгая жизнь, ибо в них с большой степенью художественного мастерства обличаются «вечные» человеческие пороки.
Маяковский считал, что Октябрьская революция — лишь определенный этап на пути создания подлинно нового общества. Важнейшим фактором преобразования мира и человека должна стать, по мысли поэта, революция не социальная, а духовная. В незавершенной поэме «IV Интернационал» он писал:
Взрывами мысли головы содрогая.
Артиллерией сердец ухая,
встает из времен
революция другая —
третья революция
духа.
Вместе с тем Маяковский никогда не был бездумным певцом «социалистического рая. В одном из его первых послереволюционных стихотворений «Ода революции» есть такие строки:
Как обернешься еще, двуликая?
Стройной постройкой, грудой развалин?
Поэта всю жизнь тревожил этот вопрос. Он страстно хотел, чтобы революция обернулась для России «стройной постройкой». В этом — пафос большинства его произведений. Однако к началу 30-х годов, особенно с года «великого перелома» хребта русскому крестьянству, Маяковскому становилось все яснее, что «двуликая» превращается в «груду развалин». Одну из причин самоубийства поэта надо искать именно здесь.
Не все в творческом наследии В. Марковского выдержало проверку временем. Но лучшему из того, что им создано, принадлежит достойное место в поэтической летописи XX века.
В пестрой и шумной компании русских футуристов едва ли не самая сложная и загадочная фигура —
Велимир (Виктор Владимирович) Хлебников (1885—1922). Его опыты в области стиха, языковое творчество, упорное стремление обновить слово, вывести из него целые ряды родственных значений и звучаний оказали позитивное воздействие на развитие отечественного стихосложения.
Хлебников принципиально называл себя не футуристом, а «будетлянином». Этим термином, с его подчеркнуто славянским обликом, он как бы давал понять, что художественное новаторство должно опираться не на отрицание, а, напротив, на творческое развитие национальных традиций, на возрождение древнейших истоков русской культуры.
Поэт-«заумник», постоянно нарушавший в своих про-. изведениях привычные логические и словесные связи, тяготевший к созданию разветвленной цепи неологизмов (например, в стихотворении «Любхо» он образовал от основы глагола «любить» 400 новых слов), В. Хлебников был в то же время и поэтом-мыслителем, для которого свойственны напряженные раздумья о судьбах человека и вселенной. Он мечтал о восстановлении утрачиваемой гармонии человека с природой, призывал учиться высшей мудрости у зверей, птиц и растений. В поэме в Прозе «Зверинец» (1900) он полемически утверждает, что «взгляд зверя больше значит,//Чем горы прочтенных книг».
Хлебникова тревожила нарастающая власть техники над человеком, превращающимся в раба технического прогресса. В фантастической поэме «Журавль» (1909) он повествует о том, как происходит «восстание вещей» и над людьми берет власть чудовищный журавль, возникший из огромного подъемного крана. К нему слетаются дома, фабричные трубы, чугунные решетки, мертвецы с кладбищ, и «жизнь уступила власть союзу трупа и вещи». С близким кругом мыслей мы сталкиваемся и в поэмах «Змей поезда (1910) и «Бунт жаб» (1914). В первой из них жертвой поезда-змеи оказываются пожираемые им люди, а во второй — гибнущие под колесами локомотива жабы и лягушки. Техника выступает в этих произведениях в роли губительной силы, враждебной всему живому.
Не избегая в своем творчестве современных тем и
проблем, Хлебников одновременно пристально обращался к
прошлому. Современность для него — лишь отрезок в
нескончаемом потоке времени, которое в своем движении
устремлено и в будущее, и в прошлое. Прием «сдвига»
во времени лежит в основе целого ряда фантастических произведений поэта. В поэме «Внучка Малуши» (1908), например, внучка киевского князя Владимира встречается с петербургскими курсистками, а в поэме «Шаман л Венера» римская Венера попадает по воле автора в жилище сибирского, шамана. Противопоставляя современной ему бездуховной действительности культуру прошлого, Хлебников поэтизирует людей, которые и в современных условиях сохраняют свою «естественность», первобытную чистоту и красоту чувств («Охотник Уса-Гали»),
Как страшное преступление против человечности Хлебников воспринял первую мировую войну. В его поэмах «Война в мышеловке» и «Невольничий берег» скорбь о жертвах войны сочетается с ненавистью к тем, кто на ней наживается.
В стихотворениях «Война-смерть», «Где волк воскликнул кровью...», «Девы и юноши, вспомните...» и других поэт пишет о том, что война повсеместно сеет горе и смерть, что обесценивается самое дорогое — человеческая жизнь. («Правда, что юноши стали дешевле?//Дешевле земли, бочки воды и телеги углей?»). Подчеркивая бесчеловечность мировой бойни, он создает гротескный образ «войны-Великанши», которая «волосы чешет свои об трупья».
Поэт-гуманист обращается в своих произведениях к совести и сознанию людей всей планеты, призывая их одуматься и прекратить братоубийственное кровопролитие.
' В последние годы жизни поэзия В. Хлебникова обогащается новыми красками, становится емкой и многогранной, пронизана стремлением ее создателя понять смысл происходящих в стране событий:
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая.
Беседуем с небом на ты.
(«Свобода iwMioimn наг»)
Этот творческий взлет был 28 июня 1922 года прерван безвременной смертью поэта.
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 98 | Нарушение авторских прав