Худший солдат.

Пулемет замолчал. Несколько минут подряд, он с механической невозмутимостью, изрыгал из себя короткие языки пламени. Впереди, на противоположной стороне замерзшего канала, в кустах, сыпались вниз срезанные пулями ветки. По изрытому следами белому склону, проносились снежные фонтанчики...

Теперь пулемет смолк.. Его черный, дырчатый ствол дымился. Еще слышались разрозненные винтовочные хлопки, но стрелять было уже не в кого. Очередная атака отбита. Люди в белых маскировочных костюмах, спешно отступили под прикрытие дамбы. На берегу остались лежать убитые. Издалека они казались небольшими заснеженными холмиками.

Над позициями раздался свисток. Отбой стрельбе. Окопы окутались голубоватой дымкой. Резкий запах пороха долго не желал растворяться в морозном воздухе. Слышались короткие выкрики. Траншеи облетала перекличка. Стрелянные гильзы, медленно погружались в расплавленный снег. Щелкали затворы. Менялись обоймы. Гранаты из-за пазухи выкладывались на мерзлую землю. Солдаты не спускали глаз с дамбы. Все готовились к новой атаке. Потревоженные грохотом выстрелов птицы, не могли угомониться. Они черными тенями метались среди голых ветвей. Шумными стаями перелетали с места на место, отчаянно галдели.

- Чего разорались! Мечетесь, как сумасшедшие. Летели бы себе куда-нибудь... - Томас по своему обыкновению начал болтать. Чтобы он ни делал, где бы не находился, рот его не закрывался никогда. Вот и сейчас, стоило только стрельбе прекратиться, первым свой голос подал Томас Борель. На этот раз, он обращался к птицам, - Летели бы себе куда-нибудь! Когда мост взорвут, от ваших гнезд ничего не останется. На что надеетесь, глупые? Люди, например, давно ушли. Дома пустые стоят. Заходи и живи. Только никому не надо. Война здесь... А вы, что же? Думаете, вас стороной обойдет? Это вряд ли. Видите, капитан Лангер связиста своего тащит. Сейчас будет кричать в трубку, что атакован превосходящими силами противника, что людей мало, что надо отходить, что мост не удержать... А когда мост взлетит на воздух, тогда ваши гнезда и посыплются вниз. Все до одного...

Томас задрал голову вверх. Из-под стального шлема блеснули круглые очки в тонкой оправе. Его полное, веснушчатое лицо, выглядело детским. Казалось, что солдат улыбался птицам. На самом же деле, он просто щурился на свет. Его руки, давно привыкшие действовать сами по себе, пытались разобраться с затворной рамой карабина, которая упорно не желала вставать на место. После первого же выстрела ее заело. Толстые, короткие пальцы Томаса суетливо бегали по холодному металлу, гладили крышку ствольной коробки, дергали затвор из стороны в сторону, пытались его мять. Любому, с первого взгляда стало бы ясно, что этот человек совершенно не умеет обращаться с оружием. Это была чистая правда. Дело в том, что Томас Борель, до войны работал в кондитерской. Собственно, он работал там и во время войны. Благодаря плохому зрению, Томас долго оставался в запасе. Многие шутили на этот счет,что толстяк Борель способен вылепить из теста даже пулю, но никто не способен слепить из самого Томаса настоящего солдата. И это тоже было чистой правдой.

Когда фронт приблизился настолько, что стекла кондитерской начали вздрагивать в такт тяжелым орудийным залпам, Бореля призвали в армию.

Руки Томаса привыкли работать с мягким и пластичным материалом. Они могли сделать из теста все, что угодно, не даром, самый затейливый заказ всегда доставался лучшему кондитеру города — Томасу Борелю. Но сейчас его пальцы были бессильны перед упорством твердого металла.

- Ну что же ты! Ну давай же, закрывайся! - солдат зажал в коленях карабин и обеими руками потянул затвор вверх.

Перекошенный патрон, застрявший в магазине, сводил все усилия на нет. Лицо Бореля покраснело от натуги. Он даже закрыл глаза от напряжения. И в этот момент у него над ухом кто-то рявкнул: «Отставить!».

Томас вздрогнул, затворная рама неожиданно скользнула вверх и больно прищемила ему палец. Солдат жалобно заскулил.

Перед ним стоял фельдфебель Юст.

- Растяпа! За оружием надо следить! Что бы винтовка не подвела тебя во время боя - ее надо регулярно чистить! - Юст,как всегда, был на взводе. - Солдата - худшего, чем ты, я еще не встречал! Чего расселся? Хватай свою толстую задницу, и дуй к саперам, поможешь им с проводами. Здесь тебе делать все- равно нечего. А у меня и без тебя забот хватает! - затем фельдфебель сложил ладони рупором и крикнул,обращаясь к остальным солдатам:

- Не расслабляться! Проверить и перезарядить оружие! Командирам отделений — доложить о потерях! Пулеметчикам - сменить позицию!

* * *

Томас Борель нес свой травмированный палец словно флаг. Из окопов в его сторону летели шутки.

- Санитаров сюда! Скорее! У нас тяжелый! Борель ранен!

- Только пусть прихватят носилки по шире и ребят покрепче. Наш Борель ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ раненный!

- Клаус, смотри, Борель пошел в атаку.

- Правее бери, толстяк, кухня там!

- Куда это ты собрался, приятель? У тебя что,кончились патроны?

- Нет,парни, у него кончилось печенье...

Не смотря на боль в ободранном пальце,Томас, смеялся вместе со всеми. Он вообще воспринимал насмешки, как верный признак хорошего к себе расположения. Он даже немного смущался, ведь судя по многочисленным остротам, солдаты были просто без ума от него.

- Эй, ребята, смотрите, Борель идет!

- Черт, здесь и так тесно, а теперь нам придется вылезти из окопов, что бы его пропустить.

- Томас, не покидай нас, как же мы без тебя будем воевать?

- Эй, ты, болван, втяни живот, а то застрянешь в траншее.

- Вы видели его палец? Вот,что я вам скажу - это работа вражеского снайпера...

Узкими земляными переходами Борель пробрался к проселочной дороге, неуклюже перебежал ее и, часто спотыкаясь, пошел через заснеженное поле к мосту. Там саперы вели свои последние приготовления. Идти по снегу было неудобно. Карабин при ходьбе раскачивался, чем-то больно упираясь в спину. Раскисшие ботинки то и дело соскальзывали с замерших кочек. Ремешок от каски глубоко впился в подбородок. Вообще, Томасу не легко давались лишения, связанные с солдатской жизнью. Как человек изнеженный, он чрезвычайно страдал от суровости походного быта. Особенно тяжко было в начале, когда тело еще хранило память о тепле и уюте мягких домашних постелей, о всегда сухой и чистой одежде, о вкусной и разнообразной пище. Тяжело было привыкать к постоянному рявканью командиров, к тому, что их приказания следует исполнять незамедлительно и только бегом. Тяжело было привыкнуть к частой грубости незнакомых ему людей, и к простоте общения с солдатами.

У Томаса Бореля было одно утешение на все случаи жизни. Когда становилось совсем тяжко, он начинал перебирать в голове любимые кондитерские рецепты. Это его отвлекало, позволяя не замечать происходящего вокруг. Например, когда Борель не мог уснуть в землянке, переполненной солдатами и насекомыми, он повторял рецепт приготовления торта «Мантия короля». Когда их подразделение трое суток маршировало под проливным дождем, по колено в грязи, почти без сна и горячей пищи, Томас вспоминал ингредиенты самых популярных своих пирожных и кремов к ним. А однажды, когда вражеская артиллерия несколько часов ровняла их с землей так,что даже самые бывалые солдаты начали вслух читать молитвы, Борель придумал еще один рецепт фруктового печенья. Он назвал его «Чудесная Эвелина». Правда потом сильно переживал о том,что бы его не убило. Ведь если бы это случилось, то никто не смог бы отведать нового угощения.

Сейчас, Томас, позабыв о больном пальце, спорил сам с собой. Делал он это как всегда - вслух. Предметом спора был рецепт приготовления сладкого яблочного пирога с корицей, который в кондитерской Бореля назывался «Вдохновение», тогда, как его главный конкурент Уве Нимайер именовал его иначе - «Розалия». Собственно спор возник не столько из-за ингредиентов, сколько из-за названия. Томас негодовал:

- Что за скудная фантазия? Если бы речь шла о печенье, или о конфетах — ну тогда бы я еще понял. Но пирог! С яблоками! С корицей! В медовом глянце, да еще и посыпанный сахарной пудрой! Ну какая же это «Розалия»? - Борель даже возмущенно взмахнул рукой перед носом воображаемого оппонента. - Если уж вам так хочется назвать пирог женским именем, то пожалуйста,извольте. Например - «Женевьева»! А? Как вам? - солдат сверху вниз взирал на притихшего конкурента.- Хотя нет, кажется «Женевьевой» у вас назван коктейль... Еще та, безвкусица! Вы наверное полагаете, что женское имя как нельзя кстати подходит к любому пирогу? Может быть, вы даже будете утверждать, что название для кондитерского изделия это всего лишь формальность? Ну, в таком случае, мне вообще не о чем с вами разговаривать! - Томас распалялся все больше. - А знаете что, господин Уве! Я вам скажу следующее. Может быть, вы очень хороший менеджер. Возможно. Отличный бухгалтер. Почему бы и нет? Да, вы не плохой делец, но настоящим кондитером - вам не быть никогда! - Томас Борель так увлекся, что не заметил, как начал ходить кругами. Он взмахивал руками, возмущенно вскрикивал, горько усмехался, качал головой. Одним словом, его одолевали эмоции. Несколько раз карабин соскальзывал с покатого плеча, падал, цеплялся, и в конце- концов, Томас понес его просто за ремень, как сумку. При этом, приклад оружия волочился по снегу, рисуя волнистую кривую рядом с цепочкой глубоких следов. Со стороны казалось, что солдат,что -то обронил и теперь бродит по полю пытаясь отыскать утерянную вещь

* * *

Томаса одолевали воспоминания. Перед глазами возникла широкая улица, вымощенная мелким булыжником, молодые каштаны, высаженные вдоль тротуара, красочные вывески и полосатые тканевые козырьки магазинов. Фасады домов, украшенные разноцветными цветами в деревянных ящичках, остроконечные черепичные крыши с башенками и мансардными окнами. Дурманящий аромат цветущих лип и розовые тени, парящие во влажной дымке раннего утра...

Кондитерская Уве Нимайера появилась в городе гораздо позже, чем заведение Томаса Бореля. Однажды утром, Томас увидел, как в доме напротив, рабочие меняют вывеску. Вместо названия какой-то мелкой конторы, просуществовавшей всего ничего, появилась большая, яркая реклама, которая гласила: «Кондитерская Уве Нимайера — всегда свежая выпечка по собственным оригинальным рецептам». Излишне броская вывеска, просторные витрины, заполненные красочными муляжами румяных булочек и коржей, шумный и приставучий зазывала, выкрикивающий на всю улицу приглашения посетить новое заведение, меловая доска с подробно расписанным ассортиментом дня - все характеризовало нового соседа как активного и серьезного конкурента. Но не это беспокоило Бореля. Именно заявление об оригинальности используемых рецептов было воспринято Томасом, как прямой вызов, брошенный ему лично. Оригинальность рецептур - это главное достоинство кондитерской самого Томаса Бореля. Его небольшое заведение отличалась не только чистотой, скромностью и уютом. Небольшой ассортимент с лихвой компенсировался качеством и изысканностью товара. Только самое свежее, только приготовленное своими руками, только по собственным - оригинальным рецептам.

В окошках своей кондитерской, Томас выкладывал на подносы изделия, выпеченные утром. Готовил он ровно столько, что бы к вечеру ничего не оставалось. Томас не мог себе позволить выкладывать вчерашнее. В хорошую погоду Борель сам встречал посетителей, стоя на крылечке у входа в заведение. На нем был ослепительно - белый фартук, фирменный колпак и накрахмаленные нарукавники. Томас улыбался и кланялся всем - знакомым и незнакомым. Здороваясь, он неизменно справлялся о здоровье и о делах. С самого утра, из открытых окон кондитерской Бореля, по улице растекались волны неповторимых ароматов. Реклама, размещенная Томасом в одной из городских газет, гласила: «Запах нашей свежей выпечки пробудит в вас аппетит. Благоухающая ваниль и карамель зажгут непреодолимое желание побаловать себя сладким. Бодрящий аромат кофе и густой шлейф горячего шоколада, подарят Вам несколько чудесных минут уединения за чтением свежей прессы. Волнующий запах корицы и тмина отвлечет от насущных проблем, маня экзотическими вкусами...».

Окна кухни, Томас всегда оставлял открытыми. Свой главный рабочий стол он расположил таким образом,что бы все желающие могли наблюдать маэстро за его любимым занятием. Прохожие часто видели Томаса Бореля раскатывающим тесто для сдобы, взбивающим крем к десерту или замешивающим сладкую подливку к основному блюду. Томас работал,практически, не глядя на стол, его руки все делали сами. Мастер при этом болтал без- умолку. Ему не нужен был ни собеседник, ни слушатель. Томасу Борелю никогда не было скучно. Он мог говорить о чем угодно. О себе, о своих добрых соседях, о своей маме, с которой они жили вдвоем в небольшой, уютной квартирке с мансардой, выходящей на городские крыши. О погоде, о том, что он делал вчера, о том, куда собирается завтра... Он мог бесконечно говорить о рецептах. Только одна тема была ему совершенно не знакома - это политика. Томас почти не интересовался международными новостями и экономическими сводками. Он не разбирался в политических тенденциях, редко слушал речи лидеров нации и мало что в них понимал. Томаса Бореля не заботили партийные и идеологические распри в обществе. Все это казалось ему делом скучным и неинтересным. Томас искренне удивлялся, тайком наблюдая за теми из посетителей, кто каждое утро начинал со свежих политических колонок. Ему даже было их немного жаль. По убеждению Томаса Бореля, люди, одержимые газетными страстями, не пропускающие ни одного свежего номера, беспокойно следящие за малейшими изменениями в политике и в экономике, вечно готовые к худшему и предсказывающие все новые и новые потрясения, делают это лишь потому, что лишены главного - настоящего увлечения, любимого дела всей жизни, а следовательно, эти люди лишены мечты.

Заветной мечтой самого Томаса было изобретение такого количества новых кондитерских рецептов,что бы их хватило на его собственный справочник - «Рецептурный справочник Томаса Бореля.»

Часто к открытому окошку кондитерской Бореля подходил и его главный конкурент Уве Нимайер. Это был высокий, худощавый и очень подвижный человек, лет - немногим за шестьдесят, всегда аккуратный, подтянутый, обходительный и надушенный дорогими духами. В отличии от Томаса, на кухне своего заведения, Уве появлялся редко. Сам он не готовил, но всегда охотно и рьяно вступал в споры по поводу рецептов и разных кулинарных тонкостей. Борель секрета из своих рецептов никогда не делал, даже напротив,он охотно ими делился, ибо был уверен, что дело не только и не столько в ингредиентах и их пропорциях. Томас знал, что дело в душе. В любви, с которой замешен и приготовлен продукт. А уж кто-кто, а Томас Борель любил свое дело. С самого детства, он мечтал быть кондитером. С первых пирожков, вылепленных во дворе с помощью ведерца и лопатки, с первого обугленного блина на маминой кухне, зародилась его страсть к приготовлению сладостей своими руками. Сколько продуктов было испорчено в результате бесконечных детских опытов. Сколько слез, уговоров и наказаний пришлось вынести юному Томасу, из-за своих неудачных попыток хозяйничать на кухне. Сколько насмешек со стороны сверстников по поводу его увлечений выслушал Борель. Но ничто не сломило его твердого желания, связать свою жизнь с мукой, скалкой и лопаткой для взбивания яиц.

Томас Борель испытывал истинное счастье, когда видел, как людям нравится то, что он для них приготовил. Самой лучшей похвалой для него были слова: «приготовьте, пожалуйста мое любимое...», и затем,оставленная на столе, чисто выскобленная розеточка из-под десерта. Он действительно знал и помнил,что любят его клиенты. Слова «специально для Вас» не были для него просто шаблоном.

- Специально для Вас, фрау Келниц! - это значит меньше сахара, но больше ванили.

- Специально для Вас, герр Хойфманн! - а здесь побольше изюма и рома.

- Специально для тебя мой юный друг! Привет семейству Шлиссен! - к заказу обязательно добавить маленькую плитку шоколада с орехами, как они любят.

А еще, Томас очень любил детей. Молодой человек обожал, когда детвора шумной птичьей стайкой собиралась под окном его кухни. Сначала, самые смелые из ребят, повисали на подоконнике. Они тихо перешептывались, наблюдали и ждали. Борель делал вид, что не замечает их. Он занимался своим делом, ни на кого не обращая внимания. У детворы быстро кончалось терпение, они начинали галдеть,засовывать внутрь свои чумазые ладошки,и требовать сладкого. В этот момент, Томас делал страшное лицо, хватал заранее приготовленную тарелочку, подскакивал к окну и мазал нахальные моськи сливочным кремом. Поднимался оглушительный визг и смех. Громче всех смеялся, конечно же, он сам... Томас мечтательно зажмурился, вспоминая мирную, довоенную жизнь.

Сзади оглушительно грохнуло. Томас рухнул на землю и закрыл уши руками. Один за другим раздались еще несколько взрывов. Последний снаряд разорвался всего в полусотне метров. Солдата осыпало комьями земли и снега. На позициях начался бой. Снова заработал пулемет, его тут-же поддержал нестройный винтовочный хор. В стволы деревьев, у кромки поля, с сухими шлепками впечатались первые пули, выпущенные неприятелем. Одна из них, содрав кору по касательной, тонко взвизгнула где-то рядом с Томасом. Он отчетливо слышал, как она жужжит под снегом, зарываясь все глубже. Когда рикошет затих, солдат вскочил и побежал к мосту.

* * *

- Потрудитесь доложить по форме! - молодой лейтенант был сильно взволнован. Голос его вибрировал. Свое волнение он тщательно пытался скрыть за напускной строгостью, поэтому сразу потребовал от вновь прибывшего бойца полного соблюдения устава. Состояние лейтенанта мгновенно передалось Томасу. Сначала, он забыл, где у него правая рука, а где левая. В результате, после некоторых колебаний он отдал честь - левой. Затем,он напутал со знаками отличия, понизив офицера в звании, и в довершении всего, начал заикаться, произнося свое имя. На выручку ему пришел пожилой сапер, тащивший мимо катушку с проводом:

- Это Борель, рядовой из подразделения капитана Лангера. Он малость того... - руки у сапера были заняты, поэтому он как-то странно скривил лицо и пару раз дернул головой, изображая нервный тик. – Ну, того... в общем, со странностями он.

Лейтенант пристально посмотрел на Томаса и после небольшой паузы спросил:

- Что вы там искали?

- Где? - искренне удивился Борель.

- Там, на поле. Я видел, как вы ходите кругами. Вы что-то потеряли?

- Томас Борель крайне смутился, он не знал,что сказать, и поэтому сказал лейтенанту правду:

- Я ничего не искал. Я просто... немного задумался. - после этих слов щеки солдата густо покраснели, он опустил голову и принялся разглядывать свои ботинки так, будто в них было что-то особенное.

- Вы просто задумались? - лейтенант не смог скрыть своего удивления, на мгновение он даже забыл о том, что совсем рядом разгорается бой. - О чем же вы, позвольте спросить,так задумались? - его голос окреп, он даже начал тянуть слова так, чтобы их смысл лучше доходил до подчиненного.

Томас, не поднимая головы, тихо произнес:

- О «Розалии», вернее о «Вдохновении». Это пирог. С корицей... и с яблоками... - он не успел договорить.

- Пирог? С яблоками!? Рядовой, вы что, голодны? Скоро из всех нас, пирог сделают! Марш на мост! Вы поступаете в распоряжение к ефрейтору Книпеку, это тот,что с катушкой. Бегом за ним!

Томас подпрыгнул на месте, неуклюже развернулся, попытался бежать, но запнулся ногой за ногу, и потеряв равновесие, грохнулся, не сделав и шага.

Он слышал, как лейтенант, коротко выругавшись, пробормотал:

- Это, наверное, худший солдат, которого я видел! Спасибо вам, капитан Лангер!

* * *

Катушка оказалась не очень тяжелой, но Томасу сильно мешал карабин, который,по прежнему, вел себя отвратительно. Он раскачивался из стороны в сторону, периодически соскальзывая с плеча. Борелю приходилось часто останавливаться, ставить катушку на снег и поправлять ремень. В конце концов, ефрейтор Книпек не выдержал и разразился длинной тирадой по поводу того, куда следует Томасу засунуть этот чертов карабин. После чего, молодой человек решил оставить свое оружие возле ящиков из-под взрывчатки.

Книпек оказался очень разговорчивым человеком. Первым делом, ефрейтор сообщил,что он не просто сапер, а старший сапер, и что сейчас он взорвет этот чертов мост к чертовой же матери. Пока они тащили катушку с проводом, старый вояка успел рассказать Борелю все последние новости своего подразделения и еще пару анекдотов в придачу. Анекдоты оказались пикантного содержания, отчего Томасу стало не ловко. Молодой человек сдержанно улыбнулся, густо покраснев при этом.

Отношения с противоположным полом у него не складывались. В детстве Томас был окружен женщинами. Благодаря своей комплекции, он вызывал у своих многочисленных тетушек частые приступы умиления. Они пичкали его сладким и непрестанно тискали, словно игрушку. Родные называли его не иначе как наш «Пончик» или румяный «Пирожок». Томас вырос в атмосфере любви и ласки. Он привык к нежному отношению.

Когда Борель повзрослел, то оказалось,что у своих сверстниц он вызывает все то же чувство умиления, что и у родных тетушек. Томас для всех оставался милым «пончиком», забавным и безобидным. В своем заведении, он,по-прежнему, был окружен женщинами. Как талантливый кондитер. Как приятный собеседник. Как хороший и отзывчивый человек. Беда заключалась в том, что в качестве кавалера его никто и никогда не рассматривал.

Роза Тиц никогда не приходила в кондитерскую одна. Ее везде сопровождала мать, фрау Тиц, прямая и тощая, словно сухая палка. Когда она делала заказ, то сверлила Томаса строгим взглядом. Молодой человек сильно робел и от этого, не смел даже взглянуть, в сторону юной особы. Роза ему очень нравилась. Не заметно для себя,Томас начал ждать ее очередного прихода. Каждый раз, когда семейство Тиц появлялось в его заведении, Томас испытывал волнение. Его обычно плавные и неторопливые движения делались резкими и неуклюжими. Он очень боялся сказать или сделать что-нибудь не так, и тем самым, вызвать недовольство у пожилой фрау. Томасу не нравились изменения,происходившие с ним,но молодой человек ничего не мог с собой поделать. Он задевал и сдвигал с места столы в тесном зале кондитерской, ронял посуду, заикался, и вообще, выглядел полным растяпой. Несколько раз он замечал легкую улыбку в глазах Розы,подозревая, что она, так же как и все,считает его неуклюжим и смешным «медвежонком». И не более того. В такие моменты Томас остро желал сделать что-нибудь, мужественное, героическое... Но во первых, молодой человек очень боялся фрау Тиц, а во вторых, просто не верил, что он, Томас Борель, способен как-то привлечь к себе внимание девушки. И все же, однажды, Томас совершил без прецедентный по храбрости поступок.

Рабочий день подходил к концу. Посетителей не было. За окном накрапывал тихий летний дождик. Томас задумчиво глядел в окно: на редких прохожих, укрытых зонтами, на серые стены дома, стоявшего через дорогу и на капли воды, медленно сползающие по стеклу. Вдруг, колокольчик над входной дверью тонко звякнул. Томас быстро повернулся и шагнул навстречу посетителю. В кондитерскую вошла девушка в модном синем дождевике. Капюшон скрывал ее лицо. Она тихо поздоровалась и прошла в зал. Молодой человек отодвинул стул,приглашая девушку присесть, и тут он узнал Розу. Его словно обдало горячей волной, он задохнулся в неожиданном приливе смущения. Она была одна и была так близко, что Томас почувствовал тонкий аромат ее духов. Томас Борель изо всех сил сжал спинку стула. Костяшки его пальцев побелели от напряжения. С трудом совладав со своими эмоциями, он заговорил:

- Здравствуйте, фрау Роза. Чего желаете? - Томасу было необычно произносить ее имя вслух. До этого он произносил его только в своих мыслях. - За окном сыро, может быть, Вы желаете чего-нибудь горячего?

- Да. Будьте добры, горячий шоколад и пирожное «Вальс».

- О! Прекрасный выбор! Я не заставлю Вас долго ждать.

Томас в рвении устремился выполнять заказ, зацепил соседний столик, извинился, поправил сдвинутый стол, и почти сразу же опрокинул стул, стоявший рядом. Когда молодой человек чуть не опрокинул стойку с вешалками, на которой висел синий дождевик, девушка засмеялась.

- Извините, я такой неуклюжий... словно слон в посудной лавке.- Томас поправил стойку и виновато развел руками.

- Ничего страшного, со мной тоже бывает. - Роза старалась сдержать смех, но у нее это плохо получалось. - Не подумайте, что я смеюсь над Вами. Просто... Мама говорит - я излишне смешливая.

- Ничего. Мне очень нравится,как Вы смеетесь.- И молодой человек, словно бы испугавшись своей откровенности, поспешил укрыться на кухне.

Мама Томаса, фрау Борель, часто приносила в кафе живые цветы. Маленькие полевые букетики она ставила в вазочки на столах, а цветы побольше: розы, астры или тюльпаны, оставляла в вазе на кухне. Когда заказ был готов, Томасу в глаза бросился яркий букет из роз. Решение пришло мгновенно. Молодой человек вынул из букета две розы, одну он отложил в сторону, а у второй аккуратно отделил лепестки, которыми украсил тарелочку с пирожным. Получилось очень красиво. Некоторое время Томас нерешительно топтался у двери, а затем, набрав в грудь побольше воздуха, шагнул в зал.

- Приятного аппетита.- с замиранием в сердце произнес молодой человек и тут же, поспешил спрятаться за стойкой.

Оттуда, он украдкой наблюдал за Розой. Девушка долго разглядывала тарелочку с пирожным. Затем, она взяла маленькую вилочку, и подцепив ею цветочный лепесток осторожно его попробовала. Поняв, что лепесток настоящий, Роза удивленно посмотрела на Томаса. Он не успел отвести взгляд, и когда они встретились глазами, испуганно произнес:

- Вам не нравится?

Девушка смущенно улыбнулась в ответ, но промолчала. Ее щеки ярко краснели подобно лепесткам, украшавшим тарелочку с нежным пирожным

«Вальс».

Конечно же, она обо всем догадалась — думал Томас, по- прежнему, украдкой поглядывая на Розу. Ему было неловко за то, что он явился причиной ее смущения, но одновременно с этим, молодой человек чувствовал радость, от того, что осмелился на этот шаг. Когда девушка встала, Томас Борель подал ей дождевик. Пряча одну руку за спиной, он робко спросил:

- Вам понравилось?

- Да, спасибо. Очень мило. - юная фрау посмотрела на молодого человека. Ее щеки пылали.

- Вы придете еще? - удивляясь своей смелости, спросил Томас.

Роза чуть повела плечами:

- Не знаю, может быть...

Колокольчик тоненько звякнул, и девушка выскочила на улицу.

Томас некоторое время неподвижно стоял и смотрел туда, где только, что стояла Она. Еще раскачивался над дверью медный колокольчик. Еще витал в воздухе тонкий аромат Ее духов. Еще звучал Ее голос: «Может быть...».

Томас стоял, по-прежнему, держа одну руку за спиной и улыбался. Он вспоминал Ее лицо, вспоминал Ее смех, и Ее голос, который снова и снова повторял: «Может быть...». Может быть: это значит — Да! Это значит - Конечно! Это значит - Обязательно! Томас очень хотел в это верить. Он стоял, держа за спиной руку, в которой сжимал цветок. Роза для Розы. Когда Борель о нем вспомнил, юная фрау была уже далеко.

«В следующий раз, я приглашу ее в кино» - решил Томас.

Больше они не виделись. Позже, Томас Борель узнал, что семейство Тиц уехало к своим родственникам, куда-то ближе к столице. А когда началась война, они решили не возвращаться. Сейчас Томас вспомнил о Розе, и ему стало грустно.

- Ты чего, оглох, что ли? - ефрейтор Книпек встряхнул Томаса, схватил за руку и потащил за собой, - Давай, бегом, говорю! Сейчас будем взрывать.

* * *

Ни когда в жизни, Томас не бегал так быстро. В тот самый момент, когда лейтенант дал сигнал: «всем занять укрытия и приготовиться к взрыву», Борель вспомнил о своем карабине. Его оружие так и осталось стоять прислоненным к ящикам из-под взрывчатки. Солдат почему-то вспомнил лицо фельдфебеля Юста, его фиолетовый, весь в синих прожилках нос, его пышные соломенные усы и желтые прокуренные зубы. Томасу вспомнился его хриплый голос. Вспомнилось, как Фельдфебель Юст выкрикивал перед строем новобранцев: «Самое главное для солдата, это его оружие! Запомните эту прописную истину. Вы взяли в руки оружие для того, что бы защищать свою Родину от врага. Бросить оружие — значит сдаться, значит предать свою страну. И тот, кто бросил или потерял свое оружие, тот есть трус и предатель!». ПРЕДАТЕЛЬ. Это страшное слово застыло в глазах Томаса Бореля. Словно находясь под гипнозом, он начал бормотать: «нельзя взрывать, там моя винтовка, нельзя взрывать...». Томас выбрался из канавы, в которой укрылись саперы и под их удивленные взгляды, бросился к мосту. Сквозь канонаду близкого боя солдаты услышали его крик:

- Подождите! Не взрывайте! Нельзя! Подождите!

Ему в спину одновременно закричали несколько человек. Ефрейтор Книпек, выскочил из канавы, попытался было его догнать, но понимая, что не успевает этого сделать, рухнул в снег, и,срывая горло закричал Томасу:

- Ложись! Чертов дурак, пропадешь! Сумасшедший...

Офицер из своего укрытия заметил неладное. Ничего не понимая, он смотрел в спину бегущему солдату, рука молодого лейтенанта сжимала ручку электро-детонатора. Стрелка часов показала расчетное время.

- Идиот! - сказал он, затем зажмурился, и повернул ручку.

Еще ни разу в жизни Томас не бегал так быстро. Даже в ту страшную ночь, когда на его город сыпались авиационные бомбы, когда земля под ногами вздрагивала от мощных ударов, а по ночному небу, озаренному яркими всполохами пожарищ, метались белые столбы прожекторов. Томас Борель вместе с соседями прятался в бомбоубежище, вырытом в скверике за домом. Всю ночь в убежище прибывали люди. Перепуганные лица, детский плач, ночные сорочки и пижамы, выглядывающие из-под наскоро накинутых на плечи покрывал и платков. Кто-то из вновь прибывших, сообщил, что горит кондитерская Бореля. Томас не помнил себя. Не помнил, как он продирался к выходу, как его пытались остановить, как мать умоляла его остаться, как он вырвался из убежища и как бежал по улицам. Оказалось, что горит кондитерская Уве Нимайера. Сам господин Уве, черный от копоти, смотрел пустыми глазами на пламя, бушующее в окнах его заведения, и сжимал в руках единственное, что успел спасти — черную выносную доску, на которой мелом был написан ассортимент дня и цены. Местами мел размазался, но Томас еще мог прочитать названия некоторых пирожных...

«Стой! Ложись, чертов дурак! Пропадешь!» - до Бореля донесся крик ефрейтора Книпека, но он только подстегнул Томаса. Молодой человек, бежал на пределе своих возможностей, он уже начал задыхаться, его силы были на исходе. До моста оставалось не более сотни шагов, а ноги словно налились свинцом. Легкие разрывал кашель. Томас уже не бежал, а скорее шел, с трудом преодолевая земное притяжение. В какой-то момент, нога Томаса не нашла под собой тверди, и он рухнул в колею, оставленную гусеницами тяжелого бронетранспортера. Это его спасло. В ту-же секунду, прогремел взрыв.

Когда грохот стих, ефрейтор Книпек и еще несколько солдат бросились к мосту. Все вокруг было усыпано бетонной крошкой, камни и обрезки изогнутой арматуры смешались с ветками, сбитыми с деревьев взрывной волной. Плотное облако дыма медленно несло вдоль канала. Цементная пыль оседала, мутная завеса рассеивалась, и словно на проявляющемся фото, взору постепенно открывалась картина изуродованного моста, а вернее того, что от него осталось. Одна бетонная опора была расколота, верхняя часть ее разлетелась по округе тысячей осколков. Центральный пролет, чудовищной силой сорванный с креплений, рухнул в реку, проломив под собой лед. Вокруг изогнутых металлических ферм теперь вязко кружилась черная вода. От нее шел пар, словно бы она была горячая. У выхода на мост, в желтом от цементной пыли снегу ворочался человек.

- Неужели жив? Ну, брат, тебе крупно повезло.- Книпек усадил Томаса и стал его отряхивать,- Ты что же удумал, чертов лунатик? Я же тебе кричал. А ты? Вот сумасшедший.

Томас бессмысленно моргал глазами, подобно рыбе, хватал ртом воздух и что-то мычал. Дрожащие пальцы судорожно царапали снег. Молодой человек несколько раз пытался подняться, непослушные ноги разъезжались. Он снова и снова тяжело садился на дорогу. Лицо его было разбито, подбородок и губы перемазаны кровью. От удара о землю кожаный ремешок на подбородке лопнул, стальная каска слетела с головы и теперь валялась в стороне. Серая шинель Томаса в нескольких местах была посечена осколками при взрыве. Один погон оторвался, многих пуговиц не хватало. Чудом уцелевшие очки, повисли на одном ухе.

- Рядовой, Борэль, что это за выходки!? - молодой лейтенант подоспел в тот момент, когда Томасу все-таки удалось подняться. Он с трудом стоял на ногах, его придерживали. - Я Вас спрашиваю, какого дьявола!?

- Господин лейтенант, его контузило малость, он сейчас плохо соображает, ему бы санитара... - Книпек попытался вступиться, но офицер лишь махнул на него рукой.

- Этот болван и раньше соображал туго... Нужно составить на него рапорт, только возиться не когда. Пусть капитан Лангер с ним разбирается. - и,повысив голос, лейтенант строго приказал Томасу — рядовой, вернетесь в подразделение, сами доложите обо всем своему командиру!

Затем офицер обратился к своим солдатам:

- Внимание, слушать приказ! Всем собираться, Книпек,сматывайте остатки провода и грузите все в транспортер! Через 15 минут трогаем! Времени у нас мало. На сегодня, еще один мост.

Лейтенант направился к машине,саперы забегали, ефрейтор Книпек на прощание похлопал Бореля по плечу.

- Ну, бывай! Солдат!

Через несколько минут Томас остался один. Он наблюдал, как колонна из двух транспортеров с рычанием, двинулась вдоль дороги, затем, сползла на обочину, и вспахивая гусеницами снежное поле, стала удаляться. Солдат повернулся в сторону своих позиций. Канонада перестрелки там стихла. Его подразделение отбило очередную атаку. Где-то далеко еще шел бой, слышались тяжелые удары артиллерии. Томас подобрал каску, поправил очки и направился к взорванному мосту.

* * *

Ящики разметало взрывной волной, многие оказались расколотыми в щепки. Карабина нигде не было. Томас бродил по обочинам, заглядывал в придорожные канавы. Из-под снега торчали обломки досок и обрезки арматуры. Солдат решил, что без оружия возвращаться нельзя. Его необходимо найти, даже если придется здесь все перерыть. Он копался в грязном снегу и вспоминал перемазанных сажей людей, которые рылись в руинах домов, надеясь отыскать хоть что-то из своих вещей.

На утро, после той страшной ночи, Томас не узнал своего города. Улицы заволокло едким дымом, всюду слышались пожарные сирены, многие кварталы оказались в оцеплении,в них никого не пускали. Солдаты перекрывали дороги, натягивали веревки с предостерегающими знаками, ставили шлагбаумы, вешали указатели объезда. На перекрестах толпились люди. Кому-то срочно нужно было пройти на работу, кому-то навестить родных, у кого-то за ограждениями осталась семья, там был их дом. Последним приходилось тяжелее всех, напуганные,они кричали, требовали, ругались. Офицер сорвал горло, объясняя всем, что проход закрыт, что на улицах работают пожарные, что солдаты расчищают груды кирпича, пытаясь обнаружить и спасти выживших. Некоторым, все же удавалось прорваться через кордоны, они в отчаянии бросались под запрещающие знаки, и быстро исчезали из вида среди завалов...

В этот день, впервые в истории существования кондитерской, ее двери так и небыли открыты для посетителей. Томас повесил объявление о том, что заведение закрыто, и вышел на улицу. Он перешел дорогу и остановился напротив зияющих чернотой окон кафе Уве Нимайера. Из обугленных оконных проемов несло гарью. Коробка сгоревшего дома напоминала Томасу череп с пустыми глазницами. Томас Борель стоял в оцепенении, не в силах оторвать взгляда от этой страшной картины. Вдруг, молодой человек, услышал какой-то шорох за стенами, а затем, в оконном проеме появилась жуткая физиономия. Перемазанное сажей лицо, изодранная одежда...Сначала Томас решил, что этот человек каким-то чудом выжил в ночном пожаре. Но это оказался сам Уве Нимайер. Он выбрался наружу, и разжав ладони, из которых на тротуар просыпались две горсти серого пепла, сказал:

- Это все.

Затем он опустил голову, его плечи мелко затряслись. Господин Уве беззвучно плакал. За одну ночь он превратился в дряхлого старика. Томас смотрел перед собой и не знал, что ему делать. Он мучительно пытался придумать слова, которыми можно было утешить этого несчастного человека.

Сейчас, все это осталось в далеком прошлом. С тех пор, молодой человек, повидал немало разрушений. Еще не единожды, ему приходилось встречаться с человеческим горем.

Внимание Томаса привлек быстро приближающийся стрекот. Солдат посмотрел в ту сторону, откуда шел звук. По дороге мчался мотоцикл. Выкрашенный в белый цвет военный «Зундапп» летел, окутанный клубами снежного вихря. Им управлял человек в огромных мотоциклетных очках. Он широко держал руль, прижавшись к нему всей грудью. Черный ствол пулемета, прикрепленный к крышке коляски, сильно кивал и раскачивался на ухабах.

Мотоцикл подъехал к Томасу и резко затормозил. Человек в очках, сквозь рокот двигателя прокричал:

- Мост взорвали?

Борель кивнул в ответ.

- Ты один? - мотоциклист озирался по сторонам.

- Саперы погрузились и уехали. А я - остался. Я должен найти свое оружие. - Томас не знал, с кем разговаривает. Человек, одетый в замызганный маскировочный костюм, был без каких-либо знаков различия. На всякий случай, Борель встал по стойке «смирно», отдал честь и представился:

- Рядовой Борель, из подразделения капитана Лангера!

Человек в маскировочном костюме, посмотрел на Томаса, затем, взял очки двумя руками, и переместил их на каску. Вокруг его глаз вырисовывался четкий след от широкой резинки.

- Значит, взорвали. Эх! Чуть-чуть не успел! - он крутанул ручку газа, мотоцикл взревел, из-под заднего колеса выстрелила струя снега.

«Зундапп» рванулся вперед, резко крутанул на «пятачке», и снова подъехал к Томасу. Мотоциклист сдвинул очки обратно, и указал молодому человеку в пустую коляску.

- Вот,что, рядовой Борель. Поступаешь в мое распоряжение. Нас теснят танками, людей почти не осталось. Рация накрылась. Помощи ждать не откуда. Если мы не устоим, то твоему капитану Лангеру ударят в затылок. Понимаешь? Так, что садись и держись крепче!

Томас на секунду задумался, а затем, будто что-то решив для себя, выпалил:

- Хорошо, я поеду, только должен предупредить, что я потерял свое оружие. И, может быть, я плохой солдат, но не трус и не предатель!

Даже сквозь пыльные очки был виден удивленный взгляд мотоциклиста.

- Чудной ты! Садись, оружие найдем. - затем он горько усмехнулся и добавил,- Послушай, Борель, у нас там, все становятся героями: и хорошие солдаты, и плохие!

Белый «Зундапп» снова взревел, и выбросив на дорогу полосу черного грунта, сорвался с места. Стремительно набирая скорость, он помчался туда,откуда слышались звуки боя. Туда, где грозно лязгали гусеницы бронированных чудовищ и ухали башенные орудия. Им отвечали залпы артиллерии и пулеметные очереди.

Томас сидел в коляске, ему было тесно и страшно. Никогда в жизни он не ездил на мотоциклах. Одной рукой он придерживал постоянно слетающую с головы каску, а другой цеплялся за расшатанную ручку. Единственная мысль грела его в этот момент: «Может быть, я все-таки стану героем!».

- Ах, если бы меня сейчас видела Роза! - сквозь тряску и рев, мечтательно произнес молодой человек.

Белый «Зундапп» растворился в морозном тумане, оставив после себя только сизый дым, да медленно оседающую снежную взвесь. Вместе с ним исчез и Томас Борель. Толстяк из Тильзита - худший солдат, но кондитер от бога.

Дата добавления: 2015-12-08