Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Вторая книга 2 страница

Введение. | ИОСИФ ФЛАВИЙ | ПЕРВАЯ КНИГА 1 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 2 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 3 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 4 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 5 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 6 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 7 страница | ПЕРВАЯ КНИГА 8 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

2) Император, который хорошо знал черты лица Александра—пред ним же он обвинялся Иродом,—проник весь этот основанный на наружном сходстве обман, еще прежде чем видел пред собою эту личность; но для устранения всякого сомнения, он приказал привести юношу к более близкому знакомому Александра, Келаду. При первом же взгляде последний заметил даже разницу в лице; но помимо этого, грубое телосложение заставляло признать в нем раба. Келад убедился в обмане; но его выводили из себя дерзкие уверения обманщика. Когда, например, спрашивали у него об Аристовуле, он ответил: «и этот находится в живых; но из предосторожности он остался в Кипре, чтобы избежать преследования; потому что, если они будут разъединены, их труднее будет поймать». Келад взял его в сторону и именем императора обещал ему поми­лование, если он назовет то лицо, которое натолкнуло его на этот обман[272]. Он выразил согласие, отправился вместе с ним к импера­тору и выдал того иудея, который воспользовался его сходством для надувательства. «Они,—сознался он,—в каждом отдельном городе получили больше подарков, чем Александр во всю его жизнь». Император рассмеялся, определил лже-Александра, вследствие здорового его тело­сложения, в гребцы, а обольстителя его приказал казнить. Что же ка­сается милиан, то они своими большими затратами казались ему доста­точно наказанными за их глупость.

3) Вступив в свою этнархию, Архелай, помня прежнюю неприязнь к нему, так жестоко обращался с иудеями и даже с самарянами, что на девятом году[273] своего царствования (64 до разр. хр.), вследствие жалобы соединенного посольства обеих наций, был сослан императором в Виенну—город в Галлии. Его имущество перешло в императорскую казну. Прежде чем он был вызван императором на суд, ему, как говорят, приснился следующий сон. Он видел девять больших полных колосьев, которые пожирались волами; он послал за гадателями и не­которыми халдеями и спрашивал у них о значении этого сна. Одни тол­ковали его так, другие иначе. Но один ессей, Симон, дал следующее разъяснение: «Колосья, кажется, означают годы[274], а волы—коловратность судьбы, так как они выворачивают плугом почву. Он, поэтому, столько лет останется царем, сколько колосьев он видел во сне, а затем, после разных превратностей судьбы, умрет». Чрез пять дней Архелай был потребован к суду[275].

4) Достопамятен также сон его жены Глафиры—дочери каппадок­ского царя Архелая, которая прежде была замужем за Александром, (братом Архелая, о котором мы говорим, и сыном Ирода, который, как выше было рассказано, лишил его жизни). По смерти ее мужа она вышла за Юбу, ливийского царя, а после смерти последнего возвратилась к себе на родину и жила у отца вдовой. Здесь увидел ее этнарх Архелай, который так полюбил ее, что сейчас удалил от себя свою жену Мариамму и женился на ней[276]. Недолго после того, как она вторично прибыла в Иудею, ей привиделось, будто Александр стоит перед ней и говорит: «Ты бы могла удовлетвориться замужеством в Ливии. Но, не довольствуясь этим, ты возвратилась в мой родительский дом, взяла третьего мужа и кого, о дерзкая! моего брата! Этого позора я тебе не прощу. Хочешь, не хочешь, но я унесу тебя!» Едва прошли два дня после того, как она рассказала этот сон,—она была уже мертвая.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
(И. Д. XVIII, 1, 2—5)
Этнархия Архелая обращается в римскую провинцию. Восстание Иуды Гали­леянина. Три иудейские секты.

 

1) Владения Архелая были обращены в провинцию, и в качестве правителя послано было (64 до раз. хр.) туда лицо из сословия римских всадников[277], Копоний[278], которому дано было императором даже право жизни и смерти над гражданами. В его правлении один известный галилеянин, по имени Иуда, объявил позором то, что иудеи мирятся с положением римских данников и признают своими владыками, кроме Бога, еще и смертных людей. Он побуждал своих соотечественников к отпадению и основал особую секту, которая ничего общего не имела с остальными[279].

2) Существуют именно у иудеев троякого рода философские школы: одну образуют фарисеи, другую—саддукеи, третью—те, которые, видно, преследуют особенную святость, так называемые ессеи. Последние также рож­денные иудеи, но еще больше, чем другие, связаны между собою любовью. Чувственных наслаждений они избегают, как греха, и почитают величай­шей добродетелью умеренность и поборение страстей. Супружество они презирают, зато они принимают в себе чужих детей в нежном возрасте, когда они еще восприимчивы к учению, обходятся с ними, как со сво­ими собственными, и внушают им свои нравы. Этим, впрочем, они отнюдь не хотят положить конец браку и продолжению рода человеческого, а желают только оградить себя от распутства женщин, полагая, что ни одна из них не сохраняет верность к одному только мужу своему[280].

3) Они презирают богатство, и достойна удивления у них общность имущества, ибо среди них нет ни одного, который был бы богаче другого. По существующему у них правилу, всякий, присоединяющийся к секте должен уступать свое состояние общине; а потому у них нигде нельзя видеть ни крайней нужды, ни блестящего богатства—все, как братья, владеют одним общим состоянием, образующимся от соеди­нения в одно целое отдельных имуществ каждого из них[281]. Употребление масла они считают недостойным, и если кто из них помимо своей воли бывает помазан, то он утирает свое тело, потому что в жесткой коже они усматривают честь, точно также и в постоянном но­шении белой одежды. Они выбирают лиц для заведывания делами об­щины, и каждый без различия обязан посвятить себя служению всех.

4) Они не имеют своего отдельного города, а живут везде боль­шими общинами. Приезжающие из других мест, члены ордена могут располагать всем, что находится у их братьев, как своей собствен­ностью, и к сочленам, которых они раньше никогда не видели в глаза, они входят, как к старым знакомым. Они поэтому ничего решительно не берут с собою в дорогу, кроме оружия для защиты от разбойников. В каждом городе поставлен общественный служитель специально для того, чтобы снабжать иногородних одеждой и всеми не­обходимыми припасами. Костюмом и всем своим внешним видом они производят впечатление мальчиков, находящихся еще под строгой дис­циплиной школьных учителей. Платье и обувь они меняют лишь тогда, когда прежнее или совершенно разорвалось или от долгого ношения сде­лалось негодным к употреблению. Друг другу они ничего не продают и друг у друга ничего не покупают, а каждый из своего дает дру­гому то, что тому нужно, равно как получает у товарища все, в чем сам нуждается, даже без всякой взаимной услуги каждый может требовать необходимого от кого ему угодно.

5) Своеобразен также у них обряд богослужения. До восхода солнца они воздерживаются от всякой обыкновенной речи; они обращаются тогда к солнцу с известными древними по происхождению молитвами, как будто испрашивать его восхождения. После этого они отпускаются своими старейшинами, каждый к своим занятиям. Поработавши напряженно[282] до пятого часа[283], они опять собираются в определенном месте, опаясываются холщевым платком и умывают себе тело холодной водой. По окончании очищения они отправляются в свое собственное жилище, куда лица, не принадлежащие к секте, не допускаются, и очищенные, словно в святилище, вступают в столовую. Здесь они в строжайшей тишине усаживаются вокруг стола, после чего пекарь раздает всем по по­рядку хлеб, а повар ставит каждому посуду с одним единственным блюдом. Священник открывает трапезу молитвой, до которой никто не должен дотронуться к пище; после трапезы он опять читает молитву. Как до, так и после еды они славят Бога, как дарителя пищи. Сложив с себя затем свои одеяния, как священные, они снова отправ­ляются на работу, где остаются до сумерек. Тогда они опять возвра­щаются и едят тем же порядком. Если случайно являются чужие, то они участвуют в трапезе. Крик и шум никогда не оскверняют места собрания: каждый предоставляет другому говорить по очереди. Тишина, царящая внутри дома, производит на наблюдающего извне впечатление страшной тайны; но причина этой тишины кроется собственно в их всегдашней воздержности, так как они едят и пьют только до уто­ления голода или жажды.

6) Все действия совершаются ими не иначе как по указаниям лиц стоящих во главе их; только в двух случаях они пользуются полной свободой: в оказании помощи и в делах милосердия. Каждому предо­ставляется помогать людям, заслуживающим помощи, во всех их нуждах и раздавать хлеб неимущим. Но родственникам ничто не может быть подарено без разрешения представителей. Гнев они проявляют только там, где справедливость этого требует, сдерживая, однако, вся­кие порывы его. Они сохраняют верность и стараются распространять мир. Всякое произнесенное ими слово имеет больше веса, чем клятва, которая ими вовсе не употребляется, так как само произнесение ее они порицают больше, чем ее нарушение. Они считают потерянным человеком того, которому верят только тогда, когда он призывает имя Бога. Преиму­щественно они посвящают себя изучению древней письменности, изучая, главным образом, то, что целебно для тела и души; по тем же источникам они знакомятся с кореньями, годными для исцеления недугов, и изучают свойства минералов[284].

7) Желающий присоединиться к этой секте не так скоро получает доступ туда: он должен, прежде чем быть принятым, подвергать себя в течение целого года тому же образу жизни, как и члены ее, и получает предварительно маленький топорик[285], упомянутый выше передник и белое облачение. Если он в этот год выдерживает испытание воздержности, то он допускается ближе к общине: он уже участвует в очищающем водоосвящении, но еще не допускается к общим трапезам. После того, как он выказал также и силу самообладания, испытывается еще в два дальнейших года его характер. И лишь тогда, когда он и в этом отно­шении оказывается достойным, его принимает, в братство. Однако, прежде чем он начинает участвовать в общих трапезах, он дает своим собратьям страшную клятву в том, что он будет почитать Бога, исполнять свои обязанности по отношение к людям, никому, ни по собственному побуждению, ни по приказанию — не причинить зла, ненавидеть всегда несправедливых и защищать правых; затем, что он должен хранить верность к каждому человеку, и в особенности к правительству, так как всякая власть исходит от Бога. Дальше он должен клясться, что если он сам будет пользоваться властью, то никогда не будет превышать ее, не будет стремиться затмевать своих подчиненных ни одеждой, ни блеском украшений. Дальше, он вменяете себе в обязанность говорить всегда правду и разоблачать лжецов, содержать в чистоте руки от во­ровства и совесть от нечестной наживы, ничего не скрывать пред со­членами; другим же, напротив, ничего не открывать, если даже пришлось бы умереть за это под пыткой. Наконец, догматы братства никому не представлять в другом виде, чем он их сам изучил, удержаться от разбоя и одинаково хранить и чтить книги секты и имена ангелов. Такими клятвами они обеспечивают себя со стороны новопоступающего члена.

8) Кто уличается в тяжких грехах, того исключают из ордена; но исключенный часто погибает самым несчастным образом. Связанный присягой и привычкой, такой человек не может принять пищу от не собрата—он вынужден, поэтому, питаться одной зеленью, истощается, таким образом; и умирает от голода. Вследствие этого они часто при­нимали обратно таких, которые лежали уже при последнем издыхании, считая мучения, доводившие провинившегося близко к смерти, достаточной карой за его прегрешения.

9) Очень добросовестно и справедливо они совершают правосудие. Для судебного заседания требуется по меньшей мере сто членов. Приговор их не отменим. После Бога они больше всего благоговеют пред именем законодателя: кто хулит его, тот наказывается смертью. Повино­ваться старшинству и большинству они считают за долг и обязанность, так что если десять сидят вместе, то никто не позволит себе возражать против мнения девяти. Они остерегаются плевать пред лицом другого или в правую сторону. Строже, нежели все другие иудеи, они избегают дотронуться к какой-либо работе в субботу. Они не только заготовляют пищу с кануна для того, чтобы не зажигать огнями в субботу, но не осмеливаются даже трогать посуду с места и даже не отправляют естественных нужд. В другие же дни они киркообразным топором, который выдается каждому новопоступающему, выкапывают яму глубиной в фут, окружают ее своим плащом, чтобы не оскорбить лучей божьих, испраж­няются туда и вырытой землей засыпают опять отверстие; к тому еще они отыскивают для этого процесса отдаленнейшие места[286]. И хотя выде­ление телесных нечистот составляет нечто весьма естественное, тем не менее они имеют обыкновение купаться после этого, как будто они осквернились.

10) По времени вступления в братство, они делятся на четыре клас­са; причем младшие члены так далеко отстоят от старших, что последние, при прикосновении к ним первых, умывают свое тело, точно их осквернил чужеземец. Они живут очень долго. Многие переживают столетний возраст. Причина, как мне кажется, заключается в простоте их образа жизни и в порядке, который они во всем соблюдают. Удары судьбы не производят на них никакого действия, так как всякие мучения они побеждают силой духа, а смерть, если только она сопровождается славой, они предпочитают бессмертию. Война с римлянами представила их образ мыслей в надлежащем свете. Их завинчивали и растягивали, члены у них были спалены и раздроб­лены; над ними пробовали все орудия пытки, чтобы заставить их хулить законодателя или отведать запретную пищу, но их ничем нельзя было склонить ни к тому, ни к другому. Они стойко выдерживали мучения, не издавая ни единого звука и не роняя ни единой слезы. Улыбаясь под пытками, посмеиваясь над теми, которые их пытали, они весело отдавали свои души в полной уверенности, что снова их получат в будущем.

11) Они именно твердо веруют, что, хотя тело тленно и материя не вечна, душа же всегда остается бессмертной; что, происходя из тончайшего эфира и вовлеченная какой-то природной пленительной силой в тело, душа находится в нем как бы в заключении; но как только телесные узы спадают, она, как освобожденная от долгого рабства, весело уносится в вышину. Подобно эллинам они учат, что добродетельным назначена жизнь по ту сторону океана—в местности, где нет ни дождя, ни снега, ни зноя, а вечный, тихо приносящийся с океана нежный и приятный зефир. Злым же, напротив того, они отводят мрачную и холодную пещеру, полную беспрестанных мук. Эта самая мысль, как мне кажется, высказывается также эллинами, которые своим богатырям, называемым ими героями и полубогами, предоставляют острова блаженных, а душам злых людей—место в преисподней, жилище людей, безбожных, где предание знает даже по имени некоторых таких наказанных, как Сизифа и Тантала, Иксиона и Тития. Бессмертие души, прежде всего, само по себе составляет у ессеев весьма важное учение, а затем они считают его средством для поощрения к добродетели и предостережения от порока. Они думают, что добрые, в надежде на славную посмертную жизнь, сделаются еще лучшими; злые же будут ста­раться обуздать себя из страха пред тем, что если даже их грехи останутся скрытыми при жизни, то, по уходе в другой мир, они должны будут терпеть вечные муки. Этим своим учением о душе, ессеи неотразимым образом привлекают к себе всех, которые только раз вкусили их мудрость.

12) Встречаются между ними и такие, которые после долгого упраж­нения в священных книгах, разных обрядах очищения и изречениях пророков, утверждают, что умеют предвещать будущее. И, действительно, редко до сих пор случалось, чтобы они ошибались в своих предсказаниях.

13) Существует еще другая ветвь ессеев, которые в своем образе жизни, нравах и обычаях совершенно сходны с остальными, но отли­чаются своими взглядами на брак. Они полагают, что те, которые не вступают в супружество, упускают важную часть человеческого наз­начения—насаждение потомства; да и все человечество вымерло бы в самое короткое время, если бы все так поступали. Они же испытывают своих невест в течение трех лет и, если после трехкратного очи­щения убеждаются в их плодородности, они женятся на них. В пери­оде беременности их жен они воздерживаются от супружеских сно­шений, чтобы доказать, что они женились не из похотливости, а только с целью достижения потомства. Жены их купаются в рубахах, а мужчины в передниках. Таковы нравы этой секты[287].

14) Из двух первенствующих сект фарисеи слывут точнейшими толкователями закона и считаются основателями первой секты. Они ставят все в зависимость от Бога и судьбы и учат, что хотя человеку представлена свобода выбора между честными и бесчестными поступками, но что и в этом участвует предопределение судьбы. Души, по их мнению, все бессмертны; но только души добрых переселяются по их смерти в другие тела, а души злых обречены на вечные муки[288].

Саддукеи —вторая секта—совершенно отрицают судьбу и утверждают, что Бог не имеет никакого влияния на человеческие деяния, ни на злые, ни на добрые. Выбор между добром и злом предоставлен вполне сво­бодной воле человека, и каждый по своему собственному усмотрению пе­реходит на ту или другую сторону. Точно также они отрицают бессмертие души и всякое загробное воздаяние. Фарисеи сильно преданы друг другу и, действуя соединенными силами, стремятся к общему благу. Отношения же саддукеев между собою суровее и грубее; и даже со своими единомышленниками они обращаются как с чужими. Этим я закончу описание иудейских философских школ[289].

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
(И. Д. ХVIII, 2—8)
Смерть Саломии.—Города, построенные Иродом и Филиппом.—Народные волнения при Пилате.—Агриппа, заключенный Тиверием в оковы, освобождается Гаем и возводится им в цари.—Ирод Антипа изгнан.

 

1) Этнархия Архелая была таким образом превращена в провинцию (8, 1). Другие же, Филипп и Ирод с прозвищем Антипы, правили еще в своих тетрархиях (6,3). Саломия между тем умерла и за­вещала жене Августа, Юлии, свое княжество вместе с Иамнией и паль­мовыми плантациями близ Фазаелиды. И после смерти Августа (57 до разр. хр.), стоявшего во главе империи 57 лет 6 месяцев и 2 дня[290], когда верховная власть перешла к Тиверию, сыну Юлии[291],—Ирод и Филипп все еще сохраняли за собою свои тетрархии. Последний построил в Панее, у источников Иордана, Кесарею (I, 21, 3) и в нижней Гавла­нитиде—город Юлиаду; Ирод построил в Галилее город Тивериаду[292] и в Перее—другой город, названный по имени Юлии.

2) В Иудею Тиверий послал, в качестве прокуратора, Пилата[293]. Последний приказал однажды привезти в Иерусалим ночью изображения императора, называемые римлянами signa[294]. Когда наступило утро, иудеи пришли в страшное волнение; находившиеся вблизи этого зрелища пришли в ужас, усматривая в нем нарушение закона (так как иудеям воспрещена постановка изображений в городе); ожесточение городских жителей привлекло в Иерусалим многочисленные толпы сельских обывателей. Все двинулись в путь по направлению к Кесарее к Пи­лату, чтобы просить его об удалении изображений из Иерусалима и об оставлении неприкосновенной веры их отцов. Получив от него отказ, они бросились на землю и оставались в этом положении пять дней и столько же ночей, не трогаясь с места.

3) На шестой день Пилат сел на судейское кресло в большом ристалище и приказал призвать к себе народ для того будто, чтобы объявить ему свое решение; предварительно же он отдал приказание солдатам: по данному сигналу окружить иудеев с оружием в руках. Увидя себя внезапно замкнутыми тройной линией вооруженных солдат, иудеи остолбенели при виде этого неожиданная зрелища. Но когда Пилат объявил, что он прикажет изрубить их всех, если они не примут императорских изображений, и тут же дал знак солдатам обнажить мечи, тогда иудеи, как будто по уговору, упали все на землю, вытянули свои шеи и громко воскликнули: скорее они дадут убить себя, чем переступать закон. Пораженный этим религиозным подвигом, Пилат отдал приказание немедленно удалить статуи из Иерусалима.

4) Впоследствии он возбудил новые волнения тем, что употребил свя­щенный клад, называющийся Корбаном, на устройство водопровода, по которому вода доставлялась из отдаления четырехсот стадий[295]. Народ был сильно возмущен и, когда Пилат прибыл в Иерусалим, он с воплями окружил его судейское кресло. Но Пилат, уведомленный зара­нее о готовившемся народном стечении, вооружил своих солдат, переодел их в штатское платье и приказал им, смешавшись в толпе, бить крикунов кнутами, не пуская, впрочем, в ход оружия. По си­гналу, данному им с трибуны, они приступили к экзекуции. Много иудеев пало мертвыми под ударами, а многие была растоптаны в смя­тении своими же соотечественниками. Паника, наведенная участью убитых, заставила народ усмириться[296].

5) В это время Агриппа (I, 28, 1), сын Аристовула, убитого своим отцом Иродом, отправился к Тиверию, чтобы обжаловать пред ним тетрарха Ирода. Когда тот отклонил его жалобу, Агриппа все-таки остался в Риме и старался снискать себе милость римской знати, в особенности же сына Германика, Гая, бывшего тогда еще частным лицом. Раз на обеде, данном им в его честь, он, наговорив ему много учтивостей, в заключение вознес руки вверх с молитвой о том, чтоб Бог сподобил его вскоре после смерти Тиверия поздравить Гая, как властелина мира. Один из его слуг донес об этом Тиверию; император тогда так рассердился, что приказал заключить Агриппу в оковы и заставил его шесть месяцев томиться в заточении и терпеть жестокое обращение, пока он сам, процарствовав 22 года 6 месяцев и 3 дня, не умер (34 до раз. хр.)[297].

6) Едва Гай сделался императором, как он освободил Агриппу из тюрьмы и назначил его царем[298] над тетрархией Филиппа, который тем временем умер (34 до раз. хр.)[299]. Зависть к царству Агриппы возбудила желание в тетрархе Ироде сделаться также царем. Главным образом побуждала его стремиться к этому жена его Иродиада[300], кото­рая упрекала его в бездеятельности и говорила, что свидание с импе­ратором могло бы послужить ему удобным случаем для расширения его владений; уже если император Агриппу из простого подданного сделал царем, то он бы его, тетрарха, наверное возвел в это достоин­ство. Ирод дал себя уговорить и прибыл к императору, но за свою ненасытность был наказан ссылкой в Испанию (31 до раз. хр.). Агриппа, последовавший по его стопам в Рим, получил теперь от Гая и тет­рархию Ирода (30 до раз. хр.)[301]. Жена последнего пошла за ним в изгнание, в котором он и умер.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
(И. Д. XVIII, 8)
Гай хочет поставить в храме свою статую.— Отношение Петрония к его приказу.

 

1) Император Гай до того возгордился своим счастьем, что он сам себя считал Богом и требовал, чтобы другие также величали его Богом. Точно также, как он у собственного своего отечества похищал лучших и благороднейших людей, он простирал свои злодейства и на Иудею. Он послал (31 до раз. хр.) Петрония во главе войска в Иерусалим для того, чтобы водворить в храме его статуи, и дал ему инструкцию: в случае какого-либо сопротивления со стороны иудеев самих противоборцев убить, а весь остальной народ продать в рабство. Но Бог принял на себя заботу об этих приказаниях[302]. Петроний выступил из Антиохии против Иудеи с тремя легионами и многими сирийскими союзниками. Одна часть иудеев не придавала еще значения слухам о войне; другая же часть, которая верила этим слухам, не знала, как обороняться, и находилась в большом затруднении. Вскоре, од­нако, страх сделался всеобщим, ибо войско уже стояло у Птоломаиды.

2. Птоломаида лежит на границе Галилеи, на большой равнине. Это приморский город, окруженный горами: с восточной стороны, на расстоянии шестидесяти стадий от города, возвышается галилейский горный хребет; к югу, в ста двадцати стадиях—Кармель; на севере, через сто стадий—высокая гора, прозванная местными жителями Тирийской Лест­ницей. В двух стадиях от города протекает очень маленькая речка Вилей, где находится памятник Мемнона и близ которой откры­вается весьма замечательное место, величиною в сто локтей. Оно имеет вид котловины, и из нее добывают стеклянный песок, кото­рый, как ни исчерпывается массами останавливающимися судами, каждый раз вновь восстановляется, так как ветры, как будто нарочно, пригоняют туда извне сверкающий песок; накопляясь в яме, он быстро превращается в стекло. Но еще более удивительным кажется мне то, что стекло, которым изобилует эта местность, имеет свойство вновь превратиться в песок. Такова природа этой местности[303].

3. Иудеи между тем собрались с женами и детьми в птоломаид­скую долину и трогательно умоляли Петрония пощадить отечественные обычаи, а затем и их собственную жизнь. Огромное число просящих и настойчивость их просьб произвели на него такое впечатление, что он оставил в Птодомаиде войско и статуи, сам отправился в Гали­лею, созвал весь народ и влиятельнейших лиц, каждого в отдельно­сти, в Тивериаду и здесь, поставив им на вид могущество римлян и угрозы императора, пытался доказать им, насколько несправедливо и неразумно их желание. Все подчиненные народы поставили рядом с другими богами также и статуи императора, а если одни только они будут сопротивляться такому порядку, так это будет признано равносильным почти бунту, связанному вдобавок с оскорблением личности императора.

4. Когда же они сослались на их закон и предания отцов, кото­рые запрещают ставить не только человеческое изо6ражение, но даже и божественную статую и не только в храме, но и вообще в каком бы то ни было месте страны,—Петроний им возразил: «в таком слу­чае и я должен исполнить закон моего повелителя, иначе, если я, ради вашего благополучия, нарушу его, а сам, а вполне заслуженно, погибну. С вами будет бороться не я, а тот, который меня послал, потому что и я равно, как вы, нахожусь в его власти». На это весь народ воскликнул: «мы готовы умереть за закон». После того, как Петро­ний, восстановивший порядок, спросил их: «так вы в таком случае хотите вести войну с императором?» иудеи возразили: «дважды в день они приносят жертвы за императора и римский народ; но если он хочет еще поставить свои статуи, то он должен прежде принесть в жертву весь иудейский народ. Они с их детьми и женами готовы пре­дать себя закланию». Удивление и сострадание овладело Петронием, когда он увидел их несокрушимое благочестие и неустрашимое мужество пред смертью. Тогда он распустил народ, не добившись от него ничего.

5. В один из следующих дней он частным образом пригласил к себе самых влиятельных представителей, а затем вновь собрал народ. То просьбами, то добрыми наставлениями, больше, однако, угрозами и напоминаниями о могуществе римлян, о гневе Гая и о его собственном вынужденном по­ложении, как подчиненного,—он снова пытался подействовать на народ. Но когда все это не привело ни к какому результату, Петроний, имея в виду еще ту опасность, что страна может остаться незасеянной (так как в продолжение протекших уже пятидесяти дней посевного времени люди оставались праздными), в последний раз созвал народ и обра­тился к нему со следующими словами: «Я хочу лучше рискнуть: или мне с Божьей помощью удастся разубедить императора—тогда я вместе с вами буду радоваться нашему спасению; или же его гнев разразится— тогда ради столь многих я охотно пожертвую своей жизнью». Провожае­мый горячими благословениями, Петроний уехал, взял свое войско из Птоломаиды и возвратился в Антиохию; оттуда он немедленно писал императору, что, после своего вторжения в Иудею, он, не решаясь на поголовное истребление населения, должен был уступить его настойчивым мольбам, оставить его закон неприкосновенным и отказаться от исполнения данной ему инструкции; иначе ему придется погубить всю страну вместе с ее жителями. Ответ императора на это письмо гласил не очень милостиво: он угрожал Петронию смертью за столь не­радивое отношение к его приказу[304]. Но доставщики этого письма были три месяца задержаны бурями в море, между тем как другие посланцы, привезшие известие о последовавшей между тем смерти Гая, имели счаст­ливое плавание; таким образом случилось, что Петроний уже двадцать семь дней имел в своих руках письмо с этим известием, когда получено было первое обращенное к нему письмо.

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА
(И. Д. XIX)
Правление Клавдия и царствование Агриппы.— Смерть Агриппы и Ирода.— Дети, которые остались после них.

 

1) После того, как Гай, процарствовав три года и восемь месяцев, был убит (29 до разр. хр.), расположенные в Риме войска по­тащили на трон Клавдия[305]. Сенат между тем, по предложению обоих консулов Сентия Сатурнина и Помпония Секунда, возложил охрану города на оставшиеся верными ему три легиона, собрался в Капитолии и решил за жестокости Гая начать войну с Клавдием. Имелось в виду достиг­нуть одного из двух: или восстановления старого аристократического правления, или же избрания на престол вполне достойного человека посредством голосования.

2) Как раз в то время Агриппа находился в Риме. Он был приглашен сенатом на совещание; но вместе с тем звал его к себе из лагеря и Клавдий, который также желал воспользоваться его услу­гами. Агриппа видел, конечно, что Клавдий силой уже сделался императором и отправился поэтому к последнему. Тогда Клавдий уполномочил его изложить пред сенатом его виды и намерения. «Против своей воли он был войском возведен на престол и теперь он, с одной стороны, считает несправедливым пренебрегать рвением солдат, с другой же сто­роны, он еще не считает свое счастье обеспеченным, так как уже одно призвание к верховной власти приносит с собою опасности. А потому он, если ему суждено будет стать во главе государства, намерен держать скипетр мягкой рукой, как добрый правитель, а не как тиран; он будет довольствоваться честью титула и предоставит народу право участия во всех государственных делах, ибо если мягкость и кротость не была бы даже свойственна его натуре, то уже одна смерть Гая будет вечно носиться пред его глазами и напоминать всегда об умеренности».


Дата добавления: 2015-08-26; просмотров: 82 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ВТОРАЯ КНИГА 1 страница| ВТОРАЯ КНИГА 3 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.016 сек.)