My Heart Will Go On

Прохладный осенний ветер достигает водной глади, заставляя неподвижную до этого воду двигаться за ним лёгкими волнами. Листья кружатся в нескончаемом воздушном потоке, словно в дивном танце, последнем для них танце, а затем, точно невесомые хрупкие кораблики, плавно опускаются на водную поверхность, образуя причудливые узоры разных оттенков: шафрановые, тёмно-грушевые, тёмно-оранжевые, тёмно-рыжие, коричневато-жёлтые, - все они кажутся необычайно прекрасными на фоне прозрачной голубизны озера.

Ещё один год подходит к концу, и эти изменения в природе тому безоговорочное подтверждение. Темноволосая женщина, сидящая на берегу озера, с грустью подмечает сей факт. Ещё один никому не нужный год.

Для неё осень стала временем грусти. Осень – время потерь. Лес теряет все свои яркие краски, становясь грязно-тусклым, ветер утрачивает свои теплые нотки, превращаясь в пронизывающий до костей холод, птицы, активно селящиеся в здешних местах, взмахивают своими гибкими бесшумными крыльями, тихо опустошая изрядно облетевшие лиственные деревья в надежде найти более тёплое место для проживания.

И только она останется здесь при любых обстоятельствах, ведь её сердце вот уже почти полвека связано толстой неразрывной нитью с этими местами. Эти злополучные кусочки земли заставляют её упрямый мозг поддаваться самому чувствительному органу человека - сердцу, выдавая новую порцию воспоминаний.

Каждое воспоминание, как очередной пазл её памяти, уникально, но в единую картину их объединяет одно – все они связаны с ним. С тем, кому она навсегда отдала ключ от своего сердца. С тем, кого она любила без памяти. С тем, кому готова была отдавать свою жизнь, кажется, сотни раз. С тем, кто сейчас, как и много лет назад, заставляет её сердце биться… Биться от безысходности и бессилия. От воспоминаний о нём.

Кажется, что каждый уголок в этом мире пропитан его запахом, корицей и пряностями, каждая капелька росы, отражающая безоблачное небо, словно открывает его взор с небес, каждое растение знает его искренний необыкновенный смех, а каждый зверёк, обитающий в этом лесу, помнит тембр его бархатистого голоса.

Лес для него был местом открытий, местом вдохновения, местом умиротворения и спокойствия. Однажды он признался ей, что полюбил эти места так же, как она. Полюбил навсегда. Он и любил до самого конца…

Женщина неторопливо поднимается с уже прохладной, слегка сыроватой из-за недавнего дождя пожелтевшей травы, и направляется к тому месту, куда зовёт её сердце. Туда, где оно вновь оживает. К нему.

На небольшом земельном возвышении стоит светло-серая плита. На ней большими буквами выгравировано его имя. Ниже яркой краской прописаны даты, даты его жизни.

Двадцать пять лет. Для многих это время рассвета, время начала настоящей, поистине взрослой жизни, для других это небольшой рубеж, который многие, даже не заметив, с лёгкостью переступают. Но, видимо, он где-то споткнулся и уже не смог подняться, чтобы ступить во вторую четверть своей жизни.

Одинокая слеза скатывается по постаревшей, слегка морщинистой коже женщины. Серые глаза в который раз с нескрываемым ужасом всматриваются в эти надписи. Каждый год женщина приходит к выводу, что на его месте должна быть она. Но судьба, видимо, вновь решила с ней поиграть, отмерив длинный путь, именуемый жизнью.

Обессилив, женщина падает на колени, больно ударяясь об твёрдую неровную поверхность земли. Но ей всё равно.

Сейчас ей плевать на весь мир. Сейчас на этой злосчастной планете существуют лишь две вещи: она и её воспоминания о нём.

Долгожданные слёзы поблескивают в глазах, готовясь вот-вот хлынуть нескончаемым потоком, словно проливной дождь после засушливой погоды. Она вновь может чувствовать. Он заставляет её чувствовать. Даже с небес мужчина может заставить её сердце вновь биться. И пусть оно будет стучать от боли, но это будет означать лишь одно – она жива, и она чувствует.

Как много лет он пытался растопить её оледеневшее сердце, знает лишь она. Но судьба не даёт никому лишнего времени. Вот и в этой истории верховная судья оставила свой след: одной из прохладных осенних ночей его сердце остановилось.

Она больше не может смотреть на эти числа. Веки плавно опускаются, заслоняя ненавистное изображение перед глазами. В горле застрял ком, но она должна это сделать для него. Она должна спеть.

Every night in my dreams I see you, I feel you
That is how I know you go on.
Far across the distance and spaces between us
You have come to show you go on.

Near, far, wherever you are
I believe that the heart does go on
Once more, you opened the door
And you're here in my heart,
And my heart will go on and on.

Love can touch us one time and last for a lifetime
And never let go till we're gone.
Love was when I loved you, one true time to hold on to
In my life we'll always go on.

Near, far, wherever you are
I believe that the heart does go on
Once more, you opened the door
And you're here in my heart,
And my heart will go on and on.

You're here, there's nothing I fear
And I know that my heart will go on.
We'll stay, forever this way
You are safe in my heart
And my heart will go on and on.

Near, far, wherever you are
I believe that the heart does go on
Once more, you opened the door
And you're here in my heart,
And my heart will go on and on*

На последних строках голос женщины переходит на шепот. Её веки плавно поднимаются вверх, вновь открывая взор на поляну.

Затянутое до этого момента тучами небо озарилось нежно-рыжими переливами. Яркое, круглое, нежное и такое родное солнце заставляет на слегка потрескавшихся губах женщины отразиться мимолётной улыбке. Закатное cолнце кажется ей знаком сверху. Знаком, который оповещает о том, что он услышал её голос, услышал её песню, а вместе с ней и её сердце.

В который раз женщина убеждается, что она не одна. Он рядом, а значит её сердце вновь бьётся.

Работа №8

ДНК - макромолекула обеспечивающая хранение, передачу из поколения в поколение и реализацию генетической программы развития и функционирования живых организмов.

Тишина палаты оглушает меня, уводя за пределы сознания в мир сна, которого мне так не хватает последние пять лет, хотя я и не против. Отсутствие сна для меня означает отсутствие кошмаров, которые пагубно влияют на работу. За стеной раздаются крики и писк аппаратов, непрекращающиеся в этих стенах никогда. По большей части я сплю там, где придется, и сегодня таким местом оказалась пустующая палата в дальней части здания.

Иногда я жалею о сделанном выборе под влиянием момента, но лишь иногда. Осознание того, что я могу помогать другим, лечит не хуже хорошего лекарства. Я никогда не питала любви к больницам и всему, что связанно с лечебным делом. До сих пор помню, как старалась уйти из дома, когда мама принимала очередного раненого или больного, однако по мере обучения преодолела этот страх. Хеймитч долго и упорно возражал против выбранной мною профессия, и под моим встречным упрямством ему оставалось лишь махнуть рукой. Знаю, что это неправильно, проживать чужую жизнь, забывая о своей, но я хотела сделать это в честь Прим.

Пять лет обучения привели меня в четвертый для прохождения учебной практики. Я упорно просила, чтобы меня отправили в другой дистрикт, однако мои попытки не увенчались успехом – во второй я отправлюсь лишь через месяц.

- Доктор Эвердин, - знакомый голос пробует вырвать мне из сна. Я до сих пор не смогла привыкнуть к такому обращению к моей персоне. – Доктор Эвердин, - чьи-то руки раскачивают меня из стороны в сторону. – Китнисс, вставай! – крик действует на меня как будильник, а потому я спешу резко подняться.

- Что такое? – сонным голосом интересуюсь я, не успев раскрыть глаза.

- Там пациент ждет вас во второй. Он просил именно тебя.

- Хорошо, Динола.

Придя в себя за считанные секунды, быстро мою в руки в ближайшей раковине, после чего боком толкаю дверь, выходя в приемный покой, где торжествует бесконечный хаос в любое время суток. Я привыкла к экстренным ситуациям, развив ловкость до необычайного, как мне кажется, уровня. Лавирую между людьми в белых халатах, быстро добираясь до места назначения. Повернувшись спиной толкаю дверь вперед, на ходу вытягивая из пачки, что покоится рядом на стоке рядом с дверью, пару перчаток.

- Здравствуйте, я Ваш лечащий врач сегодня – доктор Эвердин, - проговорив эти слова, я разворачиваюсь лицом к пациенту и на кушетке вижу маленького мальчика с золотистыми волосами, а рядом с ним человека, которого не видела уже очень давно. – Энни, - полушепотом обращаюсь к девушке я.

- Китнисс? – удивленно отвечает она, не пряча своей улыбки.

Она практически не изменилась спустя четыре года, что я не видела ее, чего не скажешь обо мне. Иногда я даже боюсь смотреться в зеркало, потому что вижу там совершенно другого для себя человека.

- Вы знакомы? – взволнованно задет вопрос Динола, переводя взгляд с Энни на меня.

- Все хорошо, правда. Что случилось?

- Мальчик неудачно прыгнул с пристани. Рваная рана руки.

После пояснения медсестры я спешу занять место на стуле рядом с Одэйром младшим, чтобы начать работу. Обращаю внимание на повязку на руке, которой прикрыта рана, после чего внимательно осматриваю пораженное место.

- Мне нужен физраствор, обезболивающее и инструменты, - констатирую ассистентке, которая немедля исполняет мое поручение. - Как так получилось? – на этот раз обращаюсь к своей давней знакомой.

- Финник решил показать, что он умеет, - поясняет Энни. – Не знаю, как так получилось, мне не было рядом.

- Ты был один? – интересуюсь у мальчика, достав из кармана халата фонарик, чтобы выявить возможные травмы.

- Нет, - дает ответ Финник, внимательно следя за светом глазами.

- А упал ты вниз головой?

- Мы уже сделали томографию. Все в норме, - пресекает мои предположения Динола, приготовив все необходимое.

- Отлично. Мы наложим швы, и ты можешь снова выполнять трюки.

- Ни за что, - тут же произносит Энни, на что я отвечаю смешком, промывая рану физраствором.

- Я всего лишь хотел показать Питу, чему я научился, - после произнесенных мальчиком слов мой палец соскальзывает с клапана флакончика с обезболивающим, которое я распрыскивала на руку.

Пит. Он здесь. Реальность будто уходит из-под ног, а дыхание словно спирает, отчего все кажется второстепенным: голоса, люди, мои движения. Я не произносила этого имени уже очень давно, отчего мне не совсем привычно слышать такое сочетание букв.

- Доктор Эвердин, с Вами все в порядке? – интересуется Динола, дотронувшись до моего плеча.

- Да, - твердо отрезаю я.

Сейчас я должна помочь пациенту, несмотря на полный разброд мыслей в голове. Это то, что я твердо знаю, поэтому в дальнейшей тишине с моей стороны аккуратно накладываю швы. Все оставшееся время Финник увлеченно рассказывает о себе, после чего я рассказываю остальные рекомендации, и прощаюсь с ними до понедельника.

В голове сейчас полный хаос, который мне не упорядочить за секунды. После ухода матери и сына я подхожу к двери, подпитываемая непонятными для самой себя мотивами. Тяну вниз за веревку, опуская жалюзи, что закрывают прозрачное стекло на двери. Светловолосый мальчик с лучезарной улыбкой подбегает к блондину, который усердно потирает костяшки, однако увидев его отрывается от своего занятия. Я сразу же узнаю эту улыбку и голубые глаза, которые все еще снятся мне в кошмарах. Даже спустя пять лет я всегда узнаю того, кто дал мне надежду - проблески света во всепоглощающей темноте моей прошлой жизни.

Пит выглядит очень счастливым рядом с Финником, который с гордостью показывает блондину свои швы. Мои глаза продолжают упорно исследовать картину перед глазами, а сердце, будто сговорившись с ними, усиленно бьется в непонятном мне ритме. Что он здесь делает? Я могла ожидать кого угодно, но только не его.

Закрыв глаза, резко дергаю за другую веревку, которая закрывает прозрачную преграду между мной и им. Это сложнее, чем я представляла, вероятно, потому что я не думала, что увижу его когда-нибудь. Это нечестно. Нечестно, что вселенная не дает мне шанса начать все с чистого листа.

В попытках отдышаться не замечаю, как отголоски прошлого исчезают из стен моего нового пристанища, а это значит, что я могу спокойно завершить еще один рабочий день. Мне разрешили использовать комнату персонала под свои нужды, хотя в основном я лишь иногда перекусываю здесь и сплю, сколько удастся. Мама предлагала переехать к ней в одном единственном разговоре, который состоялся в мой первый день здесь, однако я любезно отказалась. Мы вряд ли сможем найти хоть какие-то точки соприкосновения, которые окончательно исчезли после смерти Прим.

Впервые за все время, что я нахожусь в четвертом, испытываю тоску по родному дистрикту, несмотря на то, что там меня практически ничего не держит. Я скучаю. Скучаю по своей прежней жизни, пусть я и перестала оплакивать ее. Скучаю по Хеймитчу.

Как можно сильнее жму на кнопки с нужными цифрами, после чего слух пронзают неприятные гудки. Так продолжается около трех минут, за которые я успеваю перебрать в голове всевозможные варианты событий с не самыми радужными перспективами, но спустя время на мой настойчивый звонок все же отвечают.

- Какого черта? – полусонным голосом выругивается грубый мужской голос в телефоне.

- Эй, Хеймитч, это я, - зачем-то в полголоса проговариваю я, занимая место на стуле в самом углу комнаты.

- Солнышко? Кого я слышу, - радостно выкрикивает в трубку ментор, отчего мне приходится чуть отстраниться с улыбкой на лице. – Я-то уж подумал, что ты, наконец, оставишь старого пьяницу утопать в алкогольном забвении.

- Меня не было всего три недели. Не дождешься.

- Жаль. Так что тебе понадобилось в столь ранний час, дорогая? – на фоне я могу уловить звон стакана.

- Я видела его, - почти беззвучно бормочу Хеймитчу.

- Кого?
- Его. Я видела Пита, - будто не веря собственным словам, продолжаю упорно стоять на своем.

- Четыре года, - твердым тоном констатирует Хеймитч.

- Четыре года, - проговариваю последние буквы слова, вместе с тем закрывая глаза, погружаясь в глубокое озеро воспоминаний.

Я помню день, когда свет в его окнах погас окончательно. Он все же вернулся в двенадцатый после лечения спустя год. Тогда он посадил те примулы в знак памяти моей сестренки около дома, а я вместо благодарности лишь хлопнула дверью перед его лицом. Все могло бы сложиться иначе, если бы я не пыталась разрушить себя по кусочкам, прячась от реальности в комнате и не понимая, что лишь даю боли и ярости взять над собой контроль. Пит жил в двенадцатом еще год, однако мы с ним не пересекались: я могла видеть его лишь в тусклом свете от люстры в его доме. Он слышал мои крики, а я – его, но никто так и не решился переступить через порог дома, а заодно и через себя.

- И как прошло? – яркие картинки в голове обрывает обращение мужчины.

- Никак, - помедлив, даю ответ я. - Ко мне приходила Энни с сыном, и я увидела его через стекло.

- Да, он живет с ними последние три года.

- Ты знал? – восторженно спрашиваю своего ментора.

- Не одна ты заботишься обо мне. Он звонит мне пару раз в год, чтобы напомнить о себе.

Я лишь молчу в ответ на эти слова. Он скрывал от меня любую информацию о Пите. Знаю, что он не обязан докладывать о жизни своего бывшего подопечного, однако от этого я не чувствую себя менее обманутой.

- Что будешь делать? – и снова голос мужчины возвращает меня в реальность.

- Ничего. Энни приглашала меня на день рождения Финника в эту субботу...

- Иди, - почти прервав мои слова, советует Хеймитч. – Расставь все по своим местам. Тебе пора жить собственной жизнь.

Но как сделать это, если внутри держит что-то, что теплит луч надежды? Как жить дальше, когда тени прошлого следуют за тобой по пятам? Прошло пять лет и многое в жизни изменилось – изменилась и я сама.

***

- Итак, ты хочешь поразить его? Впрочем, он и так будет в шоке, когда увидит тебя, - язвительно причитает Мэйсон, накручивая прядь моих волос на щипцы.

- Я не хочу его поразить.

- Плохо врешь, Эвердин. Именно поэтому я уже полчаса вожусь с тобой, пытаясь привести в порядок?

- Просто я не ожидала увидеть его здесь. Он казался счастливым, если такое возможно. И меня окутало такое странно чувство... - поднимаю глаза на зеркало, где можно видеть наши с Джоанной отражения, - обиды.

Джоанна, как я и ожидала, так же приехала сюда в полном одиночестве, которое я решила разбавить своим присутствием. Мэйсон лишь продолжает заниматься своей работой, будто и не слышит моих слов, однако спустя несколько секунд моего молчания она все же поднимает глаза на мое отражение, закатив глаза.

- Ой, ты хочешь, чтобы я тебя утешила? Ну что же... - Джо откладывает предмет, который до этого находился у нее в руках. - Хорошо. А ты хотела, чтобы он до конца жизни страдал от неразделенной любви? Или же тебе обидно, что за четыре года он так и не вернулся? А куда ему возвращаться? К тому подобию тебя, которому он столько раз протягивал свою руку, но ты ее попросту отвергала? По правде говоря, ты не заслужила его.

Ее слова больно бьют в сердце, вызывая новые волны самых разнообразных чувств, накрывающих меня одна за другой, от которых сердце так и норовит остановиться. Она жестока – возможно, однако правдива в своих выводах, а от этого еще тяжелее. Я думала распрощаться с прежней иллюзией жизни, которою я волочила. Каждый раз, как ты пытаешь забыть что-либо, оно напоминает о себе снова и снова.

- Это он сказал тебе? - прошу ответов у своей бывшей напарницы я.

- Да. Вы должны двигаться дальше, и если ваши пути не пересекаются, смириться с этим.

- Это сложно, - вдохнув, отрезаю я, исследуя взглядом свои ногти на руках.

- А кто говорил, что будет легко? Все изменилось – изменились и вы. В любом случае, Китнисс, ты можешь просто поговорить с ним.

- Да, наверное.

В этом она права. Я стала другой: не такой холодной, но все равно отчужденной, гонимой целью, но не нашедшей покоя, жаждущей нового, не отпускающей старого.

***

Большое скопление людей всегда пугало. Это воспринималось мной как нечто враждебное, но сейчас мне даже нравится такое окружения. Мой преподаватель всегда повторял, что я должна учиться контактировать с людьми, что всегда было проблемой для меня. У меня есть шарм, который я не могу реализовать на пользу себе. С новой работой у меня появились новые знакомые и даже друзья, которые не спрашивают о прошлом и не заводят неловких тем, что я ценю.

В толпе людей, я все пытаюсь найти знакомые очертания, однако каждый раз мои попытки не заканчиваются успехом до тех пор, пока сам именинник не находит меня искренне радуясь моему с Джоанной присутствию, что радует и меня, но это чувство сохраняется лишь до тех пор, пока я не встречаюсь взглядом с тем, ради кого пришла сюда.

- Китнисс? – достаточно тихо произносит Пит, отчего среди царящего здесь гула голос почти теряется.

- Да, это тот самый доктор, который вылечил меня сегодня, - с улыбкой констатирует мальчик, внимание которого Джоанна переключает на себя, уводя от нас.

Блондин внимательно осматривает меня, словно не верит тому, что видит сейчас своими глазами. Держу пари, для него встреча со мной стала такой же тотальной неожиданностью, как и для меня. Я пробую угадать его действия наперед, чтобы хоть как-то успокоить себя. Непросто встречать свое прошлое: ты будто окунаешься в воду с головой, балансирую на грани, чтобы не утонуть.

- Привет, - решаюсь сделать первый шаг навстречу к нему, сокращая расстояние между нами.

- Привет. Не ожидал увидеть тебя здесь, - твердым голосом оповещает меня Мелларк. – Так вот о каком враче говорил Финник. Неожиданный выбор профессии.

- Как и для меня, - с подобием улыбки отвечаю я.

Между нами чувствуется напряжение, которое буквально можно разрезать ножом, если понадобится. Хочется сказать все, и одновременно с этим молчать, тая в себе невысказанное. Он изменился, как и я.

- Я надеюсь, тебе понравится в четвертом, - сухо проговаривает Пит, после чего спешит удалиться вглубь толпы, оставив меня одну тонуть в бескрайнем море дальше.

Я не знаю, на что я надеялась. Наши пути разошлись еще пять лет назад. Это больше не тот Пит, которого я знала: у него теперь другая жизнь, свободная от меня и от всего, что было связано с прошлым. Джоанна и Хеймитч были правы: все изменилось, и мне придется принять тот факт, что пора двигаться дальше, оставив призраки прошлого у себя за спиной.

Ни наука, ни биология тут не при чём, просто человеку свойственно забывать то, что когда-то было столь значимым. Все стирается из памяти. Мы не запоминаем сами чувства – мы запоминаем лишь то, что чувствовали это когда-то. Это заложено в нашем ДНК.

Работа №9

Половица перед их дверью еле слышно скрипит, стоит мне наступить на нее. Аккуратно берусь за ручку и тяну вниз, открывая путь в небольшую комнатушку, освещаемую лишь маленьким ажурным светильником.

Они не обращают на мое появление никакого внимания. Темноволосая девочка с голубыми глазами лежит в своей кровати, крепко прижимая к груди любимую куклу, а ее сероглазый младший брат со светлыми волосами устроился в своей постели, спрятав ладошки под пухлой щечкой. Их взгляды устремлены на Пита, устало развалившегося в кресле в углу и заканчивающего рассказ очередной сказки на ночь.

Наши дети. Прошло пять, десять, пятнадцать лет, прежде чем я согласилась попробовать, ведь Пит так сильно хотел детей. Когда я впервые почувствовала, как дочь зашевелилась во мне, мною завладел страх. Я так боялась снова потерять самое дорогое, что только радость ее появления на свет смогла унять все опасения. С мальчиком было легче, но не на много.

- Папа, а что было дальше? – с любопытством спрашивает дочь, прекрасно зная ответ на свой вопрос. Они просят отца рассказать эту историю каждый вечер и всегда слушают с неисчерпаемым интересом, широко раскрыв рот и затаив дыхание.

- Они поженились и жили долго и счастливо, - с улыбкой отвечает Пит, вставая с кресла. – Ну все, вам пора спать.

Не спеша он подходит к задремавшему сыну, поправляет его одеяло и целует в щеку, а потом разворачивается к дочери.

- Пап, - снова обращается девочка, когда отец наклоняется к ней, чтобы поцеловать на ночь, - а у них были дети?

- Конечно, - ласково отвечает Пит, убирая с ее лба пару темный прядей.

- Сколько? – лукаво интересуется дочь, улыбаясь своей самой очаровательной улыбкой.

- У них родились красивая девочка и очень храбрый мальчик, - ухмыляется Пит.

- Прямо как у вас с мамой? – смеется дочка. Ее голубые глаза светятся счастьем и радостью.

- Да, как у нас с мамой, - соглашается Пит, бросая быстрый взгляд на меня, застывшую у порога, и выключает светильник, тем самым погружая комнату в полумрак. – Спокойной ночи, - тихо желает он и идет ко мне.

Замечаю, как дочь, все еще улыбаясь, закрывает глаза и еще сильнее прижимает к груди главную героиню своей излюбленной истории - потрепанную куклу со стертой краской на лице, в платье из зеленой тюли, на которой «растут» различные цветы, а к груди прикреплена старая брошка с Сойкой-пересмешницей.

Пит выходит из комнаты и тихо затворяет дверь. Его рука находит мою и крепко сжимает. Медленно мы идем к нашей спальне.

- Тебе следует перестать рассказывать им сказку о сойке-пересмешнице, - тихо проговариваю я, нарушая тишину.

- Почему? – удивляется Пит, останавливаясь. – Дети ее обожают.

- Потому что они возненавидят меня, когда узнают, что она – это я.

В глубине души я до ужаса боюсь именно этого. Что подумают это невинные создания, узнав, что их мать – причина смерти многих тысяч людей? Как они воспримут правду о темных временах, Голодных играх и революции?

Я понимаю, что это неизбежно. Хоть все арены и уничтожили, а игры отменили, их историю изучают в школе и показывают построенные мемориалы. Пройдет несколько лет, и мои дети узнают о том жестоком мире, что оставит в их сердцах неизгладимый след.

- Глупая, они полюбят тебя еще больше, - не соглашается Пит и притягивает меня к себе.

Он убеждает меня, что все будет хорошо: мы есть друг у друга. А еще есть книга. Мы объясним детям как важно быть храбрым, почему плохие сны никогда не покинут нас и как мы справляемся с этим.

Мы расскажем им, почему ведем счет всем добрым делам, которым стали свидетелями. Это как игра, что стала слегка утомительной, ведь мы играем в нее уже двадцать с лишним лет.

Однако есть и другие игры. Гораздо ужаснее и бесчеловечнее. Игры, в которые наши дети уже никогда не будут играть.

Работа №10

Пытаться переиначивать свое прошлое и настоящее бессмысленно. Что бы с нами не случилось, хорошего или плохого, чаще всего это оставит отпечаток в нашем памяти. Многое может быть забыто или исправлено, но раны, нанесенные сердцу, яд, оставленный в сознании, будет до конца жизни разъедать нас изнутри. Пытаясь усмирить эту горячую ужасающую ненависть, жжение яркого огня которой затмевает все наше сознание и ослепляет нас, мы готовы пойти абсолютно на все, даже на то, чего до конца жизни своей простить сами себе не сможем. А может быть, нам на это всегда будет плевать? Боль вряд ли утихнет, но лучше жить с сознанием того, что мы применили недействующее лекарство, чем еще более сильный яд.

Неужели это правда, что жизнь многих из нас будет затрачена лишь на поиск противоядия от этой сумасшедшей отравы. Неужели действительно некоторые умрут в мучениях с осознанием того, что их медленно и безжалостно, абсолютно не зная пощады, едят изнутри. К сожалению, так и будет, неизвестно, сколько людей не смогут усмирить переполняющую их ненависть, непонятно, как закончатся их муки, и закончатся ли они вообще. Но жертвы будут. Увы, всегда.

Не думайте, что такие мысли блуждали в голове кого-то из героев, нет. К сожалению, этого не понимал никто.

После хоть и хорошо кончившегося, но одного из самых страшных времен в истории Панема, революции, изменилась жизнь каждого человека, каждого жителя этой страны. Для одних настало лучшее время, для других это время боли и бесконечной скорби по утраченным людям, а для третьих это стало тем самым временем поиска противоядия.

Пит Мелларк. Житель Дистрикта-12, победитель семьдесят четвертых и участник семьдесят пятых Голодных игр, один из повстанцев революции. Но именно отрезок его жизни, проведенный в казематах Капитолия, стал самым разрушительным для всех, кого любил Пит и кто любит его по сей день, но самое страшное – это стало тем временем, которому сам Пит очень благодарен.

Да, его так и не смогли излечить. Множество капитолийских врачей пытали вернуть прежнего Пита Мелларку, в какие-то моменты даже казалось, что все получилось, но доносившиеся из палаты Пита звуки уничтожения все, что там находится доказывали обратное.

Непонятно, кто помог Питу выбраться из находящейся под охраной палаты, и кто доставил его в родной дистрикт, все равно этого уже не исправить. В любом случае этот человек максимально приблизил переродка внутри Мелларка к желаемой цели. Этот человек сделал все, чтобы то, о чем долгие месяцы грезил переродок в стерильности капитолийских палат, сбылось. Тот мечтал видеть, как жизнь медленно вытекает из той, которая уничтожила всю семью Мелларков, которая убила все внутри самого Пита. Переродок жаждал смерти. Смерти Китнисс Эвердин.

Мелларк шел по унылым зимним улицам Дистрикта-12, навстречу ему шли люди и с опаской заглядывали ему в глаза. Только увидеть не могли ничего в этих некогда сверкавших ярко-небесной голубезной глазах, которые теперь отливали лишь блеклым серо-синим оттенком, да и тот был почти полностью прикрыт расширенными до предела зрачками. Как говорят, глаза – зеркало души, пустая душа – пустые глаза.

Подойдя к Деревне Победителей, Пит остановился и, подняв голову, перечитал надпись, красующуюся над воротами. Старые, давно забытые ощущение волной накатили на парня. Те были и хорошими, и плохими, но хороших было ничтожно мало, а плохие лишь подлили масла в огонь, напоминая переродку, зачем он здесь.

Проходя мимо своего дома, Пит лишь окинул его безынтересным взглядом, якобы просто удостоив его такой чести, и направился к следующему. На дороге плотным, без единого изъяна слоем лежал снег. Только позади виднелись следы, оставленные самим Питом, но вот перед ним все было гладко. Либо снег просто замел все следы, либо следов и не было вовсе.

Через открытую дверь Пит почувствовал запах затхлости и старья. В самом доме было тихо, невесомым покрывалом застлала пыль всю мебель и полы. Мелларк принялся бесшумно обходить дом, попутно заглядывая во все комнаты. Везде были выдвинуты ящики тумб и распахнуты дверцы шкафов, показывая внутреннюю пустоту, с кроватей снято постельное белье, которое теперь лежало на полу рядом, кое-где окна заколочены досками, в других местах они были выбиты. Такое ощущение, что здесь побывали воры. Но самое главное, что Пит опоздал. Хозяйки дома не было.

Оставалась только одна надежда, кто знает, где находится будущая жертва, эта надежда – Хеймитч.

В доме напротив было не лучше, чем в доме Эвердин, разве что окна были в порядке. Хозяин сего унылого жилища занимал свой “пост” – положив голову на кухонный стол, Эбернети спал, издавая громкий храп, а стоящая на столе бутылка с остатками спиртного на дне доказывала, что ментор даже не думал о смене рода занятий.

Пройдя в комнату, Пит поморщился от запаха перегара и дешевого пойла. Пару раз толкнув мужчину и даже прикрикнув на того, парень понял, что этого алкаша и пушкой не разбудишь. После нескольких минут стараний старый ментор наконец-то открыл глаза.

- О, какие странные галлюцинации ко мне пришли сегодня.

- Я тебя тоже рад видеть. Вижу, не все нелегальные заведения у нас закрыли. Я слышал это, - Пит указал на бутылку, - запрещено президентом.

- Мне плевать на ее идиотские указы. А ты с проверкой что ли? Тебя уже министром назначили там, в Капитолии? Или мы до сих пор болеем?

- Заткни свой рот бутылкой, будь добр.

- Ха-ха-ха, а ты погрубел, парень.

- Где она?

- Ты про кого? – удивленно спросил Хеймитч.

- Только давай без этой твоей благородности. Где она?

- А, ну, если ты до сих пор горишь желанием прикончить нашу ненаглядную Сойку, то спешу тебя разочаровать. Она мертва.

От услышанного внутри Пита как будто все перемкнуло.

- То есть как мертва?

- А вот так. Пока ты в Капитолии лечился, солнышко здесь подыхала, жить вообще перестала. Ну, мы с ее дружком… как его?... Гейлом, вот, уговорили ее уехать отсюда. Они вдвоем и уехали во второй. Там Китнисс пришла к парню на работу, а там разруха случилась. Дружок-то ее сразу умер, а девочка мучилась еще два месяца в больнице. На похороны вся страна съехалась, только ей на все это было бы плевать. Она тебя ждала, парень, когда была здесь, и во втором она тебя ждала. Любила она тебя, сильно. Хотя, тебе на это уже плевать.

Хеймитч был очень мудрым, он, пожалуй, единственный хоть отдаленно мог понять, что творится в голове у Пита. Прежний Мелларк сказал бы много слов, сделал бы много вещей и ушел бы, но новый сел рядом с Хеймитчем и напился вместе со старым учителем.

Да, такой конец недостоин таких великих людей. Но возможно от такого конца кому-то станет проще. Кому-то, кто нашел свое ужасное противоядие.

Дата добавления: 2015-11-26