10 страница. — Куда уж хуже, — Корсаков оценил синяки на ребрах, свежие ссадины на голени

— Куда уж хуже, — Корсаков оценил синяки на ребрах, свежие ссадины на голени, — хуже только если экскаватор переедет.

Осторожно попробовав воду он влез в ванну, откинулся и с блаженством закрыл глаза. Постепенно боль отпустила, вода расслабила тело, накатила истома. Чтобы не заснуть, Игорь попробовал все приспособления: сначала включил пузырьки воздуха, потом струи воды. Казалось, будто нежные пальчики разминают тело. Он поворачивался боком, ложился на грудь, постанывая от наслаждения. «Стану известным и знаменитым — непременно куплю себе джакузи», — решил он.

Мыла в ванной не обнаружилось — только женский гель для душа с запахом сирени. Зато шампунь был практически любых сортов. Корсаков уже и забыл, когда принимал ванну — они с Владиком ходили в Сандуновские бани, или принимали душ у знакомых, и поэтому плескался, забыв о времени. В очередной раз намылив голову, он услышал стук в дверь.

— Можно? — Анюта слегка приоткрыла дверь.

— Заходи, — Корсаков вслепую зашарил по стене в поисках душа.

— Давай смою, — предложила девушка, — голову наклони.

Она смыла с его головы пену, Корсаков протер глаза.

— Ну вот, как живой, — сказала Анюта.

— Почти. Теперь я есть захотел.

— Это поправимо. Закругляйся и выходи — ужин на столе.

— Спасибо, — с чувством сказал Корсаков.

— Слушай, а чего ты на охранника полез? Ну на того, который Владику врезал.

— Видишь ли, девочка, по законам моей юности полагается бить, когда «наших бьют». Даже если ты с «нашим» познакомился пять минут назад. А юность у меня была бурная.

— Понятно, — протянула девушка, — кстати, Владик звонил. Он в Питере. Забудь, говорит, что мы знакомы. Вот так‑то.

— Тебе обидно?

— Нет, — она качнула головой, — мне все равно. Даже странно как‑то.

Повесив душ Анюта вышла. Корсаков пустил холодную воду, постоял под ледяными струями, ощущая, как тело наполняется бодростью. Правда, одновременно заныли ссадины и ушибы, но это не страшно — значит действительно живой.

Комната была такая большая, что стены лишь угадывались в темноте. Трехсвечный подсвечник, стоявший на туалетном столике, отражался в зеркале и в огромных, доходящих до пола окнах. Две свечи, по одной возле каждого прибора, освещали изящно сервированный стол, накрытый белой скатертью. Под ногами был пушистый ковер. Корсаков замер на пороге, оглядывая это великолепие.

Завернутый в полотенце он напоминал римского патриция, приглашенного на ужин к гетере. Анюта, в серебристом струящемся по телу кимоно, сделала шаг навстречу. Волосы она успела убрать в высокую прическу и теперь настолько напоминала портрет Анны Белозерской, что Корсакову показалось, будто портрет ожил. Если бы она сейчас присела в книксене и сказала: не соблаговолите ли присесть, милостивый государь, Игорь не удивился бы.

— Классно я придумала, да?

Очарование пропало. Вздохнув, Корсаков взял ее за руку и припал к тыльной стороне запястья губами.

— Искренне восхищен, сударыня, — он почувствовал, как дрогнула ладонь девушки в его руке.

Повисло неловкое молчание. Наконец Анюта высвободила руку, тряхнула головой.

— Да ладно. Присаживайся. У меня есть заливная рыба и ромштексы. И еще я сделала салат из помидоров. Вино будешь?

— Можно и вина, — Корсаков присел к столу, развернул салфетку и положил ее на колени, — «Дом Периньон» шестьдесят восьмого года меня устроит.

— А у меня только «Мартини», брют и водка, — смутилась девушка.

— Я шучу, — успокоил ее Корсаков, — что есть, то и будем.

После всех переживаний у него проснулся зверский аппетит. Анюта ела изящно и мало. Они посматривали друг на друга через стол, Корсаков поднимал бокал с вином, бормотал какой‑нибудь тост, они чокались и тонкие бокалы позванивали, как колокольчики. Утолив первый голод, Игорь откинулся на стуле, повертел бокал в руках.

— Ты мне сегодня дважды спасла жизнь: когда подобрала на Садовом и сейчас от голодной смерти.

— От кого ты бежал?

— До сих пор не знаю, но ребята были настроены очень серьезно. Ты знаешь, что наш дом сгорел?

— Нет. Когда?

— Позавчера ночью. И вообще много чего случилось. Трофимыча убили, — решившись, сказал Корсаков.

— Ох… — Анюта поднесла ладонь к губам, — соседа вашего? Кто?

— Не знаю, но кто‑то хочет повесить это на меня. Какая‑то чертовщина творится. Вот, к примеру: ты знаешь что‑нибудь о своих предках?

— О родителях? Ну, отца ты видел…

— Нет, из какого ты рода. Ну, корни свои.

Анюта задумалась, подперев кулачком щеку.

— Вроде предки были дворянами. У меня есть бабушка, не родная, а, как бы, двоюродная. В общем, тетка отца. Она точно из дворян, но у нее с головой не все в порядке — долго сидела в лагере, потом в психушке. Она из дворянского рода Белозерских. Не знаю…

— Вот! — воскликнул Корсаков, — я так и думал, — он вскочил и, придерживая на плече спадающее полотенце, пробежался по комнате.

Девушка рассмеялась.

— В чем дело? — удивился Игорь.

— У тебя смешной вид.

— Не обращай внимания. Ты представляешь, я только вчера видел твой портрет, написанный в начале девятнадцатого века. То есть не твой, а твоей пра‑пра… и так далее бабки. Ты просто копия, особенно сейчас ты на нее похожа. Ну‑ка, встань.

Анюта поднялась с места. Корсаков схватил подсвечник и поднес его к лицу девушки.

— Просто поразительное сходство, — он покачал головой, — но это еще не все. Она родила внебрачного ребенка от приговоренного к ссылке офицера и, как уверяют мои друзья, он очень похож на меня. Я видел его портрет в двадцатилетнем возрасте. Определенное тождество действительно есть.

— И что теперь? — спросила девушка.

— Вот и я думаю: что теперь? В последнее время что‑то много странных событий, так или иначе укладывающихся в одну цепочку. Старинный особняк, потайная комната, убийство Трофимыча, твой портрет. Ты знаешь, что ты мне снишься? Может, это не ты, а та женщина из позапрошлого века, но мне кажется, что вы — одно целое. Даже наяву я вижу ее.

Лицо девушки посветлело. Она налила в бокалы вино и подала один Корсакову.

— Предлагаю тост за дворянское происхождение, — она подошла так близко, что Игорь увидел свое отражение в ее зеленых глазах, — она тебе нравится?

— Кто? Княжна? М‑м… — Корсаков взял бокал, не переставая смотреть ей в глаза, — я не знаю, как определить это чувство. Это наваждение, фантасмагория…

— А я?

— Что?

— Я тебе нравлюсь?

— …

— Предлагаю выпить на брудершафт, — шепнула Анюта.

Они сплели руки и, не отрывая друг от друга взгляд, выпили вино. Корсаков сделал движение высвободиться, но Анюта удержала его.

— А поцелуй? — едва слышно спросила она.

Ее губы были теплые и чуть кисловатые от вина. Корсаков закрыл глаза, голова закружилась и он обнял ее за плечи. Бокал из ее руки выпал и разбился ударившись о край стола. Анюта прильнула к нему, Игорь почувствовал, как тело ее обмякло, стало покорным, мягкие губы раскрылись, как лепестки цветка. Корсаков уронил свой бокал на ковер и поднял ее на руки. Она обняла его, тонкие пальцы скользнули по его груди, по шее, поднялись выше, запутались в волосах. Корсаков почувствовал, что теряет голову.

— Где спальня? — на мгновение оторвавшись от ее губ, спросил он.

— Нет… здесь. Я хочу здесь.

Ее лицо порозовело, влажные губы подрагивали, глаза были закрыты. Он поставил ее на ноги, развязал пояс кимоно, распахнул его и оно скользнуло вниз невесомой волной. Она стояла, не открывая глаз и у Корсакова защемило сердце — настолько невинной и незащищенной была нагота девушки. Ведь он уже видел ее обнаженной, но тогда она был натурщицей, которую он воспринимал лишь как обобщенный образ женщины для перенесения на полотно.

Он сбросил полотенце, привлек ее к себе и они опустились на ковер.

Глава 8

Корсаков открыл глаза, полежал, вспоминая прошедшую ночь, потерся щекой о подушку. Щетина заскребла по шелковой наволочке розового цвета. Он приподнялся, осматриваясь.

Огромная постель была пуста. За окном царил солнечный день, в приоткрытую балконную дверь вливался прохладный воздух. Корсаков перевернулся на спину, забросил руки за голову. Да, живут же люди: необъятных размеров постель, одна стена зеркальная, другую заменяет окно. Телевизор в углу с экраном, чуть меньше, чем в кинотеатре и шелковое постельное белье! Розовое! То‑то у него возникли странные ощущения, когда ночью они перешли в спальню и продолжили занятия любовью на кровати. Корсаков поморщился: занятия любовью… а может просто — любили друг друга? Нет, слишком возвышенно. Я старый, ехидный и циничный, поэтому именно «занятия любовью». Своего рода гимнастика. И не дай Бог показать женщине свою любовь — хомут обеспечен. Если не хомут, то капризы и скандалы уж точно. Хватит с нас семейного счастья, будем жить без обязательств и клятв. Ну, перепихнулись в охотку и что с того? Черт, какая я скотина! Ведь давно уже не испытывал того чувства, какое возникло к этой девчонке, так нет, надо все опошлить… но как мы красиво отражались в зеркале…

Почувствовав, что запутался, Корсаков потряс головой и спустил ноги с постели. И здесь ковер. Да, Сань‑Сань свою девочку любит. Не заявился бы проведать.

— Куда это мы собрались? — в дверях бесшумно возникла Анюта.

Кроме воздушного передничка, прикрывавшего грудь и бедра на ней ничего не было. В руках она держала маленький столик с коротенькими ножками. На столике дымился кофейник, стояли чашки, какие‑то вазочки, лежал нарезанный хлеб, масло в хрустальной масленке.

— Я потрясен. Неужели это все мне?

— Нам, — поправила его Анюта, — подержи, — она передала ему столик, развязала передник, сбросила его и нырнула под одеяло, — вот теперь давай есть. Я готовила, а ты сервируй, — сказала она, прижавшись к Корсакову и положив голову ему на плечо.

Мысли о завтраке отступили, но Корсаков решил не торопить события. Он разлил по чашкам кофе, намазал маслом хлеб, открыл вазочки с джемом и паштетом и провозгласил:

— Прошу к столу.

Анюта выбралась из‑под одеяла до пояса, обнажив небольшую грудь с розовыми сосками. Корсаков отвел глаза.

— Слушай, ты не провоцируй меня, — попросил он.

— А что такое, — невинно спросила она, намазывая паштет, — тебя что‑то смущает?

— Еще слово и завтракать будем в обед, — грозно нахмурив брови, сказал он.

— Ладно, не буду провоцировать, — она натянула одеяло повыше.

Есть лежа с непривычки было неудобно, но Корсаков здорово проголодался — в последнее время он не ел, а только закусывал.

— Мне нравится такой завтрак, — сообщил он с набитым ртом, — а то я все больше пивом завтракал, чтобы руки не тряслись.

Он налил себе еще кофе, откинулся на спинку кровати. Анюта отставила чашку, повернулась к нему.

— Ты наелся?

— На некоторое время. Вообще‑то я удивительно прожорлив, хочу сразу предупредить. Кстати, а что на десерт? — спросил Корсаков и почувствовал ее руку на бедре, — прекрати хулиганить.

— Ты же хотел десерт, — ее рука опустилась ниже.

Корсаков поперхнулся, кофе потекло по подбородку. Анюта невинно захлопала глазами.

— Столик же перевернем, белье испачкаем, — взмолился Корсаков.

— Плевать!

— Ах так… — он откинул одеяло, поднос полетел на пол.

Схватив ее за руки, он раскинул их и прижал к постели, поцеловал ее в шею, потом опустился ниже и припал к груди. Анюта глубоко вздохнула…

По розовому шелковому пододеяльнику расплывалось кофейное пятно, но они этого уже не замечали.

Корсаков вышел на балкон, закурил. Ветерок остудил разгоряченное тело. Пальцы немного подрагивали. Игорь усмехнулся — надо же, в кои то веки руки дрожат не с похмелья, а от физической и эмоциональной усталости. Он чувствовал себя опустошенным, но странным образом был уверен, что это ощущение вскоре сменится наполненностью новыми чувствами, новыми красками, которые приобретал мир, жаждой жизни и уверенностью в исполнении желаний. Проблемы отодвинулись на второй план, он забыл о людях, которые преследовали его, о том, что его, возможно, разыскивает милиция, обо всем на свете, кроме той девчонки, которая спит сейчас под испачканным кофе одеялом.

Выбросив окурок Корсаков осторожно вошел в комнату. Анюта спала, обхватив плечи руками, одеяло сбилось на сторону и он поправил его, бережно укрыв ее. Она спала, чуть приоткрыв рот, спутанные волосы разметались по подушке. Он присел, глядя ей в лицо, которое показалось ему необыкновенно красивым. Ресницы ее дрогнули.

— Почему ты так смотришь? — шепотом спросила она.

— А почему ты притворяешься, что спишь?

— Я сплю, только почему‑то я даже во сне чувствую, когда на меня смотрят.

— Я художник и мне позволено смотреть на женщину, даже когда она спит. К тому же я не просто смотрю — я любуюсь.

— Тогда можно, — разрешила она и от смущения зарылась лицом в подушку.

Чтобы не мешать ей спать, Игорь побродил по квартире, выкурил несколько сигарет. Делать было нечего, звонить некому… хотя почему некому? А Леня? Корсаков отыскал трубку радиотелефона, ушел на кухню и закрыл за собой дверь. Номер телефона Шестоперова он теперь запомнил наизусть. Однако на звонок никто не отозвался. Может быть Леня загулял на проценты от продажи коньяка, а может работал запоем и отключил телефон.

Корсаков вернулся в холл и включил телевизор. Шла заставка программы новостей. Игорь прибавил звук и вышел в лоджию, которая тянулась через обе комнаты и кухню. Он едва не пропустил сообщение, и только услышав краем уха знакомое имя бросился в комнату.

— …Максимович, тридцати девяти лет, его знакомая и трое охранников. Один охранник банкира в критическом состоянии был доставлен в больницу. Нападение произошло в загородном доме, принадлежащем банкиру. На его теле обнаружены следы пыток. По предварительной версии убийство произошло из‑за разногласий в сфере финансовой деятельности потерпевшего. Прокуратурой возбуждено уголовное дело по факту убийства, ведется следствие. Переходим к международным новостям…

Нашарив за спиной кресло, Корсаков упал в него.

— Твой знакомый? — Анюта стояла в дверях встревожено глядя на него.

— Недавно встречался.

— Его позавчера еще убили — мне отец рассказывал. У него свои источники в прокуратуре. Еще Сань‑Сань сказал, что банкиру отрезали пальцы перед смертью, а потом вонзили нож в сердце. И нож необычный: длинный, узкий, рукоять в виде креста.

— Зачем он тебе такие подробности рассказывает?

— А‑а, приехал сам не свой. Я пристала, ну он и рассказал. Сань‑Сань как услышит про убийство какого‑нибудь предпринимателя или депутата, так начинает трястись — следующий я, говорит.

— Значит есть чего бояться.

— Большие деньги — большие хлопоты, — философски заметила Анюта.

— Ничего себе хлопоты — за жизнь трястись, — хмыкнул Корсаков, — нет уж, лучше я буду нищим, но живым.

— Ты же сам только что от кого‑то бегал, — напомнила девушка.

Корсаков нахмурился. Может, убийство Трофимыча и банкира каким‑то образом связано? Чушь! Кто был Трофимыч, и кто Михаил Максимович! Однако, уж очень совпало все по времени. Допустим, Трофимыча зарезали, пытаясь что‑то найти в особняке. Потом поняли, что Корсаков мог забрать интересующую их вещь, выяснили, с кем он встречался и пришли к банкиру. Однако сработали профессионалы, если с охраной справились. Интересно, что они выпытывали у банкира, и что он им рассказал? Скорее всего все, что знал. Может это они и гонялись за Корсаковым по Арбату? Если так, то надо предупредить Шестоперова пока не поздно — он тоже участвовал в сделке.

Корсаков снова позвонил Леониду домой и опять никто не взял трубку.

— Мне надо уехать, — сказал он.

Анюта вздохнула.

— Надолго?

— Хочу проведать Леню Шестоперова, я тебе про него рассказывал.

— Хочешь, я тебя отвезу.

— Это было бы хорошо, — кивнул Корсаков и пошел одеваться.

Куртка висела в прихожей, он критически оглядел ее. Да, в метро в таком виде не пустят — рукав порван, спина в известке. Брюки были не в лучшем состоянии.

— Если ты не против, — сказала Анюта, наблюдавшая за ним, — у меня есть кое‑что из одежды.

— Откуда?

— Игорь! Я уже не маленькая девочка, чтобы давать тебе отчет о своей жизни. Есть и все!

— Ладно, проехали. Давай, что есть.

Девушка принесла ему джинсы, толстовку и кожаную куртку.

— Подходит?

— Как на меня шили, — буркнул Корсаков.

Анюта исчезла в спальне. Игорь приготовился к долгому ожиданию, но через пять минут она вышла уже одетая в дорогу. Волосы она заколола в хвост, чуть подвела глаза и слегка коснулась губ помадой.

— Едем?

— Едем, — Игорь чмокнул ее в щеку, — ты молодец.

— Не перехвали, — счастливо улыбнулась она.

Красный автомобильчик бодро вырулил на Пятницкое шоссе и намертво встал в пробке. До выезда на кольцевую автодорогу тащились минут сорок. Корсаков проклял все на свете, но другой дороги из микрорайона Митино не было.

— Можно еще на электричке до Тушино, а там на метро, — неуверенно предположила Анюта, терзая коробку передач, — тут недалеко платформа «Трикотажная», но, говорят, здесь не все электрички останавливаются.

— Нет уж, — отказался Корсаков, — едем, как едем. Может я напрасно волнуюсь и Леня валяется в стельку пьяный, а телефон просто не слышит.

На кольцевой движение было тоже сумасшедшее, но машины хотя бы двигались. Анюта вела автомобиль уверенно, хотя и несколько авантюрно: немилосердно подрезала, переходя из ряда в ряд; нахально втискивалась между попутными машинами.

Шестоперов жил около метро «Варшавская», по кольцу дорога заняла полчаса, но на Варшавке они опять застряли. Повернув на Чонгарский бульвар, Анюта вопросительно взглянула на Игоря.

— Куда теперь?

— Ты — никуда. Вот здесь остановись. Так, теперь сидишь в машине и ждешь меня. Если в течении часа я не появлюсь — уезжаешь и забываешь о том, что мы знакомы.

— Еще чего. Я иду с тобой, — Анюта решительно отстегнула ремень безопасности.

— Ты сидишь здесь и ждешь, поняла? — Корсаков почувствовал, что начинает злиться, — одному мне будет легче скрыться, если что.

— Почему скрыться? Шестоперов тоже замешан в твоих неприятностях?

— Не знаю, но рисковать не хочу. Девочка, — Корсаков привлек Анюту к себе и коснулся губами уголка губ, — ну, не спорь ради Бога.

Анюта шмыгнула носом.

— Ладно, уболтал. Но учти, если ты не придешь через час, я иду за тобой.

— Согласен, — кивнул Корсаков, выбираясь из малолитражки.

«Пусть идет, — подумал он, — все равно не знает, где Леня живет».

Несколько раз он обошел вокруг дома Шестоперова, пытаясь разглядеть, открыты ли окна в его мастерской, но деревья загораживали обзор. За квартирой могли присматривать и Корсаков некоторое время посидел на лавочке во дворе, наблюдая за подъездом. Несколько старушек сидели возле подъезда, обсуждая свои вечные проблемы: внуков, зятьев и невесток, погоду.

Ощущая на себе их подозрительные взгляды, Корсаков с независимым видом подошел к двери и набрал на домофоне номер квартиры Шестоперова. Подождав, нажал «сброс» и набрал снова. Бабки примолкли, наблюдая за ним.

— Вот незадача, — Корсаков обернулся к ним, огорченно качая головой, — должен дома быть, а не отзывается.

— А вы к кому? — спросила тощая бабулька в цветастом платке.

— К Леониду Шестоперову. Художник, на последнем этаже живет.

Бабка поджала губы.

— А вы кто ж ему будете?

— Товарищ по институту. Учились вместе. Вот, узнал, что Леня в Москве, — как можно доверительнее сказал Корсаков, — решил проведать. Позавчера созванивались, он сказал — приезжай. Может вышел на минутку, не знаете?

— Нету друга твоего, парень, — оглядевшись, как будто опасалась посторонних ушей, сказала бабка.

Корсаков почувствовал, как перехватило дыхание. Он откашлялся.

— Неужели за границу опять уехал? — спросил он, как бы недоумевая.

— "Скорая" его увезла. Только вчера вот, рано утром. Мы как раз в магазин собрались, — старушки закивали, соглашаясь, — вдруг «скорая помощь» подкатывает и спрашивают его квартиру. Мы подождали, а они вскорости выносят друга твоего на носилках. Белый, как простыня, стонет, избитый весь, руки забинтованы…

— О, Господи… — пробормотал Корсаков, — может он упал просто? Ну, выпил, поскользнулся.

— Нет, — бабка поджала губы, — он, конечно, любил загулять. Богатый был, хоть и запойный. Иной раз всю ночь куролесил, но чтобы так… Напали на него прямо в квартире. Уж не знаю, кто приходил к нему — у нас уже участковый спрашивал, а только сам он так изувечить себя не мог. Участковый сказал — руки ему поломали. Ночью чего‑то гремело у него, будто мебель падала — я как раз под его квартирой проживаю. Уж хотела идти к нему, да посовестить — ведь люди спят, а вот не пошла — Бог уберег. Не то и меня бы, как его, — она покачала головой. — В собственном дому убивают, а правительству хоть бы хны! Так что ищи своего друга в больнице, парень.

— А в какую больницу отвезли?

— Да кто ж его знает, — бабка пожала костлявыми плечами, — это в «скорой помощи» узнавай.

Корсаков поблагодарил словоохотливую старушку и побрел к бульвару. Кому мог помешать художник Леонид Шестоперов? Тем более что в России его знали только большие специалисты по постсоветскому искусству. Конкуренция отпадает сразу, стало быть ниточка протянулась от банкира. Он мог под пыткой упомянуть Шестоперова… но что им надо от Лени и кто же это такие? Может, они и сейчас наблюдают? Корсаков почувствовал, как по спине побежали мурашки — двор был весь в зелени, народу мало. Затащат в машину и пикнуть не успеешь.

Он ускорил шаги. Ясно одно — Анюту втягивать в эти сомнительные разборки нельзя! Лучше всего, если она забудет, кто такой Игорь Корсаков. Ну, мало ли на ее небольшом веку было сексуальных приключений? Вот и еще одно. Однако он понимал, что их встреча не случайна — под влиянием последних событий что‑то изменилось в его ощущениях. Не то, чтобы он поверил в разные мистические совпадения, вроде сходства портретов, но червячок сомнений закопошился в душе — уж очень все сходилось один к одному.

Красная Daewoo стояла там, где он ее оставил. Анюта, опустив стекло, курила. Увидев его она выскочила из машины.

— Ну, что?

— Ничего. «Скорая помощь» его увезла.

— А что с ним случилось? Давай по больницам поищем, — предложила девушка, — садись в машину.

— Нет, — Корсаков огляделся. Уже одно то, что они стояли у всех на виду и разговаривали было плохо. — Ты едешь домой и сидишь тихо, как мышка. А еще лучше — позвони отцу и пусть он пришлет тебе охрану.

— Не нужна мне охрана, — возмутилась Анюта. Щелчком выбросив окурок, она подбоченилась, — я не девчонка сопливая, я в таких переделках бывала, что ты…

— В каких ты переделках бывала, я не знаю, — обозлился Корсаков, — ты думаешь, если пару раз покурила «травку» и напилась в компании таких же недорослей, то ты все познала? Если папа заседает в Думе и раскатывает с охраной — ты крутая? — он взял ее за локоть и крепко, до боли сжал, — от горшка два вершка, ведешь себя как девка подзаборная, а туда же: дама высшего света, никто тронуть не посмеет!

— Зачем ты так, — Анюта заморгала, губы ее скривились, — я же с тобой хочу, я люблю тебя…

— Ты только что Владика любила, — напомнил Корсаков.

— Это… — Анюта всхлипнула, — это ошибки молодости. Я просто хотела, чтобы ты приревновал меня к нему.

— Интересный способ привлечь мужчину, — проворчал Корсаков.

— Я больше так не буду… — лицо девушки некрасиво скривилось, она закрыла его ладонями и разрыдалась в голос.

— Ну‑ну, тихо‑тихо, — Корсаков привлек ее к себе, обнял. Детский сад какой‑то.

Проходящая мимо женщина сурово посмотрела на него.

— Брось ты его, дочка, козла небритого! Помоложе найдешь!.

Корсаков отмахнулся от нее.

— Садись в машину, — он открыл дверцу машины, — садись, кому говорю!

— Не поеду без тебя, — Анюта вцепилась в его толстовку и прижалась лицом к груди. — Не поеду… не хочу… Иго‑орь…

Кое— как он усадил ее за руль, обежал машину и сел рядом. Она потянулась к нему, обхватила руками за шею, как ребенок.

— Не бросай меня, я… я так хотела, чтобы ты был рядом… Игорь! Не бросай!

— Не брошу, Анюта, девочка моя. Конечно не брошу. Ты пойми, со мной рядом сейчас опасно. Как только все успокоится, мы будем вместе. Хочешь, я даже с твоим отцом подружусь? Ну, хочешь?

Анюта улыбнулась сквозь слезы.

— Не получится. У него нет друзей, только деловые партнеры. А ты меня любишь?

— А куда ж мне деваться?

— Нет, правда?

— Правда, — серьезно сказал Корсаков, — я тебя очень люблю, только я не люблю говорить эти слова — затаскали их, обесценили. Но сейчас ты должна ехать домой. — Видя, что она готова возразить, он поднял руку, призывая к молчанию, — у Лени Шестоперова не запой, не инфаркт и не отравление дешевой водкой. Помнишь убитого банкира? Так вот: два дня назад он встречался со мной, мы заключили сделку на крупную сумму и Леня при этом присутствовал. Поняла теперь? Позавчера банкир, вчера — Леня. Если бы я остался на Арбате, то добрались бы и до меня. Я не хочу подставлять тебя под удар. Пересидишь дома. Кстати, отцу как‑нибудь потактичней намекни, чтобы был поосторожней.

— У него охрана.

— У банкира тоже охрана была, — напомнил Корсаков, — ну, договорились?

— Договорились, — вздохнула Анюта. Она вытерла слезы и попыталась улыбнуться, — а ты куда?

— Опять за свое! — возмутился Корсаков, — ты пойми, мне надо выяснить, что происходит.

— Только будь осторожней.

— Хорошо.

— Можно я хотя бы до метро тебя подброшу?

— Тут идти две минуты.

— Ну, пожалуйста, — в голосе девушки опять зазвучали слезы.

— Поехали, — Корсаков понял, что спорить себе дороже.

Они простились у метро уже без слез, хотя губы у Анюты предательски дрожали. Она насильно сунула Корсакову в ладонь ключи от квартиры.

— Заезжай в любое время, консьержку я предупрежу. Деньги у тебя есть?

— Есть, — Корсаков полез во внутренний карман, достал кошелек. Из пяти сотен баксов, что заплатил банкир за бутылку из‑под коньяка, оставалось еще триста. В другом кармане лежал футляр с картами Таро — почему‑то Игорь не хотел расставаться с ними.

Он быстро поцеловал Анюту, выскочил из машины и почти бегом спустился в метро.

Рабочий день был в разгаре и народу на платформе было немного. Подошел полупустой поезд. Игорь присел на крайнее сиденье, посмотрел вдоль вагона. Ему вдруг пришло в голову, что возможно он уже под наблюдением. Вместе с ним вошли еще несколько человек, по виду обычные пассажиры.

На «Каширской» Корсаков пересел на «зеленую линию». Здесь народу было побольше, свободных мест не было и он устроился возле двери. В вагоне было душно, он расстегнул куртку, которую дала Анюта. Куда ехать он еще не решил, но хорошо уже то, что удалось отправить Анюту домой. Она стала ему дорога за эти сутки и подвергать ее бессмысленному риску Корсаков не хотел.

На «Павелецкой‑кольцевой» в вагон втиснулась толпа народа и Игоря оттерли от двери. Со всех сторон толкали, извинялись, спрашивали, не выходит ли он. Поезд тронулся. Корсаков задумался о том, куда могли отвезти Шестоперова — Леня мог прояснить ситуацию. Ведь не просто же так его избили, наверняка задавали какие‑то вопросы.

Сзади кто‑то сильно толкнул его и Игорь недовольно оглянулся. Державшийся за поручень парень в кожаной куртке и спортивных штанах смотрел в пространство, не обращая внимания на Корсакова. Игорь вновь отвернулся и через несколько мгновений последовал новый толчок. Корсаков снова посмотрел на парня. Ах вот в чем дело! Ну, такие финты мы уже видали. На Арбате таких специалистов больше, чем прохожих. Корсаков внимательно огляделся и тотчас обнаружил такого же безразлично глядящего в пространство мужчину с другой стороны от себя. Обычная тактика карманников — один отвлекает, другой работает. Если бы Корсаков обернулся в третий раз и начал выяснять отношения с парнем в куртке, мужчина без помех обшарил бы его карманы.

Игорь ухмыльнулся про себя и сделал вид, что очень недоволен поведением парня в куртке. После очередного толчка он немного подался назад и что есть силы врезал ему локтем в солнечное сплетение. Парень охнул, выругался сквозь зубы. Народ стал оглядываться, мужчина, стоявший возле Корсакова посмотрел на него. У него были тусклые, словно угасшие глаза. От брови тянулся вниз небольшой шрам, отчего левый глаз казался прищуренным. Корсаков, глядя ему в лицо медленно застегнул куртку и только после этого повернулся к парню.

— Простите, я вас не ушиб?

— Падла… — прохрипел тот.

— Ну что ты, я просто очень неловкий, — сказал Корсаков и стал пробираться к выходу.

Из метро он вышел на «Охотном ряду», поднялся наверх. На Манежной площади как всегда было людно, журчали недавно пущенные фонтаны, туристы бросали в воду монетки, тинейджеры носились на роликах и скейтах, распугивая прохожих. Вход на Красную площадь был закрыт, возле Александровского сада фотографировались молодожены. Возле Исторического музея собрались сторонники компартии: старушки с флагами и старички в орденах. Гладкий дядька в очках, краснея от натуги, вещал в мегафон, требуя прекратить произвол властей и повысить пенсии, потому, как народ голодает. Сам он, судя по объемистому животу, к голодающим не относился.

Дата добавления: 2015-10-28