|
Читайте также: |
Попытаемся конкретизировать цели и задачи гуманитарной интервенции, а также выделить отличие от ныне распространенного понимания основных задач гуманитарных миссий. Будем при этом следовать очередности этапов интервенции подобного рода.
Важнейшей задачей первого этапа гуманитарной интервенции обычно считается прекращение насилия, достигаемое либо посредством введения в страну миротворческих сил, разъединяющих противоборствующие стороны, либо через свержение режима, инициировавшего политику геноцида и этнических чисток, либо в результате отторжения части территории, населенной этническим или религиозным меньшинством, от остальной страны. Однако такое понимание задач начальной фазы гуманитарной интервенции представляется весьма ограниченным, так как при реализации любого из названных методов прекращения насилия на проблемной территории вскоре вновь начинают действовать местные вооруженные формирования, национальная гвардия, равно как и управляющие ими органы власти или самоуправления. В целом, это соответствует признаваемому ныне оптимальным сценарию: вторжение — восстановление порядка — минимальное гуманитарное содействие — легитимизация новых властей — вывод войск.
Практика показывает, что ни в одном регионе, где на протяжении последних пятнадцати лет осуществлялись гуманитарные интервенции, не было установлено даже относительное спокойствие. Как правило, вмешательство «миротворцев» лишь изменяло баланс сил между противоборствующими сторонами; иногда это позволяло обеим сторонам консолидировать силы; лишь в нескольких регионах в результате подобных миссий возникли прочные демаркационные линии. Но важнее иное. Народы, погруженные в политический хаос, не имели и не могли иметь стратегий социальной организации, о чем убедительно свидетельствует история большинства африканских стран. Поэтому успех современных гуманитарных миссий может быть только временным; с большой вероятностью новые органы власти, сформированные на местах, вскоре повторят путь своих предшественников.
Таким образом, основной проблемой народов, которые населяют большинство регионов, требующих гуманитарного вмешательства, является отсутствие культуры толерантности, сопряженное с глубокой приверженностью родоплеменным связям, укорененной традицией идентифицировать себя с определенной религией и привычкой решать проблемы общественных отношений с помощью вооруженного насилия. Поэтому важнейшими предпосылками установления и сохранения мира в таких регионах являются полная демилитаризация зон конфликта и монополизация полицейских функций временной администрацией, а также пресечение любых попыток воссоздания местных вооруженных формирований.
Под одной из основных задач второго этапа гуманитарной интервенции обычно понимают создание дееспособных властных структур. Такое понимание представляется ошибочным. Во-первых, в большинстве регионов гуманитарных миссий миротворцы вынуждены взаимодействовать с обществами, радикально отличающимися от западных. Между тем общепризнано, что на Западе в значительной мере утрачена способность к адекватному восприятию иных культур и традиций и эффективному взаимодействию с ними, — во всяком случае, во второй половине XIX столетия эта способность была выражена гораздо более ярко [Ferguson 2004: 205–211]. К тому же, современный Запад настолько уверовал в безграничность возможностей, открываемых перед демократическими светскими режимами, что до последнего времени в серьезной литературе даже не обсуждались какие-либо альтернативные подходы к организации власти на территориях, ставших объектами гуманитарных интервенций. Поэтому «государственное строительство» на подобной основе едва ли можно рассматривать в качестве первоочередной задачи. Во-вторых, приступая к созданию институтов власти в стране, недавно погруженной в хаос, наивно думать, что их функционирование будет напоминать, хотя бы отдаленно, западные образцы. Более того, формируя эти институты, «реформаторы объективно снижают требования к их силе и эффективности» и в то же время не дают местному обществу «самому породить сильную внутреннюю потребность в [новых] институтах» [см.: Fukuyama 2004: 20, 47]. И то, и другое резко обесценивает любые усилия в этом направлении. Наконец, в большинстве слаборазвитых стран затраты на содержание государственного аппарата составляют непомерно высокую долю в валовом продукте, а получение того или иного места во властной иерархии обеспечивает гораздо большие материальные блага, нежели эффективное хозяйствование. Таким образом, начинать с создания иерархий, неминуемо порождающих сомнительное соперничество за место в них, — отнюдь не оптимальный путь к экономическому процветанию и социальной стабильности.
С этой точки зрения, в ходе гуманитарных интервенций логично, на наш взгляд, вообще отказаться от формирования сколь либо значимых властных структур с участием местного населения и перенести «центр тяжести» на задачи экономической реконструкции. Как показывает американский «опыт» в Ираке, создание одного, если так можно выразиться, «рабочего места» в местной администрации или полиции требует в 4–7 раз больше средств, чем в среднем по всем секторам занятости, и при этом столь масштабные затраты оказываются всецело непроизводительными, так как не дают заметного для остальных членов общества хозяйственного эффекта. Гораздо более эффективными стали бы инвестиции в сферу здравоохранения и образования, в реализацию инфраструктурных проектов, ирригацию и транспорт, в создание новых рабочих мест и т.д. Ведь сам факт гуманитарного вторжения и установления элементарного порядка порождает у населения ощущение возросшей безопасности, и в этой ситуации критически важным для успеха гуманитарной миссии оказывается повышение уровня жизни, который катастрофически низок в странах, нуждающихся в помощи такого рода.
В качестве важного элемента третьего этапа гуманитарной интервенции нередко рассматривают выработку и реализацию так называемой стратегии нормализации ситуации, которая предусматривает передачу власти местному правительству и последующий вывод войск из района интервенции. Именно на этом этапе многие гуманитарные миссии сталкивались с наибольшими трудностями. Попытки американцев вмешаться в конфликты в Сомали и на Гаити, французов — в противостояние правительственных сил и повстанцев в Кот-д’Ивуаре, а англичан — в межэтническую гражданскую войну в Сьерра-Леоне завершились, в конечном счете, провалом и эвакуацией. Гуманитарные миссии в Косово и Афганистане, а также присутствие в Ираке продолжаются, причем не в последнюю очередь потому, что признание неудачи и поражения обернулось бы слишком большими политическими потерями для государств коалиции.
Этот элемент в цепи задач гуманитарной интервенции представляется также ошибочным. Временные рамки гуманитарного вмешательства заведомо не могут быть узкими. Нормализацию ситуации следует видеть не в выводе войск, а в постепенном обеспечении и расширении экономической вовлеченности страны в мировую хозяйственную систему, в ее превращении в естественный элемент глобальной экономики.
Такая постановка задачи потребовала бы решительных мер по либерализации не только (и даже не столько) экономики самой страны, подвергнутой гуманитарной интервенции, но и экономических отношений с нею развитых стран. Первоочередной в ряду таких мер стало бы немедленное и не обусловленное никакими дополнительными условиями списание внешних долгов прежнего режима. Вслед за этим государства, осуществляющие гуманитарную акцию, должны были бы создать специальный фонд, средства которого обеспечивали бы возмещение потерь частных инвесторов в случае дестабилизации ситуации в стране. Это послужило бы сокращению вложений по линии государственных ассигнований и расширению притока частных инвестиций, «работающих» заведомо более эффективно по сравнению с «освоением» денег налогоплательщиков. Одновременно развитые страны (например, члены Организации экономического сотрудничества и развития) предоставили бы возникшему таким образом протекторату статус наибольшего благоприятствования в торговле, отменив все заградительные таможенные барьеры и квоты на импорт товаров и услуг.
Реализация таких мер выгодно отличалась бы от практикуемого (вернее, прокламируемого) ныне «движения в направлении демократии», поскольку население прежде неуправляемой территории и сопредельных стран зримо убеждалось бы в повышении уровня жизни, в том, что этот рост сопряжен с усвоением новых принципов организации, с постепенным вовлечением страны в «правовое поле» западного мира, а также в снижении роли военных мер, связанных с целями гуманитарной интервенции. По прошествии периода такой опеки, по мере восстановления политического суверенитета страны, ее новое правительство вынуждено будет опираться на экономику, уже ориентированную на взаимодействие с развитыми странами, и действовать в условиях, когда значительная часть населения хорошо понимает, что нарушение этого взаимодействия повлечет за собой катастрофические последствия. Соответственно, и лозунг «освобождения» от западного влияния и присутствия вряд ли окажется столь популярным, как сегодня в большинстве стран и регионов, переживших или ныне ощущающих присутствие «гуманитарных интервентов». По признанию самих западных экспертов, «даже если целая серия интервенций, предпринятых после 1989 г., и выглядела особенно альтруистической, за всеми ними стояли разнообразные мотивы и интересы» [Finnemore 2003: 56].
Таким образом, главные цели комплексного гуманитарного вмешательства, на наш взгляд, должны быть таковы:
Для достижения этих целей понадобится несколько десятилетий, но «игра стоит свеч»: прежде недееспособное государство, представлявшее опасность для всего мирового развития, становится равноправным членом международного экономического и политического сообщества.
Дата добавления: 2015-12-08; просмотров: 101 | Нарушение авторских прав