Читайте также: |
|
Жак усвоил очень много нового и вечером делился впечатлениями с такими же поражёнными всем услышанным Сегильдой и Ромулдом.
— Я был среди таких великих людей, что диву даюсь, каким образом я удостоился чести оказаться там. Они с виду очень просты — воистину пути Господни неисповедимы, и в теле обычного смертного скрываются величайшие духи, распознать которых в жизни очень сложно, — говорил Ромулд.
— Чем же будет заниматься алхимия в будущем, если она уходит от своих внешних проявлений? — спросил Жак.
— Да, постепенно все алхимические лаборатории перестанут существовать и действия переместятся вглубь человека — речь пойдёт о трансмутации наших тела и духа. Основной станет работа над человеческими качествами и сознанием. Будут задействованы тонкие структуры человека и усилия Направлены на преобразование их природы. Только на первый взгляд кажется, что это просто, но на
самом деле — это куда более сложная работа, чем в лаборатории. Понимаете, люди привыкли приходить в некое помещение, в котором они выполняют в течение дня то или иное задание. Теперь же этим помещением станет само наше тело, ну и можно догадаться, с какими трудностями придётся столкнуться. Так как твоя работа при тебе, вроде бы и необязательно туда являться вовремя: можно заняться другими делами, поскольку заскочить на работу можно в любое время. Человек станет откладывать своё присутствие на час, потом на два, потом скажет: «Завтра ещё будет время». Так он начнёт потакать своему Я и растить лень.
— Понимаете, как нам было трудно последовать совету Моруа три раза в день следить за собой? — спросила Сегильда. — Но мы дали себе слово контролировать друг друга и не обижаться на напоминание. А потом игра переросла в привычку. У одних людей привычка много есть по вечерам, а у нас — подводить итоги дня.
— Человеку свойственно растить привычки тела, — заметил Жак, — а следует переместить внимание на дух и растить привычки духа. Только я не совсем понимаю: если дело пойдёт так, как вы говорите, то это будет способствовать уничтожению духовности.
— Ничего подобного. В алхимическую лабораторию всегда допускались избранные, а в тайны посвящались единицы. Тот, кто в будущем сможет преодолеть возникшие сложности и победить свою низшую природу, — так же будет допущен к таинствам. Посудите сами, происходит всего лишь смена места действия — внешнее меняется на внутреннее. Какая разница: приходить на работу к определённому часу и проводить там целый день или погружаться в себя и искоренять собственные честолюбие, жадность, зависть, гордыню? Я вас уверяю, что второе — сложнее; но это и естественно: мир эволюционирует, и развитие его не только во внешних открытиях. Главное - в росте сознания, а добиться его можно в упорном труде над своими низменными качествами.
— Конечно, это так и есть, и если человек будет следовать законам рыцарства, ему будет намного легче совладать с собой. Мне всегда казалось, что все должны бросаться защищать слабых и обиженных, но я видел, что другие проходят мимо, когда я мчусь на помощь, и тогда стал задумываться, почему это так. Ну и понял, что люди, оказывается, с разным сознанием, и не все следуют кодексу чести, как я.
— Здесь есть ещё одна сложность, — добавила Сегильда. — Человек начинает неправильно понимать кодекс чести. Честь — это когда ты не можешь пройти мимо, потому что равнодушие задевает совесть. Но очень многие под защитой чести понимают отстаивание собственной гордыни и самости, в результате мгновенно бросаясь на другого при малейшем затрагивании их Я. То есть понятие чести извратилось до понятия низшего Я — чванливости и эгоизма, а человек так и не понял, что с ним произошло, и постепенно превратился в надутый мыльный пузырь, который лопается при малейшем прикосновении, обдавая людей брызгами человеческой спеси.
— Хорошее сравнение, — улыбнулся Жак. — Но вы правы. Я бы добавил, что честь — это совесть и сердце, это любовь к ближнему, когда ты в первую очередь думаешь не о себе, а о нём: не задел ли ты его своими словами и не обидел ли ты своим непониманием. А мы честь заменили гордыней и думаем, что защищаем справедливость. Как, однако, легко всё извращается и уродуется в мире.
— Теперь вам понятно, на что будут направлены усилия алхимиков? — спросил Ромулд.
— На достижение внутренней чистоты, — хором ответили Жак и Сегильда и засмеялись.
— И на получение золота, алхимического золота, которое есть кристалл Любви, пребывающий в сердце человеческом, — добавил Ромулд.
— Вы совершенно правы, — раздался голос Моруа, который неожиданно появился в комнате. — Я хочу сказать вам несколько напутственных слов, потому что следующая наша встреча произойдёт не скоро.
— Итак, на вас, — Моруа обратился к Ромулду и Сегильде, — налагаются особые обязательства по отношению к Жаку. Вы будете уже зрелыми людьми, когда вам доведётся встретиться с ним, а он будет юн, отважен и лишён памяти прошлого. Вы узнаете его, будете скрыто помогать, но откроете ему тайну только перед смертью, хотя нет особой уверенности в том, что он вам поверит. Поскольку вы доживёте до очень преклонного возраста, то станете живыми хранителями многих тайн, что делает вас более ответственными перед Вечностью.
Моруа повернулся к Жаку:
— Вам же придётся прожить очень трудную жизнь. Но вы сами хотели испытаний. Вы накопили много отрицательной энергии, которую можно сбалансировать только в воплощениях, сознательно работая над собой. Никто вас без помощи не оставит — лишь бы у вас было желание выслушивать советы.
— Неужели я могу не выполнить указания тех, кто стоит выше меня? — удивился Жак. — Я так привык к дисциплине и не знаю ни сомнений, ни страха в исполнении поручений.
— Это качество вам очень поможет, но за тысячи воплощений не все отрицательные качества успевают трансмутироваться, некоторые накапливаются, чтобы проявиться в одной жизни. Но тогда владыками кармы создаются и условия для их погашения. Иными словами, помимо многих негативных черт, у вас будут силы для их исправления. Вам останется только воспользоваться желанием исправить себя, но желание, однако, может погашаться капризами низшего Я. Не унывайте. Братья всегда рядом с вами — стоит только позвать. Подойдите ко мне.
Моруа приложил одну руку ко лбу, а другую — к груди Жака, и у того по телу побежала дрожь. Потом он протянул ему пилюлю и сказал, чтобы Жак растворил её в воде, выпил и ложился отдыхать.
Жак ушёл, потому что у него начался озноб, а Моруа ещё на несколько минут остался с Ромулдом и Сегильдой, давая им наставления.
Глава 4
— Почему мне так плохо? — говорил сам с собой Жак, лёжа на кровати. — Почему Ромулд и Сегильда спокойно воспринимают общение с Моруа, а меня начинает трясти в ознобе?
— Откуда тебе знать, как они воспринимают высокие вибрации? — ответил голос внутри Жака.
— С кем я говорю? — удивился Жак.
— С собственным сердцем. Когда замолкают все остальные звуки и тебя покидают все голоса Безмолвия, ты можешь вести беседу с сердцем, и, поверь, оно тебя не обманет. Так вот, ты реагируешь на высокие токи Моруа ознобом, а Ромулд и Сегильда по-другому. Не всем же одинаково трястись в лихорадке. Бывает, болит голова, бывает — кости, а бывает, что ничего не болит, но наваливается слабость. Организмы разные, уровень сознания разный, загрязнение — у каждого своё. Вибрации же, излучаемые Моруа, столь чисты и высоки, что ни один организм На Земле их не вынесет.
— Но он же общается с людьми, и они не умирают.
— Во-первых, вы имеете дело не с его физическим телом, а с другим, близким по свойствам к физическому. Во-вторых, с разными людьми он использует для общения разные тела — более плотные или более разреженные. При его знаниях он может производить с материей какие угодно манипуляции. Дальше, будь счастлив, что тебе удалось принять токи высочайшей мощи. Они останутся в твоём организме, будут освоены им и войдут неистребимой частью в высшие тела. То, что трудно сейчас, поможет в дальнейшем. Ты по-прежнему жаждешь испытаний?
— Я никогда не призывал испытаний. Я просто хочу служить людям и Братству. Я хочу сделать жизнь людей лучше, чище. Я хочу, чтобы на Земле царили Любовь и Справедливость. Я буду добиваться этого любой ценой, не думая о собственной жизни.
— И ты говоришь, что не призывал испытаний? Что же тогда это по-твоему? Ты хочешь изменить сознание человечества, а разве это не испытание для духа, который решается на это в одиночку?
— Я не думаю, что один такой на свете. Нас много, и мы все когда-нибудь найдём друг друга и сплотимся.
— Да, но в духе ты же не призываешь рыцарей исполнять твои желания, не просишь их идти вместе с тобой в воплощения?
— Нет, не прошу. Но они готовы быть рядом со мной и служить человечеству.
— Поэтому я и говорю о твоём одиночестве. Решение ты принимаешь сам и несёшь ответственность за него. Другие же к тебе присоединяются, добровольно разделяя тяготы твоей ноши.
— Похоже, я впервые поговорил с собой и выяснил непонятное мне самостоятельно. Теперь спать, — приказал себе Жак и заснул.
Утром от его вчерашней слабости не осталось и следа. Жак познакомил Ромулда и Сегильду с Тури-ньи, и некоторое время они провели вместе, делясь опытом и знаниями. Они много ездили по окрестностям, осматривая лесные замки и монастыри, а Туриньи был им блестящим гидом, рассказывая о
былой славе этих мест, о древних завоевателях, сокровищах и святынях, из-за которых разгорались войны и длительные тяжбы между государствами. Если бы, помимо этого, не завязывались тонкие кармические отношения между людьми! Но, увы, одна война порождала десятки других в разных концах планеты, и не было предела силовому решению споров и конфликтов.
— А как вы думаете, можно остановить войны на Земле? — спросил Жак.
— Думаю, что да, но не запрещением войн, а ростом сознания человечества, — ответил Туриньи. — Помните, что энергию никуда не спрятать? Энергия войны, то есть её кармическая составляющая, сидит в каждом человеке, участвовавшем в войне. Вот ее-то и нужно преобразовать, направив разрушительную силу на творчество.
— А что это значит практически?
— Когда вам хочется что-то сломать, возьмитесь за кисть и холст и нарисуйте то, что вам так мешает. Можно, конечно, поработать и с камнем, и с глиной, можно писать и вышивать.
— А мне это не помогает, — сказала Сегильда. — Я пробовала, но если я вижу негодяя, творящего беззаконие, я хватаюсь за шпагу, но у меня совсем нет желания мчаться в замок и увековечивать его физиономию на холсте.
— Я не совсем об этом, — ответил Туриньи. — Даже если вы убьёте негодяя, вы не будете чувствовать удовлетворения. Зло, содеянное им, осталось, как и в вас осталась отрицательная энергия. Работать нужно именно с ней, найти её источник, найти, где она прячется, откуда возникает.
— И что, пройти мимо злодея?
— Это уже зависит от вашего самообладания.
Вы можете броситься на него и продырявить шпагой, тем самым связав себя узами кармы навек. Вы
можете хитростью увести его в сторону и исправить зло, причинённое им. Вы можете, в конце концов, познакомиться с ним и потратить время на объяснение ему его низости, причём не в нравоучениях, а на деле, ставя его самого в такие же обстоятельства. Если же всё напрасно, посейте в нём зерно справедливости — оно когда-нибудь даст плоды. Но лучше всего — растить в себе силу любви. Вы можете себе представить, чтобы кто-то совершил грязный поступок перед Моруа?
— Могу, — сказал Ромулд. — Но мне кажется, что
потом этот человек завизжит, как ужаленный, закружится волчком и рухнет.
Все засмеялись, представив, как это выглядит.
— Ну, в общем, правильно. Сила токов Моруа и их чистота воздействуют на человека, обращая всё им содеянное против него же. Причём это происходит не мгновенно. Чем сильнее загрязнён организм, тем дальше по времени отстоит ожидаемая им расплата.
— Иной раз видишь, что живёт на свете откровенный негодяй и ничего с ним не случается, — сказал Жак.
— Зло, пущенное им в пространство, ждёт удобного момента, чтобы вернуться и поразить нечестивца. Но стоит ему соприкоснуться с грозной силой любви, как лавина произведённых им на свет гадостей обрушится на него с многократной силой. Таково действие чистых вибраций. Ведь они — огонь пространства, и под их ударом сгорает всё.
Они много почерпнули друг у друга, но пришло время расставаться, ибо каждого ждали свои дела. Путь Жака лежал назад во Францию через Австршо. где он намеревался остановиться на какое-то время в доме Луизы. Но неожиданно для него Ромулд и Сегильда решили присоединиться к нему и сопровождать в замок барона. Они тепло распрощались с Туриньи, который пригласил их заехать когда-нибудь в аббатство.
Жак чувствовал, что с ним происходят какие-то перемены, но не мог найти им объяснения. Он стал более раздражительным, чем раньше, более нетерпимым ко злу, более требовательным к людям, желая у всех видеть проявления только самых лучших качеств.
«Что со мной происходит? Почему я стал таким неуравновешенным?» — думал он, но ответа не находил.
Однажды он чуть не бросился на мальчика, пасшего гусей и поднявшего руку с хворостиной, чтобы согнать их в одно место. Ромулд остановил его, но Жак долго не мог унять сотрясавшую его дрожь возмущения. Пришлось Сегильде начать с ним беседу, стараясь не задеть болезненно реагирующие на всё чувства Жака.
— Мы тоже проходили через такие внешние неприятности, — объясняла Сегильда. — Дело в чистых вибрациях, в таких чистых и высоких, что мало кому удаётся справиться с ними. Но если они оказывают на вас такое воздействие, значит, организм воспринимает их. Это из-за общения с Моруа.
— Но ведь другие так себя не чувствуют?
— Откуда вам знать? У других это проявляется не так, но чтобы узнать об этом, вам нужно залезть в их шкуру. Не судите, лучше попытайтесь понять, что именно, какие качества дают столь бурную реакцию и почему вы не можете справиться с ними.
— Меня раздражает несправедливость, меня с ума сводит любое проявление жестокости.
— А вы сами разве не проявляете жестокость, когда вдруг бросаетесь на ничего не подозревающих людей? Пока ещё и несправедливость, и жестокость присутствуют внутри вас, но не доведены до критического состояния, — самое время уничтожить их. Когда вы избавитесь от них, вы станете спокойным и
рассудительным мудрецом, знающим причины возникновения зла и поэтому мудро ожидающим его превращения в добро.
— Неужели такое возможно?! — вскричал Жак.
Даже такой простой разговор возбуждал его и заставлял напрягаться.
— Конечно. Нас учил этому монах в Греции. Мы жили среди очень чистых и духовно развитых людей. Но то, что стало твориться с нами с самого начала, не поддаётся описанию. По-моему, всё, что было дурного внутри, полезло вовне. Ромулд даже убегал два раза, а я превратилась в капризную и зловредную султаншу. Но наши наставники умело руководили становлением характера и направляли нас всё время на высшее, не позволяя опускаться до уровня обычных людей. Требования к нам были самыми высокими, только по законам рыцарства. Нельзя было не только произнести одно слово лжи — даже подумать лживо было невозможно, потому что братья видели всё.
— Вам повезло, вас обучали.
— Это особый случай, связанный с нашей старинной кармой и Элевсинскими мистериями. Нам необходимо было многое вспомнить и вынести древнее таинство в мир, — отвечала Сегильда.
— А почему нельзя было просто рассказать вам об этом?
— Это бесполезно. Истинные знания хранятся в чаше, в сердце, и чтобы проникнуть в них, нужно разбудить токи, которые, особым образом воздействуя на сердце, дают ему возможность вспомнить. Никто не в силах заставить меня раскрыть тайны, сокрытые в чаше, если не приведены в соответствие все силы моей души и я не начала духовно развиваться. Даже если бы сердца моего коснулся магический жезл, я бы просто умерла, ибо мой организм был не готов. Только когда в целом все тела приве-
дены в соответствие, чаша начинает работать и человек может кое-что вспомнить.
При этих словах с Жаком начало происходить что-то неописуемое. Сердце его забилось, душа, казалось, покинула тело, оставив для связи едва ощутимую ниточку.
— Чего желаешь ты? — донеслись до Одина незабываемые слова.
— Мира, любви, счастья, — быстро проговорил он, потому что эти понятия были близки ему и беспокоили его существо, желавшее добиться их для человечества.
— Чего желаешь ты? — вновь услышал он те же самые слова и вдруг осознал, что речь идёт о самом сокровенном, о желании его духа, бессмертной искры, которая неотделима от Творца.
— Бессмертия духа, — прошептал он.
В этот миг из пелены протянулась рука и коснулась Одина жезлом, как бы требуя подтверждения ответа.
— Бессмертия духа, — более уверенно повторил он и ясно почувствовал, что сказал самое тайное, самое главное, скрытое под спудом других прекрасных и правильных желаний.
Он стоял среди нескольких скрытых под капюшонами и плащами людей, но когда он произнёс эти слова, то оказался в одиночестве, в стороне от остальных. Однако душу его наполняли тепло, радость и уверенность, что произнесённое им есть великая тайна его духа, которая за много тысяч веков обросла другими тайнами, не столь важными и сокровенными.
«Я прошёл испытание, — подумал Один, — и моё Я смогло проникнуть за тончайшее покрывало, отделяющее душу от духа, и оказаться в Святая Святых».
— Тебе помогло касание жезла, — донеслись до сердца его слова Невидимого. — Ты один оказался готов и достоин того, чтобы тебе открылся мир духа. Но сам бы ты ещё очень долго шёл по этому пути, и лишь ре шением Высших было дозволено коснуться тебя, ибо ты мог вынести высочайшие токи и не пасть бездыханным. Иди, сын Мой, в мир.
— О, я теперь догадываюсь, о чём вы говорите, и начинаю понимать, какая великая ответственность на нас лежит. Почему я не догадывался раньше?
— Всему своё время. Вы должны проходить обучение в миру, как бы и не обучаясь, а познавая всё через общение с людьми. Но уготованные вам встречи направляют вас, заставляют задумываться и искать ответы на многие вопросы. Это тоже один из методов ученичества, и, нужно сказать, самый действенный, потому что усвоенное вами самостоятельно уже не забудется никогда, навеки запечатлевшись в чаше.
— И что же происходите с вами дальше? — спросил Жак.
— С нас спадала вся грязь, налипавшая на дух в течение многих воплощений. Это было очень болезненно, как будто с тебя сдирают кожу. Только кажется, что грязь внешняя, но на самом деле она прорастает внутрь и становится частью твоего существа. Поэтому любая истинная работа над собой всегда связана с болью, с душевными муками. А когда всё проходит и ты предстаёшь перед собой и миром очищенным, то похож на вылупившегося птенца без пуха. Ты слаб, беззащитен и подвержен страшным ударам и словом, и мыслью. Нам повезло, что нас не выпускали и мы могли окрепнуть среди чистых людей, но тот, кто должен проходить это в миру, среди обычных людей, будет подвергнут дополнительным испытаниям.
— Мы по-другому стали смотреть на все напасти этого мира, на всю ту грязь, которой он залит. Мы стали ему сострадать, — говорил Ромулд, — и перестали так смертельно ненавидеть недостатки других.
Конечно, хочется иной раз броситься и уничтожить негодяев, особенно Сегильде, но мы сдерживаемся и говорим друг другу: «Сами не без греха».
Жаку даже стало немного стыдно.
— Действительно, я вижу в одном человеке одну его отвратительную сторону, но кто-то более высокий видит во мне тоже нечистоту и даже отрицательные черты. Воистину, нельзя устраивать самосуд, поскольку мы не можем знать причин и следствий, то есть течения реки жизни.
Так в разговорах и без особых приключений они доехали до замка барона фон Аушенбаха.
Хозяева были очень рады гостям, особенно Луиза, которая была привязана к Жаку всем сердцем. Луиза всегда отличалась заботливостью, не по годам в ней развитой, и она создала уютную атмосферу, благодаря которой в замок с удовольствием заезжала местная знать. Барон был занят созданием каких-то приспособлений, с помощью которых можно изготавливать разные предметы для использования их в сельском хозяйстве. Он уверял, что скоро снабдит ими всех местных землепашцев, и они станут работать намного эффективнее. Аушенбах целые дни проводил в своей мастерской, и лишь к вечеру все собирались вместе в огромном зале у огня. Барон чувствовал себя очень счастливым и ждал ребёнка, который должен был вскоре появиться на свет, с таким нетерпением, как будто тот мог родиться сразу взрослым и составить компанию барону в его изысканиях.
— А если родится девочка? — подшучивали молодые люди над бароном.
Тот на секунду задумывался, а потом смеясь отвечал:
— Но ведь должен быть мальчик?!
И в его голосе было столько неподдельного удивления, что другие не понимают столь простой истины, что это веселило всех ещё больше.
Аушенбах с воодушевлением рассказывал, чем он занимается целый день, и описывал подробно будущее, которое открывалось его взору:
— Представьте себе конюшню, в которой стоят столы, очень много столов. На столах станки, которые скоро будут окончательно готовы, а за ними сидят люди и работают. За целый день они могут изготовить десять деталей! Дома же они одну рукоятку вытачивают два дня!
Картина действительно была впечатляющей.
— Но не могут же все работать у вас в замке, — говорил Ромулд.
— Я построю огромные дома на своих землях, — отвечал барон.
— А когда вы изготовите все необходимые рукоятки, что будете делать дальше?
— Но они же и другим нужны, — кипятился барон. — Их купят в соседнем поместье.
— Это при условии, что сосед захочет потратить на них деньги. А так он махнёт рукой и скажет, что его люди сами изготовят их пусть за месяц или за три — ему спешить некуда.
Барон задумался.
— А ведь это правда. Люди в большинстве своём ленивы. Им ничего не хочется менять в своей жизни, тем более если это связано с какими-то усилиями, физическими или умственными. Что же делать?
— Нужно их потихоньку готовить к новшествам. Их нужно привлекать, увлекать, объяснять и заражать своими идеями. Мы вам поможем. Приглашайте соседей, сами почаще выезжайте к ним, а мы в беседах будем ненароком упоминать о ваших станках, описывать выгоду от их применения.
— Опять хитрости, опять дипломатия! Я так не люблю все эти приёмы и беседы! — говорил барон.
— А у вас есть другой выход? Вы хотите подождать, пока они сами заинтересуются? Помилуйте,
это и через сто лет не произойдёт. А вот личный пример, готовое дело — это убедительно и заразительно. Тем более, что вы не одиноки и вас уже поддерживают люди из соседних государств. Ваши соседи задумаются: а почему вдруг австрийское изобретение заинтересовало французов и датчан, что за этим кроется? Они вас могут сначала поддержать хотя бы из чувства солидарности.
— Когда мы сможем просто апеллировать к здравому смыслу? Почему нужно пробираться сквозь дебри человеческой глупости, чванливости, ханжества? — сетовал барон.
— Потому что люди не живут по законам чести, здравого смысла и справедливости. Они опутаны гордыней, завистью, ложью, и к ним нужно пробираться сквозь дебри лести и превозношения их собственных заслуг. Как только вы их погладите по шёрстке, похвалите, повосхищаетесь их умом, действиями, качествами, они сразу станут вашими друзьями и будут всем говорить, что лучше вас, справедливее и честнее человека не встречали. А попробуйте покритиковать! Сколько обид и упрёков обрушится на вас! Вам тут же припомнят все ваши недостатки, а потом обратятся к собственной преданности, напомнят, что вас поддерживали, вам помогали, вас хвалили, любили — и вот награда! Вы посмели покритиковать и указать на недостатки! Так устроены люди: они желают слушать только хорошее и не желают вникать в то, что позволило бы изменить свой характер и добраться до истинной сущности своей, чистой, незапятнанной, божественной. Взлелеянная ими собственная грязь дороже, ближе, лучше. Они предпочтут оставаться в ней, потому что так спокойнее, за исключением немногих, которые решаются что-то в себе изменить. Таких героев единицы, но они есть. Их нужно искать и верить, что вы их встретите.
— Наверное, мне везло? Я часто встречал хороших людей, — говорил барон. — Иногда мне даже
приходилось оказывать услуги людям, гонимым обществом, но они были честны и отважны, и как я
мог не помочь им?
Барон был на удивление простодушен. В нём сочетались ум, отвага, дипломатические способности и чистота, столь не свойственная людям этой эпохи.
— Барон, вы как будто из древних времён: живёте по законам не общества, а сердца.
— А я и не представляю себе другой жизни. И каким бы ни были время, эпоха, условности мира, детей буду воспитывать по законам чести. Единственное, что меня сковывает, это мои люди — крестьяне, которые работают на меня. Я несу за них ответственность и хочу улучшить их жизнь, но у меня не получается, и я чувствую себя виноватым за свои богатство, замки и земли. Хорошо тем, кто не задумывается над этим, хорошо вам — у вас ничего нет, — барон обернулся к Сегильде и Ромулду.
Он ничего не знал об их жизни, но даже ни разу не спросил об их происхождении, общаясь как с достойными и образованными людьми.
— У нас есть даже больше того, что вы можете себе представить, но мы отказались от собственности. На бумагах я — владелец несметных сокровищ, огромного количества крестьян и даже рабов в разных концах земли. Но, как видите, я остаюсь бедным рыцарем, что не мешает мне жить, совершенство-ваться, познавать мир и помогать людям. Единственное, от чего я отказался сразу — это от помощи деньгами, потому что люди, получая их, перестают трудиться. Раньше мы не могли пройти мимо нищих — настолько наши сердца жалели их за убогость, грязь, несчастья. Но однажды мы облагодетель-ствовали одну семью, и при нашей помощи они встали на ноги, обзавелись хозяйством. Через какое-то время мы появились перед ними — странствующие рыцари без денег, нуждающиеся в поддержке. Видели бы вы их отношение к нам! Они были хозяевами положения, они раздувались от гордости, что могут принять нас и отплатить за оказанную услугу. Они нам не помогали — они платили и даже желали поскорее избавиться от долга, чтобы потом сказать: «Убирайтесь прочь! Мы вам ничего не должны!» Через год они обеднели, а мы появились перед ними в сопровождении свиты, и что? Опять они преклонялись и благословляли нас, но ведь это не к нам имело отношение, а к нашему положению и богатству. Нет, людям нужно помогать реальными, действенными способами: устраивать на работу, лечить и не давать умереть с голоду. Но если у них есть силы — пусть трудятся, а иждивенцев плодить — это безответственно и никому пользы не принесёт.
Вскоре жизнь в замке сильно изменилась. Раз в неделю устраивались грандиозные приёмы, на которые съезжались бароны, князья и графы из всех близлежащих поместий. Жак, Сегильда и Ромулд стали приводить в действие тайный план внедрения новых идей, причём делали это ненавязчиво, мимоходом, подбрасывая мысли невзначай, и через некоторое время собеседник приезжал вновь поговорить о новшествах, которые пришли ему в голову, и обсудить их с теми, кто в прошлый раз поверил в его ум и передовые взгляды. Они завербовали сторонников, не подозревавших, что вскоре станут у истоков развития промышленности, создания фабрик и мануфактур.
Не обходилось и без серьёзных выяснений отношений с молодыми людьми, которым понравилась Сегильда. Удивительное сочетание статной фигуры, золотых волос и белой кожи с восточными глазами Делали её самой неотразимой из всех женщин и девиц на выданье. Сама того не ожидая, она составила
им конкуренцию, и они невзлюбили её со свойственными им чванством и самолюбием, презирая выскочку и безродное существо. Мужская половина позволила сначала повести себя достаточно вольно с бедной особой, но натолкнулась на неодолимую стену сарказма, ума и бесстрашия. Сегильда решила сама постоять за себя, попросив Ромулда и Жака не вмешиваться. Она честно предупредила поклонников, что посмевший проявить неуважение к ней будет вызван на дуэль и пусть не ждёт пощады, поскольку она собирается сражаться насмерть, защищая свою честь. Тут же нашлись охотники посмеяться, и Сегильда, вынужденная сдержать своё слово, сразилась с шутником. Она нанесла ему серьёзные раны, поскольку князь, продолжая шутить, выбрал саблю — оружие, которым Сегильда владела лучше всего. Он оказался королевской крови, и это чуть было не вызвало огромный скандал, но Фридрих проявил благородство и объявил, что сам во всём виноват. Две недели его выхаживала Луиза, которой было не впервой проявлять свои медицинские познания и у которой хранилось немного порошка, оставленного графом.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав