Размышления

Суббота. Поздний вечер. Тихо, светло, уютно. В комнате Надя и Тамара, все остальные на танцах, а они решили сесть за письма, но что-то не получается. Тамара отрывается от письма:

- Надюша, заведи-ка патефончик, почему-то не пишется, в голове мыслей не в проворот, а на бумаге получается серовато.

- Что поставить?

- Поставь нашу, по моему это то, что нам сейчас необходимо для создания соответствующего настроения.

Надя встаёт из-за стола и подходит к тумбочке, где стоит гордость 403 комнаты - прилично сохранившийся патефончик, что привезла она этим летом от бабушки, ставит пластинку и бережно опускает иглу на диск. Чарующая мелодия заполняет комнату, а волнующий голос певца завораживает:

Тускло за окном мерцает звёзд хоровод,

В сумраке ночном чуть слышно скрипка поёт.

Что ж ты не идёшь ко мне, мой друг дорогой,

Милый, верный мой?

Сколько нежных слов я для тебя берегу!

Сколько светлых снов я позабыть не могу!

Знаю, что придёшь, я верю в нашу звезду.

Где ты? Где ты? Я жду…

- Кому пишешь? - спрашивает Надя, возвращаясь к столу.

- Гарику Симакову. Интересный парень. У них с Серёжкой много общего. Оба впечатлительные и увлекающиеся натуры, очень ранимые, но добрые и отзывчивые. Я до сих пор под впечатлением от Гарькиного письма. Он ещё в предыдущем письме, как бы между прочим, намекнул, что не прочь перевести наши отношения в другую плоскость, а я ему прямо написала, что мне больше дорог тот, прежний Гарик. Он всё понял и написал это чудесное письмо, такое доброе, полное светлых воспоминаний. Сейчас перечитываю, а в глазах наш десятый.

- Ты очень часто возвращаешься к прошлому. Уж столько лет прошло, надо жить настоящим.

- Возможно, я мало знаю жизнь, но то, с чем я сталкиваюсь, достаточно для того, чтобы отвернуться от всего и замкнуться в себе. Серёжа упрекает меня, говорит, что надо не замыкаться, а брать от жизни, как можно больше. А что брать-то? Что в ней хорошего? Ничего кроме безверия, лжи и равнодушия.

- Ты преувеличиваешь. Конечно, нет идеальных людей, в каждом есть и то, и другое. У одних больше доброго, у других - дурного. И человек меняется под влиянием обстоятельств и людей в ту или другую сторону. И потом, так ли уж важно заострять внимание на недостатках близкого тебе человека. Вот позавчера мы смотрели «Леди Гамильтон». Вернулись под впечатлением от этого кино, все такие взволнованные, а ты ещё восхищалась: «Как она любит сильно, свободно, просто, не видя в избраннике недостатков, от которых он так страдает!» Будь же последовательна, не старайся всех переделать под свой стандарт.

- Переделаешь тут кого-то… Вон Юрка Швандеев. Никак не ожидала от него ничего подобного!

- А что Юрка? Не такой уж он и плохой. Вот только слабым оказался - это да. Потакал Галке. Да и у неё была возможность всё иначе повернуть, только я думаю, что она изначально не очень то и хотела быть с ним. Я же помню, как она ещё до Юры мечтала стать офицерской женой. Вроде и смеялась, но смех-то - напускной. И ты зря замыкаешься, ни к чему твой пессимизм.

- Почему же? Я пока довольна своей судьбой и собою тоже. Одно плохо, что мало житейского опыта и плохое знание людей, и это, ты права, может сказаться в дальнейшем. Вот ты говорила про «Леди Гамильтон», а на меня большее впечатление произвела «Неоконченная повесть». Как там играют Быстрицкая и Бондарчук! Какие идеальные натуры и сильные характеры! Как трогательна и трепетна их любовь! А сейчас? На танцах с мальчишкой пойдёшь танцевать, а он не столько танцует, сколько к тебе жмётся, даже как-то не по себе становится.

- Это если тебе человек безразличен или неприятен, но ведь бывает и иначе. Ты же сама не один раз говорила, что с теми, кто умело и красиво танцует, от танца испытываешь одно удовольствие. Там и прикосновения волнуют. Разве не так?

- Провокатор ты, Надюха! - засмеялась Тамара. - Безусловно, с человеком, который тебе приятен, хочется быть ближе и поцеловаться хочется. Эти желания подспудно сидят в каждой из нас, и всем хочется всего этого. И всякий раз, когда смотришь такое кино, думаешь, что и ты способна на такие же возвышенные чувства и возникает желание отдать их кому-то, а вот кому?! Ведь так не хочется ошибиться!

- А кто против этого? Ты, на удивление, целеустремлённая натура. И то, что ты критически смотришь на жизнь, это в чём-то тебя оправдывает, но не до такой же степени всё в жизни плохо! Я считаю, что мы обязаны проверять себя, в жизни проверять. Ошибки неизбежны, но и замыкаться глупо.

- Наверное, ты права. Порой мне и самой кажется, что я, действительно, зашторилась. Серёжа мне об этом неоднократно писал и говорил. Да и в себе вся запуталась, не могу дать отчёта в своих чувствах, Не знаю, что и будет дальше.

Было уже достаточно поздно, а Тамара всё никак не могла уснуть. Разговор с Надей разволновал её. Не отвлёк от дум и обмен впечатлениями с девчонками, вернувшимися с танцев.

«Что всё-таки со мной происходит? Почему так складывается жизнь? У всех девчонок из комнаты кто-нибудь да есть или совсем недавно был, а у меня какая-то пустота кругом, одни письма! - думала она, глядя в тёмный потолок. - Да и там никакой перспективы! С Рудаковым всё закончилось в октябре, да и быть ничего не могло. Гарику сама указала границу взаимоотношений, да и с «героем» пора закругляться».

Тамара улыбнулась, вспомнив, как услышав впервые его имя Георгий, непроизвольно про себя обозвала его «героем» и сделала это видимо потому, что он был полной противоположностью тому типу мужчин, которых она считала за идеал. Среднего роста, чуть полноватый, кучерявый, с красивым личиком, на котором особо выделялись большие карие глаза с длиными, с чисто девичьими ресницами и пухленькими губками, он был, безусловно, красив, нравился девчонкам, и, наверняка, знал об этом. К тому же его отличал широкий кругозор, начитанность, скромность и застенчивость. Он, видимо, был удивлён таким её отношением к нему, не оценившей его достоинств. А ей нравились волевые целеустремлённые мужчины, пусть даже не отличающиеся особой красотой, но умеющие подчинить себе женщину. Почему же она так и не порвала с ним? Что её сдерживало? Тамара вспомнила его последнее письмо, что он написал, не получив от неё ответа:

«Я не допускаю мысли, что ты не хочешь мне писать, - писал он, - а если это, действительно, так, то и в этом случае ты, по крайней мере, должна сообщить об этом, а я уж как-нибудь переживу такое твоё поведение».

«Откуда у него эта уверенность, что я обязательно должна была написать? - думала она. - Какая чушь! Читать даже об этом неприятно! А что же тогда меня удерживает порвать с ним? - она задумалась и сама себе призналась, что боится потерять эту последнюю связь, которая оставляет какую-то надежду на нечто большее, чем переписка. - Ещё успею, - решает она, вновь возвращаясь к разговору с Надеждой. - Видимо, Серёжа с Надей правы. Надо проверить себя. Знакомятся же девчонки и не видят в этом ничего зазорного! Есть же определённые рамки, за которые я могу не выходить, но я должна, я обязана изменить своё отношение к жизни».

Эта весна ознаменовалась первой серьёзной размолвкой между нами. Тамара писала мне обо всём, что её беспокоило и волновало, особо не оговариваясь и, порой, даже забывая, что перед ней не девчонка, а мальчишка, а потом, спохватившись, начинала ретушировать то, что пыталась сказать. Меня это задевало, я обижался, и однажды не выдержал и написал ей по одному из таких случаев:

«Ты не хочешь писать, что тебя расстроило, а по сути, не доверяешь. Так, может быть, и вся эта переписка совершенно ни к чему?»

Ответ Тамары был незамедлителен.

Почему ты считаешь, что эта недомолвка может быть причиной разрыва переписки, а в итоге и всей нашей дружбы? Неужели ты до сих пор не веришь в её силу? Неужели к этому могут найтись какие-то причины?

Я думаю, и думаю часто, и всякий раз прихожу к выводу - ничто не может порвать нашу дружбу. Я довольна ей. Даже более чем довольна. Довольна была и раньше, а сейчас особенно. Вот прошли почти три года моей студенческой жизни, а у меня здесь так и нет настоящей подруги, и я в этом не чувствую особого недуга. У меня даже отпала необходимость в дневнике, т. к. всё, что я думаю и особенно остро переживаю, я пишу тебе. Иногда даже хочется писать о любых мелочах, но сдерживаю себя, считая это пустяками.

Твои письма не дают оснований усомниться в твоей искренности и заинтересованности в моей судьбе. Во всём, что волновало меня, ты с максимальной возможностью принимал самое непосредственное участие, но в то же время о себе писал очень скупо и сдержанно, что меня обижало и задевало больше всего. Я хочу, чтобы ты был мне и другом и подругой, и если это не получается, то только по твоей вине.

Она искренне хотела быть ближе ко мне, быть такой же необходимой, каким был я для неё, а потому хотела знать всё о моей жизни и как можно подробней, но я не любил плакаться в жилетку и свои житейские неувязки пытался решать сам.

Основой этих неувязок была моя неудовлетворённость своей жизнью в личном плане, её сумбурностью, порой, безалаберностью. Далеко не все, кто окружал меня в то время, были образцом для подражания, а я в то время был ещё склонен поддаваться чужому влиянию. Переживал и расстраивался из-за этого и, в то же время, очень болезненно реагировал, когда мне указывали на эту безалаберность, не предлагая выхода из этого положения. Бывало, что в письмах я бравировал тем, что пью, что филоню в учёбе, что далеко не безупречен и в ряде других проблем. Тамара, обеспокоенная этим, из самых добрых побуждений, указывала мне на недопустимость подобного, задевая моё самолюбие, ибо я сам понимал всё это и без её высказываний, негодуя в душе: «И так тошно, а она тут… назидает!» И как-то, в горячке, так и ответил ей, предложив «прекратить эту письменную мутотень».

Её ответ был ясен и чёток:

… На счёт прекращения переписки ты напрасно поднял вопрос. Ерунда всё это. Если бы между нами было нечто большее, чем дружба, я бы согласилась, но поскольку это не так, то я даже не подумаю её прекратить, чтобы ты не писал по этому поводу. Уж очень быстро ты сдаёшься, и вообще, многое на себя взял, многое перенёс на себя. Наша дружба - это наше общее дело, пусть даже в основе её и лежат наши письма, но и не только они. И этим не бросаются, запомни это.

Потом мы ещё не раз возвращались к этому вопросу, и то, что наша дружба стала спутницей всей нашей жизни, в большей степени, было заслугой Тамары.

В институте всё чаще и чаще говорили о возможном увеличении продолжительности учёбы в педагогических вузах страны с четырех до пяти лет. Новость обсуждалась и муссировалась со всех сторон, не обошла она и 403 комнату.

- А что? - Совсем не плохо лишний год студенческой жизни! Я вижу в этом абсолютный плюс, - высказалась Галина. - Ещё наработаемся, а потом с сожалением будем вспоминать эти годы.

- Так-то оно так, - выразила сомнение Вера, - но ведь программу опять пересмотрят, а это новые предметы. Теперь уж точно введут иностранный, сопромат, теоретическую механику, говорят, ещё радиотехника появится, да и, наверное, и по существующим дисциплинам часов добавят. Целый год дополнительной нервотрёпки. Кому это надо?

- Говорят, ещё диамат и философия будут, - с сожалением добавляет Люся.

- Дополнительные знания никогда не помешают. Чем шире дают, тем возможностей для преподавания больше, - не согласилась Саша. - А я не против поучиться. И потом, когда ещё такие возможности представятся по театрам и музеям походить?

- Учёба учёбой. Это куда ни шло. А дома как? - вступив разговор, Тамара высказывала то, о чём неоднократно думала, и что её постоянно беспокоило. - Я как подумаю, что ещё год из дому деньги буду тянуть, меня ужас берёт! Летом побывала дома, папа крутится, как только может, а на маме всё хозяйство и малышня. Весь июль сено для коровы заготовляли, не успела оглянуться, как и каникулы закончились.

- Девочки, давайте не будем о грустном, - предложила Вера.- Хотим мы того или не хотим, всё сделают без нашего совета. Надо перенести худшее и насладиться лучшим, а пока давайте-ка попьём чайку, - возражений не последовало.

НОВОСТИ

Метеором пролетело ещё одно лето. Отдохнувшая и переполненная впечатлениями Тамара вместе с Люсей вернулась в Выборг. В общежитии они застали одну Надю, которая бросилась навстречу и, едва расцеловав, огорошила новостями:

- С этого учебного года наш институт, как и все педагогические, переходит на пятилетнюю учебную программу. И это ещё не всё. Есть высокая степень вероятности, что наш институт закроют, а всех студентов растолкают по другим педагогическим вузам, ближе к месту жительства. 1 сентября будет зачитывать приказ министерства.

- Что и о закрытии тоже? - полюбопытствовала Люся.

- Официальных документов ещё нет, но разговоры идут более чем серьёзные. По крайней мере, я слышала об этом в деканате.

- Да-а, как обухом по голове, - протянула Тамара, опускаясь на стул.

- И это ещё не всё, - продолжила Надя, и, не дав девочкам задать встречный вопрос, продолжила: - За лето многие девочки с нашего курса вышли замуж и ещё не меньше собираются это сделать до Нового года, в том числе трое из нашей группы.

- Кто? - одновремённо сорвалось с губ у Люси и Тамары.

Надя не стала испытывать терпение подруг:

- Мы с Сашей и Клара Ефимова.

Новость была ошеломляющей.

- Вы же не собирались! - удивилась Тамара. - И кто же он избранник Александры?

- Это она вам сама сейчас расскажет. Ушла в магазин, вот-вот вернётся. А почему ты не спрашиваешь, за кого выхожу я?

- А что есть необходимость спросить? - Тамара с долей удивления посмотрела на Надю.

- Да, есть, - и сразу же продолжила: - Я выхожу за Колю Орлова. Помнишь, с которым я протанцевала вест вечер в майские? Вы тогда ещё меня «подвергли острой критике».

- А как же Кирилл? - спросила Люся, опередив Тамару.

Надя, не отвечая, прошла к открытой двери на балкон, взялась за ручку, зачем-то открыла дверь шире, потом резко захлопнула, повернулась к девочкам, придавив спиною дверь.

- А что Кирилл? Он далеко, а Алёша рядом. Живёт и работает в Выборге, а там полная неопределённость. Распределение через год, неизвестно, куда пошлют. Возможно, будет что-то лучше в бытовом плане, а может быть, и нет.

Тамаре хотелось расспросить Надю обо всём и подробнее, и она чувствовала, что та готова поделиться с ней, но сомневалась, уместно ли будет говорить об этом в присутствии Люси, и промолчала, но Люся не преминула задать вопрос, который вертелся на языке Тамары:

- А как же любовь?

- Люся, не задавай глупых вопросов! - Надя старалась быть спокойной, хотя чувствовалось, что ей неприятно было это слышать. - Я же никогда не говорила Кириллу, что люблю его, это он говорил мне.

- А Николая, значит, ты полюбила… - то ли спросила, то ли констатировала Люся.

Надя не успела ответить, в комнату вбежала радостная Саша и бросилась к Люсе и Тамаре.

- Девочки, привет! А мне на вахте сказали, что вы приехали!

- Ну, рассказывай, невеста, за кого ты выходишь замуж? Тамара, чуть отстранилась, не выпуская Сашу из объятий.

- А я уже вышла, - засмеялась Саша, - расписались в августе. Он учился в нашей школе. В этом году окончил энергетический институт. Мы с ним в одном доме жили.

- Мало затемнила, так ещё и свадьбу зажала, - демонстрируя напускную обиду, сказала Тамара. - Не удалось попеть и поплясать на твоей свадьбе.

- Ой, девочки, вы уж простите, - жалобно протянула Саша.

- Ладно, ладно, не расстраивайся, погуляем за тебя у Надежды, - Тамара повернулась к Наде: - У тебя-то когда?

- Решили в зимние каникулы у нас дома в Тихвине.

- Хорошо, так и запишем.

Вечером собрались всей комнатой, накрыли стол, и разговоров хватило допоздна.

С Надей Тамаре удалось переговорить только через день, когда они возвращались из института. Итоги общеинститутского собрания были оговорены ещё накануне, и сейчас у Тамары появилась возможность вернуться к тому первому разговору и задать Наде вопрос, оставшийся для неё неясным.

- Ты, действительно, полюбила Николая?

Надя словно ждала этого и ответила без обиняков:

- Не буду лукавить. Того возвышенного, что пишут в книгах, я к нему не испытываю. Он мне нравиться, может быть чуть больше, чем Кирилл.

- А ты ему?

- Он признался уже через месяц. Сказал, что давно обратил внимание на меня, но боялся подойти, а в майские решился. Говорит, испугался, что у меня за лето может кто-то появиться.

- Он о Кирилле знает?

- Я ему сказала.

- А Кириллу?

- Долго колебалась, но написала. Как мне тогда тебя нехватало! - Надя сжала руку Тамары и прижалась к ней. - Когда стало известно о приказе и во всю заговорили о ликвидации института, надо было принимать какое-то решение. Я же думала, что всё это будет одновремённо. Ты осуждаешь меня?

- Нет, не осуждаю. Совсем не осуждаю. Просто подумала, что не исключено, что и я, точно так же, но поздней, буду принимать аналогичное решение. А любовь придёт и к тебе и ко мне. Просто она разная бывает: у кого до свадьбы, у кого - после, и ещё неизвестно, какая из них прочнее. Тамара пристально посмотрела Наде в глаза, улыбнулась и крепко сжала её пальцы.

Ночью, уже лёжа в постели, Тамара снова и снова вспоминала разговор с Надей. Слова утешения, что она говорила ей, всплыли в памяти и вновь растревожили её. «Неужели и в правду у меня до свадьбы не будет никакой любви, - думала она, - и я так же, повинуясь голосу рассудка, выйду замуж, не испытав этого волнующего, сводящего с ума, чувства неимоверной притягательной силы к человеку противоположного пола? Господи! Сделай так, чтобы у меня всё это было до свадьбы и потом, на всю жизнь!» И она, даже как-то не задумываясь, непроизвольно, сложила на груди ладони лодочкой и, устремив взгляд в тёмный потолок, стала страстно молиться кому-то неведомому, бестелесному, но способному ей помочь.

«Господи! Ну, почему это не может быть у меня?! Я же ничем не хуже других! - молилась она. - Я так хочу, чтобы это было! Помоги, Господи! Помоги!!»

Тамара на миг представила себя в объятиях мужчины чем-то напоминающего того капитана из кинофильма «После шторма», его жаркие поцелуи на своих губах и его сильные руки, обнимающие её, блуждающие по её телу, без ограничения, по всем сокровенным местам! Она почувствовала, как напрягается её грудь и что-то волнующе приятное тянет там… внизу. Она стала гладить ладонями свою грудь, скользя пальцами вокруг набухших сосков, потом, непроизвольно, опустила руку вниз и стала сжимать и разжимать там.., между ног, путаясь в волосяных завитушках. Её пальцы скользнули между пухлых складок и задрожали в наполненной влагой впадине вокруг стоящего торчком клитора. Она на миг представила, как в её влагалище всё глубже и глубже входит притягательный «предмет мужского достоинства» и… чуть не задохнулась от жарких конвульсий прошедших по телу, голову заполнил какой-то сладостный туман, и она расслабилась. И уже не было никаких сомнений, и верилось, что будет так, как она хочет, и эти сладостные ощущения, что она только что испытала, будет приносить ей человек, которого она ещё не знает, но который где-то живёт и так же, как и она, ждёт их встречи.

Постепенно она успокоилась, оглядела спящих подруг, взглянула на часы - половина второго, память снова вернула её к тем ощущениям, что она только что испытала и никогда ранее не испытывала. «Не следует этого делать, - решила она. - Бог знает, к чему это может привести, надо сдерживаться. Пусть будет потом, но как в сказке!» Она сладко потянулась и вскоре уснула.

После возвращения с летних каникул Тамара никак не могла войти в рамки нормальной жизни. Кажется, всё было так, как и раньше, но что-то не устраивало, а сообщения подруг о прошедших и предстоящих замужествах и собственная неустроенность выводили из себя, сколько бы она себя не успокаивала. И как не уговаривали её девочки, не было желания куда-либо идти, хотелось подольше побыть одной.

Она читала книги и с особенным удовольствием занималась вышивкой и вязанием, что не только не мешало, а даже в какой-то мере способствовало свободно течь мыслям, возвращая её к приятным воспоминаниям и купая в призрачных мечтах.

Часто вспоминалось лето и две недели, которые они провели вшестером, почти не расставаясь. Обо всём этом она уже рассказала девочкам где-то в самые первые дни после возвращения с каникул, и они от души смеялись над их приключениями, над проделками ребят, и искренне завидовали Тамаре, что ей представилось возможность так удачно отдохнуть. Она понимала, что замыкаться бессмысленно, более того, вредно, но ничего не могла с собой сделать. В эту душевную сумятицу внесла свою лепту и переписка с Ригой. Ещё до её приезда, Георгий неоднократно звонил в Ленинград Галине и интересовался, когда она приедет. Потом пришло его письмо, за ним другое. Она не сразу, но ответила, неуверенная, что написала то, что нужно. Вспомнила их встречу на квартире у Галки, и ещё, и ещё раз спрашивала себя, не принимает ли она за большее всё то, что происходит межу ними. Она привыкла к его письмам и ждала их. Но она так мало знала о нём! Нужна была хотя бы ещё одна встреча, чтобы попытаться разобраться и в нём, и в себе самой. Она хотела увидеться и боялась разочароваться.

За неделю до ноябрьских праздников в группе была первая комсомольская свадьба. В институтской столовой накрыли стол почти на семьдесят человек. Некоторая оторопь от присутствия преподавателей прошла почти сразу. Веселились всю ночь: пели, играли в разные игры и танцевали до упаду. Девять самых стойких участников, среди которых была и Тамара, протанцевали до первой лекции, но высидеть смогли только час, а потом сбежали в общежитие досыпать, но проспали мало - с обеда торжество продолжилось. Повеселились до часу ночи, на завтра сил на лекции уже не хватило, но вечером снова собрались, теперь уже в общежитии и протанцевали до шести утра. Встали в двенадцать, благо было уже воскресение.

В ноябрьские праздники веселье продолжилось. Праздник отмечали у себя в комнате. Тамара выступала в роли хозяйки - распорядительницы, и это у неё получилось совсем неплохо. Под её руководством была приготовлена закуска и накрыт стол. Она возглавила празднование и прекрасно провела его, делая упор на развлекательную часть. Комсомольская свадьба и эти праздничные мероприятия как-то взбодрили Тамару и позволили ей выйти из того душевного стопора, что она испытывала в первые месяцы после летних каникул, но основной перелом произошёл вечером 7 ноября, когда они всей компанией пришли в институт на танцы. Здесь, совершенно неожиданно для себя, Тамара обратила внимание на черноволосого высокого парня, изящно и легко танцующего вальс. Буквально где-то сразу объявили дамский танец. Находясь в соответствующем настроении, она подошла к заинтересовавшему её парню, и пригласила его. Дальше всё пошло, как по маслу. Теперь уже он приглашал её и делал это неоднократно. Они танцевали, танцевали и танцевали. Она почувствовала его интерес к себе, и это её обрадовало. С вечера они ушли вдвоём.

8 ноября они встретились снова и снова протанцевали почти весь вечер. Прошла ещё неделя, и они опять встретились на танцах. Танцевать с Александром для Тамары было великое удовольствие, а учитывая взаимное влечение - двойное.

- Он тебе нравиться? - спросила Саша, когда после очередного танца они отошли к окну.

- Да, в нём что-то есть, - совершенно не задумываясь, ответила Тамара.

- Хочу тебя предупредить, - продолжила Саша, - у него есть девушка. Учится у нас на третьем курсе литфака.

- Я не знала, - растерянно ответила Тамара, ещё не отошедшая от приятного возбуждения, вызванного вихревым пассажем из различных «па», что они только что провели с Александром в танцевальном зале. Сообщение расстроило её.

- Жаль, а я-то размечталась натанцеваться с ним вдосталь.

- А кто тебе мешает?

- Да нет уж, не хочу быть «третьим лишним», - она хотела ещё что-то добавить, но подошёл Александр и взял Тамару за локоть.

- Пойдём.

- Нет, извини, я что-то подустала.

Александр, внимательно посмотрев на неё, перевёл взгляд на Сашу. Видимо он слышал её ответ и догадался, о чём шла речь.

- Что ж, отдыхай, - он отпустил руку Тамары и отошёл.

После того дня они неоднократно встречались на танцах, улыбались друг другу, как старые знакомые, но не танцевали ни разу. Сожаление, что всё вот так вышло, долго не покидало Тамару. В конце концов, она твёрдо приказала сама себе не думать о нём, оставив лишь маленькую отдушину: «Приглашу его в новогодний вечер ещё раз и всё!» Но на Новогоднем балу она не увидела его, как ни искала взглядом среди танцующих. Позднее Саша сказала ей, что он со своей девчонкой на Новый год уезжал в Ленинград.

«Не везучая я какая-то», - с грустью подумала Тамара. Но жизнь словно проверяла её. Через какое-то время она узнала, что в отношениях Александра и Кати, так звали его девушку, произошли резкие перемены, и она неоднократно видела Александра, танцующего, то с одной, то с другой девчонкой. Появилась возможность возобновить прежние отношения, чему, как она поняла, Александр не был противником, при любом возможном случае приглашая её на танец. Но её, она не могла объяснить почему, необоримо тянуло к Кате, Ей хотелось быть рядом с ней, и когда это удавалось и они, оказавшись рядом, могли о чём-то говорить, она чувствовала, что и Катя была не против быть ближе с ней. Но они не стали подругами, Александр незримо стоял между ними, хотя и для Тамары ближе не стал.

Подавляющая масса студентов четвёртого курса возражала против пятилетнего срока обучения, хотя на сентябрьском собрании ректор чётко и ясно обосновал это решение, мотивируя его необходимостью дальнейшего повышения квалификации кадров учителей за счёт изучения более широкого круга учебных дисциплин и более продолжительных практических занятий. В то же время, не соглашаясь с руководством института, старшекурсники ни в коей мере не выступали против решения правительства. Практически, речь шла лишь о возможности завершить четырёхлетний курс тем, кто проучился три года. Неудовлетворённые разъяснениями ректора студенты четвёртого курса, поддержанные профсоюзной и комсомольской организациями, обратились непосредственно в министерство. Прождав два месяца и не получив ответа, они направили к ректору своих представителей с настоятельной просьбой о встрече в самое ближайшее время.

Встреча состоялась после завершения зимней сессии. На собрании присутствовал весь профессорско-преподавательский состав, руководство института и представители партийной, комсомольской и профсоюзной организаций. Тамара на собрании не была. Ещё накануне у неё заболело горло, видимо простыла. Принятые вечером меры помогли мало, утром болела голова, и она решила отлежаться.

Вернувшиеся с собрания девочки поделились с ней своими впечатлениями.

- От имени курса выступал Гаврилов, - рассказывала Вера. - Он, по-деловому, всё разложил по полочкам. Сказал, что, во-первых, основной курс четырёхлетнего образования пройден и те дисциплины, которые уже сданы, в связи с пересмотром программ досдавать не надо, а это уже даёт сокращение дополнительных часов. Во-вторых, новые учебные программы предусматривают ещё один свободный день в неделю и его можно использовать для изучения дополнительно вводимых предметов. Сказал, что мы согласны на общее увеличение продолжительности учебной недели с 36 до 48 часов, что даст дополнительное время для занятий. А в заключение сказал, что мы готовы согласиться с увеличением продолжительности экзаменационной сессии и количества сдаваемых экзаменов. Все выступавшие преподаватели были против.

- Почему все? - возразила Саша. - Лукьянцев этого не говорил. - Он, по крайней мере, просто выразил сомнение, что это далеко не всем по силам, и что от тех, кто это выдержит, к госэкзаменам останется одна макулатура.

- А что это меняет? Всё равно же не поддержал! - не согласилась Вера. - А потом ещё декан подлил масла в огонь, напомнил, что нам необходимо знать материал всех школьных учебников, которые изменились по отношению к старым, и их придётся учить заново, а с ними и новые методички.

- А из студентов, кроме Димы, что никто и не выступал?

- Почему же, выступали многие, но основная масса позже, когда решали, что всё-таки делать.

- Ректор тоже не отрицал возможность завершения четырёхлетнего курса, - вступила в разговор Люся. - Он только сказал, что это можно было бы сделать, если бы не был упущен первый семестр. А на крик из аудитории: «Это не наша вина!» - довольно спокойно отреагировал: «Но и не наша тоже. О том, что будет вводиться пятилетний срок обучения, вам было известно ещё в прошлом учебном году, но никаких шагов в этом направлении с вашей стороны предпринято не было, а потому и сейчас говорить об этом бесполезно».

- Ну и что же решили?

- Ректор заверил, что рассмотрит возможность сокращения продолжительности учебной недели с 36 до 30 часов с одним дополнительным свободным днём, а по предметам, изучение которых завершено, программы пересматривать не будут. Все были довольны. По крайней мере, настроение после собрания было боевое. Да, ещё секретарь парткома сказал, что партком проконтролирует выполнение принятого решения, что, в принципе удовлетворило почти всех.

Обо всех перипетиях этой борьбы Тамара писала мне в письмах, выражая своё негодование по поводу затянувшейся учёбы. Я, в меру сил, успокаивал её, философски и с юмором, резюмируя: «Если тебя насилуют, и ты не в состоянии оказать сопротивление, расслабься и получи хотя бы удовольствие!» - на что получил незамедлительный ответ: «Не будь циником, это так на тебя не похоже!»

Дата добавления: 2015-07-16