Европейского пространства – Русской равнины. 8 страница

Кобылка за это время малость отдохнула и подкормилась. Не мешкая, поехал на мельницу. Помол его был готов, уплачено за него и за работу помощника мельника ещё при уговоре вперёд, в прошлый приезд. Оставалось загрузить готовое, не задержался и тут.

Остаток дня и вечер – коню отдых и хорошая кормёжка. Сам пошел по селу, деньги вырученные от проданного расходовать, покупки делать. Первым делом, поискавши-поспрашивая, сторговал шубейку Мане, не новую, ношеную, но крепкую и тёплую. Новую-то надо заказывать портному, наперёд матерьял-овчины купивши, это история долгая. А эта – готовая, шубейка женская, и великовата пока будет Мане, да подрастёт, не на один год одёжка. А вот Савёлке надо на следующую зиму заказывать-шить новый полушубок, этот и мал будет да и поизносился. Растёт парень. Купил Ефим и шерсти овечьей, нитки прясть из неё да носки-варежки вязать, руки-ноги в тепле держать. Зима холодна, одни онучи ног не согреют. Сатину купил Мане на платье-смену, вовсе обносилась девка, и перемены нету. Денег оставалось немного, а тут ему догадка пришла.

- А не поискать ли по селу козу на развод? Вот это бы доброе дело было. Корма – сена-зерна довольно, а деткам молоко в самую пору, чего бы лучше. Ходил, спрашивал по домам, да всё невпопад. Догадался спрашивать в домишках победнее. У старой одинокой бабушки была и коза и молодая козочка покрытая. В зиму двух ей было лишку держать-кормить, хотела она козу продать. Уговорил её Ефим продать молодую, заплатил как за взрослую, не скупясь. И бабка осталась довольна. Известно, коза в селе не в почёте, коров хватает. Козу только в маломощных семьях держат, или старые-одинокие. С козой легче, корма мало требуется и не привередлива она к кормам – любой грубый идёт, а ещё лучше лист-веточный – осина, ива. И для Ефима удачной получилась покупка. Тем и закончил Ефим свои хлопоты. Лошадка его тем временем отдыхала да сил набиралась в обратный путь-дорогу.

Попутно, торгуясь и с людьми разговаривая, договаривался о следующем привозе. И хозяин своей заезжей, и лавочник обещали взять-купить по десять пудов, товар ходовой, обозы по тракту только начинают идти, зима в начале, спрос будет. Им-то, закупщикам, барыш тоже нужен, тем живут. А у местных жителей-сеятелей, если есть у кого излишки, то возят-продают по базарам-ярмаркам, и не зерном, а больше готовой мукой-крупами. Каждый свою выгоду ищет от своего труда. Ну, а Ефиму не до выгоды, ему ехать-спешить надо до снегов глубоких ещё оборот сделать.

С зарёй выехал Ефим с облегчённым возом, половину помола оставил на хранение у хозяина заезжей избы, где каждый раз квартировал. Решился рискнуть ещё на одну поездку. Воз не тяжел, доедут поскорее и лошади легче. А там что Бог даст.

Козочку в оголовник саней поместил, соломой завалил-закутал. Отдохнувшая лошадка опять к дому шла ходко, и след-дорога теперь были понакатаны, ей и легче, понукать-подгонять не приходилось. На одну кормёжку Ефим сена прикупил, а дальше у него припас ещё имелся. Овёс же свой, не покупной расходовал. И себе сухари имелись, а воду он накипятит на большой кормёжке.

Гостинцев-сладостей ребяткам в спешке дел не догадался прикупить, а потом уж и поздно было, но это не велика беда, другие-то покупки им больше в радость будут и в пользу. Не набалованы они на покупные гостинцы-сладости, есть чем и своими, домашними припасами угощаться. Ягоды: брусника и клюква мочёные и мороженые, и сушеные черника, малина, черёмуха, шиповник, смородины веточки-почки-листочки в заварку – на любой вкус.

Так и ехал, а чаще шагал, довольный своими покупками-продажами, да о своих делах и ребятах размышляя-обдумывая. Ну, а самое главное – хлебный припас у него на весь год без забот о еде; и приварок – грибы сушёные, гороха и овощей малость ещё есть. А главный приварок – сил его поддержка – рыба; надеялся он в зиму опять ямой-омутом подзаняться и если там повезёт, то и зимовка им будет не страшна.

Далека дорога, а так, с умом и бережением, в полночь-заполночь, но прибыли, уставшие сильно, домой. Опять шум-радость встречи, на этот раз ещё и покупкам-обновкам обрадованные. При лучинном свете, еще и печку затопили для деда, чтобы лучше согреться ему с дороги, обновы купленные показывал – примеряли. Лошадь тоже не была забыта: о ней первой позаботился Савёлко, привык-узнал весь её обиход, не беспокойся дед, всё с ней будет хорошо.

Так уж рада была Маня – своя шубейка, лёгкая и тёплая. Ещё и матерьял-сатин – платье новое себе сошьёт, новое-то ей и не приходилось ещё носить, всё только обноски чужие. И Савёлко радовался за Маню и козочке был рад: привык дома к молоку, теперь-то снова оно будет. Ничего, что ему самому ничего не куплено, у него-то всё есть для носки.

- Не горюй, Савёлко, - утешал Ефим, - тебе вот Маня шерстяные носки да варежки свяжет, а на тот год и полушубок новый тебе будет, нынче-то и этот годится. Валенки у тебя есть и шапка новая, уж ты без обиды. Не было обиды у Савёлки, рад был и этим, и что дед не замедлил, скоро вернулся.

Сутки хорошего отдыха и снова Ефим в путь собрался. Что поделаешь, надо рисковать, выручать оставленное в селе пропитание – половина помола ещё там, без него голодно будет до следующей зимы. Погода пока держалась подходящая: две недели простояли небольшие морозы, еще бы три-четыре дня, а там и снега им не опасны будут.

Нагрузил поменьше на этот раз - два десятка пудов только, и в дорогу корма лошади пару пудов. Дорога проторена, груз невелик, в селе задерживаться не будет - надеялся Ефим обернуться не вдолге. Выехал, как и те разы, рано поутру, благополучно добрались до села. Надо ждать – коню отдых дать. Сам отдыхал, сбрую, завертки осматривал, всё ли в порядке, запасные на замену тоже есть. Воз в путь приготовил. Остаток дня, вечер ушёл на покупки в лавке разных мелочей, нужных в хозяйстве: гужи новые в запас, серп, нитки-иголки, соль, пшена на кашу молочную ребяткам, и гостинцев им: сладких пряников и сахару голову, а внуку сатину на рубаху – надо и его обновой порадовать. Возвращаясь, всё поглядывал на небо; погода тревожила его всё больше: воздух помягчел, ветерок потянул с другой стороны, менялась погода. Однако в ночь ехать не решился – лошадь ещё мало отдыхала, подождать бы утра, а там и в путь. После полуночи вышел коня и груз доглядеть – снежок прошёл, небольшой, но всё же не то, мороз кончился. Ехать надо, нельзя беды ждать. Сборы недолги: лошадь напоил перед дорогой, пестерь с харчами-сухарями и гостинцами захватил – поехал. Десять пудов – не груз, если дорога накатана, по тракту до реки ехал впритруску, лошадку слегка погоняя, и дорога под уклон к реке. Тут скоро докатили, свернули в свою сторону. И здесь не тяжела дорога – пять раз проехано, промята, тоже не медлили. Вёрст двадцать без отдыха отмахали, пора кормежке- отдыху быть. Остановились на короткий отдых. А погода всё портилась: снег пошёл. Взаправду встревожился Ефим – далеко ещё до дома, надо спешить. Еще десяток вёрст успели проехать, снег сыпал всё гуще. Рассвету пора прийти, а его не видно, облака-тучи низко, снег не перестаёт. Лошадь приустала, надо кормить. Новая остановка. А дорогу всё больше засыпает, не ждёт погода. Дальше ехать стало трудно: снег под сани стал набираться, в упор. Коротки стали переходы, тяжко, встает лошадь. К полудни проехали ещё десять вёрст. Половина пути. Выбрал Ефим заметное место, вернул к береговым зарослям, оставил тут два куля – шесть пудов, ветками закидал, метку сделал. Полегчал воз – всего четыре пуда, а ехать невмочь: снегу поларшина насыпало, и легкий он, пушистый, а сани в нём тонут. Остановился Ефим, не проехав и половины версты. Разобрал сани, нахлёстки-перекладины выбросил – не тяжки они, а мешают, снег набирают. Стали сани как нарты. Только полозья и копылья низки – для дороги деланы, не для целины. Снова остановка. Снял Ефим с саней ещё один куль, отсыпал половину в пустой мешок – стало два по пуду, навьючил их на спину коню. Но и так невмоготу дорога, и с одним мешком сани – воз. Снег глубок, не даёт ходу. Свернул к берегу ближе, оставил и сани. Пошли налегке, с одним вьюком и пестерем с покупками на спине Ефима.

Груз-не груз, а дорога трудна и далека ещё – без мала тридцать вёрст. Но и делать нечего, надо двигаться. Дома дети ждут. Шли и шли, с частыми передышками и уж без кормежек.

Только раз, на самой ближней к дому кормёжке раскопал Ефим остатки сена охапку, завел коня в затишок под укрытие береговой лесной гривки, скормил пополам со снегом. Сам изгрыз последний сухарь. Но и немного им оставалось – меньше пятнадцати вёрст. Одолеют. И одолели. К полуночи приплелись к своему жилью. Разбудил ребят, Савёлке велел коня обиходить, корма задать и укрыть хорошо, да и потом проверять-поглядывать: измучилась лошадь. Сам напился горячего и завалился спать на горячие кирпичи-лежанку. Ненадолго. Еще и не рассвело, а он пошел лошадь проведать, да напоить её время было. Напоил водой, во времянке нагретой. Пока всё. Отдыхай, трудяга. И сам весь день до дел не притрагивался, только лошадь ходил осматривать, проверять, кормить, поить. Тревожился за неё, похоже, приплод она вынашивала. Остальные домашние дела ребята обиходили, привыкли они, всё умеют не хуже его. Так, пусть и не совсем гладко, но благополучно закончилась его третья поездка. И то слава Богу.

Однако оставленное добро бросать он не собирался. На следующее утро из лыж, сделанных для Савёлки, соорудил нарточки, взял пустой мешок, приделал ему лямки, надел те самые охотничьи лыжи, на которых пришёл сюда, и отправился на выручку оставленного ближнего мешка. Заодно след-тропу торить, снег-то перестал сыпать сверху, осядет, уплотнит его ветер, подсушит его мороз, окрепнет, тогда и лошадью пробиваться будут за дальними оставленными четырьмя пудами. Привезут и их, не бросят. Уходя, наказал Савёлке, лошадь в волокушу запрячь и проехать, не торопя её, проминать тропу-след до реки.

На лыжах и налегке дошёл до оставленных саней скоро – не больше двух часов. Сани раскопал, от снега очистил – пусть пока будут тут. Муку из мешка отсыпал в принесённый пустой, на спину его надел, а остатки на нарточки привязал. Пуд ноша не тяжела, а с саночками и того легче, удобнее. Догадался идти не своей лыжнёй, а рядом, по ширине саней. Оставшиеся шесть пудов на себе не принесёшь, ползимы ходить будешь.

И далеко – сорок вёрст. Пробьют они дорогу к ним, дай срок, и сани выручат. Шёл не спешил, успеет. Пяти вёрст не дойдя, встретил его Савелка. Он с утра проторил дорогу до реки, оказалось не трудно, лошадь шла легко по мягкой снежной целине и без саней, и надумал он после обеда поехать навстречу деду. Ехал медленно, с остановками, боялся, что дед ругать будет за самовольство. Осмотрел дед лошадь, не уставшая, не потная, в порядке. Навьючили этот пуд ей на спину, сами на лыжи, не нужны уж нарточки, и к дому. Пять вёрст дороги пробито. А главное – начин сделан. С утра можно и за остатками не торопясь, да корма захватив, ехать.

За двое суток и ночь еще лошадь хорошо отдохнула, вчерашняя проминка ей не в тягость, можно опять в дорогу. Выехал Ефим до рассвета, сена и овса нагрузив на лёгкую волокушу, сам на лыжах пошёл. К полудню добрались до саней. Оставил половину корма тут и, отдохнув хорошо, пустились дальше. На место пришли ещё засветло. Опять отдых, опять пуд на спину лошади, остальное – на волокушу. Она не сани, снег ей не мешает. А Ефиму на лыжах и без груза пройти сорок вёрст, труд привычен. И след-тропа уже есть, совсем не то, что три дня назад пришлось испытать. С остановками-передышками да кормёжками к полуночи явились домой. Теперь уж зимовать до весны, никаких поездок, кроме как за пустыми санями, денек отдохнув. Привёз и их Савёлко. Сам напросился, недалеко это, верхом и порожняком к тому же. Отпустил Ефим, пусть привыкает. А бояться на открытом месте, на реке, нечего и некого.

В дороге Ефим каждый раз присматривался вокруг, какие появлялись следы, что живое тут себя обозначало-оказывало. Больше потому, что он всё же опасался волков. Но не в первые походы-поездки, ни в эти, нынешние, волчьи не встречались ни разу. И в селе спрашивал, никто особых страстей-опасностей не знал, не слышал. В дальние-то леса волки, да ещё стаей, редко забегут, разве что за лосём по весеннему насту гонясь, а сейчас зима не вступила в полную силу, не сбились волки в стаи, не оголодали ещё. Больше всё вокруг жилья, сёл-деревень обитались, тут места им кормнее. Поэтому Ефим особо не опасался, Бог милостив! А больше и нечего было бояться-опасаться, людей лихих в те дали-глухомани и не заманишь, нет им там никакой поживы.

И с кобылкой опасения Ефима были напрасны. Скоро она отдохнула-оправилась от тяжких дорожных нагрузок, опять стала гладкая и кругленькая, шерсть лоснилась. Корма самые лучшие для коня- сено мелкое, во время заготовленное, овёс каждый день, поение вовремя да водой свежей, проточной, а работы пока нет, сама молодая – пять лет всего. Но видел уж Ефим, что не только от кормов-забот округлилась кобылка. Похоже, что сбывается его тайное желание, огулялась кобылка с тем жеребцом в Пыщуге, вот и видно, что носит она приплод, пора, восьмой месяц идёт с того случая. И рад был тому, что выдюжила кобылка перегрузки последней поездки, теперь-то таких тягот не будет до весенней пахоты. А пока закончились труды крестьянские.

Заботило Ефима, что кроме муки, ржаной, овсяной и ячмённой, не было нынче привычных, ни крупы, ни толокна. Не беда, и хорошо, что не поехал на крупорушку, а то бы совсем застрял в снегах-сугробах, потерявши три дня. Из еды и были: мука да рыба, овощи – капуста, картошка, репа да редька – всего понемногу, ну, и грибы-ягоды. Бедновато до нового урожая-помола, привыкли к сытой еде – кашам-заварухам.

Стал Ефим приспосабливать-пробовать, как зерно-ячмень, хорошо просушенное от оболочки-шкурки-половы отбивать. Выжег-вырезал из кряжа липового середину, получился пустотелый сосуд. Под дно камень-плиту из песчаника подложил; пест из твёрдого клён-дерева вытесал-вырезал. В нём и долбил-сбивал шелуху, не по разу отвеивая. Не сразу, но приспособился, получаться стало сносно. Крупа-перловка получалась, а отходы – сорное да недочищенное – в корм, коза и лошадь подберут. И стали колотить по очереди сменяясь, пока не надоест. На одну-то кашу много ли надо. Ну, и запас держали. Вечер долог, без дела не сидели: кто зерно в ступе толчёт, кто из льна или шерсти нитки-пряжу крутит, кто лапти плетёт или веревки мочальные вьёт. На все эти дела свету много не надо, а лучины запасено довольно.

Нитки из льна-кудели и из шерсти, да носки-варежки вязать понемногу Маня обвыкла. Не хитрое это дело, все девки-бабы, женщины деревенские умеют, научилась и она. Терпенья только много надо для этой работы, да это своё, врождённое и нужда требует. А инструмент для этого прост, Ефим всё сам сделал: и прялку и веретено и спицы вязальные, дерева всякого полно вокруг. И Савёлко пробовал учиться прясть-вязать, но у него на это терпенья не хватало, его дело – лапти плести, оборы-верёвки вить, корзины-верши к весне запасать.

И ещё одно дельце-безделицу не забыл Ефим сделать, от дорог-поездок отдохнув. Выложил оставшиеся после покупок денежки за зерно-хлебушек полученные. Расходов пока что не оказывалось, надо их в укромное памятное место положить-приспособить.

Выжег-выдолбил в липовом чурбачке дупло-отверстие, деньги бумажки-ассигнации трубочкой свернул, внутрь чурбачка заложил и пробкой закупорил. В амбаре-скале вверху приспособил. Позвал Савёлку и Маню с собой.

- Смотри, Савёлко, - показывал-наказывал. – Тут будет наша казна-деньги храниться. Случись что, не приведи Господь, со мной, будете знать, где вам на первое время на путь-дорогу содержание. До времени не трогай и не забывай, на край-случай это, помни мой наказ.

Закончились основные труды тяжкие, да не кончилась жизнь.

-Давай, Савёлко, баню-стирку готовить. Две недели не до того было. Пора!

Обновили-утеплили свежим лапником баню-шалаш. Костёр рядом развели камни греть-калить. Воды с речки в два корыта натаскали; камни горячие на лопате железной в воду – готова баня. Щёлок настоян раньше был, однако и мыло Ефим купить не забыл. Полдня возились, стирали-мылись, но и чистые, вымытые, да в чистое сменное, а Маня себе новое успела сшить, переодетые – это уж настоящий отдых. Сахар да пряники и кипяток не голый – на почках-листочках смородиновых и берёзовых настоян, с ягодами малиной-брусникой-на вкус, праздник-отдых устроили.

Новый день пришёл-наступил, не торопился Ефим работы начинать.

- Пойдём, Савёлко, рыбку настоящую поглядим-проведаем. Не собралась ли она в нашу кладовку-яму гуртом зимовать. Рад Савёлко: наконец-то! Давно хотелось ему, по дедовым рассказам, самому трёхфунтовую рыбину, - не карась или окунь, настоящую! выловить.

Корзину-ловушку на шесте шестиаршинном с собой, топор и мешок пустой, налегке на лыжах – снег уж глубок. По пути срубили жерди-шесты, ногам опора у края полыньи. У омута надо с опаской, лёд там может быть тонок. Добрались, осмотрелись. По всему плёсу никаких следов, кроме узкого следа-тропы от прибрежных камней-зарослей к той самой полынье.

- Смотри, Савёлко, вот она, выдра, ходит. А живёт там, в камнях под берегом. Никуда не ушла, так и живёт-кормится здесь, в полынье. Стало быть, есть и рыба. Не напрасно она тут пасётся. А вот, дай срок, мы её выследим-укараулим, да изловим. То-то шкурка хороша-дорога. Нам-то и ни к чему, на шапки мы и зайцев изловим, дай срок, а купцам выдра - товар хороший, продадим. Новый интерес подкинул подростку Ефим. Охота. Придёт время, и до ружья доберёмся.

А пока – рыба. Она нужнее, чем выдра с дорогой шкурой. Осторожно, не торопясь, приспособил Ефим жерди-опоры под ноги на закраину полыньи. Да и, Господи, благослови! Погрузил снасть в глубину омута. Глубок тут омут-круговерть, шесть аршин шест, а дна не чувствуется. Медленно, помалу, опускал Ефим корзину с поднятой крышкой. Ждал потом, корзину от течения удерживая на одном месте. Ещё медленнее, крышкой через тонкую, специально свитую верёвочку, закрытую, поднимал-вытягивал.

Савёлко в стороне стоял, во все глаза глядя, и, вот она, корзина с рыбой. Две, пусть не по три, но уж по два фунта каждая наверняка весили.

-Живём теперь, Савёлко! Вишь, тут как в своём амбаре, пришёл, зачерпнул корзину, и живи-кушай неделю. Даст Бог, на зиму хватит, мы жадничать не будем, ущербу большого не сделаем. Других рыбаков тут нет, а выдру мы потом приспособимся, изловим. Она, правда, чистит рыбью породу, больных да слабых, говорят, вылавливает, ну да не одна она тут, другая придёт. А потом и в других местах поищем, чай, и в Вохме-реке ямы-омута есть. Не всё из одного места ловить. Закинув ещё пару раз, хватит пока, пошли домой, довольные. Как не порадоваться – даровая еда, целых десять, а может и больше фунтов. И мяса не надо. На три-четыре дня троим им хватит, то ли не подспорье.

Обратной дорогой приглядели место, откуда за выдрой следить-высматривать. Это Савёлке дело-занятие, у него глаза молодые, острые. Показал Ефим ему и уловку, как делать, не нарушая следа-тропы присыпать её свежим снежком – оно и видно будет, и когда ходит, и после снегопада опять же видно будет, так и узнаем, когда прошла. Тогда и снарядимся-пойдём ловить. Так, рассуждая и советуя, домой пришли.

- Готовь, Маня, уху свежую, добыча хорошая есть.

И пошли у них, за неспешными и привычными делами, короткие зимние день за днём. Через день-два вместе ходили рыбы добыть и не только на повседневную варку-еду, но и морозить, откладывать на весну-лето. Савёлка почти ежедневно бегал на лыжах проверить тропу-проход выдры. Так и разведали-узнали, что ходит она за добычей через день, ночью, перед рассветом. И укараулили в недолгом времени. Встали после полуночи и потеплее одевшись, по две палки-дубинки в руки взяв, на лыжах пошли-заскользили по налаженной лыжне. Уговорились, что ловить будут, когда от полыньи с добычей назад к своей норе-логову пойдёт. Савёлко остался от полыньи отгонять, а Ефим пошел дальше, к камням-логову ближе, там и встретить. Выдра зверь водяной, не заяц-бегун какой, быстро бегать не должна, переймем на широком чистом плёсе, по глубокому снегу далеко не убежит, наша будет. Ночь была темна, так и не углядели, не дождались, может и учуяла их, да и не пошла, поостереглась. Стали лунной ночи дожидаться, что бы наверняка видеть. Им-то не к спеху, зима долга, а она есть захочет. И точно, на вторую ночь слёжки при луне, голод выгнал выдру за добычей. Дождался Савёлко, когда выдра с рыбой в зубах из полыньи выбралась и к норе направилась-потащилась, и, дав ей пройти половину пути, бросился её догонять, деду крича: - Лови, дед, тут она! Ефим и сам всё видел. Тут, на середине плёса и сгрудили зверька. Бросила добычу выдра, к лесу кинулась, но по глубокому снегу, и ещё в гору, недалеко от них ушла. Догнали и, охотники, обновились лёгкой ценной добычей. Не велик грех, не они первые-последние добыли-убили, а природа-матушка восстановит, новый зверь придёт на кормное место.

Теперь придумали сходить посмотреть следы по лесу и пойме. Есть и зимой живое в лесах, тайга неоглядна и безлюдна. Тетерева, стаей перелётывая, хвоей-почками питаются, лоси кормятся по краям болот, куропатки тропят замысловатые наброды. Лося-то им не взять, ружье хорошее надо и опасный он зверь, не охотники они. А вот тетерева изловить по зимнему глубокому снегу да в морозную ночь, можно. Если укараулить, кое место они на ночёвку расположились и с вечера в снег-сугроб всей стаей попрячутся. На лыжах, вдвоём тихо-осторожно подойти если, то и изловить-подбить можно без ружья, когда они из-под снега взлетать будут. Слышат они подход человека издалека, но сидят до последнего, кода лыжами на лунку наступишь, только не зевай. Не получится оказия, не велика и потеря – версту-полторы пройти от вечернего безделья. А всё парню, интерес, да и польза малая. И ходили, да редко удача была. Куропаток наладили на волосяные, из конского хвоста сделанные, петли, ловить. Приманку – калину да клюкву-бруснику раскладывали. И на зайцев-беляков, осину свалив, петли ставили. По утрам бегал Савёлко, проверял. Редко случалась от этой охоты-забавы добыча, но уж что есть! Всё для разнообразия в еде годится.

Так и шли, день по дню, короткие, холодные, зимние. Однако это делалось промеж основных дел, для отдыха-забавы. А главное дело – строительство дома, пусть и не быстро, но продвигалось. Заготовил и натрелевал-подвёз Ефим нужный лесной материал для крыши, пола и потолка. Всё тут, рядом растёт. И лиственница, и сосна по склону-яру с полугоры увала над головой, и осина по чернолесью поймы. Стопа – стены дома, стояла уже собранная, на столбах-опорах, сухим мхом по пазам утеплённая. Принялись за крышу. На кругляки-подкладки, на земле уложенные, сложили верхний, последний ряд стены из толстых лиственниц с выбранными пазами для опоры доскам потолка и выдолбили в нём гнёзда под балки-матицы, тоже уже подготовленные. На него положили-врубили последний, холодный, надпотолочный ряд-венец, переводы-опоры подстропильные врезали, поставили и скрепили стропила. На стропила врезали-положили жерди-слёги, и на них стали настилать крышу. Колол Ефим из прямослойных, без сучков, смолёвых, двух с половиной аршин длины кряжей, доски, обтёсанные топором до одинаковой у всех толщины, и оглаживал для чистоты рубанком. Этих требовалось много, до двухсот штук, и работы с ними было надолго. Но и зима долга, и их, работников, двое. Ефим колол и тесал, внук строгал. К наступлению светлых, тёплых мартовских дней и эта работа была закончена. Для второго, верхнего ряда, доски-нащельники кололи-тесали-строгали из молодых, без сучков, осин. Весь верх дома – крыша, был собран, всё выправлено и подогнано. Насланы тёс-доски в два ряда и конёк-охлупень плотно зажал последний, верхний ряд досок крыши. Всё делалось без единого гвоздя. Где же тут набрать такую прорву гвоздей-железа? Обошлись без них, только лишь подручным материалом-деревом.

Оставалось разметить, разобрать готовую крышу, поднять всё наверх, и установить вновь, окончательно на свои места. Тоже долгая и кропотливая работа, но в весенние дни при установившейся хорошей погоде и её одолели. Всё, конечно, делал Ефим, а Савёлко – только на подхвате: помогал, подавал, поддерживал. И Маня помогала: легкие доски подносила, наверх Савёлке их подавала, где и поддерживала при необходимости. Но и это хорошая помощь, одному такая масса работы и вовсе несподручна: за каждой жердью-доской вниз-в верх спускаться-подниматься. Зато парень всё своими глазами-руками видел-делал. Узнал весь порядок, секреты-приёмы плотницкого домостроительства.

Ефим же по ходу дела всё подробно объяснял-растолковывал, что к чему, почему надо так, что будет, если сделать не так, как принято вековой практикой. Детский ум-память цепко схватывает и оставляет на всю жизнь. Неспроста говорится: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. А если ещё и собственными руками сделать, то и навсегда запомнится.

Поставили-укрепили весь верх крыши, конёк-охлупень по длиннущим, – от земли до верху, жердям-слёгам мало-помалу втянули-уложили: - готов дом! Конечно, ещё много-много предстоит дел-отделок: фронтоны зашить, полы-потолки наслать-утеплить, косяки оконные и дверные и рамы-двери – всё-всё надо и будет сделано. Самое хлопотливое-меледное – всё это надо готовить, колоть, тесать, строгать. Но, глаза боятся – руки делают! Главное сделано: дом под крышей! А под крышей в любое время работай-трудись, теши-строгай, свободную минуту выбрав.

Неплохо шли и хозяйственные дела. В марте появились первые на новом поселении аборигены-новорождённые: у Маниной любимицы-козочки бойкий козелок-малютка и козочка-дочка, а к апрельскому потеплению и кобылка-помощница принесла своё потомство – жеребёночка-дочку. Тесно стало в приделе-стойле, но днём было уже тепло и в сухую погоду вся живность разгуливала на свежем воздухе возле стогов сенных-соломенных и только на ночь загонялась в укрытие-стойло. Сытым-лежачим места много не требовалось, убирались.

Так, в трудах-хлопотах и настоящая весна-радость подошла незаметно. Опять до просухи заготовка берёсты-липы для стройки и на поделки всяческие. Пока не подошло время пахоты-сева расчищали место под новые полосы-поля.

И в новом красавце-доме, что поднял в высоту на пригорке свою сверкающую свежестроганными серебристыми осиновыми досками-дранью с высоким коньком крышу, понемногу прибавлялось сделанное. Колол-тесал Ефим пластины на половицы-доски, Савёлко рубанком строгал-выглаживал, неторопко, но двигалось и это дело. Разметил Ефим, где очагу-печи быть, копали впеременку с Савёлкой яму под фундамент печной. Высокая будет печь, опора под основание её должна быть надёжна. Углубились на два аршина, камни-дикари втрамбовали в дно, залили раствором глино-песчаным. Пока схватится-укрепится раствор, Ефим выкладывал в стороне насухо, без раствора, ряд за рядом черновую печь, для примера-расчёта, чтобы не ошибиться в кладке настоящей. Он был только плотник, приходилось разбирать-перекладывать не один раз, поправляя и запоминая порядок кладки, что за чем следовало. Не был Ефим настоящим печником, но дело само показывало, как и что нужно расположить-подогнать. Непростое это дело, печь-очаг, сердце и духовный центр дома.

Русская печь, это не только очаг-обогреватель, но и кухня, где готовится-варится пища, печётся хлеб, пироги-калачи, и лежанка, и сушилка, и вытяжка-вентиляция – всё она, просторная и надёжная, печь-матушка. Даже и лекарь, – простуды-хворости прогреть-выгнать, тоже на ней, печке-матушке. А уж после дальней дороги, с вьюги-мороза, первейшее дело на горячей печи прогреться, и простуда не подступится.

Все работы с кладкой печи делал особо тщательно, проверял-следил по уровню и отвесу.

Высоту фундамента выложил с таким расчётом, чтобы под печи был на два ряда ниже уровня пола. - Для того так, - пояснял Ефим внуку, - чтобы при топке тягой огня не тёплый избяной, а вытягивало-вентилировало холодный, из под пола, воздух. Так и тепло будет сохраннее и “по ногам дуть не будет”, и сырости под полом не будет. По верху фундамента проложил два ряда листы берёсты, чтобы пресечь, предохранить саму печь от поступления земной влаги-сырости, и уж тогда стал выкладывать основание печи, её “под”, на чём дровам гореть и хлебу-пирогам печься. Опять же, всё это делалось не разом, но с перерывами, давая кирпичу на растворе облежаться, а раствору подсохнуть, окрепнуть. Самое сложное в русской печи – свод выложить, полукруг-перекрытие. Для этого Ефим заранее делал специальные кирпичи-клинья, и с одной, и с двумя скошенными плоскостями. В длину печь занимала побольше двух аршин – шесть кирпичей; в ширину, вместе с трубой, - семь кирпичей, два с половиной аршина. Два с половиной кирпича здесь – это основание трубы, дымохода-обогревателя. Получалась печь-варка с лежанкой по верху шириной два аршина: двоим свободно лежать можно. Так, чередуя работы: потолок тесать-настилать, печь ряд за рядом выкладывать, дело и шло почти до осени. Оставалось косяки дверные изготовить, вытесать, поставить и саму дверь-полотно из досок толстых тёсаных по пропилам скрепами стянутых, навесить. И можно бы жить. Но – нет, пока ещё далеко не всё.

Не зря Ефим ставил столбы-опоры на полтора аршина выше уровня земли. Дом им задуман для жилья в двух уровнях: нижнее жильё, полузаглублённое, для повседневного житья-работы, кухни-варки, обеда и отдыха, и верхнее, разделённое печью-обогревателем и шкафами – чистую одежду хранить, на два помещения-комнаты, для чистого житья, отдыха-сна. В нижнем жилье, на уровне верха печи, в свободном углу, будут устроены полати, дополнительное тёплое место для сна. Всё помещение, несмотря на малые размеры, позволит свободно проживать большой семье – десять-двенадцать человек – с детьми и родителями вместе. Удобный будет его дом и тёплый.

Немаловажно и то, что окнами дом смотрит на солнечную, восточно-южную сторону: и обогрев дополнительный в ясные дни, и не замерзающие окна – больше света с этой стороны (зимой и это важно), а глухие, без окон боковые стены он защитит дополнительно от ветров-морозов крытыми галереями-террасами проходами. В верхнее жильё ход-лестница внутри устроена будет. Выход из нижнего жилья на улицу тоже крытый и утеплённый.

Дата добавления: 2015-11-04