Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Нашелся Ганс!

Глава II | Дама Безе | Окаянный Ганс | Граф Морковкин | След в след | Глава VII | Шашлык по-сенбернарски | Рыбалка в карьере | Глава X | Бедный Юрик |


Жизнь вошла в обычную колею. Если кто-то подумает, что мы жили, как в осажденном замке, всегда готовые к нападению неприятеля, то он очень ошибется. Мы жили спокойно. Кушали размеренно и неторопливо. Иногда умывались. Но купались каждый день и по много раз. Бегали, конечно, тайком от Матвеича на карьер, любовались его диким, фантастическим и неприветливым видом. Кстати, его неприветливость сослужила добрую службу окрестным зверушкам и птицам. Уже несколько раз мы видели там зайчишек, повсюду шныряли шустрые мышки, а за ними охотились ежики. Частенько над карьером в синем небе красиво плавал ястреб, пискляво покрикивая. Меня при этом всегда удивляло, что у такой сильной и красивой птицы такой жалкий голосок.

Иногда мы с Алешкой делали небольшой костерок возле пещеры Юрика. Заглядывали и в саму пещеру, там было сумрачно и прохладно. Лежали высохшей грудой ветки и торчал рядом с ними пустой пенек. Почему-то было приятно здесь находиться.

А вообще карьер постепенно зарастал кустами и травами. По краям его уже теснились молодые березки. Алешка даже ухитрялся собирать букетики каких-то цветов и постоянно заносил их тетушке Тильде. Эти букетики были больше похожи на сухие растрепанные веники, но тетушка Тильда приходила от них в изуми-и-и-тельный восторг. И ставила их в вазочку рядом со своими цветущими геранями.

…Жизнь шла своим чередом. Матвеич дописывал книгу, Алешка настойчиво поливал свой огород. Так обильно и регулярно, что на нем уже квакали вечерами лягушки. Я ему сказал об этом.

— Ничего, — легкомысленно отмахнулся Алешка. — Мы их Морковкину скормим. Он обожает лягушек с вермишелью. Он их достоин.

С такой же регулярностью Алешка проверял вечером «сигнализацию», а каждое утро «разряжал» калитку. И надо сказать, собаки больше на участок не забегали. Видимо, тот пес, напуганный до ужаса, рассказал своим приятелям об этой страшной ловушке, и они обходили теперь участок Матвеича самой дальней стороной.

Мне даже было их немного жалко. Потому что здесь было очень хорошо. Мне нравились высокие сосны вокруг дома, две елочки возле туалета, маленькие и большие березки, вольная трава, которую не косили и не стригли. В этой траве я вдруг стал находить белые грибы. И в один прекрасный вечер поставил на стол в «кают-компании» сковороду прекрасной жаренки.

Матвеич был в восторге.

— Лучше этого на всем свете есть только одно блюдо — флотский борщ. — И спросил очень логически: — Дим, а ты окрошку умеешь делать? Вот бы поесть.

— Он все умеет делать, — похвалил меня Алешка. — Он один раз даже розетку починил.

Что там общего между окрошкой и розеткой — одному Алешке дано знать. Но ведь он никогда ничего просто так не говорит.

Потом, когда все опасности остались позади, Алешка мне сказал, что он все уже знал заранее. И про окрошку, и про Атосика с поносиком. И про кое-что еще…

Но это было потом. А пока мы, в общем-то, как говорится, расслабились. Но вдруг настали такие события, когда, как говорится, нужно было собраться.

Сначала эти события выглядели довольно невинно и приятно. Через два дня опять приехал Сеня Бернар. Веселый и находчивый. Привез тетушке Тильде букет ромашек. Которые он, конечно, не купил на рынке, а собрал по дороге. Потом он зашел к нам и напомнил, что мы «обещали» свозить его на тот берег. Мы, конечно, «вспомнили». Нам не жалко. Лишний раз погонять по озеру для нас не забота, а удовольствие. Алешка, правда, и тут не растерялся. Взамен потребовал, чтобы Сеня свозил нас в поселок за квасом для окрошки.

— За милую душу! — обрадовался актер. — Окрошка — это где-то даже лучше шашлыка.

— Жевать не надо, — сказал Алешка. — Но мы ее не скоро будем делать. Мы еще Димкину уху не съели.

— О! Уха — это не хуже окрошки. Когда наша труппа совершала гастроли по Волге-матушке реке, я осчастливил всех, сварив легендарную тройную уху.

— Из трех рыбок, что ли?

— Из трех сортов рыб и одной курицы.

— Курицы тоже в Волге-матушке водятся? Вы их на хлеб ловили?

Боюсь, что великий актер Сеня Бернар сохранил о нашем Алешке не самые лучшие воспоминания: глупый мальчик. Наивный и прозрачный. Как сосулька на солнышке.

В поселке мы купили квас, яичек и хорошей вареной колбасы. Ингредиенты, как сказал Сеня Бернар. Но Алешка напомнил, что окрошка «созреет» не скоро. На мой взгляд, он уже не скрывал своего отношения к великому актеру. Но великий актер об истинном отношении к нему не догадывался. Да ему, по большому счету, наплевать на это.

В лодке он осмелел даже до того, что опустил руку в воду и размечтался:

— Хорошо бы здесь провести старые годы моей жизни. Чтобы эта великолепная природа…

— Приехали! — сказал Алешка.

Лодка стукнулась носом в причал, и мы так и не узнали, чем обязана великолепная природа великому актеру в его старые годы.

Лодочник встретил нас обычной улыбкой стальными зубами сквозь черную бороду.

— Как жизнь? — спросил его Морковкин. — Дела идут?

Лодочник кивнул. Морковкин обрадовался. И они пошли в мастерскую.

— Даже скучно, — вдруг сказал Алешка. — Он такой дурак. Ему только черепов на сцене играть.

— Ты чего? — удивился я.

— Да ничего! Спорим, что он сейчас придет с пакетиком и соврет, что в этом пакетике щепочка от его пионерлагеря на память.

Да, я и не заметил, как мой младший брат повзрослел и стал, уж извините, умнее старшего. Вот только молния на джинсах его не слушается.

Мы терпеливо сидели в лодке. Потом Алешка заерзал и сказал, что ему очень надо. И он кивнул в сторону туалета в виде будочки. Почему-то к этой будочке был прибит шест, на конце которого торчал скворечник. Наверное, Лодочнику нравилось посиживать там под пенье птиц.

— Какой-то у него туалет дурной, — сказал Алешка, вернувшись. — Вроде гаража.

— Что? — У меня глаза на лоб полезли. — Там машина стоит?

— Экскаватор, — усмехнулся Алешка. — И две канистры с бензином.

— Ну и что? У нас дома в туалете тоже много лишнего.

— Унитаз, что ли?

— Чего ты развеселился? — Я даже разозлился на него.

— Все, Дим, идет по плану. Мы скоро узнаем одну новость.

Я даже не стал спрашивать — какую, хорошо, что одну, а не десяток. Я только сказал:

— Молнию поддерни.

— А я виноват? Она все время зацепляется. Вон они — ползут.

Они в самом деле ползли, покачиваясь. Видно, в мастерской у Лодочника хранились не только инструменты.

— Дим, ты смотри, чтобы наш сенбернар в водолаза не превратился.

А я бы не возражал.

— Королевский катер к причалу! — заорал Морковкин. — Все флаги на мачты!

— Есть, сэр! — заорал Алешка.

Лодочник и Морковкин обнялись и похлопали друг друга по плечам. Будто один уходил в далекое плавание, а другой провожал его со слезами на глазах.

Как мы добирались до родных берегов, даже вспоминать не хочется. Морковкин сел на корме, поставил между ног пакет с чем-то («Ямайский ром, — объяснил он. — Подарок друга»), развалился и почти всю дорогу пел песни на морскую и речную тематику. А потом вдруг заплакал, сказал: «Ну и гад же вы, Марковский!» и уснул.

Алешка тут же перебрался на корму и заглянул в пакет. Обернулся ко мне и подмигнул: щепочка раннего детства.

Причалив, мы разбудили актера и помогли перебраться на берег. Он помахал нам пакетом с ромом и побрел к дому тетушки Тильды.

В это время на «мостик» вышел Матвеич, глянул ему вслед, усмехнулся и спросил нас:

— Это вы его напоили?

— Мы, — сказал Алешка. — На всякий случай. А то он на окрошку к нам намылился.

— Но он этого не достоин, — добавил я.

А дальше все пошло еще быстрее. События развивались. В тот же день, ближе к вечеру, Морковкин собрался в Москву. Алешка меня удивил:

— Нам надо его проводить, Дим.

— С музыкой? — усмехнулся я.

— Обязательно надо, Дим. Потому что он очень скоро вернется.

— Ничего не понимаю, — признался я.

— Я, Дим, тоже еще не все понимаю, — признался Алешка. И пообещал с угрозой в голосе: — Но скоро пойму.

И кому-то тогда мало не покажется…

Матвеич тоже пошел с нами. Проведать тетушку Тильду. Дорогой он все время посматривал на нас и чуть заметно улыбался.

В дом тетушки мы уже входили, как в свой родной. Мы к нему уже привыкли. В нем был такой немного грустный уют, который окружает хорошего старого человека. Тикали часы на стене, белый череп скалил некомплектные зубы на стоящий рядом с ним подсвечник. Выцветали старые афиши. На подоконниках теснились горшки с цветами, Алешкины веники и баночки с лекарствами для Атосика и Гамлета.

Они нас встретили, как старых друзей, особенно Алешку. И сразу стали просить его погулять с ними, побегать по траве, полазать по деревьям.

— Потом, — сказал Алешка. И они послушно и дружно забрались в кресло, свернулись в терпеливые клубочки.

Сеня Бернар отнес свои вещи в машину. Их было не много — небольшая дорожная сумка и пакет с ямайским ромом. Сумку он поставил в багажник, а пакет — на сиденье, рядом с водительским.

Тетушка Тильда чихнула, сморкнулась, глянула в платочек и пригласила мужчин на кухню — отведать по чашечке изуми-и-и-тельного кофе.

Мы с Алешкой еще не мужчины, кофе пить не пошли.

— Иди на кухню, — строго сказал мне Алешка, — стань там в дверях и никого не выпускай, пока я не свистну.

— А как не выпускать?

— А как хочешь!

И не сказав больше ни слова, пошел на улицу. Зверята сорвались за ним. А я, как дурак, застрял в кухонных дверях.

Положение мое было незавидное. С улицы доносились веселый лай, звонкий Алешкин голос, а из кухни — аромат изуми-и-и-тельного кофе.

Правда, довольно скоро во дворе послышался разбойничий заливистый свист. Я покинул свой пост и тоже успел попрыгать по траве и полазать по деревьям.

Когда мы вернулись, Сеня Бернар уже целовал тетушке Тильде ручку и откланивался. Она благодарила его и приглашала навещать ее почаще. Сеня Бернар широко разводил руки с сожалением:

— Совершенно нет времени. Благодарные зрители не выпускают меня из своих объятий. Но в сентябре обязательно заскочу.

Он пожал руку Матвеичу обеими руками, поднял их над головой, как спортсмен-победитель, и, захватив трость, пошел к машине. Важно уселся, проверил пакет с ямайским ромом, длинно посигналил и отбыл в столицу нашей Родины.

— Скатертью дорога, — пожелал ему вслед Матвеич.

Алешка хихикнул.

— Ты чего? — спросил я.

— Дим, Татьяна Семенна говорила… (Татьяна Семенна преподает у нас в школе иностранные языки). — Она говорила, Дим, что «скатертью дорога» переводится на немецкий язык знаешь как? «Катись к чертовой матери!»

Это уж слишком.

Мы вернулись в дом еще на одну чашечку изуми-и-и!.. кофе. И мне показалось, что с отъездом Морковкина в доме что-то изменилось. Но что? Что-то неуловимое. Может, просто чище стало, еще уютнее. Не знаю, не понял.

А когда мы шли домой, Матвеич вдруг, не говоря ни слова, легонько дернул Алешку за ухо, а мне подмигнул. Я ему тоже подмигнул в ответ. Вот только зачем? И совершенно некстати мне вдруг стало ясно, что изменилось в доме тетушки Тильды. Мне показалось, что ее любимый подсвечник немного отодвинулся от черепа. Ну, это можно понять. А вот почему с подоконника исчез один пузырек? Я точно помню, что их было два — один повыше, а другой пониже. Тот, что пониже, остался на месте, а тот, что повыше, исчез.

Впрочем, этому тоже есть объяснение. Может, его забрал Сеня Бернар. Вдруг у него такой же запорчик, как у Атосика? Или поносик. Как у Гамлета…

А на следующий день все пошло кувырком. Причем с огромной скоростью.

Сначала из Москвы какой-то важный человек позвонил Матвеичу. Матвеич его выслушал, не перебивая, и ответил:

— Вас понял. Выезжаю.

Он отключил трубку и взглянул на нас. Как бы примериваясь: на что мы способны?

— Вот что, братцы-матросики, меня вызывают в город. Там задержали квартирного вора. По всем приметам — это Окаянный Ганс. Нужно его опознать. А кому, как не мне? Он, конечно, назвался другим именем. В насмешку: Ганс Ахметович Иванов. Мне надо ехать, ребята. И вернусь я только завтра. Обойдетесь без меня? Бояться не будете? Может, переночуете у Матильды Львовны?

— Мы этого не достойны, — сказал Алешка. — И мы ваш дом, не надейтесь, не оставим до весны.

— Это меня и пугает, — улыбнулся Матвеич.

— Мы вас достали? — спросил Алешка.

— Круто достали. Но с будущей весны мне будет очень вас не хватать.

— Тогда мы после весны приедем к вам на все лето. Заодно зимой на лыжах покатаемся, на карьере.

— Заметано, — согласился Матвеич и позвонил папе. — Сережа, такое дело. Мне надо выехать в Москву, вроде бы Ганса задержали. Ты сможешь сюда подъехать, пацанов попасти? Ну вот и ладно.

Такого предательства со стороны капитана корабля мы не ожидали. И надулись.

— Ребята, я всю жизнь защищал людей от преступников. Причем людей, мне не знакомых. Не родственников, не друзей, совершенно посторонних мне людей. Так почему же я о вас не могу позаботиться? Ведь вы мне не чужие.

— А чего? — спросил Алешка. — Мы, вятские, ребята хватские, не пропадем.

И тут добрый Матвеич превратился в строгого полковника:

— Отставить разговоры! Личному составу подготовить машину к рейсу! — и проворчал: — Хватские они… А то я не знаю.

«Москвич» у Матвеича был старенький и все время требовал заботы. Долить масло, подкачать шины, подзарядить аккумулятор.

Мы все это проделали, получили устную благодарность. Напоследок Матвеич, уже в машине, приспустил стекло на дверце и сказал:

— До приезда Сережи — никакой инициативы с вашей стороны…

— Ладно, — грустно согласился Алешка, — будем сидеть голодными. До приезда Сережи.

— …За исключением приготовления пищи. — И он уехал.

— Не грусти, Дим, — усмехнулся Алешка. — Один уехал, другой сейчас приедет.

Я думал, он имел в виду папу, но я ошибся. Приехал Сеня Бернар.

Он затормозил возле нашего дома, выскочил из машины. Его седая грива растрепалась, собачьи щеки тряслись. Кажется, от злости.

— Что, — спросил Алешка, — уже сентябрь, что ли, нагрянул?

— Нагрянул! — пролаял Сеня. — Мой катер готов?

Алешка и глазом не моргнул:

— Как всегда, сэр. Мы только возьмем с собой сухой паек.

Он живо заскочил в дом и выбежал из него с бумажным пакетом на веревочных ручках.

Я ничего не понимал. В лодке кое-что разъяснилось.

— Этот козел, — пыхтел от негодования Сеня Бернар, — вместо ямайского рома одарил меня прокисшей простоквашей. — И он потряс со злостью тот самый пакет, который бережно укладывал на сиденье. — Хорошо, что я еще в дороге решил попробовать глоточек.

Что-то тут не вяжется, подумалось мне. В дороге, за рулем, вряд ли даже актеру придет в голову попробовать глоток рома.

— Давай, давай, Димитрий, — поторапливал меня Морковкин, — увеличивай обороты.

Я и так греб, как раб на галерах. Легкая лодка летела стрелой. Похоже, ей тоже хотелось, чтобы вся эта непонятная суета поскорее закончилась.

Время от времени оборачиваясь, я заметил, что Лодочник уже стоит на причале. Да, будет сейчас горячая встреча старых друзей. Как бы и нам случайно не попало.

Лодочник привязал нашу лодку, протянул руку Морковкину. Тот ее в гневе оттолкнул, хотел рывком взлететь на причал, сорвался и чуть не плюхнулся в воду.

Лодочник отступил на шаг.


Дата добавления: 2015-08-10; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Этюд с автопортретом| Окрошка в коньяке

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.017 сек.)