Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Ответ царя Бориса Годунова

Угличское дело | Историки о Самозванце | Глава первая | Чернец Гришка | Знакомство на Варварском крестце | Побег» в Литву | Краковские смотрины | Возвращение в Самбор | Путивльский затворник | Встреча сына Грозного |


Читайте также:
  1. III. Система ценообразования, включающая ответственность за ущерб
  2. IV. Система ценообразования, когда нет ответственности за ущерб
  3. IX. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ СТОРОН
  4. V. Выберите правильный ответ. (5 баллов)
  5. V. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
  6. V. Порядок предъявления претензий и ответственность сторон по договору о реализации туристского продукта
  7. VI. Ответственность сторон

 

Первые слухи о появлении в Речи Посполитой человека, называющего себя царевичем Дмитрием, сыном Ивана Грозного, как уже говорилось, стали доходить до Москвы в начале 1604 года. Царь Борис Годунов, вероятно, испытал сильные чувства при чтении «довода» своего агента в Литве купца Семена Волковского-Овсяного, сообщавшего 2–7 февраля 1604 года о том, что «вора», назвавшегося именем царевича Дмитрия, уже принял король Сигизмунд III. Правда, успокаивал агент, король сразу же «отослал» его от себя и пожаловал «поместишком» где-то в Польше как обычного перебежчика, запретив «прилучаться» к нему своим подданным из числа «панов», «шляхты» и «жолнеров». Однако даже из этого неточного донесения становилось очевидным, что к Лжедмитрию беспрепятственно собираются другие перебежчики из Московского царства. Опасными были и его контакты с запорожскими казаками, которым самозванец обещал выдать жалованье «как, кажет, мене на Путивль насадите». Запорожцы обещали «проводить» Лжедмитрия «до Москвы»104, однако король Сигизмунд III, храня «мирное постановенье», приказал посадить посланцев от казаков в тюрьму.

Все это было неприятно царю Борису, но пока что казалось не столь серьезным, каким станет позднее. Появление «царевича» в землях князей Вишневецких логично укладывалось в старый конфликт с ними по поводу пограничных сел, сожженных по приказу Бориса Годунова.

Видимо, от своих агентов царь Борис узнал и другие, биографические подробности о человеке, выдававшем себя за царевича: что это бывший чернец, служивший у патриарха Иова в Чудовом монастыре. О службе у патриарха самозванец хвастался открыто и не скрывал имени Григория Отрепьева, под которым его знали в Москве. Знали, например, об этом его спутники — Варлаам Яцкий и Мисаил Повадин, ушедшие вместе с ним весной 1602 года на богомолье в Святую землю.

Как воспринял царь Борис Годунов известие о «воскрешении» царевича Дмитрия? Ответить на этот вопрос важно для психологической картины того давнего дела. Сотни глаз следили за царем, пытаясь понять, не чувствует ли он свою вину. И кажется, Борис дал повод для разговоров.

Позднее, при царе Василии Шуйском, даже русские дипломаты будут уверенно говорить: «А про царевича Дмитрея всем известно, что он убит на Углече, по Борисову веленью Годунова»105. Но откуда родилась такая уверенность? Источники, враждебные царю Борису, пишут о сильной кручине, напавшей на него по получении известия о появлении царевича в Литве. Как всегда, не пропустил возможности уличить Бориса Годунова автор «Нового летописца», посвятивший этому специальную статью: «О том же Гришке Отрепьеве, како весть прииде из Литвы». Автор летописи записал: «Прииде же весть ко царю Борису, яко объявися в Литве царевич Дмитрей. Царь же Борис ужастен бысть». Далее описаны меры, принятые гневающимся самодержцем: заставы по литовскому рубежу, посылка «лазушника в Литву проведывать, хто есть он». Но сведения, полученные от агента, немного успокоили царя Бориса. В Москве узнали Григория Отрепьева, поэтому царь «о том посмеяся, ведая он то, что хотел его сослать на Соловки в заточение»106.

В сообщении летописца содержится слишком краткое и намеренно упрощенное изложение событий. От времени получения в Московском государстве первых известий о появлении самозванца до момента перехода вооруженным отрядом царевича Дмитрия границы двух государств прошло немало событий. Их внимательный разбор показывает, что Борис Годунов отнюдь не терял самообладания, а принимал самые разнообразные меры. Вряд ли царь Борис верил в возможность потери трона — в оценке действий того периода на нас влияет знание последующей истории.

До определенного времени главной угрозой были дипломатические последствия появления самозванца. Чем же могли ответить в Московском государстве? Царь Борис Годунов в это время сам оказывал поддержку шведскому принцу Густаву (сыну свергнутого короля Эрика XIV и двоюродному брату короля Сигизмунда III), жившему на уделе в Угличе107, и прекрасно понимал, как можно пустить в ход такую козырную карту в дипломатической игре. Русский царь был готов снарядить войско в помощь шведскому королевичу, чтобы тот добывал свой трон. Но принц Густав не хотел ввязываться в войну со своей родиной. Ждал ли Годунов подобных действий в поддержку выдуманного московского царевича от короля Речи Посполитой? Трудно сказать. Ведь это означало бы прямое нарушение договора о перемирии с «Литвой» и неизбежную войну вместо общего «стояния заодин» против «поганцов», как договаривались при заключении перемирия в 1602 году108.

В середине мая 1604 года в Москве готовились к другому военному столкновению — с Крымским ханством. О серьезности таких приготовлений говорит многое. В конце 1603-го — начале 1604 года заметна дипломатическая активность, связанная с обменом посольствами с крымским царем, Персией (Кизылбашами), Англией, грузинскими царствами. Царь Борис посылал своих воевод на Кавказ «воевать Шевкалы» (земли кумыков-мусульман на северо-востоке Дагестана, вокруг Тарки — центра Тарковского шамхальства)109. Очень скоро сторожи на границах стали замечать крупные татарские разъезды, обычно появлявшиеся перед набегом: «а татаровя конны и цветны (то есть в «цветном», золотом платье. — В. К.) и ходят резвым делом одвуконь; а чаят их от больших людей». Потом и отправленные в Крым послы князь Федор Барятинский и дьяк Дорофей Бохин подтвердили, «что крымской царь Казы-Гирей на своей правде, на чом шерть дал, не устоял, розорвал з государем царем и великим князем Борисом Федоровичем всеа Русии, вперед в миру быть не хочет, а хочит идти на государевы царевы и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии украины»110. За этим последовал созыв земского собора (первого после избирательной кампании 1598 года), принявшего решение о войне с Крымом111.

Царь Борис Годунов снова был готов отправиться во главе войска воевать «против недруга своего крымского царя Казы-Гирея». Начались масштабные приготовления к войне, включавшие составление росписей войска, «наряда» (артиллерии) и обоза, полковые смотры, верстание новиков, набор казаков на службу. В Серпухове просматривали «зелье, и свинец, и ядра, и всякие пушечные запасы». Специальные воеводы и «головы» были отправлены на оборонительную засечную черту в калужских, тульских и рязанских землях: «засек дозирати и делати». Однако внезапно все приготовления были отменены — как было объявлено, по вестям всего одного выходца-полонянника, татарина из Свияжского уезда, бежавшего из плена в Крыму и рассказавшего 30 мая 1604 года в Москве, «что крымскому царю на се лето на государевы… украйны не бывать». Как лаконично сообщают разрядные книги, царь Борис Годунов «по тем вестем поход свой государев отложил»112.

Разрядные книги умолчали о других, более серьезных обстоятельствах, связавших возможный поход крымского царя с действиями самозваного царевича Дмитрия в Речи Посполитой. Детали были обнародованы позднее на сложных переговорах с послами Речи Посполитой в Москве в 1608 году. Московские дипломаты припомнили, как «ведомо учинилось царю Борису и Крымской Казы-Гирей царь к нему с посланником своим писал, что государь же ваш Жигимонт король накупал на Московское государство Казы-Гирея царя и с ним о том ссылался, писал к нему х Казы-Гирею царю с гонцом своим с Онтоном Черкашенином, и словом приказывал о том же воре чернце о Гришке Отрепьеве, что буттось в его государстве в Литве царевич Дмитрей, сын государя царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии, и бутто его государь ваш Жигимонт король отпускает на Московское государство войною и с ним посылает рать свою; чтоб Крымский царь дал ему помочь и послал на Московское государство рать свою, а от того хотел дати дань многую казну, чего царь попросит, и обещался с ним быти в дружбе»113.

Вот в такой поворот событий уже нельзя не поверить. Приезд крымского гонца с вестями от царя Казы-Гирея об устной просьбе короля Сигизмунда III поддержать планировавшийся поход царевича Дмитрия в Московское государство действительно мог быть основанием для разворота всей политики царя Бориса Годунова с востока на запад. Но объявить правду тогда не могли, поэтому, отменяя крымский поход, в разрядах сослались на расспросные речи кстати подвернувшегося свияжского татарина114.

С сентября 1604 года начались военные приготовления для защиты Северской украйны. Сам царь Борис Годунов и поддержавший его патриарх Иов были вполне уверены, что им удалось назвать имя настоящего преступника — Григория Отрепьева. В Москве первоначально узнали, «что тот вор розстрига, збежав с Москвы, объявился в Литве в Киеве и во Львове, и дьяволским учением стал называтися государским сыном царевичем Дмитреем Ивановичем Углетцким»115. Подробностей о совместных планах Лжедмитрия и Мнишков царь Борис Годунов знать не мог. Но доходившие до Москвы вести об агитации от имени царевича в украинных городах Московского государства были восприняты очень серьезно. Не дождавшись прямого ответа сначала от литовских магнатов, потом от киевского воеводы князя Константина Острожского, в Москве решили не только продолжать дипломатическое давление на Сигизмунда III, но и готовиться к отражению похода под знаменами Лжедмитрия.

Вести о походе самозванца «на Северу в Чернигов» заставили укрепить прежде всего этот город. В октябре 1604 года «для осадново времени» в Чернигов были назначены уже известные нам воеводы боярин князь Никита Романович Трубецкой и Петр Федорович Басманов. Их целью было построить каменную крепость («а делати было им город Чернигов каменной»). Однако царь Борис Годунов опоздал со своими распоряжениями, и Чернигов успели захватить сторонники самозванца. Пришлось царским воеводам отходить в Новгород-Северский. Еще один член Боярской думы, окольничий Михаил Михайлович Салтыков, был послан охранять Путивль, уже имевший каменные укрепления.

Тем временем по всему Московскому государству начался сбор армии. Центром сбора стал Брянск. В октябре 1604 года «во Брянеск против Ростриги» было послано три полка во главе с членами Боярской думы. Большой полк возглавляли боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский и князь Михаил Федорович Кашин, передовой — окольничий Иван Иванович Годунов и князь Лука Осипович Щербатый, сторожевой — боярин Михаил Глебович Салтыков и князь Федор Андреевич Звенигородский. Однако и этого показалось мало царю Борису. Для похода на Чернигов он еще больше усилил свою армию, послав туда первым воеводой передового полка боярина князя Василия Васильевича Голицына, а вторым воеводой большого полка боярина князя Андрея Андреевича Телятевского. Окончательно роспись войска включала уже не три, а пять полков (добавились полки правой и левой руки), которыми командовали пять бояр, два окольничих и один думный дворянин. Главноначальствующим всей армией был глава Боярской думы боярин князь Федор Иванович Мстиславский. С ним, во главе полков, отправленных против самозваного царевича, были представители родов князей Шуйских, князей Голицыных, князей Телятевских, Годуновых, Салтыковых и Морозовых. «Роспись русского войска, посланного против самозванца в 1604 году»116 дает точное представление о составе этих пяти полков (несмотря на лакуны в начале текста) и показывает, что война против самозванца стала одним из самых масштабных мероприятий всего времени царствования Бориса Годунова.

Сбор войска в конце 1604 года сопровождался поголовной мобилизацией Государева двора, жильцов, служилых «городов», иноземцев, татар, мордвы и бортников. В полки набирали стрельцов и казаков. По всему государству был организован набор даточных людей с монастырей, приказных, вдов, недорослей и всех, кто по каким-либо причинам не мог сам выйти на службу. Обычно же даточные люди собирались только в самых чрезвычайных обстоятельствах, примерно раз в двадцать-тридцать лет. На службу вызывались недавно поверстанные новики, для которых война с Лжедмитрием I должна была стать первым в жизни боевым походом.

Сохранился документ, впервые опубликованный еще В. Н. Татищевым в XVIII веке и содержащий Соборный приговор 12 июня 1604 года о порядке набора ратных людей для борьбы с самозванцем. Начиная с С. Ф. Платонова, историки смотрят на текст этого источника со справедливым недоверием (впрочем, это не помешало включить Соборный приговор в академическую публикацию законодательных актов). Во-первых, смущает слишком ранняя дата, не соответствующая известным фактам. В тексте приговора упоминается приход войска самозванца в украинные города, случившийся, как известно, только в октябре 1604 года. Войска надо было посылать к боярину князю Федору Ивановичу Мстиславскому почему-то в Калугу, а не в Брянск, куда он был назначен, судя по разрядным книгам. Однако возможно, что в основе текста приговора, обнародованного В. Н. Татищевым, лежит какой-то другой подлинный документ. Это мог быть указ о сборе монастырских слуг и даточных людей по новой, смягченной норме: один холоп с двухсот, а не со ста четвертей поместной земли, как было установлено Уложением царя Ивана Грозного в 1555/56 году. Делалось это для того, чтобы всех заставить принять личное участие в войне с самозванцем: «Многие же люди, имея великие поместья и отчины, а службы не служат ни сами, ни их дети, ни холопи, и живут в домах, не пекусчеся о гибели царства и о святой церкви»117.

Первое серьезное столкновение армии, собранной царем Борисом Годуновым, с наемным войском самозванца произошло под Новгородом-Северским в декабре 1604 года. Бои за Новгород-Северский, где Лжедмитрий I когда-то останавливался перед уходом в Литву, показали, что в начавшейся борьбе за московский трон еще ничего не было предрешено. «Виною» тому стали умелые действия царского воеводы Петра Федоровича Басманова, несколько недель державшего польско-литовские роты и казачьи сотни под осажденным Новгородом-Северским до подхода основной армии царя Бориса Годунова. (Это тот самый Басманов, который станет ближайшим советником и телохранителем Лжедмитрия и погибнет с ним в один день!)

Спасало дело «царевича Дмитрия» то, что уже взошла буря от посеянного им ветра «прелестных» писем. Следствием призывов самозванца стали измены в северских городах. К Лжедмитрию потянулись новые сторонники, по примеру Чернигова на сторону царевича Дмитрия в ноябре 1604 года перешли Путивль, Рыльск, Севск и Курск118. «Новый летописец» рассказывал о «времени» (отсюда — «временщик», фаворит), наступившем для будущего главного боярина самозванца князя Василия Рубца Михайловича Мосальского, сдавшего Лжедмитрию Путивль: «Тако жив Путимле окаянной князь Василей Рубец Масалской да дьяк Богдан Сутупов здумаше также, околничево Михаила Салтыкова поимаше, а к нему послаша с повинною. Той же Гришка нача тово князь Василья жаловать: тако ж никому таково времени не было, что ему»119.

Создалась необычная ситуация: пока самозванец увяз под Новгородом-Северским, северские города сдавались от одного упоминания имени царевича Дмитрия. Их жители своими руками вязали царских воевод, без принуждения присягали на верность сыну Ивана Грозного, слали ему посольства, дары и казну.

Решающая битва произошла у Новгорода-Северского 21 декабря 1604 года. Позднее автор «Иного сказания» сравнит ее с Мамаевым побоищем, только на этот раз победе «князя Дмитрия» нельзя было порадоваться. Описание битвы не лишено поэзии, но это рассказ о трагедии и жестоком поражении царского войска:

«Яко две тучи, наводнившеся, темны бывают ко пролитию дождя на землю, тако и же те суть два войска, сходящееся между собою на пролитие крови человеческия, и покрыша землю, хотящее един другого одолети. И быша яко громи не в небесных, но в земных тучах пищалной стук, и огонь яко молния свиркает во тме темной, и свищут по аеру пульки и ис тмочисленных луков стрелы, падают человецы, яко снопы по забралом… И брань зело страшна бысть, якоже и на Дону у великого князя Дмитрея с Мамаем, ужаса и страха полна та беяше борьба».

Автора сказания удивили хитрости, придуманные в войске самозванца, когда многие воины использовали медвежьи шкуры, чтобы напугать лошадей противника, а «у иных коней по обе страны косы в тесноте режут». Все это, по описанию автора «Иного летописца», привело в смятение «московскую силу», и как результат «во смятении том многа войска побиша, и до самого знамения воеводцкаго добишася; и трупо человеческим землю помостиша… И тако его Гришкино войско одолеша, Борисово же войско побегоша»120.

Царские воеводы, тем не менее, поспешили доложить о победе, и царь Борис Годунов не скрывал своей радости. Ему, наверное, на минуту показалось, что все самое страшное позади. Одно омрачало победу — тяжелое ранение командующего годуновской рати боярина князя Федора Ивановича Мстиславского («по голове ранили во многих местех»). Утешить и наградить его и других воевод — участников сражения под Новгородом-Северским были немедленно посланы от Годунова специальные посланники, раздавшие золотые наградные монеты, которые можно было носить как медали.

Чашник Никита Дмитриевич Вельяминов по воинскому ритуалу поощрения отличившихся воевод должен был произнести речь и передать «жалованное слово» царя Бориса Федоровича. Текст слова сохранился в разрядных книгах. Князя Федора Ивановича Мстиславского велено было «о здоровье спросить», что было признаком высшей государевой милости. К первому царскому боярину обращались особенно торжественно, с почетным прибавлением «осу» к его имени (сокращение от «осударь», то есть «государь»): «Князь Федоросу Иванович!» Царь Борис Годунов и царевич Федор Борисович извещали, что им стало известно о происшедшем бое и ранении боярина, и для лечения присылали «дохтура Ягана да оптекаря Петра Долаврина».

Борьба с самозванцем рассматривалась не просто как доблесть верной службы царю, а как победа православия: «И ты то зделал, боярин наш князь Федор Иванович, паметуючи Бога и крестное целованье, что еси пролил кровь свою за Бога и за Пречистую Богородицу, крепкую нашу помощницу, и за великих чюдотворец, и за святыя Божия церкви, и за нас, и за всех православных християн». Боярина князя Федора Ивановича Мстиславского обнадеживали, что еще большая слава его ожидает в Москве, когда он увидит «царские очи»: «И мы тебя за твою прямую службу пожалуем великим своим жалованьем, чево у тебя на уме нет». Большой почести и наград удостоились рядовые участники сражения под Новгородом-Северским, которых тоже пожаловали и «велели… о здоровье спросить». А вот второй воевода боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский уже не удостоился такой чести, ему было велено только «поклонитца». Причина состояла в том, что боярин Шуйский ничего не сообщил о сражении в Москву. Царь Борис Годунов выговаривал ему за это: «И вы то делаете не гораздо, и вам бы к нам о том отписать вскоре подлинно».

Дело, конечно, было не в забывчивости боярина и воеводы князя Дмитрия Ивановича Шуйского. В своем донесении ему пришлось бы рассказать царю не только о ранении боярина Мстиславского, но еще и о больших потерях, а также о том, что войско потеряло свое главное знамя. Царь Борис Годунов поневоле выдал желаемое за действительное и поторопился с высшей оценкой действий своей армии под Новгородом-Северским. Сама крепость, правда, так и не была взята отрядами самозванца, однако автор «Нового летописца» вынужден был записать, что «под Новым же городком бысть бой, и гневом Божиим руских людей побили»121. Знамя так и осталось добычей войска самозванца, хотя царские воеводы вели переговоры, чтобы выкупить его. Богатый трофей — шитое золотом и украшенное соболями знамя — лишь перессорил польских и русских сторонников самозванца. Они тоже понесли тяжелые потери, — по свидетельству Станислава Борши, под Новгородом-Северским осталось три братских могилы с телами сторонников Дмитрия. В день похорон самозванец не мог сдержать слез. Если кто и надеялся, что все само упадет в руки, как предсказывал «царевич», набирая свою армию, то теперь он должен был прозреть.

Пробыв еще неделю под Новгородом-Северским, самозванец отступил от этого города. Наступало 1 января 1605 года — время выплаты польскому «рыцарству», сопровождавшему самозванца, заслуженного жалованья за первый срок своей службы. Лжедмитрий уже уплатил своему войску из денег, взятых в Чернигове, но расставаться с тяжело добытой казной, которая еще могла понадобиться, ему не хотелось.

Шляхтичи требовали денег и грозили в противном случае немедленно возвратиться в Речь Посполитую: «Если не дашь денег, то сейчас идем назад в Польшу», потом уже без всякого уважения кричали ему: «Ей-ей, ты будешь на коле!»122

Неожиданный удар самозванцу нанес «гетман» и будущий тесть. Отговариваясь нездоровьем и тем, что ему нужно ехать на открытие сейма в Варшаву, сандомирский воевода Юрий Мнишек уехал, оставив самозваного царевича на произвол судьбы. Вслед за ним, как писал участник событий Станислав Борша, последовала «большая часть рыцарства». С Лжедмитрием осталось не более полутора тысяч человек. Самозванец бросался «крыжем», то есть падал с распростертыми руками, чтобы остановить уходящих шляхтичей, но все было напрасно. Кстати, главный трофей — знамя боярина Мстиславского — тоже оказался в итоге у пана воеводы. Много лет спустя в монастырском архиве самборских бернардинов о. Павел Пирлинг нашел сведения о вкладе туда «золотого» московского знамени воеводою Юрием Мнишком в 1605 году123. Значит, воевода поспешил освободиться от этого трофея и связанных с ним воспоминаний.

Случай опять помог «царевичу». В это время к нему пришло огромное войско в 12 тысяч запорожских казаков. Сказалась его долгая агитация у запорожцев, отсылка им знамен. Не справившись с неприступным Новгородом-Северским, Лжедмитрий под защитой казачьих сабель отошел в Комарицкую волость, видимо, немедленно назначенную запорожскими казаками себе в приставство.

Однако запорожцы уступали и по дисциплине, и по обученности польским ротам. Вполне это выяснилось месяц спустя, когда войско Лжедмитрия приняло бой «на Севере, в селе Добрыничах, под острожком под Чемлижом». Годуновскую армию после ранения боярина князя Федора Ивановича Мстиславского возглавил с 1 января другой боярин, князь Василий Иванович Шуйский. Он оказался более удачливым полководцем, чем его младший брат, князь Дмитрий. Царь Борис Годунов вместе с царевичем Федором Борисовичем в те дни усиленно молился в Троице-Сергиевом монастыре. Как было указано в разрядных книгах, Добрыничское сражение произошло 20 января, «на паметь преподобнаго и богоноснаго отца нашего Еуфимия великого и святыя мученицы Ирины»124.

Один из «иноземцев» на службе у царя Бориса Годунова, французский капитан Жак Маржерет, участник Добрыничского сражения, описал бегство польских и русских сторонников самозванца: «На протяжении семи или восьми верст они были преследуемы пятью или шестью тысячами всадников. Димитрий потерял почти всю свою пехоту, пятнадцать знамен и штандартов, тринадцать пушек и пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все, оказавшиеся русскими, были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву»125.

Во время сражения сам Дмитрий едва не погиб, лошадь под ним была подстрелена и его спас от смерти князь Василий Рубец Мосальский, оба они ускакали на одной лошади от погони. На месте осталось копье самозванца, ставшее трофеем царского войска: «копье было позолочено и снабжено тремя белыми перьями и было довольно тяжело»126.

Это был убедительный реванш. Приехавшего с известием («сеунчом») о победе в Троице-Сергиев монастырь Михаила Борисовича Шеина царь Борис Годунов на радостях пожаловал в Думу чином окольничего. По словам «Нового летописца», царь «слышав же такую на врагов победу, рад бысть и нача пети молебная». Понимая значение публичных демонстраций, Борис Годунов показывал в Москве пленных поляков и в начале февраля 1605 года торжественно принимал в Москве героя новгород-северских боев Петра Федоровича Басманова127.

«Московские дела» были включены в повестку дня варшавского сейма Речи Посполитой, открывшегося 20 января 1605 года. На сейме действия сандомирского воеводы Юрия Мнишка, снарядившего «Дмитрия» в поход, вызвали большое раздражение высших сановников Речи Посполитой. Против самозванца высказался канцлер Ян Замойский, давно настаивавший на том, что вопрос о «Дмитрии» надо решать на сеймовых заседаниях. Вспоминая тот «большой страх», который и в прежние времена при Иване Грозном, и теперь внушало Московское государство, канцлер советовал не нарушать мирных постановлений.

О том, что большинство сейма прислушалось к нему, свидетельствует торжественный прием, оказанный на сейме посланнику царя Бориса Годунова Постнику Григорьевичу Огареву. В дневнике сейма записано 10 февраля 1605 года (31 января по юлианскому календарю): «Посол или гонец московский с великим почетом въезжал во дворец. Гусар было несколько сот, пехоты около 3000. Он очень жаловался на Димитрия и на князя Вишневецкого». О «московском государике» сейм принял следующий пункт: «Всеми силами и со всем усердием будет принимать меры, чтобы утишить волнение, произведенное появлением московского государика и чтобы ни королевство, ни Великое княжество Литовское не понесли какого-либо вреда от московского государя, а с теми, которые бы осмелились нарушать какие бы то ни было наши договоры с другими государствами, поступать, как с изменниками»128. Но король Сигизмунд III, уже увязнув в этом деле, отказался утвердить постановление сейма, несмотря на возможные внутриполитические затруднения.

 


Дата добавления: 2015-08-26; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Начало Московской войны| Наречение царевича Федора

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.011 сек.)