Виктор Пушкин. Самая крупная победа 6 страница

Мишка даже удивился:

-Куда это ты так бежишь-то?

Я ответил, что некогда, и вышел из раздевалки.

Не успел войти в квартиру, как прибежал Сева и стал расспрашивать, какой у меня был противник да как я с ним дрался. Но на душе у меня было так скверно, что даже врать не хотелось.

- Вообще-то ты зря пришел,- глядя в сторону, сказал я ему,- мне сейчас некогда: уроки делать нужно...

- Да, чуть не забыл: мы с Мишкой уже два раза в окно подглядывали, как взрослые боксеры тренируются. Чудно! И там ни одного синяка ни у кого не видели. В чем же дело? Вообще-то лучше всего бы, конечно, об этом самого Вадима Вадимыча спросить, да уж очень неловко разговор начинать. Но пузырек Мишка все равно с собой всякий раз приносит. Мало ли что...

Все время до следующей тренировки я опять, не переставая, думал об одном: ехать во дворец или не ехать? Сидел в школе - думал, шел по улице - думал, обедал - опять все думал! И, главное, посоветоваться было не с кем.

Сева? Ну что он сказать может? Мать? С ней как-то стыдно о таких вещах. Жора? Он, конечно, толковый, но он потом обязательно должен всем растрепаться. Но еще больше не давал покоя вопрос: а как же тогда быть с Рыжим? Так и позволить ему все время хамить, да? Решил: как Мишка! Поехать во дворец с чемоданом и, если его не будет, незаметно оттуда улизнуть.

Но этого делать не пришлось: Мишку встретил еще у дворца, на аллее, и, откровенно скажу, обрадовался.

- Ну ты как... вообще? - не глядя на него, спросил я, боясь, что он сейчас заставит пояснять, а что такое "вообще".

Но он сразу все понял и сказал:

- А что? Ничего. Отец говорит: пока несильно бьют, походи. Вот и буду. Ну, а уж если... то, конечно, брошу. И потом, я еще очень боюсь, что меня и без этого выгонят.

- За что?

Оказалось, что он две тройки - алгебру и английский - никак исправить не может.

- Не понимаешь, да? - осторожно, чтобы не обидеть, спросил я.

- Ну да. Знаешь, сначала как-то запустил, а вот теперь сижу как осел...

Я подумал и предложил:

- Хочешь, Борису скажу?

- Зачем?

- Ну, он поможет. Он как-никак в десятом классе.

- Стыдно...

- Чего же стыдного? Стыдней потом из-за этого вылетать.

- Ну ладно. А то уж я просто не знаю, что и делать. Дальше говорить нам помешали Борис и Комаров. Они крикнули издалека:

- Подождите нас! - и, догнав, пошли рядом. У меня на душе стало совсем хорошо.

- Сегодня мы тебе покажем, как нужно наносить удар в туловище,- шепнул мне Комаров.

А Борис вдруг вытащил из кармана теннисный мячик и спросил нас с Мишкой:

- Такой имеете?

- А зачем? - удивились мы.

- Эх, вы! - уничтожающе посмотрел на нас Комаров.- Отсталые вы люди!

- Это чтоб руки были сильнее,- пояснил Борис.-Ходи и сжимай себе вот так.- Он несколько раз крепко сжал мяч, точно собирался раздавить его.- И за месяц-полтора мышцы знаешь как окрепнут. У боксеров должны быть сильные кисти. Ну-ка, дай твою руку,- кивнул он Мишке.- Вот так. А теперь ты жми мою, а я твою.

Мишка попробовал, но сразу скрючился и присел.

- Больно! - завопил он.

- Вот видишь? - отпуская его, спокойно сказал Борис.- А я всего-навсего третий месяц с мячом хожу.

- А где его взять? - разминая замлевшую кисть, заинтересованно спросил Мишка.

- Да в любом спортивном магазине сколько хочешь. А пока не купите, можно сминать газету с угла одной рукой в твердый комок. Польза такая же. В день по одной, поняли?

- Ага!-сказал Мишка.

А я незаметно подтолкнул его, когда Комаров отстал шнурок завязать, чтобы и он отошел, и сразу же рассказал Борису о Мишкиной беде.

-Так чего же до сих пор молчали! - возмутился он и, обернувшись, крикнул: - Это правда?

Мишка опустил голову.

- Эх, ты! - упрекнул Борис.- Надо было сразу же говорить. Приноси в следующий раз свои учебники, ясно?

- Ладно!-обрадовался Мишка.

Потом оказалось, что они живут не так уж далеко друг от друга. И Борис сказал, что можно к нему завтра приехать.

Я прямо был готов обнять его за это. Все-таки жалко, если бы Мишку выгнали.

Когда мы пришли во дворец, поднялись в раздевалку и начали готовиться к тренировке, вошел Вадим Вадимыч, сел и стал разговаривать с Борисом сначала о каком-то боксере, потом о соревнованиях и вдруг - как мне показалось, специально для меня - заговорил о храбрости и твердости характера; все новички так и впились в него глазами.

-Да, да, уже давно доказано, что храбрость - дело наживное. Воля так же, как и сила мышц или выносливость, постепенно вытренировывается. И нужно только очень пожелать быть храбрым! ("Правильно, и отец так же говорил!") И вы не думайте, пожалуйста, что храбр тот, кто ничего не боится. Это вовсе никакая не храбрость...

- Как же так? - удивился Мишка и недоуменно огляделся.

- А вот так. Муха садится слону на хобот и кусает его. Она храбрая?

- Ну-у, муха! Так она же ничего не понимает!

-Правильно. И тот, кто ничего не боится, тоже ничего не понимает, и поэтому-то он вовсе и не храбрый.

По-настоящему же храбр тот, кто боится, но, преодолевая страх, идет и идет к намеченной цели, крепко держа себя при этом в руках, понятно?

"У-у, так-то и отец говорил,- разочарованно подумал я.- Будто это очень легко - бояться, а все-таки идти!" С завистью покосился на Верблюда и Ерему. Они посматривали на всех с усмешечкой. Сразу было видно, что уж им-то об этом и говорить нечего, они и без того ничего не боятся.

Прямой левый в туловище оказался гораздо легче, чем в голову.

Требовалось только под конец резко нагнуться в пояснице, чтобы достать до противника и сделать удар полновеснее.

Но вот когда я вышел на ринг, то опять обо всем забыл. И устал опять страшно. "Да как же это они боксируют по два, по три раунда?" - удивлялся, глядя потом, как без устали крутились по рингу старенькие.

Когда мы все помылись и собрались в раздевалке, будто невзначай зашел в тренерскую комнату и Вадим Вадимыч. Он достал из столика фотоальбом, пригласил всех подсесть поближе, раскрыл его. И я увидел стареньких, какими они были год, два и даже три назад.

Все выглядели абсолютно по-другому. И дело было вовсе не в том, что тогда это были худенькие, узкоплечие, неуверенные в себе мальчишки. Нет, я уловил в выражении их глаз, лиц, фигур то, что со стыдом видел у себя, Мишки и других новичков.

Вот боксирует в учебном бою Борис. Снимок сделан явно неожиданно, и шутливая подпись, брошенная наискосок, как нельзя лучше выражает суть происходящего: "Не бойся, я сам боюсь!"

У обоих искаженные от страха, перепуганные лица, зад оттопырен, а вес тела - на левой ноге, чтобы можно было немедленно удрать.

- Вот это их первый учебный бой,- улыбаясь, пояснил Вадим Вадимыч.

Я невольно посмотрел на участников этого поединка, которые только что храбро и красиво боксировали, и подумал: "Так, значит, и они когда-то не меньше моего дрейфили?"

По дороге домой Мишка сказал:

-Ну уж пусть мне теперь кто-нибудь похвалится, что никогда ничего не боялся! Чепуха, все боятся!

- Правильно,- подтвердил Комаров. А Борис добавил:

- Только вот некоторые со временем преодолевают это, а другие падают духом и сдаются.

Я вспыхнул и опустил голову. Ведь чуть было не сделал такую глупость.

В этот вечер я сам пошел к Севе и для начала смял две газеты одной рукой; правда, под конец незаметно помогал и другой. Сева тоже попробовал, но даже и одну до конца не домял, сказал: "Ладно, после, сейчас что-то не хочется",- а я-то видел, что он устал, но сделал вид, будто не понял его хитрости, и хотел начать объяснять, что такое настоящая храбрость, да прибежала его сестренка, плакса Лидка, увидела измятые газеты и сразу же пообещалась папе сказать. Оказывается, он их еще не читал.

- Что же ты новые-то дал! - возмутился я.

- Да ладно, не обращай на нее внимания! - махнул рукой Сева.- Дальше, дальше-то что?

- Ну что? - делаясь строгим и вспоминая, что нам говорил Вадим Вадимыч, сказал я.- В общем, запомни: храбрый не тот, кто ничего не боится, а тот, кто боится...

- Как же это? - не дослушав, удивился Сева.- Значит, если наша Лидка мышей боится, так она самая храбрая?

- Да ты подожди! - рассердился я.- Я ж не договорил: кто боится, но все равно идет и идет вперед, ясно?

- А Лидка твоя, конечно, трусиха. Но вот если бы она боялась мышей и все равно шла бы на них, тогда бы она считалась храброй. Понял?

- Угу. Ну, а как же вот теперь... другим-то эту самую храбрость воспитывать? Нет, ты, пожалуйста, не думай, что у меня ее нету. Но все-таки - как?

- Ну как. Очень просто,- ответил я, будто все только от меня зависело.

- Ну вот ты чего, например, больше всего боишься?

- Пенки в молоке!

- Это не то. Что-нибудь другое, настоящее.

- Тогда...- задумался Сева,- тогда в темноте на кухню выходить.

- Вот это подходяще. Так, значит, ты боишься?

- Угу,- кивнул Сева.

- А ты все равно иди туда, понял?

Лидка крикнула из соседней комнаты, что я и сам-то, наверно, всего боюсь, только зря других научаю.

-Ты вот сам попробуй. Сходи-ка на чердак! Сходи! - кричала она.- Пусть тебя там нога схватит!

- Ух ты! Об этом я даже и думать не решался. Как же теперь быть?

Проглотив слюни, я крикнул:

-Ну и что, и пойду! - и покосился на Севу. (У него даже рот от удивления раскрылся.) И пойду! - еще громче крикнул я и, сам ужасаясь своей решимости, шагнул к двери.

- Постой, - крикнул Сева,- не ходи!

- Почему? Думаешь, там правда нога? Эх ты, суеверный! - презрительно сказал я и почувствовал, что теперь куда угодно готов залезть, не только на чердак. Однако на полутемной площадке я вдруг ощутил, как вся моя храбрость улетучилась, и в нерешительности остановился.

За спиной тонко скрипнула дверь. Это Сева с Лидкой подсматривают. Я заставил себя шагнуть на едва видную в полутьме крутую лестницу. Она громко и страшно заскрипела.

-Ой-ой-ой! - закричала Лидка и захлопнула дверь. Мне стало совсем жутко. И в то же самое время я понимал, что спускаться обратно нельзя: Лидка засмеет, по всему двору разнесет, ославит... Чтобы подбодрить себя, я крикнул:

-Чего же вы, испугались?

- Да нет, что ты! - возмутился из-за двери Сева и снова ее слегка приотворил.

- Да ты выходи, будешь снизу смотреть,-как бы заботясь исключительно об удобствах приятеля, посоветовал я.

- А нам и отсюда видно! - ехидно крикнула Лидка.- Иди, иди! Что, забоялся, да?

Я понял, что они, конечно, не выйдут и мне придется идти на подвиг в одиночестве. Набрав в легкие побольше воздуха, точно собирался нырять, пугаясь скрипа ступенек и замирая от ужаса, я полез выше, в темноту. А вот и черная дыра - вход на чердак. - Не надо, слезай обратно! Верим! - завизжала и затопала вдруг внизу ногами Лидка.

Я хотел уже было сказать: "А, сдрейфили!" - и небрежно спуститься вниз, но что-то более сильное, чем страх, подтолкнуло к черной дыре.

- Ну нет уж, уговор дороже денег! - И я, готовый ко всему, сунулся в бархатистую темноту, где густо пахло пылью и печными трубами.

Но в следующую секунду, весь похолодев, отпрянул, крепко стукнувшись о какую-то доску затылком: из-под самых моих ног что-то выскочило и с писком кинулось в сторону... Уж потом сообразил: мышь.

Для храбрости топнул на нее ногой, отчего еще сильнее запахло пылью, и снова замер, не отвечая тревожно кричавшим снизу Севе и Лидке. Из угла кто-то, не мигая, упорно смотрел прямо на меня зеленым глазом.

От страха я чуть с лестницы не скатился. Но, вспомнив, что храбрый тот, кто боится, а все равно идет и идет вперед, осторожно шагнул к этому страшному глазу и чуть не взвыл: по волосам скользнуло что-то мягкое и омерзительное! Вскинул руку - пальцы наткнулись на пушистую от пыли бельевую веревку.

-Ге-на! Ге-на! - кричали снизу Сева и Лидка.-Слезай! Верим! Слезай!

А потом вдруг ужасно заскрипела лестница, весь чердак осветился, и раздался бас Севиного папы:

-Ты что это здесь делаешь? Спускайся сейчас же! Я обернулся и, зажмурившись от света карманного фонарика, ответил:

-Да так,- и оглянулся на то место, откуда только что смотрел страшный глаз.

Там лежала обыкновенная пивная бутылка, на которую падал свет луны в щель забитого слухового окна.

Едва не плюнув с досады, я, осторожно ощупывая ногой ступеньки, стал спиной слезать вниз. На площадке было полно народу: мать, дядя Владя, его жена, Севина мама, сам Сева и Лидка.

Я взглянул на встревоженное лицо своей матери и нахмурился: сейчас при всех ругать будет...

- А он, а Гена не испугался и полез! - захлебываясь, рассказывала Лидка.- Мы с Севой все прямо дрожали, а он все равно лез и лез! – Она обернулась ко мне: - Ну, видал там ногу, да? Это ты на нее так сильно топал, да?

Мне хотелось ответить, что вообще-топ ришлось кое на кого топнуть, но Севин папа строго сказал:

-Никакой ноги мы там не нашли, и, пожалуйста, не болтай вздора!.. Но вот свою, Геннадий, ты там мог очень даже свободно потерять!.. А вам стыдно подстрекательством заниматься, да,- сказал он Севе с Лидкой.- Марш сейчас же домой!

И они все ушли.

Мать ничего не сказала, а лишь, вздохнув, кивнула на мои штаны.

Я посмотрел: ой, какие пыльные! И, в первый раз по-настоящему довольный собой, взял щетку и гордо пошел на парадное - там лампочка была поярче.

- Эх, скорее бы опять на тренировку, чтобы как следует испытать себя!

И вот я снова в боксерском зале. И Вадим Вадимыч говорит мне:

-Ну что ж, Строганов, начнем сегодня с тебя. Полезай в ринг.

Мои колени опять было задрожали, а ладони вспотели. Но я нарочно повыше поднял голову, небрежно залез за канаты и с улыбкой протянул партнеру руки для пожатия. Потом поскорей отскочил на шаг и приготовился к бою.

В первый раз я отчетливо видел и своего противника, и то, что он собирался делать, и был начеку. Только замечал, что он готовится атаковать, не закрывал глаза, как прежде, а быстро нагибался либо подставлял под удар перчатку, плечо или локоть и сразу же сам старался попасть в него. Правда, страх то и дело стеснял дыхание. Но я заставлял и заставлял себя атаковать, лихорадочно вспоминая, какой прием лучше всего подходит.

Когда раунд окончился и я, потный и возбужденный, стал вылезать из ринга, Вадим Вадимыч не отчитывал меня, а Борис обнял за плечи и радостно зашептал:

- Вот сегодня совсем другое дело!

Мишка тоже подошел, посмотрел, но ничего не сказал, только головой покачал: дескать, ну и ну...

А я, ни на кого не глядя и боясь выказать свое торжество, снял перчатки, дождался команды и начал бой с тенью, почти не чувствуя усталости...

Севе рассказывал о том, как боксировал, с таким жаром, что он подозрительно спросил:

- Подожди, а ты что, разве сегодня в первый раз?

- Да нет! - смутился я.- Просто до этого такого хитрого и ловкого противника не попадалось.

На следующей тренировке я вел себя на ринге еще свободнее, окончательно поняв, что гораздо выгоднее смотреть опасности в глаза, чем прятаться от нее. Тогда сразу ясно, каким приемом или защитой лучше всего пользоваться.

Вижу, что партнер, например, хочет нанести мне левый прямой в голову, от которого раньше только и делал, что закрывался локтями, сразу же отбиваю его перчатку, а сам провожу ответный удар в корпус. И получалось: он с носом остается, а я зарабатываю очко! Или же сам стараюсь его обхитрить: делаю вид, будто собираюсь заехать ему в туловище, а как только замечу, что он торопливо защищает его, неожиданно перевожу удар в голову, а сам скорей отпрыгиваю подальше, чтобы отквитаться не дать. И делал все это я, наверное, правильно, так как, когда раунд окончился и мы с партнером, потные и взъерошенные, выбрались из ринга, Вадим Вадимыч кивнул мне:

-Неплохо.

Я чуть не подпрыгнул от радости. А Борис, Комаров и Мишка звонко хлопали меня по плечу и хвалили.

- Да что вы! - скромничал я.- Ну что такого? Делал, как вы говорили, и все.

А самому было так приятно, что сразу же вся усталость куда-то девалась, руки стали легкими, ноги послушными. Ну так и хотелось еще раундик попробовать!

Сделав бой с тенью, поколотив снаряды, взял скакалку - уж теперь научился не хуже стареньких!- стал прыгать и внимательно смотреть, как боксируют на ринге другие. Раза два, когда сражался с высоким белобрысым парнем Мишка, чуть было не крикнул, что нельзя пользоваться с таким длинными ударами, а нужно подныривать под его перчатки и контратаковать. Смотрел и удивлялся: да неужели же Мишка сам до этого додуматься не может? Когда тренировка окончилась и мы пошли домой, я сказал ему:

- Неправильно ты сегодня. Надо было как? Нагибаться от его ударов, а самому все встречные и встречные проводить. А ты?

- Да ну...- отворачиваясь, мрачно пробурчал Мишка.- Больше не буду... ходить сюда...

Я даже остановился.

- Вообще-то многие из тех, что записались в секцию вместе с нами, уже давным-давно ушли. Борис сказал, что нигде такого большого отсева нет, как у нас. Думают, что ничего не стоит выучиться, а начинают - ничего не получается. Стараться же лень - вот и уходят. Особенно удивляло меня, что быстрее других исчезали как раз те, которые при поступлении очень уж куражились. Вадим Вадимыч сказал, что это совершенно закономерно: храброму человеку незачем шуметь и бахвалиться, он свое дело делает тихо, скромно, а вот всякие фанфароны пытаются показать, что они храбрые. На поверку же выходит наоборот.

Но Мишка-то не такой - он хороший парень, и очень жалко, если он уйдет.

- Почему? - оглянувшись, спросил я шепотом.

- Да потому что... ничего не получается!

- Эх, ты! - возмутился я.- От кого, от кого, но уж от тебя не ожидал такого! Да разве можно так падать духом? Да надо знаешь как? Тебе страшно, да? А ты иди. У тебя не получается, да? А ты еще смелее иди. И вот тогда и увидишь, что победа будет на твоей стороне! Ты думаешь, я не боялся... то есть не волновался и у меня все сразу же получалось?

- Правда? - останавливаясь, спросил Мишка.

И я почувствовал, что он признает в эту минуту мое превосходство над собой.

- Конечно! В общем, теперь, когда будешь выходить на ринг, смотри на меня. Я тебе все напоминать буду.

- Ладно! - сказал Мишка и сразу же повеселел.

Сева потребовал, когда я пришел домой:

- Хватит, сегодня уж показывай, как драться надо! А то что я все зря шагаю да махаю кулаками по воздуху.

- Хорошо. Только вот я не знаю, как же мы без перчаток будем?

- Можно самим сделать. Я знаю из чего. Пошли! Я хотел было пойти посмотреть, но вошла мать и сказала:

- Сначала поужинай.

Сева сказал:

-Ладно, ты ешь, а я пойду и все сам подготовлю, и умчался.

Я сразу же, на радость матери, все съел и уже пил чай, когда снова, держа одну руку за спиной, прибежал Сева.

-Вот! - И он показал из-за спины кусок наискось откромсанного нового ватного одеяла.- Из этого можно?

Я оценивающе посмотрел.

- Вообще-то можно. Только где ты это взял? От своего отрезал, да?

- Да нет,- успокоил Сева.- Нашел... валялось...Пошли в другую комнату, чтобы твоя мать не увидела.

- Возьми только ножницы, иголку и нитки.

- Как мы ни прикидывали, принесенного куска хватало только на три перчатки.

- Постой, я пойду еще немного отре... то есть найду!- дернулся к двери Сева.

- Не нужно, хватит. Будем тремя драться: ты две возьмешь, а я одну.

Сева обрадовался:

- Я тебя двумя знаешь как?

- Попробуй, попробуй,- ответил я и стал старательно вырезать будущие перчатки.

Шить решили одновременно две: одну я, другую Сева; но у Севы сразу же почему-то запуталась нитка, а под конец и порвалась.

- Эх ты, растяпа! А еще в школе проходил! - шипел я и снова насаживал ему (как это делают многие мальчики!) иголку на нитку.- На, и поосторожнее!

Когда все три перчатки были готовы, Сева от радости даже затопал ногами.

- У-ух ты! Здорово! - заорал он во все горло.

- Ребята, ребята! - взмолилась из другой комнаты мать.- Вы мне мешаете.

- Слышишь? - шикнул я.- Пойдем на лестницу. На лестничной площадке никого не было, только с улицы доносилось монотонное хлюпанье дождя да скрипела и стукалась о стену распахнувшаяся от ветра дверь подъезда. А окно было такое черное и страшное, что даже мурашки по спине пробежали.

Незаметно поглядев на чердак - ведь лазил же туда, никаких ног там не видел, а вот все-таки...- я сказал Севе:

-Давай сначала тебе надену,- и стал натягивать ему рукавицы; они были кособокие, неуклюжие, но нам казались самыми настоящими, боксерскими.

Затем я надел третью перчатку себе на левую руку и скомандовал:

- В стойку становись!

Сева сразу же как-то смешно растопырился, воображая, что это и есть настоящая боксерская стойка, и с уважением спросил:

- А ты так и будешь со мной одной левой, да?

- Конечно! - горделиво ответил я, хотя давно уже убедился, что только левой и можно что-нибудь сделать, а с одной правой сразу же пропадешь.

Ведь боксеры обращены друг к другу левым боком, и правая рука находится намного дальше от противника. Поэтому она совсем не приспособлена к быстрым и неожиданным ударам, а только и умеет, когда нужно, добавлять да подбородок защищать. Вадим Вадимыч объяснял, что левая рука - шпага, а правая - кинжал. Ну, а шпагой-то куда удобней и безопасней действовать.

- Так вот,- начал я солидно, вспоминая, что в этом случае говорил нам тренер,- сейчас, значит, вы... то есть мы поработаем на технику один раундик.

- Угу,- кивнул Сева.- А что такое "раундик"?

- Ну-у, это когда драться... тьфу!., работать разрешается. Да ты не перебивай!

- Ладно.

- Так вот, один раундик. И не надо бить изо всех сил, а нужно стараться технику показывать, понял?

- Угу. Не буду изо всех сил, не бойся.

- Да я-то не боюсь. Но так полагается.

Сева устал стоять в стойке и тоскливо спросил:

- Ну, можно начинать-то?

- Можно,- кивнул я и хотел тоже встать в стойку, как вдруг почувствовал, что на меня обрушились перчатки, одна даже попала в рот, и в зубах остался клок ваты.

- Ты что, с ума сошел?! - отплевываясь, закричал я.- Да я же еще и в стойку-то не встал!

- Так ты же сам сказал - можно! - пробурчал Сева.

Я сказал "можно" в смысле: сейчас начнем, а ты...- огрызнулся я и недобро подумал: "У-ух уж теперь я тебе за это покажу!" - изготовился, но дверь Севиной квартиры вдруг отворилась и из нее выглянула Лидка.

- Это чего вы тут стоите? - подозрительно спросила она.

Сева сразу же подскочил к ней, стал торжествующе крутить перед ее носом перчатками:

- Во, погляди! Настоящие боксерские! Сами сделали!- потом вдруг спохватился и поспешно спрятал руки за спину.

Но было уже поздно.

- А ну-ка, ну-ка, покажи! - еще подозрительнее прищурилась Лидка, храбро наступая на Севу. Потом повернулась и бросилась домой, оставив дверь открытой.

- Мама! Ма-ам! - на бегу вопила она.- Севка все мое ватное одеяло изре-еза-ал!

И тотчас же из комнаты раздалось грозно:

- Сева, иди сейчас же сюда!

Мигом оценив положение, я лихорадочно стянул с себя злополучную перчатку и сунул ее остолбеневшему приятелю. Бесшумно вскочил в нашу квартиру, тщательно запер дверь и, осторожно продохнув, с невинным видом вошел в комнату.

- Ты отчего такой возбужденный? - переставая писать и пристально вглядываясь в меня, спросила мать.-С Севой опять повздорил?

В уличную дверь сильно и грозно забухали.

Я испуганно остановил поднявшуюся с места мать:

-Не ходи, это не к нам!

- Тогда почему же ты так испугался, если не к нам? - возразила она и вышла из комнаты, а я сразу же юркнул в другую, оставив щель, чтобы подсматривать.

В следующую секунду до меня донесся писклявый голос Денежкиной.

Мать успокаивала ее:

-Да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, пожалуйста. Все сейчас разъяснится!

И они вошли в комнату.

За ними - Лидка.

Мать позвала строго, делая знак Денежкиной, чтобы та не торопилась:

- Геннадий, это ты сделал? - и показала перчатки.

- Да,- еще не понимая, в чем дело, еле слышно ответил я.

- А ты знал, из чего ты это шил? - еще строже спросила мать.

- Да, Сева сказал, что он нашел.

- Да как же это - нашел? Он отрезал от нового Лидиного одеяла! - закричала Денежкина. - И он мне сказал, что ты...

Мама попросила Лидку позвать Севу. И, когда он, подталкиваемый в спину, нехотя вошел, я шагнул к нему навстречу:

- Скажи, ну вот скажи при всех честно, как ты мне объяснил, где взял для перчаток одеяло! Скажи!

- Я сказал, что наше-о-ол...- весь сникнув, протянул Сева.

- Правильно! - подтвердил я и посмотрел на его маму.

В дверь сначала постучали, и вслед за этим в комнату просунулась голова Севиного папы.

- Вот, полюбуйся, полюбуйся, что твой сынок наделал!- стала совать ему в нос перчатки Денежкина.-

Все Лидино одеяло изрезал!

- Да что, что это такое? - отбиваясь, спросил он.

- Боксерские варежки! - ехидно взглядывая на меня, пояснила Лидка.

- Не варежки - перчатки,- мрачно поправил Сева.

- Ах, так вон оно что! - Севин папа обернулся ко мне: - Да разве же это боксерские перчатки? Что учишь Севу, это хорошо. Но только почему же тайком?

Сказали бы: так и так, нам нужны перчатки, и мы бы вам сразу же купили настоящие. Правда? - Он взглянул на жену.

- Не болтай ерунды! - сердито возразила она. - Чтоб я позволила своему ребенку такой грубостью заниматься? Никогда!

- Ну вот ты как! - виновато воскликнул Севин папа.- Ну ладно, ладно, в таком случае давайте извинимся перед хозяйкой за наше шумное вторжение и последуем домой.

Он извинился, и они все вышли.

Я посмотрел на мать, она покачала головой:

- Нехорошо. Ты старше, умнее и должен как-то направлять его, а не резать вместе с ним одеяла.

- Да он же говорил...- начал было я.

- Мало ли что он говорил,- перебила мать,- но ты же видишь, что это хорошее, совершенно новое одеяло, значит, оно не могло где-то просто так валяться.

- Ладно,- сказал я,- теперь буду по-другому за ним смотреть. Только ты, пожалуйста, ну... не верь, что бокс - грубый. Он интересный и полезный!

Однако увидеться с Севой оказалось не так-то просто: с этого вечера он стал прятаться от меня, даже на улицу не выходил, сколько я ни караулил его у кухонного окна. Мало того, дядя Владя сказал, что, когда я в школе, он везде ходит и хвалится, что если бы не Лидка, то он меня с двумя перчатками всего бы избил.

15-

На ходу вытираясь мохнатым полотенцем, в одних трусах, я вошел в комнату и, задержавшись против зеркала, согнул правую руку. Горкой вздулась мышца бицепса, согнул другую - тоже. Да-а, не зря купил я теннисный мяч и с тех пор нигде с ним не расставался, незаметно нажимал да нажимал в кармане. Да и вообще мне уже несколько человек говорили, что я на глазах меняюсь. Вчера на уроке физкультуры, когда я быстрее всех пробежал, учитель так и сказал: "А ты, Строганов, за последнее время на глазах развиваешься!" И дядя Владя сейчас то же самое сказал. Наверно, это правда. Потому что вчера стал рубашку надевать, которая совсем еще недавно была велика, так ворот не сошелся.

В комнату вошла мать. Я отпрянул от зеркала и сделал вид, будто гляжу в окно.

- Одевайся, одевайся живее, а то простудишься! - сказала мать и сразу же спросила: - Кстати, ты с Севой-то говорил или нет?

- Да я его уже два дня не вижу. Прячется от меня.

- Ах какой хитрый! И все-таки ты найди случай, непременно поговори. Нельзя давать товарищу портиться.

Я быстро позавтракал, надел пальто, фуражку - на улице теперь было холодно, и только один Митька все еще ходил раздетым; весь синий, согнется, а пальто надевать не хочет,- взял портфель и вышел из квартиры.

Спустившись вниз и выйдя из сеней, я стал прыгать с камешка на камешек, так как во дворе было очень грязно, завернул за угол дома и остановился: от ворот с голубем в руках шагал Митька.

"Да иди же, иди, чего испугался-то? - возмущенно сказал над моим ухом чей-то голос.- А пристанет, брось портфель и покажи ему!" Но я стоял, крепко сжав ручку портфеля, и не двигался. Правда, это уже не был тот страх, с которым я раньше смотрел на своего недруга, но я как-то сразу забыл, что ходил в боксерский зал и кое-чему выучился там.

-Ну, чего глядишь? - бросая за спину голубя, который радостно взмыл в небо, злобно прошипел Митька.- Боксер! - желчно скривился он.- Да я тебе вот сейчас безо всякого бокса! - И он неожиданно подскочил и размахнулся.

И тогда я, уже умевший уходить от быстрых боксерских ударов, сделал короткий шаг назад, и Митькин кулак пролетел мимо, а сам он чуть не упал.

- Ах ты так? Так, да? - мигом освирепел он и, размахнувшись еще сильнее, кинулся на меня, чтобы предупредить отскок.

Дата добавления: 2015-08-17