Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

ГЛАВА 12. Той ночью княжна Светорада выспалась всласть

ГЛАВА 1 | ГЛАВА 2 | ГЛАВА 3 | ГЛАВА 4 | ГЛАВА 5 | ГЛАВА 6 | ГЛАВА 7 | ГЛАВА 8 | ГЛАВА 9 | ГЛАВА 10 |


Той ночью княжна Светорада выспалась всласть. Даже петушиные крики на заре не разбудили. А когда проснулась, то позволила себе еще какое-то время понежиться на мягких перинах, на тонких полотняных простынях. Лежала, раскинув руки, смотрела на яркое глазастое солнце, нарисованное на противоположной стене, и улыбалась. Думала: как же славно, что ее жених уехал!

Да и потом, пока сенные девушки расчесывали ее и заплетали косу, пока сообщали, что к княгине Гордоксеве прибыли поболтать ее подруги-боярыни и она сидит с ними в дальней горнице, квас попивает, – Светорада была все время весела и улыбчива, шутила да посмеивалась с ними. А когда, нарядив княжну, поднесли ей круглое хазарское зеркало, из посеребренного листа меди, Светораде совсем хорошо сделалось. Ишь, какая! И лицо румяное, нежное, и губы яркие да сочные, и ресницы длиннющие, а очи мерцают из глубины, не уступая сиянием длинным серьгам-подвескам из чеканного золота с узором. С таким же узором была чеканка и на тонком золотом обруче, обвивавшем ее чело, вдоль лица красиво завивались светлые кудри, хотя волосы княжны и были заплетены сзади в толстую косу.

– Ну что, довольна, ягодка моя? – лукаво усмехнулась, глядя на любующуюся собой девушку, старая Текла.

И вправду было на что полюбоваться и отчего порадоваться! А когда Светорада вышла из опочивальни, ее ожидала новая радость: у стены как ни в чем не бывало стоял ее рында.

Стема засиял при виде княжны. Смотрел на нее, хитро прищурившись, а Светорада думала, что во всем Смоленске не найти более пригожего, славного и удалого парня. Они какое-то время просто молчали, глядя друг на друга.

Светорада вымолвила:

– Как ты сюда попал?

– Ногами пришел, – коротко ответил Стемка.

– Надо же! И сумел ведь.

– А что? Дело нехитрое. Одну ногу переставляешь, потом другую, но только быстренько так. Ведь надо же мою госпожу княжну охранять кому-то! А меня от должности никто не освобождал. Даже сам Игорь Киевский.

– Ну, об Игоре сейчас волноваться – не твоя забота. Его ваша богатырша Ольга в пути будет охранять. И ублажать как следует. Все-все, молчу! Не стану худого говорить о всеми восхваляемой Ольге Вышгородской. Да только не ожидала я, что ты даже слова доброго мне не скажешь, за то, что в ноги Асмунду кидалась, чтобы он нашел повод услать Игоря.

Стема поглядел на нее с иронией.

– Это ты-то кидалась? Из-за меня? Лешево семя!.. Ну, ты и отмочишь, Светка!

И он хохотнул.

А Светораде вдруг так обидно сделалось, что вся ее радость сразу прошла. И отчего он такой?..

– Ты глуп, как необожженный горшок, Стема, – надменно сказала она. – Не мое дело перед тобой стелиться да уговаривать. А то, что я правду сказала, тому Даждьбог свидетель! А веришь ты или нет… Ха! Больно надо. Сам потом узнаешь все. И как я Асмунда просила, и как та же Ольга придумала с ним эту байку про пожар в степи.

– Ольга это придумала?

Стема поглядел куда-то в сторону, взгляд его стал задумчивым.

– Ольга… Она может. Только все равно зря вы старались. Игорь хоть и горяч, но отходчив. Пару дней полютовал бы, а потом отошел. Как боги святы, он уже сейчас вспоминает о том, что произошло с улыбкой. Я-то его знаю.

Светорада едва не задохнулась от обиды. Да уж, дождешься от такого, как Стема, благодарности, держи карман шире! Гордо вскинув голову, она хотела пройти мимо, но Стема удержал ее.

– Да не серчай ты. Лучше послушай, что скажу. Дело есть. Я узнал, что волхвы опять собираются княгиню навестить. Приятель наш Борич предупредил. Видишь, и от такого, как наш заносчивый молчун Борич, польза есть. Даже он понял, что теперь, когда Гордоксева за главную в детинце осталась, волхвы вновь начнут ее пугать плохими предсказаниями. А княгиня после добрых вестей из Киева только-только успокаиваться начала. Даже позвала, как прежде бывало, подружек-боярынь, сам слышал, как она смеялась с ними. А тут опять волхвы со своими пророчествами. Так что лучше бы им не видеться. Вот я и подумал: может, ты к ним выйдешь, сама поговоришь.

– Да как же я смогу вещих волхвов усмирить? – всплеснула руками княжна, так что даже браслеты звякнули. – Они ведь мудрецы, а я…

– А ты, почитай, уже княгиня всей Руси! Учись решать дела!

Он смотрел на нее твердо, словно подбадривая, а Светорада только хлопала длинными ресницами. Ах, росла она без забот и хлопот в родительском тереме, а теперь жизнь стала напирать на нее со своей Долей и Недолей. Ну что она может? Увещевать волхвов – это не за теремным хозяйством следить. Даже ее мать с ними порой терялась. А она… Вон воевода Михолап в Смоленске дела ведет, а оставшийся с малой ратью воевода Кудияр детинец охраняет, пусть они вдвоем и прогонят волхвов. Но сама понимала – нельзя, так кудесников опять разозлить можно, к добру это не приведет. Тут надо разумно все решить. Но как? Хотя… И Светорада поняла, кто ей поможет.

– К Асмунду пойдем! – решительно сказала она. – Раз смог придумать, как Игоря из Смоленска отправить подальше, то и тут не оплошает.

Менее чем через час, когда дозорные донесли, что процессия волхвов движется по проездной улице к детинцу, навстречу им выступила кавалькада всадников. Впереди на смирной буланой лошади ехал сам Асмунд, хотя для того чтобы сесть на коня, ему понадобилось приложить немало усилий. Стемид вел коня под уздцы, чтобы Асмунд не напрягался, а Светорада гарцевала рядом с братом на своей горячей молочно-белой лошадке. За ними внушительно смотрелся отряд вооруженных кметей, так что когда всадники выехали на большую улицу, мощенную дубовыми плахами, они загородили путь волхвам, шествовавшим к детинцу.

Когда они сблизились, Асмунд поднял руку, вынуждая всех остановиться. Княжич был в нарядной парчовой шапочке, голубой рубахе с узорами на оплечье, у пояса меч для внушительности. Ни дать ни взять удалой витязь, выехавший на прогулку. Только бледное лицо княжича выдавало, что не так и проста для него эта прогулка. Тем не менее, волхвы были удивлены, увидев слабосильного Асмунда верхом на длинногривом буланом. Переводили взгляды с него на приветливо улыбавшуюся им княжну, на вооруженных дружинников за их спинами и молчали. Что тут скажешь, если сами княжеские дети перед ними, да еще с такой охраной?

– Какое дело привело вас, божьи люди? – спросил Асмунд, чуть откинувшись на луку седла.

– Хотим вот с княгиней поговорить, – ответил один из волхвов и вышел вперед, важно опершись на свой посох с позолоченным набалдашником.

– Я спросил, какое дело вас привело? – не меняя интонации, повторил вопрос Асмунд. – Что у вас за дела к княгине, когда я сейчас за главного в Смоленске остался?

– Ты, княжич? А как же хворь твоя?

Асмунд переглянулся с сестрой, и они рассмеялись.

– Вы же с богами разговариваете, а того не ведаете, что хворь моя уже отступила. Стал бы я на верховые выезды отправляться, если бы еще недуг меня одолевал? Поэтому, если есть у вас какое дело неразрешенное, спрашивайте.

Асмунду было известно, что волхвы хотят на купальский праздник принести большую жертву богам, причем, как поговаривают, едва ли не на него самого пальцем указывают. Знать такое было неприятно, однако сейчас, в окружении дружины, восседая на коне, он чувствовал себя уверенно. И Асмунд даже хмыкнул, слушая, как они стали что-то бубнить о засухе и о гневе богов.

– Да знаю-знаю, – махнул рукой Асмунд. – Все уши о том прожужжали. Но ведь еще сроки не подошли, ведь так? Еще люди не окуривали дымом скотину на Сдерихвостку, не пели заклинания на Триглавов день, и витязи еще не гремели булатом перед священным огнем громовержца на Перунов праздник.[109] Так отчего вы раньше времени всполошились? И вот вам мое слово: идите восвояси, а когда придет время отмечать наступление лета в купальскую ночь, я сам прослежу, чтобы была вам положенная жертва. Не обижу.

Волхвы переглянулись и стали отходить. Важно так удалялись, хотя и не солоно хлебавши. Ну не доказывать же непримиримому Асмунду, что им лучше все с Гордоксевой решать? Правда, они уже не посмели бы настаивать на том, чтобы княжеский ребенок был принесен в жертву. Да и какой он ребенок! Сразу видать – если что не по нему будет, враз пошлет кметей разгонять служителей нагайками. Варяжья кровь! Где ему противостоять. Поэтому лучше и впрямь пока уйти подобру-поздорову. А там, ближе к купальскому празднику, волхвы припомнят Асмунду его обещание. Перед всем народом давал, теперь не отвертится.

Об этом же подумала и Светорада, когда негромко спросила брата: как же он выполнит данное волхвам обещание?

– Еще не время о том думать, – спокойно ответил Асмунд. – А ты, Светорада, запомни на будущее: если у тебя нет в данный момент надлежащего ответа, отложи дело на какой-то срок. Со временем обдумаешь и сообразишь что-нибудь.

– Нельзя лгать волхвам, они вещие, – строго заметила Светорада.

– А ты княгиня! Ты над всеми стоишь! И помнить о том должна прежде всего.

Светорада поглядела на брата с уважением и любовью: вот он какой у нее! И смекалки ему не занимать, и силы духа! А как держался перед волхвами – настоящий князь! Хотя заметно, что ему неможется.

– Ты сам-то как? – тихо спросила.

Асмунд после отхода волхвов почти лег на холку коня. В лице ни кровинки, губа закушена.

– Спина болит, – проговорил он негромко. – И ноги немеют. Эй, Стема, довезешь меня вон до того колодца в низине, а потом назад. Волхвы там уже свернут, не заметят, что мы вернулись.

Стема поглядывал на искаженное болью лицо княжича с волнением. Тот почти висел на луке, но старался держаться. Только у колодца произнес: мол, сил больше нет. И тут же Стемка быстро вспрыгнул на круп его буланой, обхватил поникшего княжича и поскакал легкой рысью назад к воротам детинца. Во дворе подхватил Асмунда на руки и, оставив Светораду объяснять все увидевшей их в окно Гордоксеве, быстро внес по лестнице в горницу. Находился он там дольше, чем должен был – так показалось Светораде. А вышел, посмотрел на нее пристально, внимательно.

– Что ж, выходит, ты и вправду за меня просила Асмунда? По твоей просьбе он Игоря услал?

Светорада стояла, поглаживая длинную белую гриву своей лошадки.

– Говорила же тебе: глуп ты, Стема, как необожженный горшок. Ну а теперь садись в седло. Пусть волхвы со своего холма увидят наш отъезд да убедятся, что из терема люди действительно на охоту поехали. Можешь даже на буланую братца сесть, чтобы тебя за него приняли.

Стема покосился на длинногривую буланую. Она стояла тихо, понурив голову. Самую смирную подобрал для хворого княжича, украсили ее богато, в алую сбрую с бляшками и колокольцами, но ездить на охоту на такой… Когда они уже въехали в лес, Стеме то и дело приходилось ее погонять, чтобы буланая шла быстрой рысью.

– Ну и увалень ты, Стема! – издевалась над ним Светорада. – Говорю же – горшок. И как только ты в степных дозорах мог с витязями тягаться, когда и буланая твоя еле-еле идет. Да над тобой, небось, даже хазарские кони ржали.

– Не задирай его, княжна! – вступился за Стемку Кудияр, которому тоже захотелось съездить на охоту. – Видела бы ты моего сына на его Пегаше. Любо-дорого поглядеть.

– Ой, держите меня! Стемка-соколик и на Пегаше! Еще бы на корову пегую взгромоздился.

Парень предпочел не отвечать. К тому же загонщики подняли для них целое стадо пятнистых ланей, и приходилось мчаться им наперерез через подлесок, кусты и рытвины. Стеме понадобилось все его мастерство наездника, чтобы управлять буланой да еще и следить за тем, чтобы низко нависающие ветви не задевали, не выбили ненароком из седла. Зато когда стадо ланей выскочило к ним из самой чащи, когда охотники стали метать стрелы, тут уж Стеме не было равных. И хотя отъевшиеся на молодой траве олени были скорыми и увертливыми, стрелы Стемы били без промаха. Светорада только ахала, правда, один раз помешала Стеме выстрелить, когда заметила, что он целится в олененка, мечущегося вокруг убитой матери.

– Он же дитя еще! Как ты можешь!

– Это прежде всего олень. А мясо у него самое нежное и сочное.

– Тебе бы только поесть, – спрыгивая с седла и направляясь к олененку, бросила через плечо княжна.

Стема почувствовал себя пристыженным. Олененок был совсем маленький, сколько у него мяса! Наверное, они с маткой совсем недавно прибились к стаду. А Светка… Ну, просто дитя малое, всякую живность жалеет. Стема и остальные кмети только пересмеивались, наблюдая за тем, как княжна гоняется по поляне за перепуганным олененком, который дичился и убегал от нее, не решаясь, однако, уйти далеко от матери.

В конце концов, на помощь Светораде пришел Кудияр, а уж над воеводой никто не посмел бы насмехаться. И они вдвоем с княжной все-таки поймали олененка. Тот дергался в руках Кудияра, пока не затих, дрожа мелкой дрожью.

– Лапочка моя, – умилялась княжна, поглаживая мальца по крутому лобику. – Маленький, трепетный.

– И зачем он тебе сдался? – спросил Стемид. – Одна морока с ним. Ну и выдумщица же ты, Светка! То рога тебе лосиные подавай, то олененка малого. Что делать с ним будешь?

– Выращу и ручным сделаю. Подрастет немного в детинце, а потом я его в Озерки отправлю.

Озерками называлась большая усадьба смоленских князей – охотничий терем, где они иногда останавливались на несколько недель, когда наступало время большой охоты, когда зверя били не только для пополнения запасов в кладовых детинца, но и ради красного меха. И Стема подумал, что в Озерках, где круглый год жила челядь, следившая за лесным теремом и оберегавшая окрестные охотничьи угодья, олененку действительно будет привольно, а подрастет, его в лес отпустят. Что ж, возможно, Светорада не так уж и не права. Признаваться в этом Стеме не хотелось, вот и ворчал потихоньку: дескать, олененка еще из соски молоком поить придется, а потом от людей отучать. Однако княжну опять поддержал Кудияр.

– Я сам выпестую его, – сказал он неожиданно, и было странно слышать такую мягкую интонацию в голосе сурового воина, побывавшего не в одной сече, пролившего немало крови. – Малюсенький он такой, беззащитный. Вот я его и подниму. Я ведь всю жизнь в войнах провел, единственного сына, и того уже дерзким отроком к себе принял, не ведая, каково такую крошечку от напастей оберегать. Так что и мне порой хочется с малым дитенком понянчиться. Пусть и с олененком.

Кмети недоуменно переглядывались, молодой дружинник Вавила Стемку даже под локоть подтолкнул, хмыкнул: Дескать, чудит твой родитель. Но Стеме было не до смеха. Странное поведение родителя вдруг задело его за живое: с ним, маленьким, никто так не цацкался, пока отец воевал в Дальних пределах. А Светорада по-настоящему растрогалась от слов старого воина, улыбнулась ему ласково.

Стема усмехнулся:

– Ну, Кудияр ладно, он всегда чувствительным был в самый неподходящий момент. Ну а ты, княгиня будущая, чего вдруг корчишь из себя невесть что? Поглядеть со стороны – просто Жива ласковая.

Светорада резко выпрямилась, глянула на него гневно – глаза так и полыхнули золотым пламенем.

– Думаешь, блажь на меня нашла? Думаешь, мне доброта сердечная недоступна?

Стема смотрел с насмешкой.

– Ну, чтобы покрасоваться, ты и мавкой, благодетельницей живого прикинуться можешь. А покрасоваться – для тебя первое дело.

Светорада повернулась к Кудияру. Сказала, что раз они набили столько дичи, то наверняка долго еще тут провозятся. Вот она и желает пройтись по лесу, но чтобы рында сопровождал и охранял ее!

Едва они вдвоем исчезли в зарослях, Вавила заметил Кудияру:

– А княжна-то наша Стеме проходу не дает.

– Он телохранитель ее, – ответил Кудияр.

– Вот-вот – телохранитель. Охраняет тело, значит. И какое тело! Не захотелось бы ему, как некогда, тела того…

И резко умолк, встретив тяжелый взгляд воеводы.

– Думай, что говоришь, парень.

Оглядел всех, насупив брови. Но тут притихший было у его ног олененок, почуяв, что его не удерживают, скакнул в ближайшие заросли. Это отвлекло всех. И несколько минут ватага смоленских дружинников носилась за беглецом, круша подлесок, гикая, пока не поймали все-таки. Даже обрадовались, что не сбежал.

А Светорада уводила Стему все дальше в искрящийся от потоков солнечного света лес. Стемка шел медленно: то слушал крик иволги в ветвях, то замысловатую корягу разглядывал, то дивился ясной светлости березового лесочка на склоне. Светорада нетерпеливо оглядывалась на него. Ничего, думал Стемка, подождет. Здесь, когда они только вдвоем, он мог позволить себе не играть роль прилежного рынды при дочери князя, а вести себя с ней так, как в детстве, когда маленькая княжна Светорада вынуждена была считаться с ним и уступать. В такие минуты Стема чувствовал свою власть над ней. Светка потом отыграется каким-нибудь показным капризом или строгим приказанием. На то она и Светка, хитрющая лисичка: всем она кажется только забавной и пригожей, но на самом деле хитра и зубки острые показать может. Ишь, Светлая Радость смоленская… Чаровница. Но ведь и впрямь чаровница! И он вынужден был признать, что ему нравится идти с ней вместе через чащу. Даже несмотря на то, что она дуется на него. Ведь знает, что правду ей сказал! Милую деву из себя корчит, а сама ни на миг не забывает, какого роду-племени. Вырядилась на охоту, будто на праздник. Золоченые серьги и браслеты позвякивают, как колокольчик на забредшей в лес козе – за версту, небось, слышно. Подол ее легкого платья богато расшит, и, когда Светорада переступает через поваленные бревна или взбирается на пригорок, она поднимает его, открывая ладные стройные ножки. Стема поймал себя на мысли, что взгляд от ножек княжны оторвать не может. Он заставил себя отвернуться, даже насвистывать стал.

Светорада резким взмахом руки заставила его умолкнуть. Потом вдруг начала снимать с себя все это золото, серьги позвякивающие, браслеты. Протянула ему.

– Подержи, чтобы без шума подойти.

Стема даже растерялся, удерживая в руках ее цацки. Какие там цацки – целое состояние! А княжна отдала, как нечто ненужное, мешающее.

– Сюда, – позвала она, юркнув под наваленные на небольшом пригорке коряги. Устроилась под ними, будто в укрытии, и указала куда-то вниз.

Стема проследил за ее жестом.

– Лисы!

Возле небольшого лесного ручья под кустами весело играли четыре лисенка. Рыжая мать-лиса, довольно облезлая, лежала чуть в стороне, наблюдая за возней своих отпрысков, которые отнимали друг у друга шкурку давно съеденного зайца. А чуть в стороне, почти у самой воды, лежал отец семейства лис, высунув язык и дыша прерывисто, как собака.

Молодые люди из своего укрытия наблюдали за ними. Стема подавил первый порыв схватиться за лук, так как понял, что совсем не за тем привела его княжна.

– Ты давно о них знаешь, Светка?

– Давно. Уже года три эти лисы выводят тут потомство. Я как-то набрела на них, когда по ягоды ходила, но никому ничего не сказала. Правда, они милые?

– Но к зиме эти лисы начнут совершать набеги на курятники.

– Вот тогда пусть против них выходят охотники, ставят капканы, заготавливают стрелы. Пока же… пусть резвятся.

Стема вдруг почувствовал некое тепло в груди. Светка… Он повернулся к ней и несколько минут удивленно смотрел с улыбкой. Светорада только вскинула темные брови, не понимая, чему он дивится, но потом тоже улыбнулась. И словно что-то изменилось в мире. На мягком мху под корягами сидели двое молодых людей, смотрели друг на друга… Время для них как будто остановилось. Как будто не было в нем никого, кроме них.

Резкий крик сойки над головой словно иглой проколол тишину, прервав этот миг понимания и нежности. Светорада покраснела, ощутив, что сидит непозволительно близко к Стеме, что колени их соприкасаются в этом тесном убежище под корягами, а рука парня накрыла ее ладонь. Она постаралась отодвинуться насколько возможно. Но отодвинуться было некуда, а Стема продолжал не сводить с нее голубых сияющих глаз. И во взгляде его не было обычной лукавой хитринки. Княжна не могла припомнить, чтобы он когда-то так смотрел на нее – светло и легко. По-доброму.

– Только ты никому о том не говори, хорошо? – шепотком сказала Светорада, вновь поворачиваясь в сторону лисьего семейства. – Я тайну тебе свою открыла.

– Тоже мне тайна! Ну ладно, ладно. Буду таиться, как лесовик под корягой. Обещаю.

Они вернулись почти через час. Княжна принялась возиться с олененком, на рынду своего почти не глядела. Стемка тоже избегал ее общества, пошел помогать кметям грузить на волокуши добычу. Переговаривался с ними: мол, охота отличной вышла, душеньку потешили да нагулявшего мясо зверя побили достаточно, будет чем пополнить припасы в детинце.

Когда они прибыли в детинец, разделкой мяса занялись даже не челядинцы, а сами охотники – это считалось достойным занятием даже для опоясанных кметей. Светорада тоже присутствовала, следила за всем, давала советы. И весьма неглупые советы: ей, дочери любившего охоту князя Эгиля, не раз приходилось видеть, как это делается. Зашедший поглядеть на добычу охотников воевода Михолап едва не проговорился о том, что и сама княжна может из лука подстрелить дичь. Однако досказать не успел: Светорада неожиданно грубо вдруг выгнала его вон. Михолап поглядел на нее с обидой и пошел прочь, укоризненно покачивая головой. Разрубавший в это время оленью лопатку Вавила даже проворчал что-то насчет того, как нелюбезна княжна со старым воином, но Светорада и его отправила на заборолы, просила передать Михолапу, что обязательно пришлет ему свежей оленятинки. Сама же пошла в кухню давать указания.

Мимо ее хозяйского ока не прошло ничего. Копыта и рога оленей были отделены и старательно очищены, дабы потом пойти в дело – на рукояти ножей, надверные ручки, на пуговицы и подставки для свечей. Жилы также шли в дело: их обрабатывали, чтобы потом использовать для луков. Мясо же… Добрую часть мясной вырезки Светорада велела мелко нарезать и замочить в простокваше с солью и специями, ибо оленина была жестковата и ей следовало вымокнуть. К вечерней же трапезе Светорада сказала приготовить густую похлебку из оленьей грудинки, распорядившись, чтобы кухарки перед окончанием варки не забыли добавить зелени, а потом положили под котлы сыроватых дров яблони – тогда густой дым придаст похлебке особый аромат. Еще она велела зажарить на противнях в печи свежую, исходящую кровью печень оленей, предварительно обваляв в муке, чтобы была более сочной и золотистой. А к пряной и мягкой оленьей печени приказала сварить гречневую кашу и запечь яблоки с брусникой – их полагалось подавать к столу горячими, полив брусничным сиропом.

В общем, трапеза в этот вечер удалась на славу, так что даже гостившие у Гордоксевы боярыни рассыпались в похвалах и удалились, только получив угощение для своих домашних. Но и после ужина, когда долгий летний день погас, столешницы сняли с козел и убрали, а на стенах зажгли факелы, при свете которых красиво поблескивала позолоченная резьба на колоннах, люди еще долго оставались в гриднице, сытые и довольные, разговаривали о всяком, да занимались своими нехитрыми делами. Девушки уселись с вышиванием на лавках, радуясь, что княгиня удалилась и не пеняет им на то, что больше с парнями переглядываются, чем работают; мужчины чинили упряжь, вырезали по дереву и кости. Пригласили и гусляра, он пел о чем-то далеком и славном. В тереме воцарилась привычная домашняя атмосфера, о которой почти забыли, пока тут стояло большое войско, обитало множество варягов и дружинников, и ощущалась нервозность от присутствия вечно чем-то недовольного молодого Киевского князя.

Рыженькая Потвора, пристроившись у ног задумчиво откинувшейся на спинку кресла княжны, заметила, что уж больно тоскливо гусляр поет. Не лучше ли за скоморохами послать? А другая девушка предложила пригласить Олесю-певунью.

– Что ты, глупая! – замахала на нее руками Потвора. – К Олесе муж вернулся, купец Некрас. Теперь он ее от себя ни на шаг не отпустит. Уж так любит ее, так любит… Что и продохнуть не дает. Страсть какой ревнивый! А еще, сказывала Олеся, Некрас донимает ее, что не понесет от него никак. Вот и держит ее подле себя. Небось, не слазит с ненаглядной, мечтая обрюхатить.

– Лучше бы Роду и Роженицам требу понес, – сурово заметила сидевшая тут же с вышиванием Текла. – А то едва ли не самый богатый муж в Смоленске, а на требы скуп до ломоты в зубах.

Потвора со значением заметила:

– Я вот тоже на капище требы носила, а что с того?

– И теперь ты за кузнеца пойдешь, – тихонько захихикали девушки. – Не за княжича высокородного.

Текла шикнула на них, покосившись на княжну, но Светорада продолжала пребывать в какой-то блаженной отстраненности, ей и дела не было до их болтовни. Со своего места она видела Стемида, обклеивающего рога лука костяными пластинами, замечала, что и он порой бросает на нее взгляд. Оба знали, что многие поглядывают на них, но не могли с собой ничего поделать. Что-то случилось с ними, когда они возвращались сегодня от лисьей норы, когда сидели в душном мареве огромного леса под деревьями, взявшись за руки. Вспоминать сейчас о том было сладко…

Все последние дни в отношениях Стемы и княжны – сопровождал ли Стрелок княжну на прогулки, обучала ли она его варяжской речи или он ее стрелять из лука – чувствовалось что-то особенное, когда и дыхание сбивалось, и сердце начинало вдруг стучать, и мысли путались. Они по-прежнему поддразнивали друг друга, дурачились, обменивались шутками, но теперь каждое сказанное слово приобретало особый смысл, каждое прикосновение волновало, каждая улыбка таила в себе известное только им одним. А то, что на них смотрят… пусть смотрят!

По вечерам Светорада выслушивала упреки Теклы, лукавые намеки Потворы, резкие, сухие замечания матери. Но ей ни до чего не было дела. От Киева опять пришло известие, что угры и русская рать по-прежнему стоят друг против друга, о сече не говорят, а все больше речь идет о договоре, а значит, быть миру, но даже эта приятная весть не затронула княжну. Гордоксева замечала дочери, что и ее жених, возможно, приложил к тому руку, удерживая подход остальных угров, а Светорада только согласно кивала.

По вечерам Светорада часто поднималась к брату. Чуткая по натуре, она уловила, как после отъезда Ольги брат затосковал.

– Ты ведь не ожидал, что эта дева-воин решится поехать с Игорем, оставив Смоленск… и тебя, – сказала как бы между делом княжна, не глядя на погасшее лицо брата и так старательно теребя бахрому на скатерти, словно шелковистость длинных волокон только и волновала ее. Но Асмунд будто и не замечал ее слов. Потом развернул перед сестрой карту, стал водить тонким пальцем, поясняя: вот тут проходит прямой большак в степи, и хотя обычно принято двигаться на север по Днепру, как по самому безопасному и легкому пути, но с тех пор как Олег подчинил радимичей и упрочил свою власть над племенем северян, препятствий на большом пути к степным рубежам, охраняемом к тому же служилыми боярами русского князя, почти не встречается. А поскольку у войска Игоря добрые кони, то они вполне могли уже дойти до караванного пути, пролегающего у истока Донца.[110] И если Игорь с Ольгой сделают все, как задумывалось…

Тут Асмунд умолк. Даже имя Ольги произнес с трудом, словно оно всколыхнуло в его груди глухую тоску. Светорада подошла, ласково обняла брата за плечи.

– Знаешь, о чем я подумала? Вот наши родители жили в совете и любви столько лет. И может, все счастье, отмеренное нашему роду, только им и досталось? А мы с тобой…

– Не говори так, Светорада, – отстранился от нее Асмунд. – И если мне мало на что можно надеяться, то уж тебе… Поверь, Игорь успокоится в походе и прилетит к тебе сизым соколом. Жди.

– Да уж так жду, так жду, – резко взмахнула рукой Светорада, звякнув браслетами. – Все очи проглядела дожидаючись.

Обидно ей стало – даже братец Асмунд ее не понимает. А ей иногда даже недоброе приходит в голову: вот бы какая шальная стрела задела Игоря!

Дни проходили тихие, удушливо жаркие, солнечные. Светорада постоянно искала себе какое-нибудь дело, хлопотала по хозяйству, вызывала подружек-боярышень покачаться в саду на качелях или уходила в сопровождении мамок и нянек купаться на Днепр, однако все ей быстро надоедало. И она вновь и вновь под любым предлогом вызывала к себе Стему.

– Что ты мне прохода не даешь, а, береза ожерелий? – уже на довольно неплохом языке варягов поддразнивал ее Стемид. – Куда я, туда и ты.

– Ага, – улыбалась княжна. – А куда я, туда и ты. Назначили тебя служить при мне, вот и служи! И чтобы как нитка за иголкой, пока не прогоню.

– Ну да, ты прогонишь! – усмехался парень. – Совсем замучила меня.

– Бедняжка. Как погляжу, только желание поучиться чужому языку и манит тебя ко мне. Но, видать, сильно так манит!

Стема поглядывал на нее с хитрым прищуром:

– А ведь я нравлюсь тебе, береза нарядов.

– Ну да, – согласно кивала княжна, так что ее золотые сережки раскачивались, бросая вокруг блестящие блики. – Мне нравишься, остальным тоже. Всем ты пригож, парень. И весел, и умел, и красив. Да только мне ты не пара. А держать тебя рядом для услады… Мне это так же по душе, как и с олененком играть.

– Ну, хоть доверяешь ты мне больше, чем своему мальцу пятнистому, краса моя?

Далось ему это ее доверие! Не могла же она признаться, что с ним хоть в царство злой Морены была бы готова прогуляться? А то, что произошло когда-то между ними… то давнишнее, что надолго лишило Стему возможности бывать в Смоленске… В душе княжны иногда начинала саднить крошечная заноза, но она не привыкла заглядывать в себя так глубоко. К тому же, сколько воды утекло в Днепре, с тех пор как все случилось, быльем поросло. И глядя на такое красивое, выразительное, с привычной хитринкой в синих глазах лицо Стемы, Светорада изо всех сил старалась придать своему ответному взгляду привычную мягкую ершистость: ведь все их полунамеки, шуточные споры и заигрывания не могут быть чем-то серьезным!

А потом наступил тот дивный вечер новолуния, когда княжна со своим охранником стояли на галерейке терема, под висевшими над входом в гридницу огромными лосиными рогами, и со смехом вспоминали, как волокли их в город. В небе плыл тонкий серп молодого месяца, ночь была душной, но воздух не томил, как днем, и стоять рядышком у резных перил было приятно. Они оба замолчали, чувствуя, что не могут разойтись, неотрывно глядя друг на друга в темноте галереи.

И вдруг Стема мягко притянул к себе княжну, и она услышала, как он горячо и нервно вдыхает аромат ее волос у виска, как совсем близко гулко и часто бьется его сердце.

– Светка моя… – прошептал он, и от его сдерживаемого дыхания ее пронзила дрожь.

Понимала, что надо вырваться и бежать, но стояла в кольце его рук как зачарованная.

– Ягодка моя сладкая!.. Так бы и съел тебя всю.

– Смотри косточкой не подавись! – попыталась отшутиться княжна. Знала, что не посмеет он повести себя дурно с княжной. А то, что он делал… Она ощутила, как рука Стемы скользнула по ее боку, как смялась на талии легкая ткань рубашки под его горячей и твердой ладонью, как эта ладонь, поднявшись, накрыла ее грудь, задержалась, чуть сжимая, словно пробуя ее упругость. У Светорады сердце готово было выскользнуть из груди в эту ладонь.

– Что ты позволяешь себе! – срывающимся шепотом молвила княжна, опасаясь услышать от него то, что могла сказать и сама: он позволяет себе то, что позволяет ему она.

И вдруг быстро решилась.

– А ты ведь хочешь поцеловать меня?.. Так поцелуй!

Он словно и дышать перестал, только сердце по-прежнему гулко билось. И еще… там, внизу, где тела их тесно соприкасались, она ощутила, как он захотел ее… как напряглась его плоть… Но тут он разнял руки, хотел отстраниться, но Светорада сама быстро обняла его, даже на носки приподнялась, прошептав в самые губы:

– Не отпускай! И поцелуй! Я приказываю! Сама стала целовать, прижиматься губами.

И тут Стема засмеялся в ее сомкнутые приникшие уста. Светорада отшатнулась, ощутив невольную обиду.

А Стема сквозь смех:

– Тычешься, как тот же олененок. Ведь женихов у тебя была тьма… да и с Игорем ты… Неужто никто не обучил?

От стыда Светорада ощутила привычную злость на него.

– Делай, что приказываю! – произнесла она властным голосом. И уже тише: – Ты ведь друг мне, Стемка Стрелок, вот как друг и сделай одолжение… обучи… чтобы тот же Игорь не смеялся, что таким олененком ему досталась.

– То условия вашего договора – Смоленск, золото Эгиля и невинная, как олененок, Светорада.

Это было сказано сухо, почти зло. И Светорада вдруг почувствовала такую обиду, такой гнев, оттого что он… как некогда…

Прежде чем княжна поняла, что делает, она с силой ударила его по щеке.

– Ого! Да ты… такая же, как и прежде, – отрывисто и зло вымолвил Стема.

– А ты… Сам же… Я ведь почувствовала… и руками меня хотел…

– Так то руками, – хмыкнул Стема, а Светорада, едва не взвыв, опять замахнулась на него, но теперь Стрелок успел поймать ее руку. Несколько секунд они боролись, задыхаясь, она рвалась, а он удерживал ее, увернулся, когда она даже попыталась укусить его. Потом с силой оттолкнул, так что Светорада отлетела, ударившись спиной о бревенчатую стену.

Рядом раздалось позвякивание булата, послышались чьи-то приближающиеся шаги. И хотя было темно, они оба увидели возникшего из-за угла воеводу Кудияра. Тот замер, посмотрел на них.

– Что приключилось тут?

Стема промолчал, но Светорада так и кинулась к Кудияру.

– Накажи своего сына, воевода! Он посмел со мной… Что я девка ему дворовая? Да как прикажу выпороть!

Стема промолчал, оглушенный ее несправедливостью. Впрочем, чего ждать от нее? От лисы подлой. Иногда ему начинало казаться, что она изменилась. Но нет… Он смотрел на нее в темноте, и, обладай его взгляд силой удара, княжна еще не так отлетела бы к стене. Юшкой кровавой умылась бы!

Словно почувствовав его ярость, Светорада громко всхлипнула и бросилась прочь. Кудияр молчал, только дышал шумно. Стема отвернулся, стоял, опершись руками о перила, сплюнул зло.

– Стемид, что тут произошло? Княжна и ты… Неужто ты снова позволил себе?

Стема опять сплюнул. Даже в темноте он ощущал напряженный взгляд отца.

– Да ушла она, – отмахнулся парень. – И уж поверь, молчать о том будет. А не ушла бы, я бы ее… эту сучку позлащенную. Вот кто она! Сука!

Кудияра поразила злость в голосе сына.

– Сдается мне, что ты, сын, как будто испытываешь свою Долю на терпение, хочешь непременно выяснить, где же предел ее доброте.

Стемка опять стал насвистывать насмешливо и беспечно, а потом перескочил через перила и пошел к дружинной избе.

А на другой день как ни в чем не бывало стоял у порога горницы Светорады, а когда она вышла, только волосами тряхнул, улыбаясь.

– Какие наказы будут, госпожа пресветлая?

– Удавись! – процедила княжна сквозь зубы. Но отвернулась, стараясь скрыть веселье в глазах.

– Ну и удавлюсь, – миролюбиво ответил Стема. И зашептал, подступая: – Ты вот забавлялась со мной, Кудияру даже наговорила всякое, а я потом едва ли не подушку грыз ночью, оттого что оттолкнуть тебя посмел. Ну что ты со мной делаешь, Светка!

В ее золотистых глазах вспыхнуло удивление. Она независимо вскинула подбородок.

– Я ведь шутила, Стемушка.

– А мне, думаешь, легко от твоих шуток? Где им предел? Где та грань, за которой я начну не опасаться тебя, а… смогу любить?

– Любить?

Она поглядела на него так растроганно и с такой надеждой, что Стема едва не прыснул от смеха. Эх, княжна Светорада! Ей только и нужно, чтобы в нее влюблялись. А сама-то… Любого готова погубить, если что не по ней.

– Ты вот морочишь меня, Светка, душу мою тревожишь, а потом еще и удавиться советуешь. А вот возьму и на самом деле удавлюсь! Ты же потом первая по мне убиваться станешь. А мне из-за кромки жалко тебя будет.

Она поняла, что он вновь потешается над ней. А то, что говорил о своих чувствах… Нет, раз он забавляется с ней, то и ей следует продолжать ту же игру.

– Мертвым никого не жалко, Стема. Я же, хоть и пролью по тебе немало горьких слез, но потом как-нибудь утешусь.

– С чего ты взяла, что мертвым никого не жалко? Вот стану от жалости к тебе рыдающей блазнем бестелесным да начну приходить к твоему изголовью по ночам, подвывать страшно!

– Ништо, – тряхнула серьгами княжна. – Я требы богатые Морене принесу, она и запрет тебя в своем царстве на семь замков, семь засовов.

– Морене? О, так вот кому, оказывается, поклоняется княжна Светорада Смоленская, будущая княгиня Руси!

Они опять перешучивались и подтрунивали друг над другом, пока к ним не вышла Текла. И Светорада заявила няньке, что хочет пойти к живущей за городом ворожее, бабке Угорихе. Ну а Стема должен ее сопровождать.

Потрапезничали – и в путь. Текла всю дорогу ворчала: дескать, охота Светораде тащиться по такой жаре к гадалке, но княжна не больно-то к ворчанию няньки прислушивалась. Шли они весело, легко, поглядывая по сторонам. Уже давно остались позади городские укрепления, начался лес, где приятно пахло нагретой хвоей и перекликались птицы, они прошли мимо хуторов с гнездами аистов на крышах, через белые от ромашек поляны, над которыми порхали голубые бабочки или пятнистые рябчики. Громко трещали сверчки, весь мир пылал, залитый трепещущим жарким маревом, даже налетавший ветер был почти горячим.

Княжна любила дальние пешие переходы, Стемка тоже шел бодро, а вот Текла уставала, то и дело просилась посидеть передохнуть в тенечке, а потом уже еле брела по дороге за ушедшими далеко вперед молодыми людьми. В конце концов, Стеме пришлось посадить ее к себе на закорки, как крестьянки носят малых детей, несмотря на повизгивания непривычной к такому передвижению няньки.

– Ничего, матушка Текла, вот доберемся до жилища предсказательницы, там ты даже поплаваешь, как русалка, в водяной заводи, косточки освежишь.

Правда, когда они пришли, купаться ушел именно Стема. Нянька же осталась отдыхать в холодке под старыми елями, а Светорада пошла к землянке ворожеи.

Толстая дверь, поросшая порыжевшим на такой жаре лишайником, поддалась со скрипом.

– Бабушка Угориха, ты здесь? – позвала Светорада. И тут же увидела ворожею.

Нельзя сказать, чтобы Угориха была очень стара, излишне сутула – да, лицо довольно полное, сытое, с двойным подбородком, глаза под кустистыми бровями еще зоркие, блестят по-мышиному. Голова покрыта повойником, поверх которого темный плат завязан так, что надо лбом словно рожки торчат. Да и бедной гадалка не выглядела: рубаха из крепкого выбеленного холста, на предплечьях вышивка узоров-оберегов, под грудью завязан передник из рыжей крашеной ткани с полоской тесьмы по низу.

Ворожея поклонилась гостье, не вставая со своего низкого сиденья у стены. Держалась она с достоинством, так как неплохо зарабатывала предсказаниями да знахарством.

Княжна тоже положила на земляную лавку подле Угорихи плату за труд – пару выделанных кун. Они потолковали немного о том, что дождей нет, что из-за нынешней тяжкой жары люди начинают болеть и слабеют, даже в самом Смоленске бывали случаи, когда человек умирал – сердце не выдерживало духоты. Потом Светорада попросила Угориху погадать ей о будущем, причем произнесла просьбу с неким вызовом, опасаясь, что та начнет попрекать: дескать, и так ты уже просватана, и Доля твоя известна.

Однако Светорада ошиблась. Угориха умела блюсти свою выгоду, не донимая людей расспросами. Она поставила на пол землянки, где было пятно света от раскрытой в крыше отдушины, широкую бадейку с водой. Поинтересовалась, принесла ли княжна то, что полагалось? Светорада кивнула потупясь. Достала из сумы на поясе пузырек с кровью от Последних месячных, а Угориха вылила его содержимое в воду да еще и заставила Светораду сделать на пальце прокол иглой и выдавить несколько капель. Потом долго водила полными руками над волновавшейся водой (Светорада невольно обратила внимание на то, какие они у нее гладкие и холеные, совсем не такие, как у баб, которым приходится и лен теребить, и снопы вязать). Когда вода в бадейке успокоилась, Угориха попросила княжну вглядеться в свое отражение. Девушка стала смотреть: видела в темной воде свои глаза под мохнатыми ресницами, волнистые пряди волос вокруг лица, гроздья сережек, сделанных в виде маленьких листиков. Что еще, спрашивается, можно тут разглядеть? А Угориха все нашептывала что-то скороговоркой. Светорада разобрала, как та произносит имя Макоши, покровительницы женской судьбы.

– Вот что скажу, княжна, – произнесла наконец ворожея. – Ждет тебя долгая, ох и долгая дорога из родного гнезда. Непроста она будет, уж не гневайся. Ибо позвизд[111] твой уже полетел и изменить ничего нельзя.

Светорада вздохнула. Ну, что она уедет, и так ясно. Увезут ее из Смоленска в Киев, хочет она того или нет. Она жадно слушала дальше.

– Есть под Серединным небом[112] мужчина, который бьется за тебя так, что у самого в груди все горит. И он знак на тебя свой поставил, чтобы, где бы ты ни была, все равно ему досталась.

Светорада вздохнула и посмотрела на блестевший на руке обручальный перстень. Экая краса, а ей он порой тяжестью непомерной кажется. Но то, что Игорь бился за нее… Хотя именно этим он сейчас и занят, чтобы угров не допустить на Русь, чтобы мир наступил и он вернулся за невестой… И поведут их тогда волхвы над текучей водой, уложат спать на покрытые мехами снопы брачного ложа и разует она Игоря, признавая его бесконечную власть над собой…

– Что? – очнулась княжна, заметив, что Угориха все это время продолжала говорить. Но гадалка будто не услышала вопроса невнимательной княжны. Лицо ее было странно отрешенным, она не сводила широко открытых глаз с отражения Светорады в воде, будто видела нечто такое, что отвлекало ее от всего находившегося рядом. И она сказала…

– Тебе от рождения дали легкое имя, сулящее удачу и радость. Но люди стали называть тебя «золотой княжной», и хотя золото сулит богатство, однако нет ничего тяжелее. Вот эта тяжесть и пала на твою судьбу. И будет она нелегкой, как золото блестящее, а путь твой непрост, как судьба самого золота. Много мужчин пожелают тебя, как сокровище редкое, и это не принесет добра ни тебе, ни им. А все потому, что тебе любо воспламенять мужские сердца, ты забавляешься, но забава эта обращается против тебя же. Ибо то, что ты всколыхнула в душах твоих избранников, превращает их в добытчиков, как если бы они жаждали золота. Один из них тебя знаком своим отметил, другой права на тебя предъявил, а третий… Он близко, близко. Он уже завязал свой узел на твоей судьбе, он ждет тебя, и ты придешь к нему… По своей воле придешь, но по неведению. И заплачешь горько-горько, испытав разочарование. Но и надежду обретешь, потому что останется подле тебя тот, к кому душа твоя стремится. До самой смерти своей останется. Много радости и горя познаешь ты подле него. А вижу я еще страдание и разлуку, неволю и возвышение. Возвысит же и утешит тебя тот, кто смотрит будто поверх тебя, кому ты совсем не нужна, ибо равнодушен он к золоту. И будет это… Это… Все, все! Не смею имени его назвать!..

И Угориха вскрикнула, откинулась назад, закрыв лицо руками.

Светорада странно смотрела на нее.

– Эй, Угориха-ведунья, ты хоть сама понимаешь, что наплела мне?

Она вышла рассерженная. И что наговорили-то ей? Поди разбери. Долгая дорога, возвышение, неволя, мужчины жаждут ее, как золота, да еще кто-то глядит поверх нее, Светорады. Эх, лучше бы она купаться пошла в такую жару, а не торчала бы с полоумной бабой в ее норе, да еще ведь и отпаивать настоем ворожею пришлось, так она выдохлась после своих глупых предсказаний.

На дворе Светорада прежде всего увидела Стему. Его длинные волосы еще не высохли после купания, рубаха распоясана, сапожки скинул под куст, сам стоит босой в стойке и… Ну чем еще стрелку заниматься? Стрелы мечет в надетый на шест овечий череп за домом. Не прерывая занятия, спросил, натягивая тетиву:

– Ну что, хоть не зря тащились мы сюда по такой жарище-то?

И, как всегда, не промахнулся, только череп от удара стрелы закрутился на шесте. А девушка вдруг подумала: конечно, в словах Угорихи о том, что Светораде нравится играть сердцами мужчин, есть доля правды, однако на самом деле она готова отказаться от всех мужских сердец ради единого Стеминого. Он один не терял от нее головы, один был непонятен ей и интересен. А еще ее тянуло к нему… Всегда. И это было не к добру, ибо Стема единственный, кто не хотел ее. Она смотрела на него, слыша удары собственного сердца и чувствуя легкое головокружение, ощущая, как трется ткань рубахи о соски напрягшейся груди, как неожиданно жарко стало в паху, а ноги начали слабеть. Ей так захотелось, чтобы Стема подошел, коснулся ее…

И тут Стема быстро оглянулся, посмотрел так внимательно, что княжне показалось, будто он прочел все ее мысли. Она вспыхнула, злясь на себя, отвернулась, отошла к задремавшей в тени Текле и сидела подле нее до тех пор, пока Стема, устав ждать приказаний, сам подошел, заговорил о возвращении домой.

Как оказалось, он успел договориться с местным рыбаком, чтобы тот отвез их в Смоленск по реке на своем челне. Ведь не тащить же ему старую Теклу на себе до самого города?

Они плыли в маленькой лодке-долбленке по сияющему Днепру. Чтобы княжне не напекло солнцем голову, Текла повязала ей волосы маленькой белой косыночкой, завязав Узлом под подбородком. Стему умилил вид княжны, напомнив ему ту маленькую девочку, какой она была когда-то. Правда, в глазах этой милой девочки иногда полыхало такое пламя… Сам недавно ощутил, каким взглядом она может обжечь. Сейчас же сидит притихшая, словно деревенская скромница, робеющая под чужими взглядами. И чтобы развеселить княжну, Стема плеснул на нее водой. Она тут же брызнула в ответ, и потом они долго плескались, хохоча и удивляя старого рыбака-гребца, а Текла, тоже обрызганная с головы до ног, возмущенно приказывала им угомониться, а то, не ровен час, перевернут лодку. Но не перевернули, доплыли благополучно, и, отправив уставшую Теклу в детинец, пошли гулять по Смоленску. И хотя солнце пекло нещадно, город не замирал, кругом было шумно, людно, весело. При любой жаре торговый люд знай себе трудится. Сейчас, когда путь в Киев ниже Смоленска закрыт для судоходства, в самом Смоленске торги только разгорались.

Светораде приятно было пройтись по своему городу, слышать приветствия смолян, отвечать улыбкой на их улыбки. Только здесь она ощущала себя настоящей княжной, только здесь помнила, зачем нарекли ее Светорадой – светлой радостью людей. А еще хорошо, что она тут со Стемой, которого тоже все знают. Они шли вместе – она чуть впереди в своем маленьком белом платочке и переброшенной на плечо косой, а Стема чуть позади с луком за спиной, – а люди расступались, давая им дорогу, кланялись, зазывали в лавки.

Крутится в воздухе сухая пыль, снует народ, на узких улочках толчея: то всадники проедут, то возок протащат, то проскользнет вдоль тына старуха с гусаком под мышкой. У гончарен работают круги гончаров, из кузниц доносится звон металла, сквозь приотворенные двери видно, как полыхает багровое пламя, как потные полуголые кузнецы орудуют молотами, а в воздухе пахнет железной окалиной. По утрамбованным проходам бегают куры, копошатся, расклевывая конские каштаны; осторожно переступая через них, от реки то и дело движутся бабы и девки с коромыслами, на которых покачиваются полные ведра с водой: огороды поливать надо.

Много народа и в торговых рядах. Здесь можно встретить и варяжских купцов, всегда в окружении охранников, и новгородцев, узнаваемых по длинным, почти как у волхвов, бородам и коротко стриженным волосам. Стема указал княжне на одного из таких, спросил, не хотела бы она пойти замуж за Новгорода: уж до того горды, до того кичливы, а заносчивости не меньше, чем у иного варяга приезжего. Светорада пропустила слова Стемы мимо ушей. Разглядывала торговцев, прибывших в Смоленск из разных мест: и в жаркий летний день одежда украшена полосками меха, длинные волосы мужчин у одних заплетены в косы от висков, у других коса на затылке, лица у всех в устрашающей татуировке. Стема пояснил Светораде: это древляне, самое дерзкое племя на просторах Руси, самое непокорное. Однако и эти уже привыкают к торгам, вон привезли возы с болотной рудой на продажу.

– А за древлянина ты пошла бы, а Светка? Они все храбрецы.

– Ах, Стемушка, будь моя воля, я только твоей нареченой хотела бы стать, – отшутилась княжна.

Стема даже споткнулся. Ишь, как загнула! Но он-то знает, что ей лишь бы голову добрым молодцам морочить.

В ниточном ряду особенно много толкотни и шума, девицы и молодицы спорят с купцами и лоточниками, торгуются. Здесь для каждой находится товар: нитки, иголки, тесьма, пуговицы, всякий приклад. И каждый торговый ряд имеет свое назначение: кафтанный, железный, где выставлялись боевые топоры, мечи и кольчуги, есть также масленый, медовый ряды и два рыбных – со свежей рыбой и просоленной. В сапожном ряду покупают мягкие сапоги городской выделки, вышитые бисером постолы, а то и лапти, плетенные из раскрашенного лыка, на мягкой кожаной подошве. В жару ходить в таких самое милое дело. Даже Светорада не удержалась, купила себе зелено-красные лапотки по ноге. Ей любили продавать: княжна не торговалась, а за деньгами можно прийти в детинец, где тиун обязательно расплатится.

– Все, утомилась, – сказала Светорада, переодевшись в обновку и заставив Стему уложить в котомку ее узкие заморского фасона башмачки с позолоченными носами – Теперь пойдем в посад, путь Укреп угостит нас в своей корчме.

Корчма у Укрепа знатная: огороженная тыном, с высокой соломенной кровлей на побеленном отштукатуренном доме, окошки все с цветными наличниками. В светлую пору дня гостей усаживали не в помещении, а прямо во дворе, где под навесом из жердей стояли небольшие столики. При появлении княжны со Стемой Укреп сам вышел навстречу, а жену Иулю отправил за напитками в подпол – для Стемы легкое светлое пиво пусть принесет, а Светораде пенный квас, холодный до ломоты в зубах. Укреп сам подсел к ним, стал болтать о всякой всячине: о том, что торговля идет неплохо и он даже отправляет свои напитки на волоки, где нынче столько народа, что там скоро свой торг начнется. От Смоленска туда ездил воевода Михолап, сегодня вернулся и хвалил Гуннара: варяг там всем заправляет, народ его слушается и побаивается. Светорада поразилась, отчего Гуннар не спешит в Норейг? Укреп только и ответил, что многих это удивляет, ведь корабль с дружиной Гуннара уже ушел, да так, что никто и не заметил куда. Светорада недоумевала, как это так? Ее волновало и озадачивало долгое сидение Гуннара на волоках. Ну, обещал помочь и действительно справился, однако отчего мешкает теперь? И они стали строить с Укрепом всякие предположения: может, дополнительной платы ждет, а может… Тут Укреп даже хохотнул, лукаво поглядев на княжну: что если упрямый воспитанник Эгиля все еще надеется на то, что брак Игоря со Светорадой не состоится, и тогда он тут как тут. Стали спрашивать мнение Стемы, но парень уклонился от темы. Зато начал похваляться перед Укрепом, как неплохо он уже знает язык варягов, мог бы и самому Гуннару заявить на языке Норейг: «Эк эм храуст гардск хирдманн». Пояснял корчмарю: это означает – «Я храбрый славянский воин!»

– Что, все не оставишь свою идею однажды уйти в поход с варягами? – посмеиваясь, сказал Укреп. – Эх, Стемка, Стемка, и куда тебя несет, ведь ты при будущей княгине сможешь почти до тысяцкого[113] подняться.

– Ну, это когда мельничный жернов по реке поплывет, – мрачно заметила Светорада и поднялась, потянув за собой Стему. – Идем, а то мы еще не упражнялись сегодня в стрельбе.

Они продолжали заниматься с луком и стрелами, и Стема только диву давался, каких успехов достигла его ученица. Лук держала правильно, натягивала сильно, стрелы попадали прямо в центр мишени. Так что перед днем Сдерихвостки Стема сам предложил Светораде поехать с ними на охоту. Похвастался перед отцом: мол, гляди, какая ученица у меня толковая, непременно отличится.

Было решено, что охотники отправятся на низинные болотистые озера, к востоку от Смоленска, где всегда водилось много водяной птицы, нагулявшей к этой поре сладкое нежное мясо. Охотники выезжали из Смоленска еще затемно, путь им предстоял неблизкий, и было разумно добраться до озер до того, как солнце опять станет немилосердно жечь. Ехали верхом, Стема на этот раз отправился на охоту на своем Пегаше. Светорада посмеивалась над его черно-белым неказистым коньком, удивляясь, отчего это Стеме нравятся такие вот лошади коровьей масти. Стема защищал своего любимца: дескать, его Пегаш и вынослив, и быстр, и не раз показывал себя в степных дозорах, когда уносил хозяина даже от хазарских лошадей. Светорада только фыркала, то и дело пуская вскачь свою легконогую белую лошадку. Стема порывался за ней следом, однако строгий Кудияр сдерживал прыть сына. После случая на галерее терема он вообще был озадачен поведением молодых людей, а Стему строго предупредил, чтобы тот помнил свое место. Но Стемка только и отвечал, что это сама княжна не оставляет его в покое, и сумрачному Кудияру порой приходилось соглашаться с этим. Ведь только его сына и отличала своим вниманием будущая княгиня Руси, только ему и улыбалась. И Кудияр даже Гордоксеве не осмеливался сказать, насколько ему неспокойно, пока Стема охраняет ее дочь.

В тот день охота у них удалась на славу, набили сизого селезня, немало диких уток и серых цапель, закончив, только когда солнце стало припекать вовсю. Светорада, довольная тем, что Стема похвалил ее за меткость, так и гарцевала на белой кобылке, пока охотники складывали битую птицу в большие корзины, вешали на вьючных лошадей. А когда все двинулись гурьбой назад, она не утерпела и, опустив поводья лошади, дала шпоры и умчалась вперед. Скакала, не замедляя хода, так что даже Кудияр был вынужден указать сыну на удалявшуюся фигурку лихой наездницы.

А Стеме этого только и надо было. Стегнул Пегаша – и в галоп. Прикрываясь от слепящего солнца, охотники смотрели им вслед, пока эти двое не исчезли вдали, оставив за собой только столб пыли.

Хитрая Светорада, заметив настигавшего ее Стему, все же сдержала бег своей хазарской лошадки, но близко не подпустила, а вновь понеслась вперед. Но тут и Пегаш показал, на что он способен. И вскоре Светорада и Стема уже неслись рядом, только ветер шумел в ушах. Они азартно покрикивали, подгоняя своих лошадей, скакали, привстав на стременах и припав к их развевающимся гривам, и было не понятно, соревнование ли это или рвался наружу молодой задор, и им хотелось нестись наперегонки с самим ветром. Так чудесно было, срезая путь, скакать через поросшее белыми цветами поле, проноситься через березовые рощи и врезаться в заливной луг, когда от скачущих коней разбегались перепуганные коровы, а из зарослей с кряканьем взлетали утки. Молодым людям было весело, и Светорада уже перестала возмущенно ахать, когда хитрый Стема на повороте дороги срезал угол, обгоняя ее на своем пегом мерине, и только визжала, вновь вырываясь вперед, с развившимися косами, в сбившейся на сторону накидке.

Наконец, когда уже стали попадаться знакомые места у самого Смоленска, Светорада свернула к Днепру, промчалась через прибрежную рощицу и только у воды резко натянула повод. Ее белая взвилась на дыбы и опустилась на все четыре ноги, зарывшись копытами в светлый речной песок. Стема тоже придержал Пегаша, похлопал его по взмыленной шее, успокаивая всхрапывающего после скачки коня. Огляделся: впереди вольный разлив Днепра, а тут этот укромный песчаный бережок, окруженный высокими тополями и зарослями ольхи – ее блестящая листва трепетала в душном мареве, будто от невидимого ветерка.

– Ух, и жарко! – вытер он влажный лоб ладонью. – Где это мы, княжна Светка?

– Как где? У Днепра, за несколько верст от Смоленска. Вон и дым селения за лесом на той стороне. Слушай, как тихо здесь!

Она соскочила с седла, хлопнула по крупу лошадь, отпуская. Девушка еще тяжело дышала после скачки, ей было жарко, и она пошла к воде, сквозь которую просвечивало светлое песчаное дно. Потом сняла через голову светло-серую накидку, оставшись в одной рубахе.

– Искупаться хочу!

Она оглянулась на Стему. Он стоял немного поодаль, удерживая под уздцы их разгоряченных похрапывающих коней, и внимательно смотрел на нее. Светораду взволновал его взгляд, но она не подала виду. Стала завязывать узлом волосы на затылке.

– Ты как, Стема? Тоже искупаешься или в тенечке посидишь?

Он по-прежнему молчал. Тогда Светорада быстро разулась и вошла в воду. Присела, брызнула на Стему водой, потом, ахая и вздыхая от удовольствия, сделала еще несколько шагов и поплыла. Плавала она прекрасно, Стема мог не волноваться за нее, хотя течение тут было довольно сильное. И он только смотрел, как она, быстрыми взмахами разрезая воду, легко выплыла на середину, легла на воду, потом не спеша поплыла против течения. Узел ее волос распустился, и теперь волосы плыли за ней по воде, подобно водорослям.

Стема облизнул пересохшие губы, огляделся. Было тихо и душно, листва дрожала на солнце, словно сама земля дышала жаром. И он решился. Набросив поводья лошадей на ближайший куст, быстро стянул через голову рубаху, скинул с ног щэстолы и, оставшись в одних светлых холщовых штанах, с разбега бросился в воду. Нырнул сразу же, а вынырнул уже почти на середине реки. Подгреб к княжне, опять нырнул и оказался рядом.

Светорада улыбнулась ему.

– Что, хороша водичка? А ну, кто первый до того рыбацкого мостка доплывет?

Мосток находился довольно далеко, но доплыли они до него почти одновременно. Стема с удивлением отметил, что княжна не уступает ему. Поплыли назад, но не спешили выходить, дурачились и брызгались в воде. Пока не застыли друг против друга посреди реки, тяжело дыша и улыбаясь.

Блестела река, весь мир был полон сиянием солнца, где-то выводил трель жаворонок, а над водой проносились легкие стрекозы.

– Хорошо-то как! – вздохнула Светорада, довольная тем, что могла дать себе волю. Она чувствовала себя свободной и беззаботной, лицо ее светилось каким-то внутренним светом, придавая ей особую неповторимость и живость. Стема глаз не мог отвести от княжны.

– Мне всегда хорошо, когда ты рядом, – неожиданно для себя произнес он.

Лучших слов княжна еще не слышала. Забыв обо всем на свете, они молча смотрели друг на друга, чуть покачиваясь на воде, и их постепенно сносило течением. В целом мире остались лишь они двое, река и солнце.

Но это длилось только несколько сияющих мгновений. Потом Стема, будто вспомнив о чем-то, нахмурился и поплыл к песчаному берегу. Вышел, тряхнул мокрыми волосами, словно отгоняя наваждение. Сел на горячий песок, обхватив колени.

– Выходи, княжна. Пора уже возвращаться к своим.

Голос его прозвучал сухо, и от этого Светорада ощутила досаду. Да отчего же это Стема Стрелок позволяет себе так вести себя с ней? Ну, погоди же! И не такие, как этот упрямец, склонялись у ее ног да шептали признания!

Из воды она выходила медленно. Вскинула руки, выжимая волосы, длинная мокрая ткань рубахи облепила ее тело, став почти прозрачной. Стема сидел вполоборота, опустив голову на сцепленные руки, и не двигался. Даже когда тень Светорады упала на него, не поднял голову. И тогда она приказала:

– Посмотри на меня, Стемид. Разве я не стою того, чтобы на меня глянуть?

Он засмеялся чему-то… потом посмотрел. И увидел ее всю. Длинные стройные ноги, плавно расходившиеся бедра и треугольная впадинка между ними, где темнело от волос в паху. Ткань прозрачно прилипала к пупку и плоскому животу, к волнующим полушариям груди с проступающими кругами розоватых сосков. А ее лицо… В обрамлении мокрых волос, в капельках влаги, с глазами, потемневшими от сдерживаемых чувств, с полуоткрытыми от бурного дыхания устами.

Стема судорожно глотнул, потом поднял руку, прикрываясь ладонью от солнца.

– Бесстыжая ты, Светка. Ну вот – посмотрел я на тебя. Что теперь?

– А ничего, – усмехнулась она. – С тебя и этого хватит.

И села на песок рядом, почти голая, стала невозмутимо выжимать воду из волос.

У Стемы гулко билось сердце. Он откинулся на песок, закрывшись согнутой рукой от слепящего света, чтобы не видеть это воплощение соблазна. Но он чувствовал тепло ее бедра, легкие толчки от движения. Понимал, что Светорада просто играет им, забавляется, уверенная, что он не посмеет… что ей нечего опасаться. Его мысли начали путаться… Но тут вдруг чутким ухом он уловил что-то. Повернул голову, вслушиваясь. Не обладай Стема таким острым слухом, не различил бы ничего. А теперь на ум пришло неожиданное и дерзкое решение.

Он резко выпрямился и привлек Светораду к себе. Посмотрел прямо в ее расширившиеся золотистые при ярком свете глаза.

– Только не бойся, только не упирайся, лада моя… вреда от того тебе не будет. Доверься мне… Сладко так это… Никто не прознает, невинная от меня уйдешь. Я дурного тебе не сделаю…

Он обнимал ее, пока она не начала слабо вырываться. Только ахнула, когда Стема наклонился и, огладив горячей ладонью ее ногу, как бы невзначай задрал мокрую льняную ткань, приникнув жарким поцелуем к ее колену.

– Стема, ты чего?

Попыталась оттолкнуть его голову… потом просто запустила пальцы в волосы Стемы, ласково погладила по широким сильным плечам. Тепло его дыхания на теле, у ноги… его нежные поцелуи… Он целовал ее как-то по-особенному, приникал ртом, ласкал языком. У Светорады по телу стала разливаться сладкая истома, от которой пропала всякая воля к сопротивлению, и если она все-таки попыталась оттолкнуть его голову, то только от стыда.

– Что делаешь-то?

Он целовал ее колени, медленно разводя их, потом переместился, лег рядом на бок, тяжело дыша, продолжал жадно ласкать ее ртом, языком, дыханием… медленно продвинулся выше по бедру, задирая рубаху, оглаживая ее бедра… целуя ее, словно пробуя на вкус.

– Что удумал-то?

Она слабо отталкивала его голову, дыша, как загнанное животное, дрожа в жаркий день, не ведая отчего. Смотрела сверху вниз, как его голова проскальзывает дальше между ее ног… Чтобы в таком месте была голова мужчины… Светораде было хорошо и любопытно, а еще… она сама словно вдруг пропиталась каким-то горячим внутренним жаром, словно истаивала медом, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Она хотела, чтобы он продолжал!

Сознание раздваивалось. Промелькнула мысль: это ведь не то, отчего девка становится женщиной, значит, Стема жалеет ее. И уже ни в чем не сомневаясь, ни о чем не думая, Светорада поддалась нажиму его руки, опрокидывавшей ее на песок.

Ощущения теперь были такими восхитительными, что Светорада кусала губы, сдерживая идущий из горла стон. Ее словно что-то выгибало, тело было и напряжено, и расслаблено одновременно. Она пылала и плыла, пытаясь сосредоточиться на ласке и проваливаясь в блаженство, когда уже ничего больше не понимаешь, не различаешь, плавилась, как воск, уплывала… Всхлипнула и застонала, задыхалась…

В какой-то миг Стема приподнял голову, взглянул на извивающуюся княжну, чуть улыбнулся. Потом замер, прислушиваясь.

Светорада ничего не слышала. Сама запустила пальцы в его волосы и потянула голову вниз.

– Еще…

И Стема послушался, вновь касаясь ее языком, губами, дыханием, пил и лизал, пока Светорада не стала дрожать крупной дрожью, всхлипывать и стонать. Проваливаться в сияющие глубины и упиваться наслаждением. Раскрывшаяся, почти раздетая, она изгибалась на песке, как пойманная русалка, с прядями разметавшихся по сухому песку волос. Никогда еще она не чувствовала себя такой побежденной и никогда еще ее не восхищало так собственное поражение.

Рядом тонко и пронзительно заржал Пегаш. Где-то совсем близко ему ответила ржанием другая лошадь. Донесся приближающийся дробный топот, затем прозвучал чей-то голос. Стема приподнялся, прислушался. Глаза его были серьезными. Он чуть улыбнулся довольно, заметив, что Светорада ничего не слышит, не замечает. Потом опять склонился к ней, почти поднял княжну, обхватив за бедра, стал целовать страстно и быстро, проникая в нее языком.

Светорада застонала, потом сорвалась на крик, выгнулась дугой. И тотчас Стема откатился от нее, поднялся и отошел.

Когда на тропе появились всадники, он уже стоял по щиколотки в воде, плескал себе в лицо, умывался. Медленно повернулся, едва сдерживая торжествующую улыбку.


Дата добавления: 2015-09-02; просмотров: 51 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ГЛАВА 11| ГЛАВА 13

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.08 сек.)