Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Циркинидис, Харис 16 страница

Циркинидис, Харис 5 страница | Циркинидис, Харис 6 страница | Циркинидис, Харис 7 страница | Циркинидис, Харис 8 страница | Циркинидис, Харис 9 страница | Циркинидис, Харис 10 страница | Циркинидис, Харис 11 страница | Циркинидис, Харис 12 страница | Циркинидис, Харис 13 страница | Циркинидис, Харис 14 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

Ифигения и Сабиха обставляли квартиру, а Мильтос встречался с греком вика­рием Стергиадисом, митрополитом Хрисостомосом, директорами греческих газет,


консулами союзников и с другими влиятельными лицами, которые могли бы оказать помощь борьбе понтийских греков.

За рекой Сангарио, на севере Алмири Эримос, на голых горных вершинах Ана­толии, под знойным солнцем пушки с грохотом изрыгали огонь и раскаленный свинец. Греки и турки сражались яростно. Это был самый решающий и значительный их бой в современной истории. Греки боролись за свержение варварского ига и освобождение земли предков, турки — за сохранение захваченных территорий и разорение чужих земель.

Бой был неравный: сытые, вооруженные до зубов турки с одной стороны, голод­ные, с голыми руками греки — с другой.

На поле битвы обычно побеждают голодные, те, кто сражается с душой за правое дело. Но сколько может выдерживать самая сильная душа!

На жизнь грешного города Смирны не влияли дальнее бряцание оружием и стон раненых, поступающих в городскую больницу. Кофейни, кондитерские, таверны, кинозалы и театры, как всегда, были битком набиты народом. В центральном город­ском театре выступали известные французские актеры.

Исключение, массовое присутствие греков на службе в церкви святой Фотини утром 15 августа 1921 года. Еще до рассвета огромные колокола — подарок русских князей — начали звать верующих в церковь. Утром, когда Мильтос и Ифигения шли к церкви, лучи солнца падали на золотой крест на куполе церкви и сверкали в зо­лотистых отблесках, разливаясь во все стороны.

Внушительный митрополит Хрисостомос, полусвятой и полумятежник, стоял на Высокой Порте, благословлял верующих и молился за успех греческой армии и освобождение многострадальных христиан.

Ифигения поставила две свечи, одну — в рост Илиаса, а другую — в рост Димит­риса. Они помолились за детей, за удачу греческих солдат.

После службы митрополит призвал верующих исполнить национальный гимн Греции.

Взявшись за руки, Мильтос и Ифигения ушли из церкви. Молодые, красивые, изящные, они вызывали восторг прохожих:

— Какая красивая, счастливая пара!

Никто не знал об их муках, о скорби и боли, которые тяготили их души.

В порту города царило оживленное движение. Венные, грузовые, пассажирские корабли, парусники и лодки грузили и выгружали солдат, боеприпасы, товары, бе­женцев, путешественников и агентов. Кто торопился на корабль, кто — на фронт, а кто — разбогатеть.

Насмотревшись на эту картину, они вернулись домой. Сели на балконе отдохнуть. Сабиха на кухне пела грустную турецкую песню.

Мильтос взял руку Ифигении и тихо произнес:

— Любимая, я завтра уезжаю на фронт изучать обстановку. Регулярно буду по­
сылать тебе письма, а ты будешь информировать газеты и Захарова.

Она ответила не сразу. Два раза попыталась заговорить, но голос ее прерывался. Слезы навернулись на ее черные глаза. Наконец, сдерживая боль, выдавила из себя:

— Мильтос, впредь я не стану мешать тебе. Мое сердце превратилось в камень,
я больше не мечтаю, принимаю жизнь такой, какая она есть. Отправляйся на фронт,


помоги нашим братьям-солдатам. Чтобы мы победили, дошли до Эрзерума и до проклятого Кавказа, нашли наших детей или забрали бы их кости...

— Не надо, милая, — прервал ее Мильтос, — помнишь, я говорил тебе в Париже,
что в церкви святого Северина я услышал голоса наших детей, живы оба и часто
снятся мне, улыбаются и зовут меня «папа». Поверь, дорогая, наши дети живы!

* * *

На другой день до восхода солнца карета с гордой белой лошадью остановилась у дома.

Взволнованная Сабиха первой попрощалась с Мильтосом:

— Возвращайся с нашими детьми на белом коне. Пусть хоть раз увижу их живыми
и умру...

Мильтос погладил ее седые волосы, поцеловал в лоб и пообещал:

— Я найду детей, а ты береги мою Ифигению.

Разлука была трогательной. Ифигения поцеловала его в щеки, в губы. Достав из кармана маленький деревянный крест, одела ему на шею:

— Этот крест покойного Али. Он всегда носил его с собой, крест его оберегал.
Только в день гибели, уходя из дому, отдал его мне. Я его сберегла даже тогда, когда
в 1918 году в поезде нас раздели бандиты, даже когда турки...

Хотела произнести «изнасиловали меня», но язык ее не слушался, и она распла­калась.

— Клянусь, любимая, никогда не сниму крест. Твою табакерку у меня украли
русские, но туркам крест я не отдам.

Он крепко прижал к груди двух женщин и торопливо сел в карету.

* * *

За три дня Мильтос объездил весь фронт и 22 августа написал первое письмо Ифигении:

«Моя любимая!

Дни мои заняты до предела. Встречаюсь с командным составом греческих войск, изучаю обстановку на месте. Посетил командира сухопутных сил генерала Анаста-сиоса Папуласа, трех командующих армейскими корпусами и сообщил им о наме­рении Захарова помочь греческой армии деньгами и оружием.

Части нашей армии, прошедшие через Алмири Эримос, подверглись суровым испытаниям: без воды, без еды, изможденные от усталости и невзгод солдаты брали одну высоту за другой, сохраняя высокий моральных дух.

Местность негостеприимная: кругом голые холмы и горы. Враг хорошо укреплен. Постоянно думаю о тех парнях, которые гибнут на этой земле.

Противники пока обменялись короткими перестрелками. По моим наблюдениям, скоро начнется крупное наступление греческой армии.

Сообщи Захарову, что армия нуждается в транспорте и боеприпасах.

Вчера был в штабе первого корпуса армии, где меня ждала приятная неожидан­ность: встретил моего знакомого по тюрьмам Царицына и Москвы монаха Григори­оса Сидирургопулоса. Он неутомим, его пламенные речи поднимают дух солдат.


Однако его приключения в России не прошли без следа, по свидетельству офицеров, он часто теряет рассудок.

Верю в победу, в глазах офицеров и солдат вижу решимость выиграть. Положение было бы другим, если бы организованные понтийские повстанцы били бы турок с флангов. Привет Сабихе. До встречи.

Крепко целую тебя.

Мильтос.

Военный фронт, 22 авг. 1921»

22 августа после обеда, накануне крупного наступления, греческие солдаты при­водили себя в порядок, слушали патриотические выступления офицеров, получали благословение военных священников, пели и танцевали. Разве не так поступали наши древние предки? Перед боем танцевали, танцуя, праздновали свою победу, верили, что «танец» убивает «Эго» человека и открывает перед ним пути к высоким и светлым деяниям.

Весь вечер Мильтос был с монахом и восторгался его умению воодушевлять военных и готовить их к великой миссии.

В лагере 1/38 полка эвзонов их встретили с возгласами, признав в них своих старых, добрых знакомых. В балканских войнах Мильтос служил в этом полку и обрадовался встрече со своими старыми однополчанами, офицерами и унтер-офи­церами. Друзья и соратники по оружию обнялись, вспомнили свои подвиги в боях за Янину, Лахана и Думая в 1913 году.

Затем монах освятил и благословил оружие эвзонов.

За ужином Мильтоса окружили офицеры и солдаты и попросили рассказать о новостях в Европе, Париже, Смирне. Мильтос вспомнил анекдот, скорее правдивую историю, рассказанную ему в 1912 году одним студентом на корабле, следующем из Марселя в Пирея.

Трубач протрубил «внимание». Все затихли, приготовившись слушать Мильтоса.

— Слушайте, богатыри-эвзоны. В июле 1867 года в Париже состоялась всемирная
выставка. Французский император Наполеон III пригласил на нее императоров, ко­
ролей и турецкого султана Абдуллу Азиза.

2 июля на территории выставки установили огромную трибуну и покрыли ее белым тентом, вышитым золотом, чтобы защитить гостей от солнца.

Султан сидел рядом с красивой французской императрицей Евгенией и пожирал глазами полуобнаженные, пышные груди аристократки.

В этот миг послышались свист и возгласы солдат, чем обычно мужчины встречают красивую девушку.

Мильтос сделал короткую паузу.

— Что было потом? — нетерпеливо закричал унтер-офицер из Крита.
Мильтос продолжил:

— На выставку были приглашены музыканты и большой хор. Они исполнили
произведения Россини. После выступления музыкантов французская императрица
наклонилась к султану, вызывающе выставляя свою грудь:

«Славный султан, какая часть вам больше понравилась?».

Один солдат поднялся, подобно школьникам на уроке с улыбкой воскликнул:


— Султан ответил: «Моя императрица, самый лучший кусок это ты!».
В лагере раздался громкий хохот.

— А вот и нет, — возразил Мильтос, — султан ответил, что ему больше всего
понравилось, когда музыканты заводили свои инструменты.

Вновь раздался хохот солдат.

— Разумеется, — продолжал Мильтос, — гости, услышав султана, покатились со
смеху. Этот дикий азиат, вернувшись в Константинополь, купил двенадцать пианино
и везде, даже на дачу, брал их с собой.

Мильтос глубоко вздохнул и добавил:

— Пять с половиной веков мы находимся в рабстве у этих бескультурных людей.
Завтра нам предстоит драться с ними. Мы должны навсегда отправить их вглубь
Азии, откуда они пришли. Сама история доверила нам эту миссию!

Раздались бурные аплодисменты и одобрения:

— Греки, вперед за великий завтрашний день!

Зазвучала музыка. Десять эвзонов-понтийцев попросили Мильтоса вести танец «Пиррихио».

Впервые после весны 1914 года танцевал Мильтос.

* * *

На участке первой дивизии Мильтос следил в бинокль за наступлением греческой армии, начавшейся на рассвете 23 августа. На голых склонах Мангал Дага, под зной­ным летним солнцем турецкие пушки косили эвзонов, бывших его однополчан. После обеда на небе начали собираться тучи, и за два часа до захода солнца разразился проливной дождь с градом. Это был божий дар. Как львы, кинулись эвзоны в атаку, прорвали проволочные заграждения, вытащили турков с окопов и в яростном руко­пашном бою одержали победу.

Весь день монах Сидирургопулос с крестом в руках был с бойцами на передовой, пренебрегая свистевшими вокруг вражескими пулями.

Мильтос спустился с наблюдательного пункта и на коне помчался в командный пункт 1/38 полка эвзонов.

По дороге посетил станцию скорой помощи. У врачебной палатки на грязной земле были разбросаны убитые и раненые. Мертвые уже ничего не хотели, а ране­ные взывали о помощи.

Мильтос вздрогнул, когда в раненом, зовущем его, узнал кадрового прапорщика из Крита, с которым служил в одной части в балканских войнах. Он был в крови, снарядом ему оторвало ноги и правую руку.

— Господин Павлидис, вы меня не узнали? — глухо спросил прапорщик. — Я ваш
сержант Фасарис, мы вместе воевали...

Слезы надвинулись на глаза Мильтоса, он попытался подбодрить прапорщика, но тот прервал:

— Не плачь, дружище! Я умираю счастливым. Девять лет воюю за такую честную
смерть. Прошу тебя, вспомни меня в миг, когда будете водружать греческий флаг на
крыше турецкого национального собрания в Анкаре. А после войны поезжай на
Крит, в Ираклио, найди мою жену, двух дочерей и расскажи, как я погиб, и помоги
им.


Мильтос не успел ответить. Сержант Фасарис уронил голову и испустил свой последний вздох.

На командном пункте дивизии его ждала другая неожиданность. Полковник, дав приказ офицерам, начал спорить с монахом. Приход Мильтоса временно разрядил обстановку:

— Поздравляю, господин полковник, сегодня ваши эвзоны боролись, как львы.

— Львы! Каждый третий погиб в битве за проклятый Мангал Даг. Не хватало мне
проблем, а тут еще капризы отца Григориоса, — кипел полковник.

— Какие капризы, я выполняю свой долг, — сердито оправдался монах.

— Что происходит, отец Григориос? - спросил Мильтос.

— Полковник не разрешает мне идти к эвзонам на переднюю линию.

— Не твое это дело, не с крестом в руках мы победим турков, твои благословение
и поддержка нам нужны здесь до боя, — ответил полковник.

Отец Григориос встал и, показывая свою рясу, засмеялся:

— Турецкие пули продырявили мою рясу, а меня не коснулись!

— Сегодня продырявили рясу, завтра продырявят твое сердце, — нервно сказал
полковник.

Григориосу было уже тридцать шесть лет. Он был худой, выше среднего роста. Глаза его сверкали, и он высокопарно изрек:

— Мильтос, помнишь, как в русских тюрьмах большевики били меня за мои
проповеди о Христе, ломали деревянные кресты, которые я мастерил. Большевики
не уважают и не боятся креста, турки, хотя не уважают крест, но при его виде дрожат.

— Завтра и не думай идти впереди, — строго предупредил его полковник.
Отец Григориос промолчал, но на его лице блуждала хитрая улыбка.
Мильтос, намереваясь объездить передовую, попросил полковника выдать ему

военный мундир, ружье и пистолет для личной защиты. Полковник выдал все не­обходимое и поручил ему удержать отца Григориоса подальше от боя.

Следующие два дня Мильтос побывал во всех боевых участках первого армейс­кого корпуса, где у высот Табур Оглу проходили ожесточенные бои. Напрасно он уговаривал отца Григориоса пойти с ним. Монах ни на минуту не отходил от эвзонов.

Мильтос, забыв главную свою миссию, стал военным корреспондентом. Ежеднев­но посылал Ифигении два подробных письма с указаниями для газет и сообщениями к Захарову. Увидев вблизи подвиги греков, несмотря на голод и нехватку боеприпа­сов, добывающих одну победу за другой, он хотел испытать радость и восторг в час триумфального вступления в столицу Кемаля, в Анкару.

26 августа во второй половине дня он оказался у высот Турпе Тепе, где ожесто­ченно сражалась первая дивизия. На склонах высоты турецкие солдаты буквально косили греческих эвзонов. Вдруг он увидел отца Григориоса в состоянии амока с крестом в руках. Он бежал под ударами снарядов в сторону турок и громко кричал:

— Дикие азиаты! Вон из нашей святой земли!

— Назад, убийцы! Да сожжет вас Бог!

Группа эвзонов попыталась удержать его, но вражеские выстрелы уложили их насмерть.

В глазах у Мильтоса потемнело. Архимандрит Сидирургопулос не раз добрым сло­вом смягчал его боль и помог выдержать бесчеловечную жизнь в большевистских тюрьмах. Сильно хлестнув плетью коня, он, как святой Георгий, на белом коне, пом-


чался к Турпе Тепе. До архимандрита оставалось всего двадцать метров, как вдруг из ту­рецких укрытий пулеметная очередь насмерть свалила коня. В ответ раздался залп гре­ческой артиллерии, поднявший облако дыма и пыли. Кусок горячего железа воткнулся в поясницу Мильтоса. «Ура!» — крикнули эвзоны и бросились на вражеские окопы.

Греки захватили высоту. Сотни мертвых и раненых валялись у ее склонов, среди них и Мильтиадис Павлидис. Пули и осколки превратили рясу архимандрита в лохмотья, он был цел и невредим, но окончательно лишился рассудка.

В бреду монах был доставлен в психиатрическую клинику Смирны, раненого Мильтоса поместили в главную больницу города.

* * *

Во второй половине дня 29 августа в Смирне стояла невыносимая жара. От зноя горели каменные мостовые. Ни легкий морской ветерок, ни опьяняющий аромат роз и жасмина не могли уменьшить духоту.

Жизнь в городе текла вяло. Жители наслаждались обычным послеобеденным сном, только в порту без перерыва, без отдыха работали люди.

В три часа маленький военный автомобиль остановился у дома Ифигении на улице Родос. Услышав торможение колес, она вышла на балкон. Военный врач, сойдя из автомобиля, попросил ее поехать с ним в больницу.

Ее колени подкосились, сердце готово было вырваться из груди. Сабиха подхва­тила ее, повела в дом, дала ей лекарство. Потом позвала врача наверх. Зная свою проблему, Ифигения не позволила врачу обследовать себя.

— Мой муж в больнице? — с беспокойством спросила она.

— Я точно не знаю. Мы должны поехать в больницу. Подробности мне неизве­
стны, — разъяснил доктор.

Обхватив лицо руками, Ифигения зарыдала:

— Сабиха, сбылся мой сон. С Мильтосом что-то случилось...
Она не смогла продолжить, слезы душили ее.

В больнице врач повел Ифигению в кабинет директора. Там были греческий наместник Стергиадис, митрополит Хрисостомос, директора греческих газет и фран­цузский консул Грагие.

Увидев собравшихся, Ифигения испугалась.

Митрополит взял ее за руку и спокойно сказал:

— Успокойся, госпожа Павлидис. Мильтиадис сильный. Все обойдется.

— Госпожа Павлидис, ваш супруг ранен в позвоночник, потребуется сложная
операция, — сообщил ей директор больницы.

— Где будет операция, кто ее будет делать? — спросила Ифигения.

— Мы думаем пригласить хирурга из Афин, — сказал Стергианидис.

— Это так серьезно? — похолодела Ифигения.
Никто не ответил.

— Все ясно, — нарушила молчание Ифигения, — надо предупредить господина
Захарова, он пошлет лучших врачей из Парижа и Лондона, но успеют ли они?

— Успеют, — заверил ее директор больницы, — опасность пока ему не угрожает.

— Позвольте мне через наше консульство сообщить господину Захарову, — пред­
ложил свои услуги господин Грагие.


Все согласились, Ифигения же спросила:

— Смогу ли я увидеть своего мужа?

— Конечно, я вас провожу, — ответил директор больницы.

* * *

Со звуком открывающихся дверей Мильтос открыл глаза. Одно слово прозвучало одновременно с уст обоих: любовь моя! Губы их слились в поцелуе. Директор оставил их одних.

— Мой дорогой, тебе больно? Не расстраивайся, все обойдется, — с улыбкой
подбодрила его.

— Что говорят врачи? Когда будет операция?

— Они считают, что лучше привезти врачей из Франции или Англии.

— И кто это сказал?

— Стергиадис, митрополит, французский консул. Они тебя любят.

— А любили бы меня бедного? Привезли бы врачей из-за рубежа, если бы я не
был помощником Захарова? Ах, Ифигения, цена человеческой жизни колеблется в
зависимости от его денег и поста. Жертвы и кровь — последнее, что ценят люди.
Рекой льется кровь наших солдат у Сангарио. Пусть они победят и пусть не нужны
им будут почет неблагодарных новогреков!

* * *

Из Парижа и Лондона врачи прибыли одновременно. Прооперировали Мильтоса, и его здоровье шло к поправке.

События на фронте были тревожны. Греческие войска после ряда побед оставляли один пункт за другим. Армия была истощена, брошена на произвол судьбы союзни­ками. Не хватало боеприпасов, обмундирования.

21 сентября 1921 года на площади понтийского города Амасия были повешены политики, преподаватели, врачи, журналисты, интеллигенция и крупные коммерсан­ты Понта. Народ погибал в ссылках, повстанцы бродили в горах с останками своих родных.

Счастлив был тот, кому удавалось вырваться из этого ада.

* * *

16 ноября 1921 года корабль с беженцами причалил к порту Смирны. Среди них были Платон и Христина. Трудно было узнать Платона с длинными волосами, худого и возмужавшего от многолетнего нахождения в партизанских отрядах в горах. Христина внешне не изменилась, только черное платье и печаль в ее нежных карих глазах выдавали ее горе.

При высадке беженцев в порту разыгрались волнующие сцены. Слезы, объятия, радостные голоса, отчаянные крики. Голодные, оборванные сироты становились в строй для отправки в интернат. Спустя годы встречались родственники друг с другом. Возвращение тех, кого уже никто не ждал. Казалось, что вновь пишется древнегре­ческая трагедия, на этот раз в ее современном варианте.


Мильтос потянул за волосы Платона и крепко поцеловал его. Ифигения обняла Христину. Затем все четверо кинулись друг другу в объятия. После девятилетней разлуки они наконец встретились и им было о чем поговорить и поведать. Время и испытания оставили неизгладимый след в их душах.

Дома их ждала Сабиха.

Платон и Христина не знали ее, но не стали задавать вопросы. В проклятые военные годы в Турции все так переплелось, разыгрывались настоящие человеческие трагедии.

Сидя у горящего камина, они пили сваренный Сабихой кофе и делились своими перипетиями.

— Как вам удалось спастись? - спросил Мильтос.
Платон глубоко вдохнул и поведал свою историю:

— Как сообщал в письме, в июне я спустился в Самсунд за Христиной. Там меня
ожидала засада. Меня отправили в Кавак, оттуда я удрал. Два месяца скитался в
горах. 26 октября в Кара-Богазе у Самсунда мне удалось сесть на греческий корабль
«Наксос». На нем добрался в Константинополь, где и нашел Христину.

— Что нового в Понте?

— Мильтос, Понту пришел конец! — в голосе Платона зазвучало отчаяние. — Он
умирает медленной смертью, смерть уже видна. Турки уничтожат наши монастыри
и церкви. Выкопают кости наших отцов. Женщин и детей, поднимавшихся в горы
во избежание ссылок, в последние время защищали повстанцы. После поражения
греческой армии в боях с войсками Кемаля кто как мог, убегал из понтийского ада.

 

— А где ты нашел Христину, - спросила Ифигения.
Платон посмотрел на жену:

— Пусть она сама расскажет.

Христина растерялась, подавила вздох и начала:

—После ухода Платона из дома торговца табаком Хадзисавваса, где я жила, мы
все заночевали в доме одного черкеса, друга Хадзисавваса. В течение двух месяцев
почти каждый день меняли дома. Богатые горожане из Самсунда и Пафры собрали
тысячу лир туркам, и они ночью на лодках доставили нас в открытое море и посадили
на русский корабль, идущий в Константинополь.

—Вы не боялись, что турки бросят вас в море, поскольку заранее получили плату?
— спросил Мильтос.

—Многих они утопили. Но Яков Хадзисаввас позаботился, чтобы нас сопровож­
дали вооруженные греческие партизаны. Турки не успели бы что-то сделать с нами,
партизаны в любую минуту послали бы их в иной мир.

—Защитники бедных тоже взяли деньги? — спросила Ифигения.

—Какие там защитники, просто сказки! При виде золота все меняются, — горько
заявил Платон.

—А где сейчас Эвтихия, семья Хадзисавваса? — поинтересовалась Ифигения.

—Они с двумя забавными мальчишками, Ремисом и Мариосом, облегчали мою
боль. Собирались в кратчайшее время уехать в Пирей. Якову, заочно приговорен­
ному к смертной казни судом Амасии, нельзя было оставаться там. Он торопился
уехать в Грецию.

—Давайте забудем все. Здесь вы успокоитесь... Начнем жизнь сначала и поживем
вместе, — предложил Мильтос.


— Какую жизнь, Мильтос? — с грустью произнесла Христина. — Я не смогу больше
рожать детей. Этот край мне напоминает мои беды. До сих пор слышу мольбу моей
дочери: «Оставьте мою мамочку...».

Наступила тишина. На глазах у всех были слезы. Платон прервал паузу и сооб­щил:

— Мы получили паспорта и через два дня уезжаем в Америку.
Эта новость удивила Мильтоса:

— Почему же так далеко? Поехали бы в Грецию.
Платон сердито покачал головой:

 

—В Грецию? Греческое правительство из Македонии выгнало беженцев, прибыв­
ших из России и Кавказа. Они сейчас умирают медленной смертью в лагерях
Константинополя, откуда и союзники хотят их прогнать.

—А почему греческое правительство выгнало их? — возмутился Мильтос.

—Их выгнали со словами: «Мы не желаем, чтобы коммунисты заражали Маке­
донию!». Отправили обратно и беженцев из Понта, заявив: «Вы нам нужны в Понте».
Чистое издевательство! Возможно, я ошибаюсь, но нынешние правители Греции
рассчитывают на то, чтобы нас всех вырезал Кемаль, и не добрались бы мы «в нашу
дальнюю, но дорогую Грецию!». С Христиной мы уедем далеко. Чужие среди чужих,
мы сможем залечить наши раны. Мильтос, у вас есть деньги, знания, вы говорите
на многих языках, уезжайте в Париж или в Лондон к нашей сестре Антигоне. Забудь­
те Малую Азию и Понт!

—Мы никуда не уедем, пока не найдем наших детей. Только ради этого я живу,
- решительно заявила Ифигения.

В знак согласия с женой Мильтос кивнул головой:

— Хотим мы или нет, но мы несем тяжелый груз четырехтысячелетнего греческого
присутствия в Анатолии. На каждом метре земли могила, на каждом километре
греческий памятник. Имеем ли мы право удирать, когда всему угрожает опасность?

Платона задели слова Мильтоса, и он с возмущением закричал:

— Мы всегда отзывались на зов родины, пролили много крови. К чему наши
жертвы? Ты видел на фронте сыновей богатых греков? В июле прошлого года Король
Константин признался корреспонденту Ассошиэйтед Пресс:

«Меня интересует мое возвращение в Афины после военных операций и утвер­ждение парламентом восьми миллионов в повышение моей дотации...»

Пока вы боролись в Сингарио и в горах близ Анкары, король не двинулся из Прус­сы, а сейчас вместо того, чтобы быть в Смирне и спасти, что можно, он убежал в Афи­ны, боясь потерять трон! Чтобы спасти то, что еще осталось в Малой Азии, нужны руководство и согласие. Если ты и Захаров убедите короля и Венизелоса, отставив свое упрямство и личные разногласия, объединиться и встретить эту смертельную опасность нашей нации, клянусь, я вернусь из Америки и пойду воевать.

* * *

Требовалось согласие и единое руководство. Но руководство не менялось и, более того, оно не заботилось о единогласии.

Подлую, неподобающую их сану борьбу за трон Вселенской Патриархии начали митрополиты и их друзья.


В этот спор вмешалось греческое правительство в лице министра иностранных дел, его наместника в Смирне Стергиадиса и наблюдателя в Константинополе Вот-циса.

Кемаль вооружался до зубов, покупая оружие у русских, французов и итальянцев, добивал последних греков, оставшихся в Понте и в Малой Азии.

Наблюдатели из Англии, Франции, Италии, Америки и Японии, пораженные небывалой жестокостью турков, вручили меморандум Кемалю, в котором осуждали эти зверства и угрожали, что создадут комиссии по изучению этих событий. Но все делалось для отвода глаз. За кулисами французы и итальянцы заверяли Кемаля, что ему нечего бояться.

Греческие газеты, подкупленные итальянцами и коммунистами России, предпринимали все, чтобы сломить моральный дух армии, остающейся в Малой Азии, на фронте Эски Сехир, Киютахия, Афион Карахисар.

На передовой голодали и мерзли солдаты. В армии царил хаос. Взяв отпуск, солдаты уезжали в Грецию и не возвращались, а правительство равнодушно взирало на это.

Новое греческое правительство признали лишь Швеция и Чехословакия.

Ясно было, что его не беспокоили ни геноцид, ни голодная армия, ни Малая Азия. Чтобы удержаться у власти, оно прибегло к помощи 32 турецких депутатов, в то время как в Турции греческие депутаты после выборов 1912 года были отозваны. Позднее многие из них погибли, были повешены или же высланы.

Только отдельные патриоты, подобно Дон Кихоту, патриарх Мелетиос Матакса-кис, митрополит Трапезунда Хрисантос, митрополит Смирны Хрисостомос, Кон­стантинос Константинидис, Захаров и его советник Мильтиадис Павлидис пытались предотвратить надвигающееся зло.

* * *

В июне 1922 года Захаров и Мильтос еще раз посетили Венизелоса. Он тепло принял их и, внимательно выслушав анализ Мильтоса о трагической судьбе эллинизма Анатолии, ответил, как и год назад:

— Я в курсе всех событий, но что я смогу сделать?

— Многое, господин председатель, — ответил Захаров.

— А именно? Слушаю ваши предложения.

— Греция изолирована от остального мира, ваша роль — вытащить ее из этой
изоляции, — сказал Мильтос.

— Господин Павлидис, вы предлагаете мне заменить греческое правительство?

— Нет, господин председатель, сделайте то, что сделал в 1825 году Каподистрия.
В то время как правительство, военачальники и фракции грызлись между собой, он
обращался к главам иностранных государств, искал друзей греческого народа, и в
1826 году убедил русского царя Николая выступить в защиту Греции.

От этих слов словно громом ударило Венизелоса. Поверх очков он посмотрел на Мильтоса:

— Молодой человек, тогда были другие времена.

— Господин председатель, в прошлом вместе мы добились многого, давайте по­
пытаемся и сейчас, — предложил Захаров.


Венизелос серьезно посмотрел на него и почти сердито сказал:

— Базиль, дружище, ты достиг многого. Но из-за дружбы с тобой Клемансо
подвергается серьезной критике, Ллойд Джордж стал объектом острых нападок в
английском парламенте, его обвиняют, что он попал под твое влияние. Не лучше ли
тебе заниматься только коммерцией?

Захаров покраснел, нос его стал больше. Он уставился на Венизелоса:

— Господин председатель, меня не волнует, что обо мне говорят эти господа,
лучше им не связываться со мной. Другое меня беспокоит: сейчас грозит опасность
четырехтысячелетнему греческому присутствию в Малой Азии. В 1916 году вы
поднялись против законного правительства Греции и для блага нации свергли его...

— Перестань, Базиль, — прервал его Венизелос. — Я сказал, тогда были другие
времена.

—Господин председатель, в Малой Азии и в Константинополе создано движение
«Малоазийская оборона», готовое в случае предательства народа Малой Азии взять
на себя защиту края. Вы с вашим авторитетом сорвете планы врага, — добавил
Мильтос.


Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 65 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Циркинидис, Харис 15 страница| Циркинидис, Харис 17 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.035 сек.)