Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Взгляды

Можно ли бросать невесту перед свадьбой? | Смерть отца | Главное в жизни – быть счастливым | Я собирался предложить ей стать моей женой | Я больше не буду встречаться с ней | Счастье – это быть рядом с человеком, которого ты любишь | Фильм про жизнь и страдания должен быть искренним | От обид и разбитого сердца никому пользы нет | Приходите завтра снова, снова посидим | Когда невозможно уйти |


Читайте также:
  1. А.К. Воронский, его критическое наследие и взгляды на литературу и литературный процесс.
  2. Взгляды Рикардо
  3. Взгляды Сэя
  4. Вы можете в любое время изменить свои догматы веры и взгляды на экономию
  5. Глава 12. ВЗГЛЯДЫ И ИХ УКОРЕНЕНИЕ
  6. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ А. ШЛЕЙХЕРА

 

Между тем я предательства Фюсун не забыл. Совершенно ясно, что Тахир Тан положил на неё глаз в «Копирке» и сделал так, чтобы Хайяль Хайяти и Музаффер-бей позвали её на роль. Еще легче было предположить, что Хайяль Хайяти с Музаффером заметили интерес Тахира к Фюсун и решили дать эту роль ей. Судя по тому, что Фюсун после его ухода вела себя как нашкодившая кошка, она по меньшей мере подговорила их.

После того происшествия в «Хузуре», случившегося летом 1977 года, Фюсун запретили ходить в Бейоглу, а в особенности бывать в «Копирке». Я понял это по её заплаканным и сердитым глазам. Мы встречались с Феридуном в нашей кинокомпании, и он сказал мне, что после того случая тетя Несибе с Тарык-беем испугались за дочь. Ограничили даже её встречи с подругами по кварталу. Теперь, прежде чем выйти на улицу, она, как незамужняя девушка, должна была спрашивать разрешения у родителей. Помню, что эти меры, применявшиеся, правда, весьма недолго, делали Фюсун совершенно несчастной. Феридун всячески пытался успокоить её, говорил, что теперь сам редко ходит в «Копирку», и утешал её как мог. Мы оба слишком хорошо знали, что, только приступив к съемкам нашего фильма, увидим Фюсун счастливой.

Но сценарий фильма так и не прошел цензуру, да и Феридун, как я чувствовал, не был готов начать съемки. По нашим с ней разговорам в дальней комнате перед незаконченным рисунком чайки я видел, что она с болью понимает это. Так как мне не нравилось, когда она сердилась и с возмущением говорила о съемках, которые никак не начнутся, я теперь гораздо реже спрашивал её о новых рисунках. И только когда Фюсун бьшала в хорошем настроении, мы шли в другую комнату посмотреть нарисованных птиц.

Фюсун все чаще грустила. Я обычно молча садился за стол. Она смотрела на меня особенным взглядом – мы с ней часто общались глазами. За этим занятием и проходила большая часть вечера, даже если мы на несколько минут уходили в другую комнату посмотреть её акварели. Я пытался прочитать по её взгляду, что она думает обо мне, о своей жизни, что она чувствует. И так быстро привык к этому занятию, которое раньше презирал, что вскоре в совершенстве овладел им как искусством.

В юности, когда мы с друзьями ходили в кино, сидели компанией в ресторане или весной на верхней палубе парохода отправлялись на острова, кто-нибудь из нас обязательно говорил: «Друзья, вон девочки на нас смотрят!» Это был своеобразный сигнал к действию, но я воспринимал подобные слова с сомнением. Ведь на самом деле вне дома девушки редко смотрели на окружающих мужчин, а если случайно и пересекались с ними взглядами, тут же в страхе опускали глаза и больше не смели даже взглянуть. В первые месяцы моих визитов Фюсун именно так и поступала – испуганно отводила глаза, стоило нам только посмотреть друг на друга. Это напоминало мне типичное поведение турчанки, и мне оно не нравилось. Однако позднее я пришел к выводу, что Фюсун вела себя таким образом лишь для того, чтобы раззадорить меня. Я только начинал постигать искусство переглядываться.

Раньше, когда я бродил по улицам Стамбула или по воскресному рынку, мне редко доводилось видеть, чтобы женщина, в платке или без платка, не только переглядывалась с незнакомым мужчиной, но и просто смотрела на него – даже в таком «свободном» районе, как Бейоглу. В то же время от многих, кто женился при посредстве свахи, я слышал, что они сначала понравились друг другу на расстоянии, а лишь потом их познакомили. Такую историю, правда со своими нюансами, рассказывали даже мои родители. Мать утверждала, что они с отцом впервые увидели друг друга на одном балу, где присутствовал сам Ататюрк, между ними возникла симпатия, хотя тогда они даже не поговорили. Отец же, который в этом вопросе никогда не спорил с матерью, как-то сказал мне, что они действительно оба были на том балу с Ататюрком, но, к сожалению, тем вечером он ни разу не видел и совершенно не помнит нарядную, в белых перчатках, мою будущую, тогда шестнадцатилетнюю, красавицу мать.

Я достаточно поздно – наверное, потому что несколько лет провел в Америке, – после тридцати лет и благодаря Фюсун понял смысл обмена взглядами в восточном мире, когда мужчина и женщина часто не имели возможности познакомиться вне семьи и встречаться. Но мне стала ясна вся важность этого. Фюсун смотрела на меня как героини персидских миниатюр или современных кинофильмов. Когда я сидел за столом, по диагонали от неё, когда мы собирались вечерами, то ловил и читал взгляды моей красавицы. Но через некоторое время переглядывания прекращались, Фюсун прятала глаза, как стыдливая девочка, должно быть потому, что замечала, какое удовольствие я получаю, и хотела меня наказать за это.

Ей, вероятно, не хотелось в присутствии всей семьи ни думать, ни вспоминать, что мы пережили; к тому же она сердилась, что мы до сих пор не сделали её кинозвездой. И поначалу я соглашался с ней. Однако через некоторое время меня стало злить, что она, после всего произошедшего между нами, избегает даже смотреть на меня, ведет себя как стыдливая девственница с незнакомым мужчиной. На нас с ней никто не обращал внимания. За ужином, когда все задумчиво смотрели телевизор или когда от чувствительной сцены расставания в романтическом сериале слезы наворачивались нам на глаза, мгновенная встреча взглядов доставляла мне огромное счастье, и я с радостью понимал, что пришел только ради этого. Но Фюсун вела себя так, будто ничего не происходило, отводила глаза, и это меня очень обижало.

Разве она не знала, что я не мог забыть, как мы были когда-то счастливы? Я чувствовал, она замечает обиду в моих глазах. А может, мне только так казалось?

Загадочный мир эмоций и воображения стал для меня большим открытием. Благодаря Фюсун я постепенно учился тонкостям великого турецко-стамбульского искусства обмена взглядами. Это, конечно, был способ рассказать о себе без слов. Но то, о чем говорил красноречивый взор, являло собой чудесную, притягательную тайну. Вначале я не понимал сполна смысл послания, отправляемого мне Фюсун, но потом становилось понятно, что сам взгляд служит словом. Глаза её мгновенно меняли выражение. Иногда я читал в них гнев, решимость; видел бури, бушевавшие в её сердце. И от этого совершенно терялся. Когда по телевизору показывали какие-нибудь эпизоды, которые напоминали о наших счастливых днях, например целующуюся пару, мне хотелось заглянуть в её глаза, но она все равно отворачивалась от меня, не соглашаясь ни на какие уступки, даже садилась ко мне боком, и это меня возмущало. Именно в такие мгновения я развил в себе привычку смотреть на неё настойчиво, упрямо, не отводя глаз.

Я долго не отводил взгляд. Конечно, при всей семье за столом он обычно длился не более десяти-двенадцати секунд; самый долгий, самый смелый – до половины минуты. Тем, кто живет в свободные и просвещенные времена, конечно, мои поступки покажутся навязчивой бестактностью. Ведь моими настойчивыми взглядами я выставлял на всеобщее обозрение нашу минувшую близость, нашу любовь, которую Фюсун хотела скрыть, а может быть, и вовсе забыть. И пусть даже все в тот момент пили или был пьян я, извинить это меня не сможет. В оправдание скажу лишь, что, не будь такой малости, давно сошел бы с ума.

Обычно Фюсун по моим взглядам и моей бесстыдной назойливости сразу опознавала, что я настроен решительно и не отведу от неё глаз. Однако это её вовсе не беспокоило, и она, как все турецкие женщины, которые в совершенстве владели искусством делать вид, что не замечают назойливых, бесстыдных мужчин, сидела напротив, не глядя на меня. И тогда я окончательно лишался рассудка, еще сильнее сердился и пристальнее всматривался в неё. Известный колумнист газеты «Миллийет» Джеляль Салик в своей колонке часто советовал обозленным одиноким мужчинам, ходившим по улицам нашего города: «Увидев красивую женщину, не стоит пристально смотреть ей в глаза, будто вы собираетесь её убить». Меня выводило из себя то, что Фюсун воспринимала мои взгляды, будто я один из таких мужчин, о которых писал Джеляль Салик.

Сибель часто рассказывала мне, как раздражают женщин разные провинциалы, съехавшиеся в Стамбул, которые, раскрыв рот, рассматривают девушек, делающих макияж и идущих с непокрытой головой. В городе часто случалось, что некоторые из таких мужчин потом начинали преследовать женщину, на которую до этого долго смотрели, одни, назойливо напоминая о своем присутствии, другие – безмолвно, как приведение, часами, а иногда целыми днями наблюдая издалека.

Однажды вечером в октябре 1977 года Тарык-бей раньше всех ушел наверх спать, сославшись на то, что «неважно себя чувствует». Фюсун и тетя Несибе мило беседовали, а я задумчиво – так мне казалось – смотрел на них и вдруг поймал взгляд Фюсун, обращенный ко мне. Я не отвел глаза.

– Перестань! – резко остановила она меня. Я даже вздрогнул. От стыда растерялся.

– Что ты хочешь сказать? – пробормотал я.

– Перестань так на меня смотреть, – ответила Фюсун и показала, каков мой взгляд.

Если верить ей, он был точь-в-точь как у героя слезливой мелодрамы. Даже тетя Несибе рассмеялась. Затем испугалась за меня:

– Дочка, перестань передразнивать всех подряд, ну право ребенок! – всполошилась она. – А ведь ты уже взрослая!

– Нет, тетя Несибе, – вежливо возразил я, собравшись с духом. – Мне понятны слова Фюсун.

Действительно ли это было так? Конечно, понимать человека, которого любишь, очень важно. Но если не получается, остается думать, будто можешь понять. Признаюсь, за восемь лет я редко испытывал радость такого осознания.

После слов Фюсун встать и уйти оказалось выше моих сил. Наконец, пробормотав, что уже поздно, я вышел на улицу. Дома пил, пока не заснул, и думал, что больше никогда не пойду к ним. В соседней комнате со стонами, будто от тяжкой боли, мерно храпела мать.

Но обида оказалась недолгой. Через десять дней, как ни в чем не бывало, я снова позвонил в дверь Кескинов. По заблестевшим глазам Фюсун сразу понял, что она счастлива меня видеть. И в тот же миг превратился в самого счастливого человека на земле. Потом мы опять сели за стол и продолжили переглядываться.

По мере того как шли месяцы и годы, я познавал неизведанное доселе удовольствие – располагаться за столом Кескинов, смотреть телевизор, вести неспешную беседу с тетей Несибе и Тарык-беем, в которой обычно участвовала и Фюсун. Я считал их своей второй семьей. В те вечера мною владела легкость, будущее представлялось каким-то удивительно радостным, но не только из-за Фюсун, а еще и потому, что я участвовал в семейном застолье и беседе.

Размышляя об этом, я неожиданно ловил взгляд Фюсун, и тут же вспоминал о нескончаемой любви к ней, о главной причине, приведшей меня туда, и мгновенно пробуждался от сладкого сна. Мне хотелось, чтобы Фюсун тоже такое почувствовала. Если она на миг, как и я, проснется от нашего непорочного сна, то вспомнит глубокий и истинный мир, где мы некогда были вместе, бросит своего мужа и выйдет за меня замуж. Но во взглядах Фюсун не мелькало ни подобных воспоминаний, ни проблесков пробуждения, и с болью и обидой я понимал, что мне опять будет трудно уйти.

Дело с нашим фильмом никак не сдвигалось с мертвой точки, поэтому Фюсун не удостаивала меня подтверждением того, что помнит о нашем счастье. Скорее наоборот: она делала вид, будто её очень интересует демонстрируемое по телевизору или волнуют сплетни о соседях по кварталу, и давала понять, что смысл её жизни в том, чтобы сидеть за столом с родителями, болтать и смеяться. И тогда мне все тоже начинало казаться пустым и бессмысленным; будто у нас с Фюсун нет никакого будущего и она не расстанется с мужем.

Спустя много лет после тех событий обиженные взгляды Фюсун напомнили мне то, как смотрели актрисы в турецких мелодрамах. Впрочем, удивляться этому не приходилось, ведь турецкие женщины не могли искренне поведать о своих бедах перед другими мужчинами и передавали все свои чувства, гнев и желания лишь выражением глаз. И в подобном искусстве они достигли совершенства.

 


Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Как провести сценарий через цензуру| Лишь бы прошло время

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.008 сек.)