Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

ТОЛЬКО ТЫ И Я 4 страница

Я ЗАЩИЩАЮ ЛИШЕННЫХ СВЕТА | III. Агостина | Ора», 16 сентября 1984 ЧУДО В КАТАНИИ В двенадцать лет она за одну ночь исцелилась от смертельной гангрены! 1 страница | Ора», 16 сентября 1984 ЧУДО В КАТАНИИ В двенадцать лет она за одну ночь исцелилась от смертельной гангрены! 2 страница | Ора», 16 сентября 1984 ЧУДО В КАТАНИИ В двенадцать лет она за одну ночь исцелилась от смертельной гангрены! 3 страница | Ора», 16 сентября 1984 ЧУДО В КАТАНИИ В двенадцать лет она за одну ночь исцелилась от смертельной гангрены! 4 страница | Ора», 16 сентября 1984 ЧУДО В КАТАНИИ В двенадцать лет она за одну ночь исцелилась от смертельной гангрены! 5 страница | Ора», 16 сентября 1984 ЧУДО В КАТАНИИ В двенадцать лет она за одну ночь исцелилась от смертельной гангрены! 6 страница | ТОЛЬКО ТЫ И Я 1 страница | ТОЛЬКО ТЫ И Я 2 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

Он рассмеялся:

– Чтобы тебе ответить, мне понадобится целый день. А может быть, еще и ночь. Ты читал «Плату за страх»?

– Давно.

– Помнишь, с чего она начинается?

– Нет.

– Жорж Арно писал: «Не следует искать в этой книге географической точности, которая всегда обманчива. Гватемалы, например, не существует. Я это знаю, потому что я там жил».[31] То же самое я мог бы я мог бы тебе сказать о дьяволе: «Лукавого не существует. Я это знаю: вот уже сорок лет, как я с ним сражаюсь».

– Все это лишь игра слов.

Замошский встал, вдохнул и грустно заметил:

– Свидетельства существования дьявола встречаются повсюду, Матье. В сатанинских сектах, где мужчины и женщины предаются самому худшему разврату. В сумасшедших домах, где шизофреники убеждены, что в них сидит демон. Но главное, в каждом из нас, в каждом закоулке души, когда желание, воля, подсознание выбирают пропасть. Можно ли из этого вывести, что наш мозг питает реальная магнетическая сила, что-то вроде спрятанной в нас черной дыры?

– Значит, вы верите в нечто зловещее, существовавшее до создания мира? В предвечную силу, которая стала источником зла во вселенной?

Замошский мимолетно улыбнулся каким-то своим мыслям. Он сделал несколько шагов и вернулся ко мне.

– Я верю в то, что у нас еще много работы. Пошли. – Он посмотрел на часы. – Твое свидание приближается.

– Какое свидание?

– В пять часов Манон будет ждать тебя вот здесь, в саду. Вон на той скамье.

 

 

В Польше смеркалось раньше. Или же собиралась гроза. А может быть, что-то случилось с моим восприятием света. Когда я в назначенный час вышел во внутренний двор, мне показалось, что деревья, кусты, витражи уже тонули во мраке. Только ртутные отблески заходящего солнца еще играли в верхушках кипарисов, ветвях самшита, цветных стеклах окон.

Я шел по двору. Внезапно я различил белое пятно у основания колонны, подпирающей фигуру святого. Я разглядел светлую волну волос на фоне серой спинки скамьи. Мне сразу же вспомнилась опера Массне «Манон», которую я часто слушал в студенческие годы. Там есть реплика, когда героиня впервые встречает кавалера Де Грие: «На каменной скамье я жду! Придите!..»

Еще три шага, и волнение овладело всем моим существом.

Она была здесь, Манон Симонис.

Призрак, который преследовал меня в течение многих дней. Она сидела, откинувшись на спинку и склонив голову над книгой. Мне не удавалось представить ее нынешнюю, и я хранил в памяти образ белобровой девчушки, не имевший ничего общего с силуэтом, который вырисовывался теперь передо мной.

Манон действительно была блондинкой, скорее светлой шатенкой, но из тщедушного ребенка с фотографии она превратилась в статную женщину атлетического сложения с широкими плечами. Под белым джемпером с выпуклым узором угадывались пышные формы, а руки показались мне очень крупными.

Я подошел ближе и различил ее профиль. И только тогда я снова узнал совершенные черты девочки из Сартуи. Один нос мог служить образцом пропорций. Прямой, нежный, плавно переходящий в щеку под миндалевидным опущенным глазом. Манон читала. У нее было слегка обиженное выражение лица, подчеркнутое приподнятой бровью. Волосы, разделенные на прямой пробор, спадали свободно.

Я кашлянул. Она подняла голову и улыбнулась. И тут грянуло нечто подобное землетрясению. Меня словно выбросило из меня самого. Затмение. Но это уже случилось не со мной. Я превратился во внешний разум, определяющий масштаб катастрофы, произошедшей с моим двойником. И в то же время голос мне нашептывал: «Ты был готов к этому. Все твое расследование было затеяно ради этой встречи, ради этого потрясения».

– Вы французский полицейский?

Она улыбнулась, и зубы влажно блеснули у нее за губами. Манон подвинулась, чтобы освободить мне место на скамье. Ее роскошные формы при этом движении обрисовались еще четче. Анемичная девчушка напоминала теперь бело-розовых красоток с календарей «Плейбоя». Она показала мне книгу в желтой обложке:

– У них здесь есть несколько французских книжек. И все на религиозные темы. Я их выучила наизусть.

Она перечисляла названия, но я не слышал. Я чувствовал себя так, будто меня оглушило взрывом или ослепило ярким светом. Чтобы вернуться к действительности, мне пришлось сделать над собой усилие.

– Вы знаете, зачем я здесь? – спросил я.

– Анджей мне объяснил. Вы приехали, чтобы меня допросить.

– По-моему, вы не удивлены моим визитом.

– Я прячусь уже три месяца. Разумеется, я была готова к тому, что меня найдут. Полиция обожает меня допрашивать.

Что ей известно о ходе расследования? Знает ли она о самоубийстве Люка? О смерти Стефана Сарразена? Нет. Кто бы мог информировать ее здесь, за этими стенами? Разумеется, не Замошский.

Я сел и, ощущая привкус бумаги во рту, продолжил:

– Я не следователь. Не в общепринятом понимании. Я здесь неофициально.

– Что же вас сюда привело?

– Я друг Люка. Люка Субейра.

Она слегка встряхнула головой. Ее улыбка спряталась за гладкими прядями волос. В полутьме она напоминала расплывчатые фотографии шестидесятых. Бусы из плодов и цветы в волосах. Я не застал ту эпоху, но всегда представлял ее себе как благословенное время. Эра идеализма, бунта и музыкального взрыва. Передо мной была одна из фей тех лет.

– Как у него дела? – рассеянно спросила она.

– Очень хорошо, – солгал я. – Его повысили, и теперь я веду это расследование.

– Тогда вы зря совершили это путешествие.

– Почему?

– Я вам ничего не смогу рассказать. Я всего лишь мадемуазель Нет-Нет. – Склонив голову набок, она продолжила механическим тоном: – Вы помните, что произошло двенадцатого ноября восемьдесят восьмого года? – Нет. – Знаете ли вы, кто пытался утопить вас в колодце? – Нет. – Сохранились ли у вас воспоминания о коме, которая за этим последовала? – Нет. – Есть ли у вас подозрения по поводу убийства вашей матери? – Нет. – Я так долго могу продолжать… На все вопросы у меня один ответ.

Я закрыл глаза и вдохнул запах зелени, который становился все сильнее. С темнотой приходила сырость. Действительно, приближалась гроза, но в более холодном, более гнетущем варианте, чем в Юра. В польском варианте. Впервые за то время, что я себя помнил, я не хотел курить. Я заметил название ее книги: «Тесные врата» Андре Жида.

– Вам это нравится? – спросил я, не найдя других тем.

На ее лице появилось выражение нерешительности. Ее пухлые губы вызвали у меня мысль об ореолах вокруг ее сосков. Какие они у нее? Такие же нежные и розовые, как и губы? Во мне медленно поднималась какая-то сила. Это не было острое, сумасшедшее, стыдное желание, возникшее у меня при виде директрисы «Маласпины». Но глубокое, радостное, отрешенное от какой бы то ни было мысли.

Сосредоточившись на книге, я настойчиво продолжал:

– Вам не нравится эта история?

– Я нахожу ее… незначительной.

– Вас не волнуют искания этой молодой женщины?

– Для меня религия – это широко открытое окно. И конечно, не такая куцая вещь, как в этом романе.

Подростком я двадцать раз прочитал эту книжку Жида о судьбе маленькой женщины, которая предпочла Бога своему жениху, возвышенную любовь – всем плотским отношениям.

Я отважился на комментарий:

– Жид говорил о самопожертвовании, которого требует приобщение к Богу. Даже сами эти врата – узкая щель, фильтр. В конце – безупречность, которая…

Она прогнала мои размышления непринужденным жестом. Я снова представил себе ее округлости под джемпером, синие жилки, просвечивающие сквозь белую кожу. Во мне продолжал подниматься жар. Неудержимый и знакомый. Я ощутил эрекцию.

– Какое самопожертвование? – спросила она более твердым голосом. – Для того чтобы прикоснуться к Богу, нужно себя уничтожить? Как раз наоборот! Надо быть собой. Прислушиваться к себе, чтобы найти спасение. Это слова Христа – Бог в нас!

– Вы католичка?

– Если бы не была, то здесь бы стала. Здесь больше нечего делать!

Она машинально перелистывала страницы. На лице ее появилось строгое выражение. Я понял, что первая Манон – это только преддверие другой, более глубокой. Теперь ее лицо было суровым, напряженным, мрачным. В девушке нашло секретный приют другое существо: серьезное, строгое, печальное, обладающее ночной красотой.

Я осознал, что она продолжала говорить:

– Что? Извините меня, я немного отвлекся…

Она хрипло засмеялась, почти как мужчина. Тотчас же вернулся свет. Ее маленькие резцы сверкнули между ее губ, как вечные снега.

– Можно перейти на «ты», не правда ли? Я говорила, что меня здесь редко навещали.

– Вы… ты скучаешь?

– Да просто подыхаю от скуки!

Наши реплики, казалось, были расписаны как в фильме, только в них не было никакой логики, так как страницы сценария перепутались.

– Раньше, – продолжала Манон, – я была студенткой биофака. У меня были друзья, экзамены, кафе, где я любила проводить время. Я излечилась от своих прежних страхов, от постоянной настороженности…

Она поджала под себя ногу.

– А потом наступило прошлое лето. Моя мать исчезла. Я оказалась один на один с полицейскими. Я не понимала, кто или что мне угрожает. Кошмар вернулся в одно мгновенье. Появился Анджей и уговорил меня приехать и укрыться здесь. Он был очень убедителен. Сегодня я уже не знаю, что происходит. Но по крайней мере чувствую себя в безопасности.

Пошел дождь. В галерее стало свежее. Я хранил молчание, и выражение лица у меня, видимо, становилось зловещим. Манон снова засмеялась и погладила меня по щеке:

– Я надеюсь, что ты здесь останешься! Поскучаем вдвоем!

От прикосновения ее пальцев по телу пробежала электрическая искра. Желание исчезло, уступив место более широкому, всеобъемлющему чувству. Опьянению, которое уже походило на любовное оцепенение. Я попал в ловушку. Где была Манон, которую я рисовал в своем воображении? Маленькая одержимая, переступившая порог смерти? Женщина, подозреваемая в убийстве, в сговоре с дьяволом, в…

Она поднялась. Дождь устремился в галерею с шумным ликованием, обрызгав наши лица:

– Пошли. Потом наварим борща!

 

 

Этой ночью в своей монашеской келье я лицом к лицу встретился со своим самым тайным врагом.

Неискушенностью в сердечных делах.

В моей сексуальной жизни было два разных периода. Первый был эрой любви к Богу. Беззаветной и непорочной. До семинарии в Риме я и не помышлял об отношениях с женщинами. Это не приносило мне ни малейших страданий, ибо мое сердце было занято. Зачем зажигать спичку в церкви, когда она наполнена свечами?

Иллюзия не проходила. Иногда, конечно, неосознанные стремления волновали мое сознание, острая боль раздирала мое естество. И тогда я вступал в изматывающий цикл мастурбаций, молитв, покаяний. Личная камера пыток…

Все изменилось в Африке.

Меня там ждали земля, кровь, плоть. Накануне резни в Руанде в хижине из рифленого железа я переступил черту. Я об этом не вспоминал или вспоминал как об автомобильной аварии. Удар, сильнейшая встряска, помрачение рассудка. Я не испытал ни малейшего удовлетворения, никаких чувств. Но у меня возникла уверенность, что эта женщина, сверкание ее кожи, взрывы смеха спасли мне жизнь.

Я испытал к ней тайную признательность за этот взрыв, за это освобождение. Без этой встречи я со временем сошел бы с ума. Однако в то утро я сбежал, не сказав «прощай». Я ушел как вор, сжав зубы, на другой конец города, в то время как радио изрыгало призывы к насилию…

Я укрылся в церкви и трое суток подряд молился, вымаливая прощение у неба, зная, что не оскорбил его своим поступком, что, наоборот, смогу теперь лучше молиться, лучше любить Бога.

Отныне я был свободен. Я наконец смирился со своей природой, потому что понял, что не в силах противостоять зову плоти. У меня не было внутренних запретов, способности подавлять желание. Наконец-то я был честен с самим собой, а значит, достиг, хоть и переступив через грех, большей душевной чистоты. Когда я пришел в своих рассуждениях к такому выводу, в мое укрытие прибыли первые беженцы.

Было 9 апреля.

Только что сбили самолет президента Жювеналя Хабияримана. Я тут же подумал о моей женщине – я ушел, даже не взглянув на нее, не поцеловав. Она была из племени тутси, подвергшегося геноциду. Я бросился искать ее в церквях, школах, официальных учреждениях. Одна только мысль преследовала меня: она спасла мне жизнь. А меня не было рядом, чтобы спасти ее от смерти.

Я продолжал поиски днем и ночью и в конце концов оказался среди трупов – окровавленных, растерзанных, непристойно нагих. Я вглядывался в них, приподнимал головы, откидывал волосы. От моих рук несло смертью, все мое тело пропахло разложением – и жившая во мне любовь, казалось, подверглась тлению. Внутри я был трупом. Я не нашел той женщины.

Следующая неделя была кошмаром. Убийства, разрытые могилы, сожжения на костре. В этом аду я все еще искал любовь. Я сходился с другими женщинами, но все время думал о своей спасительнице. Меня снедали угрызения совести и отвращение к себе. Однако среди испарений холеры и разложения, под шум экскаваторов, зарывавших груды тел, я продолжал совокупляться с кем попало, находя партнерш в палатках, крадя ночь, час у небытия и позора. Я, подобно другим, был охвачен ужасом и отчаянием.

Конец этому сексуальному исступлению положил приступ паралича. Возвращение во Францию на санитарном самолете. Перевод в Центральную больницу Святой Анны в Париже. Там желание было убито депрессией и гигантскими дозами лекарств. Зверя прикончили.

Ровное спокойствие длилось долгие годы.

Ни малейшего влечения к женщинам.

Затем моя христианская гордость взяла верх. Снова я клялся в исключительной любви к Богу. Не было и речи о том, чтобы кому-то отдавать мое сердце и тело, ибо они принадлежали только Всевышнему. Я снова зашел в тупик.

У меня больше не было сил оставаться священником и не хватало смелости быть мужчиной.

На помощь пришла профессия полицейского. Работая в полиции нравов, я начал встречаться с проститутками – единственными, кто мог мне помочь. Любовь без любви – такова была моя участь. Облегчить тело, не затронув души. Мне пришлось выбрать именно это уродливое решение.

От первого раза у меня сохранилось пристрастие к черной коже. Я снова и снова приходил в клубы «Кер самба» и «У Руби». А еще я стал бывать в тайных франко-азиатских агентствах. Вьетнамки, китаянки, тайки…

Экзотика, незнакомые языки играли роль фильтров, дополнительных преград. Невозможно влюбиться в женщину, когда ты не можешь разобрать даже ее имени. Так я удовлетворял свои прихоти, требовал их исполнения от своих партнерш, пряча свое сердце под некой гнусной оболочкой. Вы получите мое тело, но не мою душу!

Но удовлетворение длилось недолго. Я отверг любовь, но она от меня не отказалась. Когда после мерзкого сеанса секса ко мне возвращалась ясность сознания, я погружался в еще более острую печаль. Этой ночью я тоже что-то упустил. И это «что-то» сидело занозой у меня в груди.

Быть может, меня защищала моя вера, экзотика, сама плоть, но отсутствие чего-то ощущалось все сильнее, становилось все мучительнее. Это было хуже всего. Я совершал святотатство. Я топтал любовь, и порочная, осмеянная, опошленная любовь мстила за себя, нанося мне глубокие незаживающие раны…

 

22 часа

После радиопередачи в библиотеке я удалился в свою келью, пропустив ужин и вечернюю молитву. В тридцать пять лет я уже испытывал безрассудный страх перед Манон, которая двумя улыбками повергла меня в полную растерянность. Своим появлением она разрушила всю мою стратегию защиты, хрупкую и иллюзорную.

Я решил вернуться к своему расследованию.

Не снимая плаща, дрожа от холода, я устроился за маленьким письменным столом, где – уступка современности – стоял простой ПК. В Интернете нашел сайты интересующих меня газет. На первой и четвертой страницах «Републик де Пирене» была помещена статья об обнаружении двух трупов около деревни Мирель в окрестностях Лурда. О докторе Пьере Бухольце отзывались как об одном из виднейших специалистов Лурда, а о снайпере-убийце Ришаре Моразе писали, что он выходец из Швейцарии, пятидесяти трех лет, часовщик. Затем автор говорил о двух загадках, которые предстоит решить следствию: кто убил Мораза и зачем швейцарский часовщик отправился за тысячу километров от дома, чтобы прикончить врача-пенсионера, специалиста по чудесам?

Я перешел к газете «Курье де Юра», посвятившей длинную статью Стефану Сарразену, капитану жандармерии, найденному убитым в ванной комнате. О надписи над ванной не было ни слова. Ничего о пытках. Предосторожность жандармов или прокурора? Следствие было поручено капитану Отдела оперативных расследований Безансона Бернару Брюжену. Был также назван судебный следователь – Корина Маньян, занимавшаяся и делом Симонис.

В статье даже не высказывалось никаких предположений, преступление было просто необъяснимо. Ни мотива, ни свидетеля, ни подозреваемого. Журналист также набросал портрет Сарразена: образцовый офицер с блестящей служебной характеристикой, очень способный. Я обратил внимание на то, что подлинное имя жандарма – Тома Лонгини – еще оставалось для следствия тайной.

Скоро она откроется. Я представлял себе, какая возникнет цепная реакция. От Сарразена перейдут к делу матери Симонис. Затем к досье дочери Симонис. А отсюда уже всего шаг до открытия, что Манон жива. Сколько пройдет времени, прежде чем жандармерия Безансона бросится на поиски Манон?

Я схватил сотовый телефон. Связь работала. Сообщение было только одно: от матери, благодарившей меня за отца Стефана, с которым у нее установился «духовный контакт». Она чувствовала себя гораздо более «в ладу с самой собой», после того как побеседовала с ним. Я улыбнулся. Мне казалось, что сообщение пришло с другой планеты, но визит к этому священнику мне бы тоже не повредил.

От Фуко, Маласпе, Свендсена – никаких новостей.

Придется подналечь.

Я набрал номер Фуко. При звуке моего голоса мой помощник завопил:

– Черт, Мат, ты где?

– В Польше. У меня нет времени объяснять.

– Дюмайе оторвет нам голову и…

– Я ей позвоню.

– Ты уже один раз пообещал. Здесь такой скандал.

– Ты не оставил никаких сообщений: ты не продвинулся?

– Юра кипит. Вчера убили жандарма и…

– Я в курсе.

– Это связано с твоим делом?

– Это мое дело.

– Я бы хотел знать поточнее.

– Это все? Ничего нового?

– Звонил Свендсен. Ему не удалось с тобой связаться. Парни из Зоологического сада подтвердили информацию Матиаса Плинка. Скарабеи встречаются во многих странах: Конго, Бенине, Габоне… Мы объехали все питомники в Юра. Безрезультатно.

Мне было очень трудно вникнуть в то, что он говорил. Казалось, все это где-то за несколько световых лет от моего настоящего. Я удвоил внимание.

– Мы обошли коллекционеров, – продолжал полицейский. – За их обменами проследить невозможно. Они посылают личинки по почте. Кроме того, туристы за отворотами брюк привозят образцы из Африки. Твой скарабей мог появиться откуда угодно.

Теперь мы снова понимали друг друга:

– А насчет лишайника у Свендсена есть новости?

– Ботаники установили, к какому семейству он принадлежит. Африканская разновидность. Эта штука произрастает под корой гниющих тропических деревьев. Кажется, ее можно найти в некоторых гротах и пещерах в Европе. Там как раз нужное соотношение тепла и влажности. Но по мнению специалистов, этот лишайник чаще всего встречается в Центральной Африке.

– В тех же странах, что и скарабеи?

– Практически да. Габон, Конго, Центральная Африка.

Габон. Как-то Габон уже всплывал в одном из моих расследований, что еще не позволяло считать эту страну непременным источником всякой мерзости. Но мне почему-то думалось, что подозреваемый родом из Центральной Африки, и я сказал:

– Попробуй проверить, есть ли габонская или просто африканская община в департаменте Юра. Поищи также, нет ли в этих местах бывших экспатриантов.

– Это будет очень трудно.

– Используй административные каналы. Просмотри акты гражданского состояния. Привлеки полицию. Национальное агентство занятости… и поищи в Интернете на ключевые слова.

У Фуко не было времени ответить. Я резко переключился на другое. Ко мне вернулась способность мыслить:

– Раймо Рихиимяки. Ты получил досье?

– Еще нет. Но я снова говорил с полицейскими из Таллина. Мрачная история. Рихиимяки совершил, по крайней мере, пять убийств, в том числе убийство женщины с ребенком семи лет в деревне на севере. Не считая двух изнасилований, ограбления трех касс и тому подобного. Настоящий бродячий маньяк, вроде Роберто Зукко.[32] Насколько я понял, его не пристрелили как бешеную собаку. Полицейские из какого-то местечка с непроизносимым названием выследили его и забили до смерти. Кровотечение из глаз, проломлен череп, множественные травмы. Ну, ты понимаешь… Полицейские дали выход своей ненависти. Этот тип терроризировал страну целый месяц.

– А что насчет его комы?

– Какой комы?

– Той, в которой он находился после падения в воду.

– Мат, никто не связывает эту историю с его преступлениями. Только ты…

– Ты сможешь достать его медицинскую карту?

– На эстонском? Удачи, приятель!

– Так ты сможешь ее достать?

– Я посмотрю. Есть небольшая вероятность, что она заполнена на русском!

Я не потрудился рассмеяться.

– Держи меня в курсе.

– Где?

– Звони на мобильный. Я принимаю сообщения.

– Ну а ты? Расскажи хоть что-нибудь!

Я решил немного умаслить Фуко:

– Что касается убийства жандарма в Юра, то его имя Стефан Сарразен. Но это не настоящее имя. На самом деле он Тома Лонгини.

– Мальчишка, которого искали?

– Он самый. Стал жандармом, а в свободное время был сатанистом. Его убийство связано с моим делом.

– Каким образом?

– Я еще не знаю. Позвони в уголовку Безансона и спроси, проведена ли экспертиза материалов с места убийства Сарразена. Над телом была надпись, сделанная кровью.

– Ты там был?

– Я обнаружил труп.

– Тебя и на пять минут нельзя одного оставить!

– Послушай. Выясни, сделан ли анализ надписи. Не было ли отпечатков пальцев или чего другого. Но к жандармам не приближайся, понял? Они не должны пронюхать, что делом интересуются. И меньше всего об этом следует знать судебному следователю, женщине по имени Корина Маньян.

– Что-нибудь еще, мой генерал?

– Да. Свяжись с разведслужбами, с отделом, занимающимся сектами, и проверь, есть ли у них досье на группы сатанистов. На типов, которые именуют себя «Невольниками». А иногда «Писцами».

Молчание. Фуко записывал. В заключение я сказал:

– Начинай двигаться во всех этих направлениях. Я скоро вернусь и расскажу тебе подробности.

Я спрятал телефон. Пусть продвигаясь ощупью, но я снова был в деле и продолжал надеяться, что все данные пересекутся в одной точке, которая укажет если не имя, то хотя бы вектор.

Я позвонил Свендсену. Несмотря на поздний час, его «алло» было бодрым. Едва узнав мой голос, он разразился криками:

– Что ты делаешь? С тобой невозможно связаться! Ты даже не шлешь сообщений!

– Я в Польше.

– В Польше?

– Ладно, это неважно. Мне очень нужно, чтобы ты сделал для меня одну вещь.

– У меня немало новостей.

– Я знаю. Я только что разговаривал с Фуко. Швед что-то проворчал, разочарованный, что не может первым сообщить мне о своих открытиях.

– Произошло убийство в Безансоне, – продолжал я. – Убили жандарма.

– Я читал об этом в «Монд» вчера вечером.

Значит, убийство все-таки привлекло внимание крупных газет. Это знак. В деле Симонис скоро произойдет прорыв. Отныне моя команда должна избегать не только жандармов, но и средств массовой информации. Я продолжал:

– Там должно быть вскрытие. Тебе надо будет связаться с Гийомом Вальре, судмедэкспертом больницы в Безансоне.

– Не знаю его.

– Знаешь. Вспомни, я просил тебя собрать о нем информацию.

– Депрессивный?

– Он самый. Попроси его рассказать поподробнее о трупе.

– С какой стати он мне будет отвечать?

– Я уже с ним разговаривал по поводу Сильви Симонис.

– Это то же самое дело?

– Тот же убийца, думаю. Из разложения тела он устраивает представление. Посмотрите вместе с Вальре, не найдется ли чего-то подобного на теле жандарма.

– Труп уже разложился?

Я живо вспомнил тошнотворный запах, роящихся мух и кафель, вымазанный кровью.

– Не до такой степени, как труп Сильви Симонис, но убийца ускорил процесс.

– Ты видел убитого?

– Позвони Вальре и расспроси его, а потом позвонишь мне.

– Этот убийца – тот самый тип, которого ты ищешь с самого начала?

В голове мелькнули надписи: на кафеле в ванной – «ТОЛЬКО ТЫ И Я» – и на деревянной стене исповедальни – «Я ЖДАЛ ТЕБЯ». Оторвавшись от своих мыслей, я заключил:

– Посмотри вместе с экспертом. Это ты должен получить ответы.

– Я позвоню ему прямо с утра.

Я закончил разговор и лежал на кровати, рассматривая окружавшие меня стены – черные, толстые, крепкие. Такие же стены защищали Манон…

Внезапно мои мысли снова вернулись к ней, и меня охватил чуть ли не юношеский трепет…

– Нет, – произнес я вслух, качая головой. – Я должен сосредоточиться на расследовании.

Допросить Манон Симонис и, пока я еще не утратил власть над собой, покинуть Польшу.

 

 

Среда, 6 ноября

Два дня с утра до вечера я слонялся по Кракову, стараясь избегать Манон. Но уклониться от встречи с принцессой было невозможно. Я заразился болезнью, но продолжал бороться, отказываясь потонуть в своих чувствах. Можно и иначе сказать: меня уже охватывал ужас при мысли, что я не понравился ей, что терплю поражение…

Я забыл о своем деле и бродил по городу, понапрасну растрачивая время. Даже не просматривал сообщения. Однако, проснувшись сегодня утром, я решил взяться за ум и начал с прослушивания голосовой почты. Звонили Фуко и Свендсен. По нескольку раз, со все возрастающей настойчивостью. Я позвонил обоим, но и там и там нарвался на автоответчик. Было 7 часов утра.

Я оделся, не приняв душа, – было слишком холодно, – и включил компьютер. Открыл почту. Досье Раймо Рихиимяки в переводе на английский еще не прибыло. Других значительных сообщений тоже не было. Я зашел на сайты просматриваемых мною газет – «Републик де Пирене», «Курье де Юра» и «Эст републикен». Тема уже себя исчерпала, отклики на убийства Бухольца и Сарразена были вялыми.

Я вернулся в сегодняшний день. Еще с ночи меня преследовала одна мысль: не пошарить ли в недрах этого монастыря, деятельность которого мне казалась все более подозрительной, несмотря на экскурсию с гидом Замошским?

Я попытался вернуться в подземную штаб-квартиру. Безуспешно. Биометрические датчики, камеры слежения, фотоэлементы. Зона строго охранялась и оказалась более недоступной, чем военный объект. Другие помещения на первом этаже также хранили свои тайны. Накануне я набросал план здания. Оно представляло собой прямоугольник, обрамляющий внутренний двор. Две его стороны, северная и восточная, принадлежали ордену бенедиктинок, а две другие, южная и западная, священникам. В каждой части была своя церковь. Единственной общей зоной являлась столовая, где мужчины и женщины ели по очереди.

Я сосредоточился на юго-западной части и заштриховал карандашом помещения, в которых уже побывал. На первом этаже – административные офисы, далее библиотека, где семинаристы готовили диссертации по религиозной истории Польши. Затем часовня и зона отдыха. Оставались два неизвестных зала в месте соединения южной и западной сторон. Я готов был держать пари, что это личный офис Замошского и зал тайных собраний…

Надев плащ, я отправился на утреннюю прогулку. Бенедиктинки молились, а святые отцы были заняты завтраком. Идеальное время.

Я спустился по лестнице на первый этаж. Медленно занимался день. В углу, образованном двумя галереями, я остановился перед дверью, за которой, по моим представлениям, находилась большая комната – предположительно секретный зал. Веяло влажным камнем, самшитом и кипарисом. От холода каждое ощущение становилось более ярким и резким. Я достал отмычку, вставил первый ключ и понял, что дверь не заперта.

Еще одна часовня – длиннее первой и гораздо таинственнее.

За высокими узкими окнами угадывалась голубизна неба – таким оно бывает на заре. Вглубь уходили ряды стульев и пюпитры с закрытыми крышками. Ни алтаря, ни креста. Только роза на серебристом витраже в глубине зала, похожая на смятую фольгу.

Я сделал несколько шагов. Здесь поражала исключительная тишина и чистота, подчеркнутая холодом. Привыкнув к темноте, я стал различать цвета. Белые колонны, глиняный пол цвета светлой охры, светло-зеленая штукатурка стен. Здесь для меня не было ничего интересного, но неведомая сила приковала меня к месту.

Внезапно вспыхнул свет.

– Белый, красный, зеленый – цвета князя Ябеловского, основателя монастыря.

Я обернулся. На пороге зала стоял Замошский, держа руку на выключателе. Я спросил как ни в чем не бывало:

– Где мы находимся?

– В библиотеке.

– Я не вижу книг.

Замошский прошел по среднему проходу и приподнял крышку одного из пюпитров. Кожаные переплеты блестели тусклым золотом. Он взял один из фолиантов. Послышалось позвякивание: книга была прикреплена цепью. Кольца от цепей скользили по черному металлическому стержню. Я слышал о таких библиотеках, которые появились в эпоху Ренессанса. О местах, где книги были узниками.


Дата добавления: 2015-10-28; просмотров: 45 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ТОЛЬКО ТЫ И Я 3 страница| ТОЛЬКО ТЫ И Я 5 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.036 сек.)