Рыбы черного озера

«На чем воспитан в родном гнезде, то и возьмешь в полет» - это любимая присловица моего покойного отца. Думается, я взлетел с достойного места. Но смог ли я постичь его достоинство? На извилистом бугристом пути земного бытия я, возможно, иногда переступал меру, но всегда придерживал узду, вспоминая отцовский завет: «Будь нищ в миру, но не будь нищим в мысли и чести». Не правда ли, слова праведника? Да, это был настоящий человек. Что касается меня, хоть начало моей жизни и было очень трудным, позднее всё было неплохо. Я сотрудничал с властью, сам был во власти, занимал достаточно высокое общественное положение. И все же, смог ли я подобно отцу быть порядочным человеком? Иногда перед его светлым духом мои щеки горят от стыда.

В образе отца было что-то в высшей степени совершенное. Он был маленького роста, смуглый, сухощавый, с кроткими карими глазами. Он даже с детьми не говорил грубо, ругаясь или нахмурив брови. Он был неуверенный, несмелый, говорящий все без утайки, как ребенок. Двери школы за всю жизнь так и не открылись ему. Хоть он и верил в Бога со всей искренностью, к сожаленью, так и не смог прочитать ни одной молитвы. Только и смог однажды пробубнить «Фатиху», посвящая покойным предкам, или частенько заканчивая молитву, он посвящал ее Господу – творцу своему, и мог так бормотать очень долго. Трудно было понять, когда он начинал и когда заканчивал. Только можно было видеть, как шевелится его редкая седая бороденка, как бы двигающаяся в такт его редкостному усердию. Но вот в какое-то время в благостной дреме он завершал молитву.

Отец легко верил, когда говорили другие: «Едрить евона мать, чтобы было обильным его потомство, как можно так хитро обманывать народ и пользоваться его благами? Что они скажут, когда окажутся перед божьим судом? Возможно, ты свое и не упустишь, главное, чужого не бери, пусть бог даст твое, положенное тебе, не поддавайся науськиванью пестрого воронья. В этом бренном, призрачном мире, только честь выведет тебя на дорогу. А таить против кого-то злой умысел, что в этом хорошего?».

Благой, он рассказывал как участвовал в жестокой войне на российской земле. Слава богу, убивать людей ему не пришлось. Он привозил с тыла продукты, письма и все такое. Был во вражеском плену. Видимо, сцены пыток и нескончаемых побоищ стояли у него перед глазами, ибо когда он пересказывал пережитое, то щеки его подрагивали, а пальцы с редкими волосиками дрожали.

Его и богатство прошло стороной. Была у него коричневая кобылка со звездою во лбу, с которой седло не снималось ни зимой, ни летом.. За ней всегда следовал ее жеребенок. Была черная комолая корова, которая каждый год исправно телилась. Она тоже прожила очень долго - и не умирая, и не размножаясь особо. Помню, несколько овец и коров на протяжении многих лет обеспечивали ему сносное существование. Не был приспособлен отец ни к ремеслам, ни к житейской хитрости. Когда друзья подшучивали над ним, он даже ничего не мог сказать в ответ. Он только похохатывал, что бы они ни говорили.

«Эх, бедняга, Жарбол, ну что ж ты такой кроткий, - посмеивались над ним сверстники, - Стоит тебе открыть рот, как прямо все нутро твое видно!»

Кротким, обычно, выпадает удел трудяг. И, видать, поэтому отец мой никогда не знал покоя. Но как бы он ни старался, достатка не прибавлялось. Удача ли его сторонилась или не был он предрасположен к накоплению богатства? Как бы то ни было, не мог он никак разбогатеть, как будто все заработанное вываливалось у него из слишком кургузого кармана. Возможно, из-за своей кротости, ему всегда выпадала роль жертвы в результате проделок всяких хитрецов и пройдох. Возможно, мир для него был как красная лисица, которая заставляя его идти длинные версты в надежде ее поймать, в последний момент вильнув хвостом исчезала, оставив его ни с чем. Но и это его не огорчало. Это был абсалютно беспечный, беззаботный человек.

- Каждому рабу божьему положен свой предел. Его не преодолеешь, хоть головой бейся об стенку. Сынок, самое большое богатство – довольствоваться малым. Если обошли вас стороной бедствие и смерть – это и есть счастье. Не пойму, почему Господь наш всевышний заставил людей враждовать друг с другом? – недоумевал он благостно.

Я до сих пор поражаюсь его наблюдательности в тех вопросах, на которые другие и внимания не обращали. В связи с этим мне вспоминается одно событие, которое до сих пор стоит перед моими глазами и никак не уходит из моей памяти. Это было время, когда джайляу истощило себя. Однажды отец взял меня с собой на ловлю рыбы в Черном озере. Озеро оказалось не так далеко от нас, в распадке под заснеженным Бешеным пиком. Оно лежало в этом распадке, как бы потягиваясь всем телом, или как кипящий котел, подвешенный о края ущелья. Черно-синие волны бурно вздымаясь, действительно как бы кипели; зеленые сосны и белые березы, как бы подпирая друг друга, огибали все озеро. Свинцовая озерная гладь, казалось, тянула в свою пучину. Волны плескаясь о пустынный берег, величаво катились обратно. Пока солнце не поднимется в зенит, похоже, озеро так и будет пребывать в затенении. Черное озеро расположено вдалеке от населенных пунктов, дорога туда терниста. Кроме редких прохожих, тут и рыбаков-то не видно.

- Сынок, - обратился ко мне отец, - это и есть Черное озеро. Пока я живой, ты должен был его увидеть. В этот край за целую зиму ни один человек пойти не посмеет. Там столько валит снега, что лошади не проезжают. О Черном озере есть очень красивая легенда. Я как-нибудь тебе расскажу ее.

В детстве я очень любил сказки. Мой покойный отец тоже без устали мне их рассказывал. Я слушал его до тех пор, пока не гасла керосиновая лампа. От вожделенного внимания у меня со рта текли слюни.

- Отец, когда ты расскажешь мне сказку Черного озера? Давай сейчас же рассказывай, - пристал я к нему.

- Едрить евона мать, куда торопишься? Когда я тебя обманывал? Хорошо, расскажу, - вдруг согласился он.

Сегодня я с нетерпением ждал от отца легенду о Черном озере. Он привязал свою коричневую кобылку к ветке кедра, снял с саврасого стригунка детское седельце и пустил его пастись.

- Отец, не уйдет ли мой стригунок?

- У него вон мать рядом, куда он денется?

Отец меня очень любил. Если я не переходил предела, никогда мне ни в чем не отказывал. Он стал насаживать на крючок червяка.

- Сынок, научись ловить рыбу. Едрить евона мать, все рыбы смертны, куда они от нас денутся? Сынок, все вершится по воле Аллаха-Творца. Судьбу каждого живого существа Творец записывает на его лбу. Того, что суждено тебе, разве избежишь? – отец кашлянул и испытующе окинул взглядом водную гладь Черного озера.

– Человеческая жизнь ограничена, сынок. Не знаешь, когда умрешь, сегодня или завтра? И я тоже покину этот мир. Наши предки тоже прожили какое-то время, и ушли в мир иной. Рабы божьи, дай бог им обильное потомство, все не одинаковы. Есть и те, кто нисколько не озабочен будущим своего потомства. Но если ты не способен оставить за собой золото и серебро, не жалей своих чистых помыслов! Отец вонзил в землю березовое удилище, с свисающей вниз леской. – Сынок, ты видел много хорошего и плохого, кто-то мало живет, кто-то много, но все они уходят из жизни. Не только человек, но и все живые существа ради детей своих готовы на всё! Даже на самый отчаянный риск! Однако и среди них, и среди животных есть совестливые и бессовестные. Но, увы, смерти не избегнуть… мы же не черти А вот эти вот горы, вот эта земля – они не стареют, не приходят в ветхость. Когда-то мы были такими как вы, Черное озеро было таким, как сейчас. С тех пор оно и не усохло, и не вышло из берегов. Это озеро существовало еще в далекую эпоху пророка. И рыбы, дай бог им обильного потомства, существуют аж с тех самых пор. Однажды и ты станешь таким стариком как я. Ты тоже приведешь сюда своего сына и покажешь это Черное озеро. Может быть, порыбачите с ним тут. Создатель взвешивает на весах деяния живых существ. Иначе место ли бесконечно размножающимся рыбам это скромное Черное озеро? То же самое можно сказать и обо всех живых существах.

Я хоть и слушал своего отца, но многое было недоступно моему пониманию. Я все думал о рыбах.

- Отец, пока рыбы кушают червяка, не порежет ли крючок их губы? – прервал я его на мгновение.

- Едрить евона мать, рыбы же не жуют червяка, они его заглатывают! – хихикая, залился смехом отец.

- Оте-е-ц, можно я подержу удилище?

- Нет, сынок, не трогай. В Черном озере бывают рыбины весом с ягненка. Что мне делать, если они утащат тебя в озеро?

- А если тебя, отец?

- А что я, я уже отжил свое, вот уже стариком стал. Сыт уже по горло и радостями жизни, и трудностями. Главное теперь, чтобы вы были живы, чтобы осталось за нами достойное потомство, умеющее найти свой путь в жизни!

- Не говори так, отец! Если рыбы потащат тебя в озеро, разве я останусь в стороне? Я схвачусь за твои ноги и вытащу тебя!

- Да что ты говоришь, едрить евона мать?! Не дай бог такому случиться!

- Нет, я не оставлю тебя, отец!

Отец пристально посмотрел на меня своими кроткими карими глазами, потом улыбнулся, крепко прижал меня к груди и поцеловал.

- Да стану я жертвой твоей, мой ягненок, верблюжонок мой! – отец растрогавшись стал часто-часто моргать, - мы же люди, мой бесценный, а разве человека проведешь? Разве я позволю, чтоб тебя утащила рыба? Ты думаешь чего только не испытал твой отец за все прожитые годы? И у рыб, и у людей есть свои подлецы. Господь всевышний кого-то создал кротким, а кого-то негодяем. Каждому дал какой-то его характер.

- А подлецы, какие они, отец?

Отец, как бы в недоумении, вскинул плечи.

- Ну как «какие»? На вид они как все мы, ничем особым не отличаются…

Он задумался и вдруг залился смехом.

- Ах, едрить евона мать! Как это объяснить ребенку? В общем, подлые люди – это эгоисты, злодеи.

- А рыбы?

Отец не успел ответить, как вдруг согнув удилище, задергалась леска. Видно, отец этого только и ждал. Он резко подсек леску.

- Отец – это что, рыба?

- Молчи, сынок! Она, кажись, клюнула!

Я от радости даже подпрыгнул.

- Да, клюнула, клюнула!

- Не торопись, сынок, не опережай события. Некоторые большие рыбины срывают наживку с крючка и уходят как ни в чем не бывало.

Глаза отца чуть не вылезая из орбит, вперились в водную гладь Черного озера. Отойдя на шаг назад, он окаменел вцепившись в удилище.

Я схватился за полу отцовского чапана.

- Рыба большая, отец?

- Помалкивай пока, Господь нам поможет.

Когда он подсек и рыба, взлетев над водой, упала на берег, мы увидели, что это крупная рыба с ярко синей хребтиной, беловатой грудью, со страшно выпученными глазами. Она в ярости била большим раздвоенным хвостом по каменистому берегу. Моя радость не знала границ, но подойти к рыбине у меня не хватило смелости. Я никогда не видел такую рыбу. Шлепая себя по коленям, я то и дело подпрыгивал вокруг нее.

- Какое счастье! Вот это рыба, отец! Какая большая!

- Да прибавится ей потомства, но разве она такая уж большая? Есть рыбы- гиганты, как самые большие из живых существ.

Отец усмехнулся сквозь взлохмаченную бороденку и редкие усы. Его ноздри трепетали от счастья.

Рыба недолго билась о берег. Раза два трепыхнула жабрами и осталась лежать без движения. А мне какое дело было до ее страданий? По мне – так продолжала бы биться. Это было мне гораздо интереснее.

- Отец, почему у этой рыбы такой большой живот? Она беременна?

- Едрить евона мать, разве рыбы рожают?

- Как же они тогда размножаются?

- Они же икру мечут

- Как это? Они насиживают икру как яйцо?

- Увы, рыб не волнует судьба их потомства. Они мечут икру и уходят восвояси.

Отцу, видимо, надоели мои расспросы. Он вынул из красно-желтых кожаных ножен кинжал с кожаной рукояткой и сунул ее под рыбью печень.

- Отец, почему ты не перережешь ей горло?

- Эх, едрить евона мать, разве рыбу так режут? Как хорошо, что я привел тебя сюда! Так знай, что еще с эпохи пророка рыб режут по-другому.

- Отец, когда расскажешь сказку про Черное озеро? Расскажи сейчас?

- Зачем спешить, сынок. Еще услышишь. Это очень длинная сказка.

Отец усмехнулся и стал вытаскивать из рыбы ее внутренности. Самое интересное, из ее внутренности выскочила рыбешка, подобная маленькому слепому котенку.

- Эх, отец, - сожалеющее протянул я, - а еще говорил, что рыбы не рожают…

Славный мой отец совсем по-детски залился безудержным смехом. Затем вытерев кулаком прослезившиейся глаза, растроганно выкрикнул.

- Эх, мой сыночек! Она же проглотила рыбу, которая ранее проглотила мою наживку!

- Но как это понять?

- Всем живым существам нужно пропитание. Вот и попалась она на крючок, погнавшись за своей пищей!

Отец вскрыл внутренности рыбы поменьше, клюнувшей на крючок. Но и она оказалась хищницей, проглотившей массу всякой мелюзги.

- Рыбьи дети тоже рожают, отец?

- Видимо, их постигло проклятье пророка, смотри, как они пожирали друг друга. Каково же могущество Господа, сделавшего их добычей друг друга.

- Зачем они так делают, отец? Как это – сожрать собственного ребенка? Получается, рыбы – очень злые?

- Я же говорил, что их постигло проклятье. Создатель наблюдает за каждым живым существом и записывает совершенные ими грехи. Каждому преступившему приготовлено наказание. Насилие разве может закончиться добром, оно рождает ответное насилие. «Как поступишь с предком, также и с тобой поступят». Судьба всего живого в воле создателя. Рыбы быстро размножаются. Если бы они не пожирали друг друга, то было бы просто рыбье нашествие с воздуха…

Отец продолжая разговаривать со мной к обеду поймал две рыбы поменьше. Озерная гладь стала покрываться тенью, все вокруг помрачнело. Как будто только осознав все это, отец вскочил с места.

- Ладно, сынок, давай теперь быстрее уйдем. Солнце заволокло тучами. Как бы нам не попасть под нескончаемую грозу. Здесь на Черном озере это быстро происходит. Вдруг нападает беспросветный туман, в двух шагах становится ничего не видно. И тут же с Бешеного пика может такой буран грянуть, можно сказать, действительно бешеный.

- Оте-е-ц, ну, теперь ты расскажешь о рыбах, которых настигло проклятье пророка?

- Да, после того как приедем домой.

Мы, особо не задерживаясь, быстро ушли с Черного озера. Как и говорил отец, Черный пик вдруг заволокло тьмой и тучи стали спускаться вниз по ущелью.

В тот вечер гроза дошла и до нашего высокогорнего джайляу и как пошла стегать по продымленному войлоку нашей маленькой юрты! То и дело громыхал гром, вспыхивали молнии. Котел в центре юрты, установленный на каменном очаге, исходя паром, кипел, в нем бросаемая из стороны в сторону выкипала черноозерская рыба.

- Да сохранит нас Аллах от беды и горестей, - причитала иногда мама.

Она обладала вспыльчивым характером, ее округлое лицо светилось особенным лунным светом. Дочери тоже были точь в точь копией своей матери. Мать была на мушель жас[105] моложе отца. Одну за другой она родила три дочери: Нурбике, Кунбике и Жолдыбике. После Жолдыбике было два выкидыша, а после она родила меня. Поэтому я баловень всей семьи. Мои дружные, уже повзрослевшие сестры обхаживают меня как принца. Так и бегают, исполняя, что ни скажу (только мама сдерживает мои шалости, на которые я так горазд). А мне и дела нет ни до грозы, ни до вспыхивающих молний. Я продолжаю теребить отца.

- Отец, ты же хотел рассказать сказку о прирезанных черноозерских рыбах? Забыл что ли? Отец, ты такой забывчивый. Ну, расскажи!

- Кабылбек, перестань, ведь всему есть свое время! Отец твой никуда не собирается. Да и сказка никуда не убежит. Пусть хоть дождь кончится, - заворчала было мать, но отец решительно поддержал меня.

- Эх, баламут, он ведь всегда настоит на своем. Как говорится, юрта бедняка под призрением бога. Да сохранит бог, не бойтесь, - начал неторопливо отец, но тут же получил отпор от матери.

- Вечно заступаешься за своего сыночка! От немецких пушек ты был в ужасе, почему же не боишься прогневить бога? Чем рассказывать сказку лучше бы помолился бы богу.

- Что и говорить, от немцев добра ждать не приходилось. Они же погребли несколько тысяч евреев на дне ущелья. Это же сомы, не меньше. Но и евреи, оказывается, в свое время были страшными злодеями. Так что немцы кипели к ним жаждой мести. Вот что значит, сегодня - ты, завтра - тебя. Думаете, чего я только не видел? Но, видно, суждено еще нам воды испить, вот и топчем пока землю? – отец глубоко вздохнул. – А создатель припас для рабов божьих и гнев свой, и покровительство свое. Разве он не полон снисхождения? Говорят, если ты чист помыслом, он простит тебе любое прегрешенье. Даже может вытащить тебя из ада и привести в рай!

В этот момент со стороны Бешеного пика сверкнула молния. Рыжая собака с белой грудью, лежавшая у юрты, жалобно поскуливая, сунулась мордой к притолоке двери, как бы прося себе прибежища. Но потом ей не хватило смелости войти. С позеленевшими от слез глазами она отошла. У одинокого дерева с западней стороны нашей юрты то и дело раздавалось конское ржание. Господи, да это же голос нашей коричневой кобылки? Почему она заржала, не потерялся ли ее жеребенок, - отец испуганно дернулся к двери юрты, но вспомнив, что собирался рассказать мне сказку, не стал по своему обыкновению бежать из юрты.

Хоть наше скромная юрта и была староватой, но, то ли оттого, что пропиталась дымом, никак не промокла. Юрта наша стояла на возвышенности, поэтому и по бокам она не пропустила ни капли влаги. После упавшей молнии, ливень ливший как из ведра, немного успокоившись, превратился в белый проливной дождь.

- Оте-е-ц, расскажи нам сказку про золотую рыбку! Расскажите! – нетерпеливо протянула Жолдыбике – сестричка, чуть старше меня по возрасту. (Поскольку за ней родился сын, отец очень любил свою младшую дочку. Поэтому и сам назвал ее Жолдыбике, т.е. «Госпожа счастья»). Отец уже согласился было, но тут я встрял.

- Отец расскажи сначала сказку о рыбах, проклятых богом!

- Ладно, расскажите ее, - вступилась за меня сестра Кунбике, а тут ее и Нурбике поддержала. Мать не стала вмешиваться. Держась за конец длинной рукоятки деревянного половника, она пробовала на вкус рыбий бульон и помешивала его.

- В давние-давние времена, когда коза даже хвостика была лишена, - отец так мудрено начал, что мы все загляделись ему в рот, - Всемогущий бог создал на земле разные виды живых существ. Однако эти земные твари сами стали причиной своего упадка и исчезновения с лица земли.

- Отец, о чем это ты? Это же не сказка!

- Ах, чтоб евона мать, погоди ты! Я вот только собираюсь начать. Говорят, что в свое время и рыбы были не такими безобразными как сейчас, а единым народом. У них были и свои цари, и свои продвинутые ученые, и великие визири, и могучие батыры, и острословы-ораторы, и святые, и лекари. Но что делать, когда народ растлен?

- Оте-е-ц, не вставляй своих слов в сказку!

- Ладно, сынок, но, коль вспомнилось, и рассказать не грех. Это же народное наследие, в нем много поучительного есть… Так на чем я остановился?

- Что, отец, опять забыл? Я же говорил тебе, что ты забывчивый. Ты начал с того, что и рыбы когда-то были людьми.

- Да, да, вспомнил. Говорят, что и в то время нарушали данное слово, делились на рода, никак не могли достичь согласия… Во время военных походов любой мог на тебя вдруг напасть, вырезать твой аул, проливая реки крови. Грабили сокровища ханской ставки, угоняли пасущийся скот, сыновей превращали в рабов, а дочерей в рабынь…

Это был самый счастливый период для рыбьей страны, они настолько возвысились, что стали беспокоить соседние страны, показывать над ними свою силу. Раздираемые алчностью, насильно забирали себе скот и всякое другое богатство. И вот однажды в таком состоянии два брата, влюбившись в пленницу из далекой страны, повздорили из-за нее. Кончилось это тем, что младший брат отрубил голову старшему. Разъяренный отец, пока младший сын спал, воткнул ему копье в сердце. С тех пор народ, потеряший сразу двух батыров, постигает бедствие за бедствием. Не было ни одного аульного молодца, который не влюбился бы в эту вдову. Вот и пошла такая вражда, что не остановить. Как ни старались вожди и мудрецы урезонить народ, раздоры всё продолжались. Однажды пророк Кызыр, объездив весь мир, попал в эту раздираемую раздорами страну.

- Придите к согласию, - пыталтся он образумить разъяренную, обезумевшую толпу. – Когда гуси в раздоре, их съедают сплотившись вороны. Кость и мясо единят сухожилия. Пусть рухнет этот мир, но в народе должно быть согласие. Не гасите сами огонь в своем очаге.

Однако его никто не слушал и он ушел, прокляв этот народ.

Казахи говорят: «Беда – о сорока головах, а джут[106] – о семи». Соседи, затаившие зло на разрушаемую раздорами страну, за одну ночь вторглись и завоевали ее, разрушили ханскую ставку, вырезали под корень народ, имущество разграбили, дочерей и жен взяли себе в качестве добычи. Разве враг достигнув победы, пожалеет тебя? Они даже недобивали тех, кто при смерти, мол, пусть еще помучаются. В этот день черный поток покрыл эту страну и ее население из людей превратились в уродливых рыб - так настигло их проклятье пророка Кызыра. Поэтому если рыбы поедают друг друга, значит, пошли в своих предков, так что им и потомства желать не хочется…

- Отец, ну а дальше как – что стало с этими людьми, превратившимися в рыб? А с их врагами?

- Ах, чтоб евона мать, да я же закончил! Ну, раз стали рыбами, стали теперь в воде обитать. Все млекопитающие – враги рыб, - многозначительно заключил отец. Запах исходящей паром бульона в котле щекотал ноздри. Проливной дождь все еще лил. С прорех юрты, насилу собираясь в прозрачные капли, изредка капали дождинки.

- Ах, какой вкусный бульон! Ну, как, закончил свою сказку? Давайте теперь кушать! Наш Кабылбек везунчик оказался, впервые пошел на рыбалку и такое наловил, невтерпеж аж теперь попробовать! Он же мне напомнил мою родину, мой любимый Иртыш, где я уж столько лет не была! Ах, родная земля, родной народ, как бы я знала тогда, как вы мне дороги! Но, увы, я даже молитву прочитать не смогла над могилкой моей матери, так лелеявшей меня. Вот она девичья доля незавидная…

Мать снимая котел, скорбно вздохнула. Отец натрое разделил большую рыбину, пожравшую свое потомство, и попросил положить в казан грудину. Теперь она занимала целое блюдо. Я сидел облокотившись о колено отца. Рыбья голова смотрела на нас. Вдруг она показалась мне живой. Ее большие как тарелки глаза, как будто пожирали меня. Мне стало жутко. Теперь рассказанная отцом сказка будила во мне ненависть к рыбам.

- Милая моя Батима, значит, черноозерская рыба тебе напоминает Иртыш, текущий с Алтая. Если бог даст нам такой случай, на следующий год давай возьмем с собой Кабылбека и съездим к тебе на родину, к твоим родственникам. Ему от нагаши[107] полагаются сорок жеребят! – неплохо для начала, - подрагивая ноздрями, довольно усмехаясь, рассмеялся отец.

- Э, у тебя каждай год «в следующем году»! Уже не протяжении 30 лет обещаешь! Разве что мой Кабылбек подрастет и свозит, а с тебя толку мало!

- Отец, отрежь головы этим рыбам, пожирающим своих детей! У них такие злые глаза! – оборвал я неожиданно мамины причитания.

- Ах, чтоб тебя, кто ж боится глаз мертвой рыбы? Столько кипел в казане, а глаза и в самом деле страшные! – отец взял рыбину и отрезал ей голову своим острым кинжалом.

- А ну его – с глаз долой! – сказала мама и выбросила рыбью голову за дверь. Наш рыжий пес с белой грудью с лету подхватил его, даже не дав упасть на землю. Мы все уселись вокруг огромного деревянного блюда и с удовольствием стали поедать рыбу. Рыбьи ребра были огромными, подавиться было невозможно, мясо так и таяло во рту.

- Отец, это рыба – потомство рыб, проклятых пророком Кызыром? – вдруг спросила Жолдыбике.

- Разве говорят такое, когда кушают? – поморщилась Нурбике.

- Пусть спрашивает, что в этом такого? – защитил свою любимицу отец. Говорят, что не то что рыбы, а даже звезды в небе – это падшие люди! Даже созвездие такое есть «Семь разбойников».

- Да-а, вот что значит господня воля. Ведь почему так люди низко пали, это их бог проклял. Каких рыб ни возьми – черноозерских или с Иртыша – все они оказались потомством падшей страны, так пусть теперь бог не растлевает нынешних людей.

Пока я достиг возраста отца, я был знаком со многими, очень разными людьми, с кем только не встречался в своих путешествиях. Но дорога благородства… она - одна. И этим я обязан отцу! Поэтому нельзя не почитать родного гнезда, где окрепли твои крылья!

Мы хорошо покушали, глаза у нас слипались и, все же, сестры попросили отца рассказать сказку о золотой рыбке. Это оказалась очень интересной сказкой. В моей памяти осталась только основная канва. В пору размножения рыбы плывут по реке против течения. После того как помечут икру, возвращаются по течению. Однажды, роскошно-цветущим летом золотая рыба, плывя вверх по реке видит плывущее по воде человеческое существо и проглатывает его с целью спасти его жизнь. Позже этот ребенок оказывается дочерью царя Самурата, который от сорока жен имел только одну эту дочь. Несчастный в своей бездетности царь, пытаясь поднять настроение единственной дочери, дал ей в сопровождение нукеров[108] и отправил ее на лодочную прогулку по реке. Но тут река Волга разливается и девушка упав с лодки, тонет в реке. Разгневанный царь бросает в зиндан сорок нукеров, берет с собой войско и поставив деревянные опоры с двух сторон реки, протягивает между ними сети. Поданные хана, исходя потом и кровью, несколько суток работают не покладая рук. Золотая рыба, плывущая вверх по течению, попадает в сети войска царя Самурата. Но алчным воинам откуда было знать, что золотая рыба проглотила царскую дочь? Они сняли с нее золотые плавники, а саму снова выбросили в реку. Лишенная плавников бедная рыба, не способная ни плавать, ни говорить, поплыла по течению, колыхаясь как лодка. В конце концов, плывя таким образом, она уткнулась в железную решетку у границы царства царя Дильмурата. Воины на границе, удивленные тем, что увидели рыбу без плавников, привозят рыбу к царскому престолу. Царь Дильмурат подумав, приказал хранить ее в сокровищнице. В этот момент рыба обретя речь, обратилась к царю.

- О, человек, принеси меня в жертву, но сохрани человеческое потомство, что внутри меня. Там лежит дивная, прекрасная красавица.

Пока хан советовался с визирями, из уст рыбы вышла прекрасная девушка. Губы ее были подобны месяцу, а глаза как два солнца, царский дворец так и засверкал от ее красоты, люди в смущении отводили глаза. Царь Дильмурат женил своего единственного сына на дочери своего давнего врага, вследствие чего два ханства примирились и прекратили воевать. Царь Самурат тоже выпустил своих пленников из зиндана и дал им свободу. С тех пор закончилась вражда на берегах междуречья Волги и Урала.

Прослушав отцовскую сказку, я долго не мог заснуть, был как в лихорадке. Проливной дождь все накрапывал. А перед моими глазами всё стояли рыбы из Черного озера, живущие тем, что пожирали друг друга. Больше всего меня беспокоила рыбина на блюде, у которой даже после смерти были гигантские, вытаращенные глаза. Не помню, когда я заснул. Всю ночь мне снились рыбы. Вдруг и я превратился в рыбу. Плыву себе по Черному озеру, да еще с золотыми плавниками. Но вот попадаюсь на крючок. Рыбак отрезает мои золотые плавники и бросает их в воду. В это время со стороны Бешеного пика, крутя поземкой, набрасывается буран. Тут же со стороны гор возникает потоп и сметает рыб восвояси. И я, уходя с рыбами в этом потоке, просыпаюсь.

Был уже полдень. На небе – ни облачка. Мои дружно чаевничали. Когда я рассказал про свой сон, мать махнула рукой:

- Э, брось, сыночек, не переживай! Как говорят казахи, сон это помет лисицы. Как его истолкуешь, так оно и есть. Думаю, то, что ты плавал в воде, стал золотой рыбой, значит, ты много читаешь, станешь образованным человеком, - и тихо вздохнула. Отец же по своему обыкновению заливисто засмеялся.

- Ах, чтоб тебя, зачем я тебе все это рассказал! Это же всего оттого, что ты этой ночью наслушался сказок! Ух, эти рыбы с вытаращенными глазами, испортили сон моему ребенку. Создатель наш записывает рабу божьему на лбу все, что с ним случится. Кстати, вчера на твоего саврасого стригунка попала молния и убила его. Да станет он жертвой, сынок! Беда пройдет мимо тебя.

Я очень любил своего единственного стригунка, готов был жизнь за него отдать. У меня защемило сердце. Я и сам не заметил, как на глазах моих выступили слезы. Закончив завтракать, я пошел за отцом посмотреть останки своего стригунка. Наша коричневая кобыла, ведя за собой жеребенка, не останавливаясь и не удаляясь, ходила кругами у места трагедии. Хвост и грива савраски – черные как бархат, разметались вовсю, копыта были вытянуты вверх. Глаза, покрываясь дымкой, погасли. Молния сорвала кожу с хребта, местами оставила глубокие раны.

- О, господи, храни нас! Это жертва во имя тебя, сынок. «Да сразит тебя молния!» - это тяжелое проклятие. Видишь, как он стригунка твоего пронзил – глубоко пронзил. Этой чудовищной мощи даже земля не может противостоять. Это же стрела господня! – и, смотря в сторону Бешеного пика, он ушел в глубокие думы.

Интересно, о чем же он тогда вспоминал? Почему так тяжело вздохнул. Я в жизни не помню такого горестного вздоха.

Да-а, далеко не лисьим пометом оказался мой сон. Возможно, и наши сны таят в себе глубокую тайну. В общем, с тех пор не пошли наши дела. Позже, все построенное нами стало рушиться. Отца поразило не божьей стрелой, а пущенной человеком. О трагической судьбе моей матери и говорить не приходится. Мои сестры тоже не были обласканы счастьем.

Отец мой покойный частенько говаривал:

- Разве в этой жизни есть хоть какой-нибудь смысл? Почему мы, покинув отчие пределы, пришли сюда из России? Наш отец Бибол был в свое время очень крупным бием Среднего жуза, имел 20 тысяч лошадей, был волостным правителем. В то время была тишь да гладь, да божья благодать. Вдруг откуда ни возмись, налетела черная буря, раскидала наш очаг, шанырак[109] наш рухнул на землю. Кого-то расстреляли, кого-то упекли в Сибирь. И разбрелся народ кто куда, голова пошла кругом.

Отца сослали в Сибирь. Без главы рода мы даже прийти в себя не успели. Бибол выделил своих детей в три отдельные семьи. Но и их очаги погасли. От его потомства остался только я один. Сорок семь душ целиком умерли от голодомора.

Но меня почему-то господь оставил, значит, могу еще воды испить? Я был тогда совсем юнцом, мне только исполнилось 17 лет. И тогда я, то ли в отчаянии, то ли так у меня было написано на лбу, или меня так бог надоумил, но пришел я к такому решенью: «Стану красным солдатом, пойду на фронт и буду стрелять по врагам народа, напрочь порву с кулаками, стану советским гражданином!». Однако, меня, видимо, опасались как сына классового врага, поскольку на фронте мне не доверили оружия. Надо же, чтобы от сына грозного бия родился такой никудышний сын? Разве я не был бы счастлив наравне со всеми стрелять во врага?

Но нет, меня приставили к котлу, присматривать за лошадьми, разносить письма, так вот и попал в плен ко врагам. Как бы я ни старался, пусть даже если и сдох бы, что бы я мог понять в этом мире неграмотный человек, невежда? Я пытался понять тайну успеха красных, но разве они мне скажут ее?

То ли благость Бибол бия меня поддержала, вернулся я живым и из плена. Но в нашем народе и тогда уже не было мира. Распри кипели так, что люди клеветали друг на друга. Люди тогда думали только о себе, а других не жалели. Не знаю, может стать, счастливая доля нас сюда потянула, в конце концов, мы сюда прибились, здесь обосновались. Спасибо и на этом! Слава тебе, господи! Здешние люди оказались с широкой душой, не стали обижать таких пришлых как мы. Напротив, раскрыли объятья, приняли, обогрели. Мы тоже вскоре привыкли к ним, прикипели душой.

Уже в почтенном возрасте получилось так, что мы сошлись с Батимой, семью создали.(Тогда мы были на Алтае). То ли бог нас соединил, то ли слава моего отца, в общем, я и сам не заметил, как иртышская соколица оказалась в моих руках?! Хе-хе… время оно такое - одна пора круче другой, может повалить другую. Так и человек. Сильный валит слабого, разве не так?

Когда дует черный осенний буран, разве ты не летишь подобно перекати-полю, сам не зная куда? Не зря казахи говорят: «Бывают разные времена, бывает так, что щука окажется на вершине сосны». Время не стоит на месте, помахивая хвостом как лиса, оно вводит в заблуждение человека, обманывает его. Я до сих пор помню, как мой отец сказал, что время подобно лживому человеку.

Я в то время был уже подростком, крайне любопытным ко всему, что меня окружало. Мы жили тогда на своем осеннем становье в каньоне Ащыбулака. Мама готовясь к зиме, очищала просо и, не поспевая за многими другими делами, просто сбивалась с ног. В связи с этим она то и дело набрасывалась на своих нерасторопных дочерей, вымещая на них свою обиду.

У отца был знакомый торговец по имени Жангодэй. Ездя по аулам, он продавал ткани, чай, гвоздику, перец, сахар, бусы, иголки и прочую мелочь. Он мог гостить у нас месяцами, все лето или всю зиму. Это был местный китаец, хорошо знавший и казахский язык, и казахские обычаи.

Однажды под звуки лающих собак к нашему дому пристали два всадника.

- Мы – гости, - сказал один из них, привязывая лошадь у юрты. Его спутник не издал ни звука.

- Выйди, узнай, кто это? – попросил меня отец. Я откуда мог знать, кто они, подошел к ним и поздоровался. Рядом с ним оказалась его юная дочь. Иногда наши отцы шутя, называли друг друга сватами. Вспомнив об этом, я чуть не рассмеялся. Принимая все это за правду, мама иногда впадала в ярость.

- Ну, ты даешь, старик, - набрасывалась она на отца. – Как тебя понять? Что, мало казахских девушек? Да даже если я буду прислужницей в чужом доме, продам последний чапан, как-нибудь найду выход! Или поеду на Алтай, к своим родственникам, сосватаю моему Калдыбеку одну из своих сестер. Думаю, мой сынок не останется без невесты!

- О, несравненная Батима! Создатель одинаково относится ко всему им созданному, не разделяет их. Ведь и для них он когда-то спустил с неба священную книгу. Мы обратим ее в свою веру и получим божье благословение. Муллы говорят, что так и в Коране прописано, - не унимался отец. Потом смотрел в мою сторону и подмигивал мне. Я тут же весело вступался за отца.

- Ну, ты даешь, мама! Если я женюсь на дочери Жангодэя, тебе разве плохо будет? Я тоже с ним стану торговцем. Мы разбогатеем. Твои сундуки будут полны тканей. А подносы полны чая!..

- Да ну тебя! – вспыхивала от возмущения мать. – Ты что – не уважаешь свою нацию? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ладно, отец говорит что попало, но ты-то?

Когда ведя за собой свою дочь, в юрту вошел Жангодэй, мать моющая посуду, так и застыла как в столбняке. Кажется, еле пошевелила губами для приветствия.

Отец, увиваясь вокруг закадычного друга, пространно с ним поздоровался, но и тот оказался не лыком шит.

- О, Батима, что с тобой? – заулыбался он Батиме. – Или чаю не напилась? Почему так насупилась? Что ни говори, я привез тебе чай, которого тебе на год хватит. Надеюсь, ты здорова и скот твой в теле?

- Да, слава богу, - как бы через себя выдохнула мать. – Проходи, доченька, садись возле своего отца.

Дочь предупредительно помалкивая. прошла в глубь юрты и села возле отца.

Перевод с казахского -

Дата добавления: 2015-07-16