|
Читайте также: |
решения, ни с кем не советуясь, и приводить их в исполнение безапелляционно. Это средство было тогда полезно и дало возможность победить страшную опасность; оно оставалось полезным всегда, во всех случаях, которые в разные времена при возрастании Республики грозили ей опасностью.
Это обстоятельство дает, во-первых, повод сказать, что, когда вне или внутри республики, по внешним или внутренним причинам против нее возрастает опасность столь сильная, что внушает страх каждому члену общества, гораздо вернее избегать ее, чем пробовать разом одолеть.
Почти всегда бывает, что все попытки уничтожить ее только усиливают ее и ускоряют то зло, которым она грозит. Подобные опасности чаще грозят республике от внутренних, чем от внешних, обстоятельств: они чаще всего зависят или от того, что одного из граждан допускают овладеть излишним могуществом, или от того, что начинает приходить в упадок какой-нибудь закон, составляющий нерв и жизнь свободного гражданского быта; злу позволяют распространиться до того, что потом уже гораздо опаснее пытаться помочь ему, чем вовсе до него не касаться. Подобные неудобства тем труднее распознавать с самого начала, что людям вообще свойствен благоприятный взгляд на всякую новизну. Такой взгляд особенно относится к поступкам, обнаруживающим доблесть и совершаемым молодыми людьми. Когда в республике является благородный юноша, обладающий необыкновенными достоинствами, взоры всех граждан обращаются к нему; его начинают неосторожно превозносить, и если только в нем есть честолюбие, то при помощи своих природных качеств и расположения сограждан он занимает такое положение, что граждане, очнувшись и увидя свое заблуждение, не имеют уже возможности обуздать его; все, что делается против него, только сокращает ему путь к власти.
Можно было бы привести множество примеров этого, но я представлю только один из истории нашего города.
Козимо Медичи, положивший основание величию у нас дома Медичи, достиг такого значения благодаря расположению, которое внушали согражданам его ум и собственное их заблуждение, он возбудил опасение во всем государстве, так что прочие граждане нашли, что если опасно оскорблять его, то еще опаснее не воспротивиться ему. В это время жил Никколо да Уццано, почитаемый человек, чрезвычайно опытный в политике; он не хотел допустить, пока жив, чтобы после первой ошибки, которую сделали, не поняв опасности, грозящей от возвеличения Козимо, сделали бы и другую — попытку ниспровергнуть его; он был убежден, что такая попытка повлечет за собою гибель республики. После смерти его так и случилось: граждане забыли его совет, восстали всеми силами против Козимо и выгнали его из Флоренции. Но партия его, оскорбленная этой обидой, не замедлила призвать его обратно и сделать главою государства, тогда как без такого открытого сопротивления он никогда не мог бы занять такого положения.
То же было в Риме с Цезарем. Сначала Помпеи и другие прославляли его достоинства, но вскоре это расположение обратилось в страх: Цицерон свидетельствует об этом, говоря, что Помпеи слишком поздно стал бояться Цезаря. Из страха они стали помышлять о средствах против него, а средства эти ускорили падение республики.
Итак, я говорю, что если вначале трудно разобрать возникающее зло, то это зависит от пристрастия людей к новизне; и далее, что, когда зло обнаружилось, лучше обходить его, чем идти прямо навстречу ему. Если будем избегать его, оно или само собой уничтожится, или по крайней мере будет отсрочено. Итак, вожди государства должны постоянно не спускать глаз с опасностей, которые хотят, устранить, ослабить или смягчить; они должны думать, как бы не усилить опасность, вместо того чтобы ослабить ее, как бы не навлечь на себя беду, стараясь оттолкнуть ее, и, поливая растение для его заглушения, как бы этой поливкой не способствовать его росту. Должно тщательно исследовать силу раны: если окажется, что
вылечить ее можно, лечи, ни перед чем не останавливаясь, иначе оставь и не пытайся. В противном случае произойдет подобное тому, что я рассказал и что постигло соседей Рима. Когда Рим достиг такого могущества, соседям его было бы гораздо полезнее стараться удержать и укротить его мирными способами, чем войной принуждать к новым оборонительным и наступательным мерам. Заговор их побудил Римлян соединиться теснее, действовать смелее, придумывать новые средства, которыми в скором времени они окончательно распространили свою власть. В числе этих средств было назначение Диктатора, что не только устранило сильную опасность для Рима, но и помогло ему уничтожить множество неудобств, которые иначе постоянно вредили бы республике.
ГЛАВА XXXIV
Диктаторская власть была всегда полезна Римской республике и никогда не причиняла ни малейшего вреда: свободе бывает пагубна только власть, самовольно присвоенная гражданами, а не та, которою они облечены народной волей
Некоторые писатели порицают Римлян за учреждение Диктатуры, которая, по их мнению, сделалась впоследствии причиной тирании; в подтверждение этого они указывают, что первый тиран Рима властвовал над ними с титулом диктатора; они утверждают, что без этого учреждения Цезарь не мог бы прикрыть свою тиранию именем законной общественной власти. Такое рассуждение ошибочно и происходит от невнимательного разбора фактов. Рим был порабощен не титулом и саном Диктатора, а той властью, которую похитили граждане его, чтобы продлить свое владычество; эти похитители придумали бы себе другой титул, если бы не существовали!) (званий
Диктатора; при власти легко получить титул, но титул не дает власти. И точно, мы видим, что, пока звание Диктатора давалось законно, а не присваивалось произвольно, до тех пор это учреждение было благом для государства. Республикам пагубны только должности и власти, устанавливаемые незаконными путями или средствами; законные же не могут быть пагубны: в течение долгого времени римские Диктаторы приносили только пользу Республике.
Оно и понятно. Во-первых, для того чтобы гражданин мог оскорбить общественную свободу и захватить чрезвычайную власть, необходимо множество условий, которые невозможны в республике неразвращенной: ему необходимо быть необыкновенно богатым и иметь много приверженцев и последователей, что невозможно там, где соблюдаются законы; предположив даже, что нашелся бы человек, обладающий всеми этими условиями, он показался бы так опасен, что общий голос был бы против него. Во-вторых, Диктатор назначался на срок, а не пожизненно, и только на то время, пока продолжались обстоятельства, вызвавшие его назначение; власть его состояла в праве самому придумывать меры для устранения настоящей опасности, распоряжаться всем, не спрашивая совета, и наказывать безапелляционно, но он не мог ничего делать против установленных государственных порядков; он не мог, например, ограничить власть Сената или Народа, отменить существующие законы и издать новые. Таким образом, в свое кратковременное владычество он не мог выйти за пределы своей власти и повредить Республике, будучи ограничен чертой закона, нарушить который ему не позволяло гражданское мужество римского народа; и действительно, как показал опыт, диктатура была всегда полезна.
В самом деле, из всех древних римских учреждений диктатура — одно из самых замечательных и наиболее способствовавших величию и могуществу Рима; без нее государство это едва ли вышло бы благополучно из разных опасностей. В республике правительственный порядок
отличается медленностью, потому что ни один совет и ни одно должностное лицо не может действовать самостоятельно, будучи принуждены беспрестанно обращаться друг к другу; время проходит в этих совещаниях и соглашениях, что становится весьма опасно, когда приходится действовать в обстоятельствах, не терпящих отлагательства. Поэтому подобное учреждение в республиках необходимо, и Венецианская республика, лучшая из новейших, вверила власть небольшому числу граждан, которые в случае настоятельной надобности могут действовать, не спрашивая чужих советов. При отсутствии подобного учреждения республике неизбежно предстоит или погибнуть, соблюдая свои установления, или нарушить их, чтобы не погибнуть. Но вообще республика должна избегать таких обстоятельств, против которых нужно действовать чрезвычайными мерами. Ибо хотя бы чрезвычайные меры и помогли в этих случаях, однако пример их всегда действует вредно; когда позволяют себе нарушить законы в видах пользы, то потом немудрено уже, что найдутся и такие, которые нарушат их со злым умыслом. Таким образом, республика не будет совершенна, если в законах ее не предвидено всего и не определены заранее средства на всякие обстоятельства, которые могут представиться. Заключим, следовательно, что республики, которые в минуту опасности не имеют прибежища в Диктаторе или в другой подобной власти, должны погибнуть, как скоро им представится важное затруднение.
Замечателен еще в этом учреждении мудрый порядок избрания, установленный Римлянами. Избрание Диктатора всегда было оскорбительно Консулам, которые из вождей государства внезапно переходили в такое же подчиненное положение, как и все прочие граждане. Предполагая, что это может возбудить раздоры между гражданами. Римляне решились вверить выбор диктатора Консулам; они полагали, что если Риму встретится надобность в этой верховной власти, то Консулы охотнее подчинятся этой необходимости, если она будет смягчена для них подобным преимуществом. И в самом деле, рана и
всякий другой ущерб, который человек наносит сам себе произвольно и обдуманно, гораздо менее чувствительны ему, чем тоже зло от чужой руки. В последнее время Римляне даже, вместо того чтобы выбирать Диктатора, вручали диктатуру Консулу формулой: «Videat Consul, ne Respublica quid detrimenti capiat»[123][3].
Возвращаясь к нашему предмету, скажем в заключение, что соседи Рима, стараясь подавить его, вызвали в нем учреждения, которые дали ему возможность не только отстоять себя, но с еще большими силами, энергией и благоразумием действовать против них с целью подчинить их себе.
ГЛАВА XXXV
Почему учреждение Децемвирата[124][4] в Риме было вредно свободе Республики, хотя он был установлен свободным общественным решением
Мы сказали выше, что республикам вредна власть, насильно присвоенная, а не законно дарованная. Этому, по-видимому, противоречит избрание десяти граждан, назначенных римским Народом для составления законов: они сделались тиранами и бессовестно похитили общественную свободу. Но здесь необходимо обратить внимание на способ и на время дарования власти. Когда полная власть дается надолго, например на год и больше, она всегда опасна и принесет хорошие или дурные последствия, смотря по тому, добродетельны или нет люди, которым она вверена. Сравнивая власть Децемвиров с диктаторской, мы убеждаемся, что первая была
гораздо обширнее. Когда назначался Диктатор, Трибуны, Консулы и Сенат сохраняли все свое значение, которого Диктатор не мог лишить их; правда, он мог сменить Консула, исключить из собрания Сенатора, но не мог отменить весь Сенат и установить новые законы. Таким образом, Сенат, Консулы и Трибуны, сохраняя свою власть, составляли надзор над Диктатором и могли не допустить его свернуть с прямого пути. При назначении же Децемвиров дело происходило совершенно иначе: Консулов и Трибунов отменили, Децемвирам дали власть издавать законы и вообще поступать самодержавно, со всем полновластием, принадлежащим всему Народу. Не имея над собой ни Консулов, ни Трибунов, ни апелляции к Народу, не имея, словом, над собой никакого контроля, они могли на второй год сделаться дерзкими под влиянием честолюбия Аппия. Итак, необходимо обратить внимание, что, утверждая для республики безопасность власти, дарованной народной волей, предполагается, что народ дает ее не иначе как под необходимыми условиями и на благоразумный срок. Иначе, если по заблуждению или по какой-либо другой причине, побуждающей его, он решится дать ее безрассудным образом, как римский Народ Децемвирам, дело, конечно, всегда кончится также печально. Это легко доказать рассмотрением причин, которые делали Диктаторов полезными, а Децемвиров сделали вредными; надо обратить еще внимание на образ действия благоустроенных республик, когда им случалось вверять власть на долгий срок, как, например, в Спарте — царям или в Венеции — дожам; и там и здесь мы видим, что над этими правителями был учреждаем надзор, который не позволял царям и дожам злоупотреблять своей властью. В этом случае ничего не значит, если общество и не развращено, потому что абсолютная власть чрезвычайно быстро развращает общество и приобретает друзей и приверженцев. Человеку же, облеченному такой властью, нисколько не мешает, что он беден и безроден, потому что к нему быстро стекутся богатства и все другие преимущества.
Мы увидим это подробнее, когда будем говорить о назначении Децемвиров.
ГЛАВА XXXVI
Граждане, получавшие высшие должности, не должны пренебрегать и низшими
При консульстве Марка Фабия и Гнея Манлия Римляне одержали славную победу над Вейянами и Этрусками, причем пал Квинт Фабий, брат консула, в предшествовавшем году сам бывший консулом[125][5]. Пример этот дает повод заметить, до какой степени все учреждения и обычаи Рима служили к его возвеличению и до чего ошибаются все прочие республики, уклоняющиеся от подражания ему. Несмотря на любовь свою к славе, римские граждане никогда не считали для себя унизительным повиноваться нынче тому, кем вчера повелевали, и служить простыми воинами в войске, над которым недавно начальствовали. Этот обычай совершенно противоречит взглядам, обычаям и понятиям современных граждан. В Венеции, например, существует предрассудок, что гражданин обесчестит себя, если, занимая прежде высшую должность, примет после того низшую, и правительство позволяет гражданам на этом основании уклоняться от общественных должностей. Если бы даже это было почетно для частных людей, то для государства это положительно вредно. Республика может гораздо больше надеяться на человека, который с высшей должности перешел на низшую, чем на того, который возвысился. Последнему республика может разумно доверять только в том случае, если его окружают люди, достоинства которых успокаивают недоверие, возбуждаемое его неопытностью. Если бы в Риме существовали те же порядки, как и в Венеции
и в других современных республиках, если бы, например, побыв Консулом, гражданин не соглашался вступить в войско иначе как снова Консулом, то гражданский порядок потерпел бы множество неудобств. Новые люди наделали бы ошибок, и притом честолюбие их разгулялось бы сильнее, если бы около них не было людей, внушающих им опасение своим опытным взором; таким образом, они стали бы смелее и менее обращали бы внимания на законы, что, конечно, принесло бы республике важные ущербы.
ГЛАВА XXXVII
О смутах, возбужденных в Риме аграрным законом, и о том, как опасно надавать в республике законы, имеющие обратное действие и нарушающие древние учреждения государства
Древние писатели замечают, что люди жалуются в несчастье и быстро пресыщаются в счастье; обе эти наклонности порождают одинаковые следствия. Когда у людей нет повода враждовать по необходимости, они враждуют из честолюбия; страсть эта так сильна в душе человеческой, что не покидает людей ни на какой ступени их возвышения. Это зависит от того, что природа создала людей со способностью желать всего, но не дала им возможности всего достигать; таким образом, желание приобретать всегда превышает силы, которыми может располагать человек для его удовлетворения, и отсюда проистекает недовольство своей участью и своим положением, каково бы оно ни было. Это производит все перевороты в судьбе людей: желая получить больше, а с другой стороны опасаясь лишиться того, что имеют, люди доходят до вражды и войны; это ведет к упадку одних государств и к возвышению других. Я говорю все это по поводу поступков Народа римского, который не удовольствовался ог-
рождением себя от притязаний аристократии учреждением Трибунов, к чему его побудила необходимость; едва удовлетворив этой настоятельной потребности, он стал простирать свои виды дальше уже не по необходимости, а по честолюбию, желая разделить с Аристократией обладание почестями и богатствами — двумя преимуществами, наиболее ценимыми людьми. Отсюда возникли смуты, которые со времени аграрного закона заразили, подобно чуме, все государство и привели наконец к падению Римской республики. В благоустроенном государстве общество должно быть богато, но отдельные граждане бедны; в Риме же закон этот не был соблюден; его не соблюли при самом учреждении Республики, так что впоследствии беспрестанно приходилось возвращаться к устранению неудобств, вызванных этим несоблюдением; не будучи установлен в самом начале, закон этот не мог быть утвержден и впоследствии, потому что позднее он мог оказаться слишком опасным своим обратным действием; впрочем, быть может также, он и был соблюден вначале, но впоследствии искажен; как бы то ни было, но в Риме о нем никогда не было слышно до тех пор, пока он не поколебал все государства.
Аграрный закон имел два главных основания. Одним из них было узаконение, по которому ни один гражданин не мог иметь более определенного числа югеров[126][6] земли в своем владении; другим служило постановление делить между всеми римскими гражданами земли, завоеванные у неприятеля. Эти учреждения были вдвойне невыгодны для аристократии: во-первых, все имевшие больше состояния, чем сколько позволял закон, должны были лишиться излишка, а сюда принадлежало большинство аристократии; во-вторых, аристократам пресекалась возможность разбогатеть в будущем, так как все будущие завоевания должны были распределяться между всеми гражданами. Поэтому эти узаконения, направленные против господ-
ствующего класса, который, сопротивляясь им, думал, что отстаивает общество, возбуждали сильнейшие потрясения всякий раз, как к ним возвращались. Аристократия терпением и хитростью старалась предотвратить их и отсрочить и с этой целью то начинала войну, то противопоставляла Трибуну, предлагавшему подобный закон, другого Трибуна, то делала мелочные уступки, то, наконец, выводила колонию в область, которую предлагали делить. Так, например, когда возникли прения о законе этом по поводу завоевания Анция, туда послали римскую колонию, предоставив ей владение этой страной. Тит Ливий, говоря, что в Риме с трудом нашлись люди, согласившиеся отправиться в эту колонию, выражается замечательным образом: он говорит, что народ предпочитал желать в Риме, чем обладать в Анции. Смуты, возбужденные этим законом, волновали Рим до того времени, пока римское оружие не проникло до крайних пределов Италии и за них; после того они, казалось, затихли. Это зависело от того, что последние завоевания Рима были далеки и находились в странах, возделывать которые римскому Народу было трудно, вследствие чего он и не так желал обладать ими. Притом Римляне желали наказывать своих врагов тем, что, отбирая у них земли, раздавали их колониям. По всем этим причинам закон этот находился в забвении до времен Гракхов; они, пробудив воспоминания о нем, погубили этим свободу Рима, потому что в это время враги этого закона успели удвоить свое могущество и он воспламенил такую ненависть между Народом и Сенатом, что дело дошло до открытой борьбы и кровопролития, ниспровергнувшего весь гражданский порядок. Общественные власти не могли восстановить спокойствия, и ни одна партия не возлагала на них никаких надежд; поэтому пришлось прибегать к незаконным средствам, и обе стороны стали помышлять об избрании предводителей, которые могли бы защищать их. Среди этих смут и беспорядков слава Мария увлекла народ, который четыре раза дал ему консульство так быстро одно за другим, что он имел возможность еще три раза сам овладеть консуль-
ской властью. Аристократия, угнетаемая им, для своего спасения стала покровительствовать Сулле. Он сделался главой аристократической партии, и междоусобие началось; после страшного кровопролития и многих перемен счастья Аристократия одержала победу. Но вскоре, при Цезаре и Помпее, борьба возобновилась: Цезарь стал во главе партии Мария, а Помпеи — Суллы, и в новой борьбе Цезарь победил. Он сделался первым тираном Рима, который с тех пор никогда уже не видел свободы.
Таковы были начало и конец аграрного закона. Выше мы сказали, что вражда, существовавшая между Сенатом и Народом, поддерживала свободу Рима, вызывая законы, благоприятные свободе. Этому, по-видимому, противоречат указанные нами последствия аграрного закона. Но противоречие это мнимое. Дело в том, что высшие классы так честолюбивы, что неизбежно приводят государство к погибели, если не будут приняты все меры для их унижения. Поэтому если аграрный закон и довел в триста лет Рим до рабства, то, с другой стороны, римское общество было бы порабощено гораздо раньше, если бы этим законом и другими притязаниями народ не сдерживал честолюбие Аристократии. Пример этот доказывает, кроме того, что люди больше дорожат богатством, чем почетом. Римская аристократия всегда без особенного сопротивления уступала народу почести, но, когда дело коснулось имуществ, она стала защищать их так упорно, что народу для удовлетворения своего желания пришлось прибегать к чрезвычайным мерам. Гракхи были зачинщиками этих беспорядков. Намерения их были прекрасны и достойны похвалы, но действовали они неблагоразумно. Неблагоразумно пытаться отменить неудобство, которое укоренилось в государстве с самого его начала, и с этой целью учреждать закон, имеющий такое широкое обратное действие, как сказано выше; подобные попытки только ускоряют вред, приносимый этим злом. Другое дело действовать осторожно и постепенно: тогда зло или отсрочится, или само собой уничтожится, прежде чем дойдет до крайности.
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 62 | Нарушение авторских прав