|
Читайте также: |
Только тут Ирка сообразила, как выглядит после битвы с драконицей! Куртка, заляпанная грязью и покрытая темными разводами от брызгавшей с потолка торгового центра противопожарной жидкости. Разорванные на коленках джинсы и перемазанные темно-бурым ботинки – не объяснишь же, что драконьей кровью! Меховая оторочка капюшона закоптилась до грязно-серого состояния, а кое-где и обуглилась. И еще запах! Запах! Мама не видела ее столько лет – и она предстает перед ней, воняя, как сгоревшая урна!
«Хорошо хоть шишку на голове под волосами не видно, – безнадежно подумала Ирка. – Зато сами волосы… ой-ей-ей!»
«И как Айту вообще захотелось с таким потрепанным чучелом целоваться?» – мелькнуло где-то на заднем плане и тут же забылось. Сейчас у Ирки было одно желание – чтоб сию минуту пол их древней саманной хибары провалился прямо под ней и она рухнула метра на три в глубину! Тогда, по крайней мере, можно хоть как-то объяснить свой вид!
– Я… Шла, шла, поскользнулась на льду и… вот… Упала… Испачкалась… – неловко одергивая край грязной куртки, пролепетала Ирка.
«Ага! Капюшон тоже загорелся, потому что упала? Сосед через забор сигарету кинул – и прямо в меня! – сообразила Ирка, и холодные лапки паники пощекотали ее под коленками и поползли выше, выше, к сердцу… – А потом давай меня из огнетушителя поливать – спасать, значит…» – она едва слышно застонала сквозь зубы.
– Ага! – иронически согласилась мама. – А выросла ты так тоже потому, что упала? И похорошела… – задумчиво добавила мама.
Ирка уставилась на нее, растерянно приоткрыв рот. В голове у нее царил полный сумбур – она тут не знает, как объяснить свой кошмарный вид, а мама говорит… Выросла? Похорошела?
– И ничего я не похорошела и не выросла… – сама не понимая, что несет, забормотала Ирка. – Просто ты меня четыре года не видела…
Мамины ярко-голубые глаза мгновенно налились слезами:
– Я… Я, конечно, понимаю, что я… Что меня давно не было… Ну хоть ты-то не упрекай меня, Ирочка! Довольно я уже от твоей бабушки наслушалась! – вскричала она.
Ирка почувствовала, как руки у нее невольно сжимаются в кулаки. Бабка! И что она вечно… И куда она лезет? Мамы столько не было, а она…
– Все хорошо, мама! – снова прижимаясь к маме и обхватывая ее руками за талию, выдохнула Ирка. – Я не упрекаю, слово… – у нее едва не вырвалось «слово ведьмы!», но остатки здравого смысла дернулись где-то в глубине разума, и она успела исправиться: – Честное слово! Ты приехала – и все хорошо!
Проклятье, слова тоже путались, еще хуже, чем мысли. Ну как сказать маме: плевать, сколько тебя не было, главное, сейчас ты тут! Ирка могла только прижиматься теснее, обнимать все крепче…
– Правда? Ну и замечательно! – обрадовалась мама. – Только пусти меня, пожалуйста, Ирочка, а то сейчас задушишь…
Ирка испуганно отпрянула. Неужели она совсем потеряла голову и использовала свою оборотническую силу? Господи, ведь это же переломы, внутренние кровотечения… Девчонка с ужасом уставилась на маму…
– И халат запачкала, – мельком обронила мама, кончиками ухоженных ногтей касаясь жирно-черной полосы, появившейся на снежно-белой пушистости ее купального халата.
– Прости! – охнула Ирка, но мама еще раз брезгливым движением провела по пятну и раздраженно уставилась на свои испачканные пальцы.
– Я уже и забывать стала, какая тут кругом гадость! – в сердцах бросила она. – Грязь, всюду выбоины, ямы, все поломанное… У нас в Германии такого никогда бы не допустили! Неужели ничего нельзя сделать?
Ирка почувствовала, как у нее краснеют лоб, щеки… Если бы она знала, что мама вернется – она бы наплевала на ведьмовскую конспирацию и что-нибудь придумала! Например, заклятье для выравнивания асфальта!
– Прости… – повторила она. – Я думала… не знала… я постараюсь…
– Зовсим здурила дытына на радостях – за асфальт извиняться почала! – стряхивая свою старую, затрепанную куртку (и откуда она ее только вытащила, давно ведь уже новую купили!), объявила бабка и пристроила это заляпанное грязными пятнами убоище на вешалку – прямо поверх коротенького мехового жакетика. Наверняка маминого! – Зараз ще лопату визьмет и побижить ямы закопувать! А було б чему радоваться-то… – Бабка скользнула по маме пренебрежительным взглядом… и с силой хлопнула ладонью по своей куртке. Взлетевшие из-под дырявой плащовки хлопья гнилого синтепона мелкой крошкой осыпали светлый мех.
– Прекрати! – сморщившись, как от больного зуба, вскричала Иркина мама.
– Шо конкретно? – поинтересовалась бабка, продолжая похлопывать ладонью по куртке – каждый хлопок сопровождался взлетающим облаком.
– Вот это! Пыль разводить!
– А я у сэбэ вдома! – немедленно приняла подачу бабка. – Хочу – пыль развожу! Хочу – качучу пляшу! – И для подтверждения своей свободы и независимости пару раз стукнула каблуками в пол и резко вскинула руки. – Хей-о!
– Ох, да делай что хочешь! – Мама досадливо отвернулась от бабки. – А тебя я кое с кем познакомлю! – вскричала она, обращаясь теперь только к Ирке. Взяла дочь за плечи и, мягко надавив, заставила повернуться. – Вот! – указывая на стоящего в кухонных дверях мужчину, провозгласила она с явной гордостью. – Это – Тео! Герр Тео Фелл! Мой муж! Я теперь фрау Фелл! – восторженно взвизгнула мама и, кажется, с трудом сдержалась, чтоб не запрыгать, хлопая в ладоши.
Ирка поглядела на герра Фелла и навесила на физиономию дежурную улыбку «хорошо-воспитанная-девочка-встречает-друзей-своих-родителей», которую ей случалось подсмотреть у Таньки. Чтоб прикрыть разочарование. Мужчина, вызвавший у ее мамы такой бурный энтузиазм, был… скажем так… не очень… В общем, ничего особенного – тем более, рядом с ухоженной, как кинозвезда, мамой! Низенький и кругленький, пивной животик «курдючком» победно торчал между разошедшимися полами смешной кургузой домашней куртки. Пухлые щеки сильно отливали краснотой, словно немец только что зашел в дом с мороза, а между полными губами любителя хорошо покушать была зажата коротенькая, потемневшая от времени курительная трубка. Разве что глаза под стеклами круглых роговых очков Ирке понравились – веселые и чуть-чуть насмешливые; они перебегали с бабки на Иркину маму, потом на саму Ирку, снова на бабку…
– Ты о нем ничего не знаешь, а он о тебе много раз слышал – я ему постоянно рассказывала, что здесь, в далеком городе на Днепре, у меня растет чудесная дочка. Правда, Тео? – продолжала радостно тарахтеть мама.
– Авжеж! – немедленно влезла бабка. – Кожен вечер – пивка своему немчуре товстому нальет, сядет з ним рядком… – Бабка подперла щеку ладонью, принимая позу сказительницы из старых фильмов. – И як заведет про дочку з Днепра… Замист того, щоб подзвонить або письмо дытыне написать – про грошей прислать я вже не кажу!
– Да что же это такое! – плачущим голосом выдала мама. – Да какие же нервы это выдержат!
Но бабка словно и не слышала.
– Та и що вона… – бабка ткнула в маму пальцем, чтоб никто не перепутал, кто такая «вона», – своему немчуре розповисты могла? Якого цвета у Яринки в дытынстве горшок був? Та хиба ж вона знае, яка в неи дытына выросла? – патетически вопросила бабка у облезлого рожка люстры на потолке. Рожок перепуганно смолчал, бабка ответила сама: – Добра, разумна, слухняна – ось яка в мэнэ внучка! И вчыться, и по дому, и на огороде… Золото, а не дытына!
Ирка изумленно воззрилась на бабку – у нее возникло четкое впечатление, что у той завелась еще одна, тайная, внучка, которая и добрая, и умная, и послушная, одной рукой пропалывает огород, а в другой у нее учебник по физике. Потому что не могли же бабкины бурные комплименты относиться к самой Ирке?
– Та кожна мать удавилася бы от щастя, абы в неи така дытына була! – провозгласила бабка.
Ирка представила себе массовые самоубийства счастливых матерей и содрогнулась.
– А вы подывыться на оцю лахудру, люды добри! – провозгласила бабка, снова патетическим жестом указывая на маму. К «добрым людям» она, вероятно, относила маминого немца и проскользнувшего сквозь кухонную форточку кота – те честно поглядели, куда велено. – Ушвендяла в свою Германию, четыре года носа не казала, навить не спытала ани разу – чи живая ее донька, чи здоровая… А тепер – здра-авствуйте вам у вашей хате! – Бабка отвесила издевательский поклон. – Заявилася!
У мамы задрожали губы, а голубые глаза налились слезами:
– Если… Если я мешаю… Если вы так хотите… Я, конечно, могу немедленно уехать! Мы уедем! – И мама слепо метнулась к выходу, кажется, намереваясь бежать из дома как есть – в халате и тапочках.
– Мама, нет! Ты не мешаешь, я не хочу, не уезжай, пожа-алуйста! – кинулась ей наперерез Ирка и тут же повернулась к бабке, ненавидяще прошипев той в лицо: – Прекрати! Немедленно прекрати терроризировать маму, или я… Я за себя не отвечаю! – Руки она судорожно сжимала, чтоб никто не увидел пробивающихся на кончиках пальцев когтей.
– Ты-то за себя не отвечаешь, алеж я за тэбэ очень даже отвечаю! – вдруг тихо и очень грустно сказала бабка… и провела ладонью по лицу, словно стряхивая невидимую паутину. – Добре! Ну, буду я бильше твоей мамке ничего говорить – якщо вона сама не розумие… Та добре вже, добре! – Увидев мрачно-угрожающее выражение Иркиного лица, бабка скрестила руки на груди и застыла в позе оскорбленного достоинства.
Мама в ответ негодующе фыркнула и отвернулась в другую сторону, гордо задрав нос.
Немец вынул трубку изо рта и сунул ее в карман.
– Guten Tag, Fräulein! – прозвучал в наступившей тишине его неожиданно густой и приятный голос. – Вот теперь, наконец… – Он быстро стрельнул глазами на отвернувшихся друг от друга маму и бабку и вдруг задорно подмигнул Ирке. – …И нам с вами удастся познакомиться! – по-немецки продолжил он, шагнул к Ирке и протянул ей руку. Ирка недоуменно поглядела на него, на протянутую ладонь… почувствовала, как лицо становится аж горячим – какой дурой приторможенной она, наверное, кажется! – и торопливо, как альпинист над пропастью, ухватилась за руку немца. Его пожатие оказалось твердым и крепким, а ладонь успокаивающе теплой, с твердой полоской мозолей, точно немец постоянно работал лопатой.
«В саду, наверное, копается», – подумала Ирка, представляя себе крохотный ухоженный садик с по линеечке высаженными цветами, совсем непохожий на их беспорядочное хозяйство с абрикосовым деревом, вымахавшим посреди картофельных грядок, и шарящей в кукурузе козой.
– Sprechen Sie Deutsche? – весело поглядывая на Ирку сквозь круглые очочки, поинтересовался немец.
Ирка открыла рот: вот сейчас она заговорит по-немецки – и немец обалдеет! Начнет восхищаться – а она его снова огорошит: что и по-английски говорит, и по-французски, и по-испански, и по-итальянски… В общем, как кот Матроскин: «Я еще и на машинке могу…» Мама сразу поймет, что бабкины слова насчет «разумной дытыны» – не только чтоб ее позлить: Ирка умная на самом деле! И может быть, посмотрит на Ирку, как глядит на своего немецкого мужа – будто тот найденный в подполе клад!
Ирка открыла рот… и закрыла. Открыла снова… и поняла, что похвастаться знанием языков перед немцем для нее так же невозможно… как перекинуться у него на глазах в летающую борзую и предложить полюбоваться клыками, когтями и размахом крыльев! Глупо, идиотизм, не имеет рационального объяснения, но не может она, и все – слова в горле застревают!
– Я… Нет, я не очень… Я… Не говорю по-немецки! – выпалила Ирка.
– Но как же, Ирочка… – растерялась мама. – Я же помню… Тебе еще маленькой языки легко давались – ты в старых фильмах про войну немецкую речь слышала, сразу повторяла, слово в слово, и даже интонации те же!
– Авжеж, повторяла! – под нос пробормотала бабка. – В пять лет под окошком у соседки Цили Моисеевны как завопит по-немецки: «Евреям и цыганам явиться в комендатуру с вещами!» – ту, бедолагу, ледве з инфарктом до больницы не видвезлы!
– У нас в школе только английский! – отрезала Ирка.
– Ясно… – бросая на бабку яростный взгляд, выдохнула мама. – Способности ребенка совершенно не развивались!
Ирка застыла. Вот сейчас бабка ка-ак начнет орать! Ка-ак заложит ее с потрохами – и насчет немецкого, и других языков! Зачем она соврала перед бабкой, которая прекрасно знает правду?
– Ось интересно – и хто б це должен их развивать? – скользнув по Ирке мимолетным взглядом, словно та ничего необычного не сказала, сладенько прокомментировала бабка.
– Не иметь… значений, – вдруг сказал немец. По-русски. Довольно чисто и понятно, хотя и с тем металлическим акцентом, с каким говорили игравшие немцев актеры старого кино. – Вырасти в прошедший… бывший Восточный Германий, учить русски. Иметь деловый интересы Россия. Говорить не очень хорошо, но я думать… думаю, мы понимать… поймем друг друга. Звать меня Тео, Ирэна, так? – весело покивал он Ирке.
– Ты гляди – немец, а разговаривает! – словно тот был собакой, изумилась бабка.
– Мама, мы будем обедать? – пытаясь заглушить ее, вклинилась Ирка. – Вы ведь голодные?
– Мы завтракать самолет, но перекусить хорошо! – разулыбался Тео.
– А чого це ты в моей хате ее пытаешь – чи обедать, чи нет? – одновременно возмутилась бабка. – А немчура клята нехай соби колючу проволоку перекусывает… Хорошо ему!
Но Ирка, на ходу сбрасывая куртку, уже метнулась на кухню.
– Я слышать, украински кухня очень вкусный! – крикнул ей вслед Тео – на бабку он, похоже, твердо решил не обращать внимания.
Хорошо, что еще сегодня утром у них завтракали так симпатичные бабке богатыри. Хорошо, что в холодильнике полная кастрюля борща, заготовленное на вечер тесто и начинка для вареников. Сейчас она быстренько…
– А ну, видийды! – буркнула бабка, отпихивая Ирку от миски с тестом. – Сама справлюсь!
– Еще не хватало! – окрысилась Ирка. – Чтоб ты им в вареники отравы подмешала… – Ирка говорила почти всерьез – в таком настроении от бабки чего угодно ожидать можно!
– Та хто воны таки – твоя мамка и ейный немец – шоб я заради них як хозяйка позорилася! – возмутилась бабка. – З моей еды нихто отравиться не может, у мэнэ все завжди найкраще! Воду поставь! – скомандовала она Ирке. – И на стол собирай, давай, давай, швидше!
Ирка сдернула со стола заляпанную богатырями скатерть и под неодобрительным взглядом бабки торопливо постелила новую.
– Сама стирать будешь! – прошипела та, споро лепя свежие вареники и бросая их в кипящую воду.
– Maultaschen! – при виде выставленного блюда радостно вскричал Тео, потирая пухлые руки.
– Не, ну ты чула! – завопила бабка, с силой швыряя ложку в крынку с домашней сметаной. – Як вин на мои вареники ругается!
– Да успокойся ты! – разозлилась Ирка. – Так вареники по-немецки называются.
– Ты звидки знаешь – якщо ты в ихнем немецком ни ухом, ни рылом? – мельком обронила бабка. И громогласно скомандовала: – Борща им налей! Авось для борща у них немецких имен нема!
– Ирочка, хлеб дай, пожалуйста, – попросила мама.
Ирка вскочила и вытащила из хлебницы батон. Вскрыла целлофановую обертку…
Мама неловко, словно впервые держала в руках кусок хлеба, разломила ломтик и понюхала корочку.
– Это что? – подняла мама глаза на Ирку.
– Хлеб, – растерянно ответила та.
– А почему он какой-то химией пахнет? – возмутилась мама. – Нет, Тео такое есть не может! Тео ест только хлеб от нашего булочника. А утром – свежайшие булочки! – Глаза у мамы мечтательно затуманились. – В пять утра булочник выставляет на окно блюдо с выпечкой и стоит такой запах, такой… Корицей, орехом, ванилью и свежим-свежим хлебом… А дети на велосипедах приезжают за покупками – утро чистенькое-чистенькое, колеса шуршат по вымытому тротуару, и только звоночки на велосипедах – дзинь-дзинь!
– Ну купи дытыне велосипед, маманя! – процедила бабка. – Нехай вона до твоей Германии за булками сгоняет!
– Ирэн не иметь велосипед? – спросил Тео, отрываясь от тарелки с борщом, который уписывал с явным удовольствием, иногда насмешливо косясь то на жену, то на ее мать. – Это не есть правильно – все дети в ее возраст иметь велосипед и многие взрослые тоже! Надо купить… У вас есть хороши спортивные магазины? – неожиданно закончил он.
– Вы купите мне велосипед? – обалдела Ирка. – Вот так прямо сразу? Спасибо, не надо, я обойдусь…
– Почему – не надо? – пожал плечами Тео. – Родители быть, чтоб давать радость ребенок. Родители приехать – должна быть радость.
– Мне и так радость, – покосившись на маму, пробормотала Ирка и уткнулась в свою тарелку.
– Ишь ты, в родители себя сразу записывает! Ты сперва велосипед купи, – одновременно пробурчала бабка, но голос ее звучал немного мягче.
– Ой! – Мама подпрыгнула на стуле. – Мы же привезли подарки! Ирочка, я совсем забыла, мы привезли тебе подарки! Пойдем скорее! Пусть Тео ест, а мы пойдем в твою комнату! – Она схватила Ирку за руку и потащила к лестнице.
Ирка слетела со стула и помчалась за ней. Наконец-то! Ей плевать на подарки, но сейчас они будут вместе, вдвоем. Она – с мамой. Мама – с ней.
– Помоги мне, Ирочка! – Подхватив здоровенную, туго набитую сумку, мама поволокла ее наверх, пересчитывая сумкой каждую ступеньку. Ирка вырвала сумку у нее из рук и легко закинула на плечо. – Какая ты сильная, Ириш, ты что, качаешься?
– Вроде того… – пробормотала Ирка, только сейчас понимая, что их разговор с мамой на самом деле будет… очень странным. Что она ответит, если мама, как все взрослые, спросит, как она учится? В школе – по-разному, зато отлично запоминает заклятья и рецепты зелий и даже собственные заговоры научилась составлять. А если поинтересуется, чем дочь занимается? Да ничем особенным, мамочка, восставших мертвяков гоняю, чертей мочу и змеям морды бью. А есть ли у тебя мальчик, Ирочка? Нет, мамочка, мальчика нет, зато есть дракончик. А еще точнее – дракон! Великий. Я вас как-нибудь познакомлю… Ирка представила себе маму… и Айта в истинном облике – со всем набором чешуи, клыков, когтей… Если она сразу не упадет в обморок, то будет так визжать…
Мама распахнула дверь в ее комнату… и завизжала.
Ирка прыгнула. Привычным, до автоматизма, движением отшвырнула маму в сторону, выводя ее из-под возможного удара. Пнула дверь и перекатом нырнула в комнату. Винтом от пола вскочила на ноги – со стальным щелчком на кончиках пальцев выметнулись длинные когти. Замерла посреди комнаты, хищно горбя спину и медленно поворачиваясь – в горле клокотал рык, а мгновенно выросшие клыки оттопыривали верхнюю губу.
Ну? Кто здесь? Кто посмел? Выходи! Черти? Змеи? Ведьмы? Духи?
В комнате не было никого. То есть совсем. Абсолютно.
Ирка остановилась. Постояла, недоуменно вертя головой – может, она недосмотрела? Или недопоняла?
Ни движения. Ни звука. Был кто и сбежал? Просочился сквозь стену – а что, бывало пару раз… Просачивались.
– Мам! – окликнула маму Ирка, возвращаясь к двери. – Так кто здесь был? Ты чего кричала-то? Мам! – Ирка выглянула в коридор. – Ма-маа!
В коридоре мамы не было.
– Мама! Мама, ты где?
Снизу послышался слабый стон.
– Мама! – Грохоча ступеньками, Ирка ссыпалась вниз по лестнице.
Обеими руками держась за голову, мама сидела на нижней ступеньке лестницы, а из кухни к ней уже мчались Тео и бабка.
– Мама, что случилось? Та що ж таке трапылося, пожар чи землетрус, чи шо? Was is passiert, meine Liebe? [4]
Мама подняла на Ирку затуманенные глаза и ломким голосом сказала:
– Она взорвалась!
– Кто? – в один голос выдохнули Ирка, и бабка, и Тео.
– Бомба на пороге твоей комнаты, – кривя губы в жалком подобии улыбки, пролепетала мама.
Ирка, бабка и Тео обалдело переглянулись.
– Бомба? На пороге? В спальне у девочки? – слабым голосом повторил по-немецки Тео и, вытащив из кармана трубку, выставил ее перед собой, как пистолет, словно собирался отстреливаться от неведомых террористов.
– Бомба, – слабо кивнула мама и тут же со стоном обхватила голову ладонями, поддерживая, точно до краев налитую чашу. – Я открыла дверь, а меня… меня… Вдруг как подбросит в воздух – почти до потолка! Перед глазами как сверкнет – наверняка взрыв! Потом как покатит вниз по лестнице – точно вам говорю, взрывной волной! Ну а что еще это могло быть?
– Отож… – задумчиво прокомментировала бабка и покосилась на Ирку.
Красная, как вареный рак, Ирка открыла рот… закрыла… открыла снова… и, наконец, выдохнула:
– Наверное… Наверное, это я, мама… – Под конец ее голос упал почти до шепота… и тут же Ирка вскинулась, лихорадочно оправдываясь. – Я боялась, там что-то опасное, вот и отбросила тебя за спину – чтоб по тебе не попали… – туманно объяснила она.
Мама попыталась сосредоточить на Ирке по-прежнему расфокусированный взгляд:
– Ты что, спецназовец, детка?
– Я испугалась, мама! Ты так закричала! – И не удержавшись, добавила: – Чего было кричать, если в комнате все в порядке? Комната как комната, самая обычная…
– Обычная? – не хуже, чем только что, на пороге Иркиной комнаты, завопила мама и вскочила, будто и не сидела, обеими руками придерживая отваливающуюся голову. И прыгая через ступеньку, рванула вверх по лестнице. – Обычная? Вот это ты называешь обычная? – Даже не нажав ручку, мама всем телом ударилась в створку и влетела в комнату. – Вот это ты называешь обычной комнатой двенадцатилетней девочки? – И обвиняющим жестом ткнула пальцем в Иркину кровать.
– Мне почти тринадцать, – безнадежно пробормотала Ирка, потому что кровать и впрямь выглядела… скажем так, необычно. Рассеченная пополам, словно электропилой, она топорщилась разломами старого ДСП, и хлопья из распотрошенного матраса устилали пол.
– В тринадцать лет у каждой девочки окно в комнате имеет вот такой вид? – возмутилась мама.
Ирка печально вздохнула. Какой может «иметь вид» то, чего, в сущности, и нет? Оконный проем зиял пустотой – только кое-где еще оставались обгорелые до черноты куски старой рамы. Вместо стекла дыру закрывала подушка, но морозный воздух со свистом врывался в щели, начисто выхолаживая комнату, так что выцветшие обои покрылись бледно-голубыми узорами инея. Подоконник тоже был разрублен пополам – до кирпичной кладки.
– А со шкафом что? Его как будто… я не знаю… кочергой тыкали? – растерянно глядя на зияющие в толстых досках сквозные дыры, всплеснула руками мама.
– Мечом, – буркнула Ирка.
– Каким еще мячом? – взвилась мама. – Ира, ты что, так шутишь?
– Да. Извини. Неудачно, – быстро ответила Ирка.
Ну что она могла объяснить? Что попавший под змеиное заклятье богатырь Федька гонялся за ней по комнате, рубя наточенным на непробиваемую драконью чешую клинком и кровать, и подоконник, и шкаф… Только окошко вынесла мчавшаяся Ирке на помощь спасательная команда.
– А это? Твоя одежда? – замирающим шепотом выдохнула мама, поднимая с пола посеченные лоскуты.
Ирка бездумно глядела на остатки своего гардероба. А ведь она только сейчас осознала размеры катастрофы – раньше просто времени не было. При обычных обстоятельствах она бы волком выла – все ее любовно подобранные брендовые шмотки, стоившие ей немалой части гонорара от бизнесмена Иващенко за спасшее его компанию заклятье, теперь превратились просто в жалкую кучку шелка, кожи и джинсы. Но сейчас Ирку это абсолютно не волновало. Она думала лишь об одном – как объяснить царящий в комнате разгром маме?
– Что тут произошло, Ира? Отвечай немедленно! – встряхивая ворохом посеченной одежды у Ирки перед носом, потребовала мама.
– Это… это… – Ирка растерялась. Ей просто ничего не приходило в голову! – Ветер! Да, сильный ветер, почти ураган… Выбил окно…
– И одежду порезал? – снова встряхивая Иркиными лохмотьями, закричала мама. – Шкаф проткнул? Кровать поломал? Ира! Не смей мне лгать! Что тут…
– Не, ну ты дывысь на нее! – влезая в комнату, возмущенно гаркнула бабка. – Четыре года шлялась, тилькы приехала, а вже з дытыны отчета спрашивает! Може, сама ей расскажешь, шо весь цей час робыла?
– Не смей вмешиваться, мама! Я разговариваю со своей дочерью!
– Много ты раньше помьятала, шо у тебя дочка есть! – гаркнула бабка… набрала полную грудь воздуха, кажется, собираясь разразиться очередной речью… поглядела на бледную Ирку… и шумно выдохнула. – Жилец у нас був… – выдавливая каждое слово с усилием, как остатки пасты из самого «хвоста» тюбика, процедила она. – З глузду зъихав, та порубав тут усе… Ось и маемо! – Взмахом руки она очертила разгромленную комнату. – З квартиры он теж вже зъихав… – торопливо добавила бабка.
– Вот! Вот! За девочкой гоняется маньяк, а ты… ты… – Мама указала на бабку пальцем. – Еще смеешь в чем-то обвинять меня! – По щекам ее покатились слезы, и она кинулась вон из комнаты – прямо в объятия мужа.
– Девочка живет в ужасных условиях… Нет комнаты… Нет одежды… Ничего нет! – по-немецки кричала она, всхлипывая и тычась лицом в отвороты мужниной домашней куртки, как недавно сама Ирка тыкалась в мамин халат. – А эта… эта… – поворачивая залитое слезами лицо к бабке и полосуя ее ненавидящим взглядом, выпалила мама. – Еще смеет меня обвинять!
Ирка быстро покосилась на бабку – хорошо, что та маму не понимает. Ирка и сама могла пройтись на бабкин счет – если слов хватало! Все знают, ее бабка – это что-то! Но сейчас ей стало неприятно. И… до слез жалко маму. Как отчаянно она чувствует себя виноватой перед Иркой, если вот так, изо всех сил ищет возможности избавиться от вины, уменьшить боль в душе, что даже на справедливость ее не хватает!
– Дорогая, успокойся! – вытирая катящиеся по щекам жены слезы, бормотал Тео.
– Ты не понимаешь! Она… всегда надо мной издевалась! Лишала меня всего, всего! А теперь то же самое делает с моей дочерью…
– Хватит, дорогая! – голос кругленького добродушного Тео неожиданно громыхнул металлом так, что Ирка невольно дернулась и поглядела на него изумленно. – Твоя мать делала для внучки, что могла… и как умела! И требовать от нее большего… – Тео повел круглым плечом. – А если девочке что-то нужно… Возьми кредитку и купи!
– Но… Дорогой… – Мама прижала руки к груди, и даже слезы у нее на глазах враз высохли. – Ты же всегда говорил, нам следует экономить… Избегать ненужных трат!
– Ненужные траты – это ненужные траты, а нужные траты – это нужные! – решительно жестикулируя трубкой, выпалил Тео. – Только не выбрасывай чеки, дорогая! Нам следует контролировать наш семейный бюджет! – Он решительно сунул трубку в рот и прикусил зубами чубук, точно хотел перегрызть его пополам.
Ирка почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Мама вернулась и… неужели этот кругленький забавный дядька станет для нее настоящим отцом – не занятый своими божественно-собачьими делами крылатый пес Симаргл, застрявший в каменном бублике своего алтаря, а настоящий, нормальный, живой, заботливый отец? Как у Таньки и Богдана? Чтоб ходил с ней в кино и встречал, если она возвращается поздно, и… Да ладно, пусть хоть просто футбол по телику смотрит – лишь бы замечал Ирку, лишь бы она не была для него пустым местом!
Ирка лежала на широком раскладном диване в гостиной – о том, чтоб спать в ее выстуженной комнате, не могло быть и речи. На другой половине дивана пристроилась бабка и раздраженно щелкала пультом от телевизора, перебирая программы и не останавливаясь ни на одной. Из бабкиной комнаты слышалось хлопанье шкафов, скрип кроватной пружины и немецкая речь: плачущий голос мамы и успокаивающий Тео.
Ирка лежала на спине, разглядывая бродящие по потолку цветные блики, и думала. Больше всего она хотела нормальной жизни, нормальной семьи. С мамой и папой, и даже, ладно, с бабкой, если, конечно, она научится жить рядом с мамой без постоянных скандалов (тихая, нескандальная бабка – существо из области фантастики, но почему бы не помечтать?). У Ирки будут родители, как у всех. Немножко назойливые, немножко занудные, вечно сующие нос не в свое дело – просто потому, что им не все равно, где она, что с ней, все ли с ней в порядке… Не то что бабке!
Дата добавления: 2015-12-08; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав