|
Читайте также: |
Вольски и Эквы отправили свои армии на римские земли. Римляне послали Консулов, чтобы противиться их вторжению[224][5]. Во время сражения армия Вольсков, бывшая под предводительством Веттия Мессия, была неожиданно заперта в своих укреплениях, уже занятых Римлянами и второй консульской армией. Видя, что ему остается или умереть, или проложить себе дорогу железом, Вет-тий обратился к своим воинам с следующей речью: «Ite mecum, поп mums пес vallum, armati armatis obstant; virtute pares, quae ultimum ac maximum telum est, necessitate superiores estis»[225][6]. Таким образом, сам Тит Ливий называет эту необходимость «ultimum ас maximum telum». Камилл, самый опытный полководец, какого когда-либо имел Рим, проник со своей армией в город Вейи; чтобы облегчить его взятие и лишить неприятеля всякой необходимости продолжать защищаться, он приказал объявить, так что-
бы все слышали это, что запрещает делать малейшее зло всем безоружным; после чего жители поспешили побросать свои вооружения и город был взят, можно сказать, без пролития крови [226] [7]. Впоследствии многие полководцы брали себе за образец этот поступок.
ГЛАВА XIII
Что должно внушать большую безопасность — хороший ли полководец, который предводительствует не довольно храброй армией, или мужественная армия под командованием слабого полководца
Кориолан, изгнанный из Рима, нашел себе убежище у Вольсков: составив себе из них армию, чтобы отомстить своим согражданам, он явился осаждать Рим, откуда его удалило скорее уважение к матери, чем силы Римлян. Тит Ливий приводит этот пример как доказательство, что Римская республика обязана своим величием несравненно более искусству полководцев, чем храбрости воинов [227] [8]; при этом он замечает, что Вольски, бывшие до тех пор побеждаемы, становятся победителями, как только получили в предводители Кориолана. Хотя Тит Ливий высказывает это мнение, но из его истории видно, что римские армии, лишенные предводителя, неоднократно давали блистательные доказательства своего мужества и что они обнаруживали более дисциплины и храбрости после смерти Консулов, чем при их жизни, как это видно из поведения римской армии в Испании под предводительством Сципионов. Когда эти два полководца были убиты, армия благодаря единственно своему мужеству сумела не только отступить, но разбить неприятеля и удержать за Республикой эту важную провинцию. Если проследить внимательно ряд этих фактов, то можно найти множество
примеров, когда победа одерживалась только благодаря храбрости воинов, точно так же как во множестве других случаев она бывала следствием искусства полководца; таким образом, очевидно, что армия и предводитель ее взаимно нуждаются друг в друге.
Прежде всего надо разобрать, чего следует более опасаться — хорошей армии, дурно руководимой, или дурной армии с хорошим полководцем. Если придерживаться на этот счет мнения Цезаря, то нельзя отдать преимущества ни тому, ни другому, потому что когда он отправился в Испанию сражаться с Афранием и Петреем, которые предводительствовали армией, полной мужества, то он говорит, что не придавал этому никакого значения: «Quia ibat ad exercitum sine duce»[228][9], желая показать этими словами неспособность полководцев. Когда же, напротив, он отправился в Фессалию для сопротивления Помпею, он говорит: «Vado ad ducem sine exercitu»[229][10].
Можно разобрать еще один вопрос. Легче ли хорошему полководцу создать хорошую армию, чем хорошей армии создать хорошего полководца? На это я отвечу, что вопрос этот может, кажется, считаться решенным, потому что вероятно, что целому отряду храбрецов легче найти средство сделать искусным одного человека или внушить ему мужество, чем одному человеку переделать толпу. Лукулл был совершенно неопытен в военном деле, когда его послали против Митридата, но, несмотря на это, храбрая армия, которая была ему поручена и имела у себя столько закаленных в бою начальников, скоро сделала из него славного полководца. С другой стороны, Римляне за неимением свободных людей были принуждены вооружить значительное число рабов, обучение которых они поручили Семпронию Гракху[230][11], который в непродолжительное время сделал из них превосходную армию. Пелопид и Эпаминонд, освободив свое отечество Фивы от ига Спар-
танцев, сделали скоро из фиванских крестьян воинов, полных мужества и способных сопротивляться спартанским войскам и даже одерживать над ними победы Казалось бы, в обоих случаях должен быть равный успех, так как хорошее должно найти хорошее. Однако славная армия без хорошего начальника становится опасной и своевольной, как это случилось с армией Македонян после смерти Александра и каковыми делались ветераны в междоусобных войнах. Таким образом, я убежден, что можно надеяться несравненно более на полководца, который имел бы время обучить своих солдат и возможность вооружить их, чем на недисциплинированную армию, которая выбрала бы себе предводителя посредством мятежа. Поэтому полководцы, которые побеждали неприятеля и были еще принуждены формировать для этого армию и подчинять ее дисциплине, заслуживают двойную славу и похвалу. Этим они показали двойной талант Примеры этому тем более редки и затруднительны, что если бы такая задача представилась многим знаменитым полководцам, то лишь немногие из них были бы достойны своей репутации.
ГЛАВА XIV
Действия, которые производят новые изобретения, являющиеся среди битвы, и слова, произносимые во время сражения
Тысячи примеров показывают, какое значение может иметь во время мятежа или сражения новый случай, происходящий вследствие неожиданного слова или происшествия. Одним из самых замечательных представляется случай во время сражения, данного Римлянами Вольскам, когда консул Квинкций[231][12], заметив, что одно крыло его армии слабеет, начал кричать, чтобы оно держалось, по-
тому что другое крыло побеждало. Слова эти придали его войску мужество, напугали неприятеля и обеспечили победу. Если подобные слова имеют такое влияние на хорошо дисциплинированную армию, то они тем более могущественны относительно войска без порядка и дисциплины, которое всегда легко увлекается подобным вихрем! Я привожу здесь замечательный пример из нашего времени. Несколько лет назад город Перуджа разделялся на партию Одди и партию Бальони; последние торжествовали, первые были в изгнании. Одди, собрав армию на помощь своим друзьям, собрались близ Перуджи в принадлежавшем им местечке; благодаря некоторым отношениям, которые они сохранили в городе, им удалось проникнуть туда ночью, и они были уже на пути овладеть городской площадью, не будучи замеченными. Так как входы во все улицы завешаны железными цепями, загораживающими их, то во главе войска Одди шел человек, разбивавший железной булавой замки этих цепей, чтобы открыть вход кавалерии; оставался только замок цепи, загораживавшей вход на площадь, и народ уже был призван к оружию; но человек, разбивавший цепи, стесненный бросившеюся за ним толпою и не имея возможности размахнуться свободно, крикнул, чтобы иметь больше места: «Отодвиньтесь же назад!» Одно это слово «назад!», переходя из ряда в ряд, обратило в бегство стоявших позади, и понемногу всем войском овладел такой панический страх, что оно рассеялось само собой в величайшем беспорядке. Это ничтожное обстоятельство уничтожило весь план Одди.
Отсюда видно, что в армии необходим порядок не только чтобы сражаться без замешательства, но также чтобы малейшая случайность не расстраивала ее. По этой только причине народные толпы совершенно бесполезны в войске, где достаточно малейшего беспорядка, одного слова, легкого шума, чтобы испугать их и обратить в бегство. Поэтому искусный полководец в числе прочих принимаемых им мер должен определить, кто будет разносить его приказания другим частям армии; он должен
приучить свои войска верить только тому, что им говорят начальники, приученные в свою очередь только повторять данные им приказания. Если это не исполнено в точности, то в войске могут произойти самые гибельные беспорядки.
Что же касается появления странных предметов, то искусный полководец должен стараться всеми силами произвести подобное появление во время битвы, чтобы внушить мужество своим войскам и уничтожить его в сердце неприятелей; из всех способов одерживать победу это один из самых действенных. По этому поводу можно привести пример диктатора Гая Сульциция. В минуту начала битвы с Французами [галлами] он велел вооружить всех слуг и ненужных людей армии, посадить их на мулов и других вьючных животных и дать им оружие и знамена, так чтобы их можно было принять за регулярную кавалерию. Он поместил их за холмом, приказав им в самом разгаре битвы по данному им знаку показаться неприятелю; эта хитрость, исполненная успешно, навела на Французов [галлов] такой ужас, что они проиграли битву. Итак, искусный полководец должен обратить внимание на два обстоятельства: во-первых, внушить каким-нибудь новым изобретением ужас неприятелю, а во-вторых, быть настороже против всяких хитростей, которые неприятель может употребить против него, и сделать их бесполезными. Так поступил индийский царь против Семирамиды. Эта царица, видя, что неприятель имеет множество слонов, чтобы испугать его и показать ему, что у нее их не меньше, велела сделать несколько чучел из коровьих и буйволовых шкур, надела их на верблюдов и повела их вперед, но царь открыл эту хитрость, которая, оказавшись, таким образом, бесполезной для Семирамиды, обратилась даже против нее. Мамерк был назначен диктатором против Фиденян[232][13]. Этот народ, чтобы поселить ужас в римском войске, распорядился, чтобы в разгар битвы из Фиден вышел отряд воинов с горящими головнями на кон-
цах копий, в надежде что Римляне, удивленные этим, придут в беспорядок и обратятся в бегство. Здесь надо еще заметить, что, чем более эти хитрости похожи на действительность, тем с большей уверенностью можно употреблять их. Так как у них есть, так сказать, прочное основание, то с первого взгляда нельзя заметить их слабости, но если они больше кажущиеся, нежели действительные, то лучше или совсем не употреблять их, или по крайней мере держать их настолько вдалеке, чтобы неприятель не мог заметить обмана, как это сделал Гай Сульпиций, вооружая слуг. Действительно, если эти хитрости заключают только пустой призрак, то он вскоре бросится всем в глаза, как это доказывает случай Семирамиды с ее слонами и Фиденян с их огнями. Римляне действительно вначале несколько смешались, но Диктатор поспешил к ним и сказал, что не стыдно ли им, как пчелам, бежать от дыма, и заставил их идти против неприятеля, воскликнув: «Suis flammis delete Fidenas, quas vestris beneficiis placare non potuistis»[233][14]. Итак, эта придуманная Фиденянами хитрость ни к чему не послужила им, и они в этой битве потерпели поражение.
ГЛАВА XV
Войско должно повиноваться только одному полководцу, а не нескольким, и многочисленность начальников опасна
Фиденяне возмутились и перерезали колонистов, посланных Римлянами в Фидены. Римляне для отмщения за это назначили четырех Трибунов с консульской властью, один из них был оставлен в городе для его защиты, а трое остальных были посланы против Фиденян и Вей-
ян. Но так как между этими Трибунами были постоянные раздоры, то эта экспедиция кончилась бесславно, и только мужество войска спасло их от несчастья. Римляне, поняв свою ошибку, выбрали Диктатора, чтобы присутствие одного начальника восстановило порядок, расстроенный тремя Трибунами. Этот пример показывает бесполезность нескольких начальников в армии или в городе, принужденных защищаться, а Тит Ливий ясно высказывает свое мнение по этому поводу, говоря: «Tres Tribuni potestate consular! documento lucre, quam plurium imperium bello inutile esset; tendendo ad sua quisque consilia, cum alii aliud videretur, aperuerunt ad occasionem locum hosti»[234][15]. Хотя этот факт ясно показывает неудобство, происходящее от многочисленности начальников, но я приведу здесь еще несколько примеров, взятых как из древности, так и из новейших времен, чтобы еще яснее доказать это.
В 1500 году французский король Людовик XII снова завоевал Милан, послал часть своего войска в Пизу возвратить этот город Флорентийцам, которые с своей стороны назначили комиссаром Джовамбатисту Ридольфи и Лука дельи Альбицци, сына Антонио. Джовамбатиста пользовался большой известностью, имел большую опытность в делах, и потому Лука предоставил ему все управление. Не выказывая открыто своего честолюбия сопротивлением своему товарищу, он выражал его молчанием и беспечностью и отвращением от занятия делами, так что он не только не управлял ни военными действиями, ни советами, ни делами, но казался даже человеком совершенно неспособным. Но вскоре он доказал противное; Джовамбатиста принужден был по одному случаю возвратиться во Флоренцию, и Лука, оставшись один управлять делами, своим мужеством, искусством и советами выказал себя человеком чрезвычайно способным; между
тем все его достоинства оставались совершенно бесполезными республике, пока он не один управлял делами. Я снова приведу еще слова Тита Ливия. Он говорит, что, когда Римляне послали против Эквов [Тита] Квинкция [Барбата] и Агриппу [Фурия], последний потребовал, чтобы все ведение войны было поручено Квинкцию, и прибавляет: «Saluberrimum in administratione magnarum rerum est, summam imperil apud unum esse»[235][16]. Наша республика и монархи поступают обратно: они обыкновенно посылают для управления делами нескольких комиссаров или нескольких генералов, не понимая, какие важные беспорядки происходят от этого. Если бы кто хотел исследовать причины гибели стольких итальянских и французских армий в последнее время, то он наверное убедился бы, что это обыкновение было важнейшее. Скажем в заключение, что менее опасно поручать важную экспедицию одному человеку, хотя и не особенно способному, нежели двоим, хотя бы и очень способным, но имеющим одинаковую власть.
ГЛАВА XVI
В трудные времена прибегают к истинному достоинству; когда же все спокойно, то обыкновенно предпочитают не доблестных людей, а отличающихся богатством или связями
Всегда было и будет, что люди, замечательные своими доблестями и блистающие в республике, забываются в спокойное время; зависть, сопровождающая известность, заслуженную ими их высокими достоинствами, возбуждает против них множество граждан, считающих себя не
только равными им, но даже выше их Греческий историк Фукидид рассказывает об этом предмете замечательный случай Афинская республика после окончания в ее пользу Пелопоннесской войны, унизив гордость Спарты и подчинив себе почти всю Грецию, сделалась столь могущественной, что вознамерилась овладеть Сицилией Это предприятие было обсуждаемо в народном собрании: Алкивиад и некоторые другие граждане хотели, чтобы оно состоялось, но ими руководило не желание общественного блага, а личное честолюбие, так как они надеялись получить начальство. Никий, самый знаменитый афинский гражданин того времени, желая отвратить народ от этого плана, в своей речи привел как самое убедительное доказательство то, что даваемый им совет не начинать этой войны противоречит его собственной, Никия, выгоде, потому что в мирное время в Афинах множество граждан считали себя выше его, но он был убежден, что если война начнется, то никто не станет не только выше его, но даже и наравне с ним.
Отсюда видно, что один из недостатков народного правительства состоит в том, что оно пренебрегает в мирное время достойными людьми. Это пренебрежение вдвойне оскорбляет их: во-первых, потому, что они лишаются заслуженного места, а во-вторых, потому, что людей презренных или менее способных ставит равными им и даже выше их. Это злоупотребление было для республики постоянно источником беспорядков, потому что граждане, думающие, что республика несправедлива к ним, и очень хорошо знающие, что это пренебрежение происходит только от мира и спокойствия, стараются произвести беспорядки и новые войны, несогласные с интересами республики. Есть два средства предупредить это обстоятельство: или удерживать всех граждан в бедности, чтобы богатство без доблестей не могло никого прельстить, или направлять все учреждения к войне, чтобы быть всегда готовым к ней и постоянно чувствовать потребность в полезных людях, как это делал Рим в первое время своего существования. Обычай иметь всегда армию в деле по-
стоянно открывает поле действия мужеству граждан; при этом никогда нельзя отнять от одного заслуженного им места, чтобы дать его другому, недостойному; если бы это и было сделано, по ошибке ли или чтобы сделать опыт, то Республика впала бы скоро в такие беспорядки и опасности, что тотчас же поспешила бы возвратиться на истинный путь. Но республики, имеющие другой дух и ведущие войну только тогда, когда принуждены к этому, не могут избежать этого неудобства, они, напротив, стремятся к нему, и если достойный гражданин, к которому государство несправедливо, мстителен или имеет большие связи и влияние, то в республике будут постоянно происходить смуты. Рим долго не впадал в эту ошибку, но, победив Карфаген и Антиоха и не видя более никакой опасности в войне, он тоже счел возможным поручать начальство над войском каждому, кто его добивался, руководствуясь при этом не столько мужеством его, сколько другими качествами, которыми он мог снискать народную любовь. Павел Эмилий несколько раз искал консульства, и ему всегда отказывали, но, только что началась Македонская война, он был выбран единогласно, и начальство над войском было поручено ему с общего согласия, потому что война эта казалась очень опасной.
С 1494 года Флоренции пришлось вести много войн; все, кому было поручено начальство над войском, потерпели неудачи, и, наконец, случай указал на Антонио Джа-комини, который показал, как должно командовать армией. Пока приходилось вести опасные войны, честолюбие других молчало, и он никогда не встречал соперника, когда нужно было выбрать военного начальника или комиссара для войска. Но когда войны перестали быть опасными и представляли военачальнику только почести и высокое положение, он встретил столько соперников, что при выборе трех комиссаров для ведения осады города Пизы был забыт. Хотя и нельзя доказать несомненно, что государство проиграло, не возложив этого поручения на Антонио, это очень вероятно; так как Пизанцы не имели ни припасов, ни средств к защите, то Антонио так энерги-
чески повел бы осаду, что заставил бы их сдаться Флорентийцам без условий. Но так как осаду вели люди, не умевшие ни хорошенько блокировать город, ни захватить его силой, то Пизанцы так долго тянули осаду, что принудили Флорентийцев купить то, что они могли бы получить силой оружия. Такое пренебрежение могло бы по справедливости раздражать Антонио, и нужно было иметь его терпение и добродетель, чтобы не желать отмстить, погубив или свое отечество, если бы он был в состоянии сделать это, или кого-нибудь из его соперников, — опасности, которых в особенности должна избегать республика, как мы покажем это в следующей главе.
ГЛАВА XVII
Не должно оскорблять гражданина, а потом поручать ему важное место или управление
Правительство должно стараться никогда не поручать важного управления человеку, получившему от него кровавое оскорбление. Клавдий Нерон[236][17], оставивший свое войско, с которым он останавливал успехи Ганнибала, и присоединившийся с частью своей армии к другому Консулу в Анконской Марке, чтобы вступить в битву с Гасдрубалом, прежде чем тот успеет соединиться с братом своим Ганнибалом, был перед этим в Испании, где он вел войну против Гасдрубала же и загнал его в такую невыгодную позицию, что тому оставалось или дать битву, или умереть от недостатка припасов. Но Гасдрубал сумел так занять его ложными предложениями мира, что ему удалось ускользнуть, отняв у того таким образом случай к победе. Это происшествие, едва сделавшись известным в Риме, возбудило против Нерона неудовольствие Сената и народа; весь город осыпал его оскорблениями, и Нерон не
мог без негодования видеть своего позора. Но, будучи снова выбран Консулом и отправлен против Ганнибала, он решился на поступок, о котором мы говорили. Рим, подвергнутый таким образом величайшей опасности, был приведен в смущение и ужас, пока наконец не получилось известие о поражении Гасдрубала. Когда впоследствии спрашивали Нерона, что побудило его решиться на столь опасный поступок, рискнуть таким образом свободой Рима, не будучи к этому вынужден крайней необходимостью, он отвечал, что не был уверен в случае успеха снова восстановить потерянную им в Испании славу; если же ему не посчастливилось бы и этот поступок имел не те следствия, на которые он надеялся, то он показал бы по крайней мере, как он мог отмстить городу и гражданам, с такой неблагодарностью оскорбившим его. Если желание отмстить за оскорбление было так сильно в римском гражданине в то время, когда Рим не был еще испорчен, то как же сильно должно оно быть в гражданине города, находящегося в совершенно другом положении, нежели Рим в тогдашнее время! Так как невозможно указать верного средства против этих ошибок, свойственных республиканскому правлению, то отсюда очевидно, что вечная республика невозможна, потому что множество различных обстоятельств влекут ее в гибель.
ГЛАВА XVIII
Не может быть ничего достойнее искусного полководца, как предугадывать планы неприятеля
Фивянин Эпаминонд говорил, что не может быть ничего необходимее и полезнее для полководца, как знать планы и намерения неприятеля. Так как знать их очень трудно, то тот, кто лучше умеет предугадать их, наиболее достоин похвалы. Иногда даже легче предугадать намерение неприятеля, чем знать, что он делает, и точно
так же легче иногда угадать движения, производимые им вдали, чем те, которые он делает неожиданно около. Сколько раз случалось, что после битвы, прекратившейся только вследствие наступления ночи, победитель считал себя побежденным, а побежденный — победителем! Эти ошибки часто внушали гибельные поступки, как это доказывает пример Брута и Кассия, у которых подобные ошибки отняли все плоды войны. Крыло, бывшее под начальством Брута, разбило неприятеля, но Кассий, будучи разбит, подумал, что все войско потерпело поражение; отчаявшись в спасении отечества, он поразил себя кинжалом. В наше время в битве Франциска I, короля Французского, с Швейцарцами около Санта-Цецилии, в Ломбардии, когда наступила ночь, один швейцарский отряд, мало потерпевший в сражении и не имеющий никаких известий о других отрядах, разбитых или истребленных, подумал, что победа осталась за Швейцарцами; эта ошибка была причиной его гибели, потому что он стал ожидать дня, чтобы снова начать битву при столь невыгодных условиях. Эти заблуждения разделяли папская и испанская армии, тоже едва не погибшие; получив ложное известие о победе, они перешли По, и если бы пошли далее, то отдались бы в руки победителя.
В подобную же ошибку впали Римляне и Эквы. Консул Семпроний пошел с армией навстречу неприятелю и вступил с ним в битву, которая продолжалась до ночи с переменным счастьем для обеих сторон, так что оба войска, наполовину побежденные, не хотели возвратиться в свои лагеря, но заняли соседние холмы, где считали себя более в безопасности. Римская армия разделилась на два отряда, из которых один последовал за консулом, а другой остался с центурионом Темпанием[237][18], мужество которого одно только спасло римлян в эту битву от совершенного поражения. Когда наступил день, консул, не осведомляясь более о неприятеле, отступил к Риму. Войско
Эквов тоже отступило, так как обе стороны, думая, что победа осталась на стороне неприятеля, спешили отступить, оставляя свой лагерь во власти противника. Темпаний, оставшийся с другой частью римского войска и тоже уже отступивший, случайно узнал от раненых неприятельских солдат, что их военачальник бежал, бросив свои укрепления. При этом известии Темпаний снова занял римский лагерь и, спасши таким образом его, разграбил и разрушил лагерь Эквов и возвратился в Рим победителем. Подобная победа, очевидно, произошла только оттого, что победитель первый узнал о беспорядке в войске противника. Отсюда можно заключить, что обе воюющие армии могут часто впадать в одинаковые беспорядки, терпеть одинаковые неудачи и что победа остается тогда за тем, кто первый узнает о несчастном положении неприятеля.
Я приведу еще один пример, домашний и случившийся недавно. В 1498 году Флорентийцы собрали против Пизы многочисленную армию и энергично вели осаду этого города, взятого Венецианцами под свое покровительство. Последние, не видя никакой возможности спасти Пизу, решились переменить театр войны, напав на другую часть флорентийских владений; они собрали сильное войско, прошли через Ламонскую долину, овладели местечком Марради и осадили замок Кастильоне, находящийся на горе около этого местечка. Получив это известие, Флорентийцы решились помочь Марради, не уменьшая войска, осаждавшего Пизу: они собрали другой отряд пехоты и кавалерии и послали его против Венецианцев, поручив команду Якопо IV Аппиано, синьору Пьомбино, и графу Ринуччо да Марчано. Когда это войско поднялось на холм около Марради, неприятель неожиданно оставил осаду Кастильоне и отступил в это местечко. Обе армии, простояв несколько дней одна перед другой, стали нуждаться в жизненных припасах и других предметах первой необходимости; но, не решаясь атаковать неприятеля и не зная дурного его положения, они в одну и ту же ночь решились отступить на рассвете, Венецианцы — к Берзи-
гелле[238][19] и Фаэнце, Флорентийцы — к Казале и Муджелло. При наступлении дня оба лагеря начали уже отправлять свои багаж и, когда одна женщина, вышедшая случайно из местечка Марради и пропущенная благодаря ее старости и бедности, пошла во флорентийский лагерь, чтобы увидеться с находившимися там своими родственниками. Флорентийские генералы, узнав от нее, что Венецианцы сняли лагерь, ободрились, тотчас же переменили намерение, пошли против неприятеля, как будто это они принудили его оставить лагерь, и написали во Флоренцию, что они отбили неприятеля и одержали победу. Вся же причина этой победы состояла единственно в том, что они первые узнали об удалении неприятельского войска, и если бы это известие было принесено сначала в венецианский лагерь, то оно имело бы для нас совершенно противоположные результаты.
ГЛАВА XIX
Для управления народом лучше ли быть строгим или милосердным
Римская республика страдала от распрей патрициев и плебеев, но тем не менее, когда открылась война, войска были высланы под начальством Квинкция и Аппия Клавдия[239][20]. Приказания Аппия Клавдия, человека сурового и грубого, исполнялись дурно, так что, почти разбитый, он принужден был оставить провинцию, в которой он был начальником. У Квинкция, напротив отличавшегося добротой и человеколюбием, войско было чрезвычайно послушно, и победа увенчала его начинания. Итак, по-видимому, для управления людьми лучше быть человеколюбивым, чем гордым, милосердным, чем жестоким. Но
Корнелий Тацит говорит обратное, в чем с ним соглашаются большинство историков: «In multitudine regenda plus poena quam obsequium valet»[240][21].
Чтобы согласовать эти два противоположные мнения, можно сказать: вам приходится управлять людьми, которые в обыкновенное время или равны вам, или тоже подчинены как подданные. Относительно равных нельзя держаться той строгости и тех наказаний, о которых говорит Тацит; а так как в Риме народ разделял власть с Патрициями, то делавшийся на некоторое время его начальником не мог управлять им строго и грубо. Потому часто случалось, что римские военачальники, умевшие приобрести любовь войска и обращавшиеся с ним всегда милостиво и снисходительно, были счастливее тех, которых боялись вследствие своей строгости, если только их не поддерживала еще необычайная добродетель, как, например, Манлия Торквата. Человек, управляющий подданными, — а об этих только случаях и говорит Тацит — должен быть скорее строгим, чем милосердным, если он хочет держать их в повиновении, и не позволять им презирать слишком милостивую власть. Но эта строгость должна быть настолько умеренна, чтобы не порождать ненависти, потому что ни один монарх не имел выгоды быть ненавидимым. Средство к этому есть уважение собственности подданных, что же касается до их крови, то монарх редко любит проливать ее без надобности, если только у него нет цели захватывать их имущества, а эта надобность встречается редко. Но если к жестокости присоединится скупость, то случаи и желание проливать кровь встречаются беспрерывно, как это мы в подробности объяснили в отдельных трактатах по этому поводу. Итак, Квинкций заслуживает похвалы, в которой должно отказать Клавдию; правило же Тацита, заключенное в должных границах, достойно одобрения, но не должно применяться в
обстоятельствах, подобных тем, в которых находился Аштай.
Так как я заговорил о влиянии милосердия и строгости, то будет нелишним напомнить, как человеколюбивый поступок более подействовал на Фалисков, нежели сила оружия.
ГЛАВА XX
Человеколюбивый поступок более подействовал на Фалисков, нежели все силы Рима
Когда Камилл находился с войском около города Фалисков, который он осаждал, один школьный учитель, воспитывавший детей самых знатных граждан города, думая приобрести расположение Камилла и римского народа, вышел с своими воспитанниками под предлогом прогулки и отвел их всех в лагерь диктатора, которому и представил их, говоря, что отдает ему в руки верный залог сдачи города. Камилл не только не принял подобного подарка, но приказал снять с этого учителя платье, связать ему на спине руки и, дав каждому из учеников пучок розог, велел им отвести его в город, осыпая ударами. Жители, узнав об этом поступке Камилла, были так тронуты его человеколюбием и честностью, что решились сдать ему город и не защищаться долее. Этот замечательный пример доказывает, что часто великодушный и справедливый поступок производит больше действия на сердца людей, чем насилие и варварство, и что часто города и провинции, вход в которые не мог быть открыт ни армиями, ни военными орудиями, ни всею силою человека, бывали обезоруживаемы поступками, показывавшими человеколюбие или милосердие, целомудрие или великодушие. Кроме приведенного мною случая история представляет еще множество других. Так, Пирр, которого не могло выгнать из Италии оружие Римлян, удалился сам,
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 101 | Нарушение авторских прав