Хiх. Незамедлительность наказаний

Чем быстрее следует наказание за совершенное преступление и чем ближе оно к нему, тем оно будет справедливее и эффективнее. Я говорю справедливее, так как это избавляет обвиняемого от бесплодных и жестоких мучений, связанных с неопределенностью ожидания, которое усиливается воображением и ощущением собственного бессилия что-либо предпринять. Справедливее еще и потому, что лишение свободы, будучи само по себе наказанием, не может предшествовать приговору, если только это не продиктовано необходимостью. Предварительное заключение, следовательно, является лишь простым задержанием гражданина до признания его судом виновным и поскольку такое задержание является по сути наказанием, оно должно быть непродолжительным и максимально легким. Минимальные сроки задержания определяются временем рассмотрения дела и очередностью. Первый по времени задержанный имеет право быть судимым прежде других. Строгость предварительного заключения не должна выходить за рамки минимума, необходимого для воспрепятствования побега и сокрытию улик. Сам процесс должен закончиться в кратчайшие сроки. Что может быть ужасней контраста между беспечностью судьи и томлением обвиняемого? Удобства и радости жизни бесчувственного судьи, с одной стороны, и слезы и тоска содержащегося под стражей - с другой. В целом суровость наказания и последствия преступления должны производить наиболее сильное впечатление на других и в минимальной степени отражаться на обвиняемом, ибо общество не может называться правовым, если оно не признает незыблемого принципа: люди решили объединиться, чтобы избавить себя в максимальной степени от страданий.

Я сказал, что наказание тем эффективнее, чем скорее оно следует за преступлением, ибо чем меньший промежуток времени отделяет наказание от преступления, тем сильнее и прочнее закрепится в душах людей взаимосвязь этих двух идей: преступления и наказания. И они автоматически будут восприниматься в неразрывной взаимосвязи, одно - как причина, другое - как необходимое и неизбежное следствие. Доказано, что неразрывная связь идей цементирует все здание, воздвигнутое усилиями человеческого разума. Без этой взаимосвязи радость и боль утрат воспринимались бы изолированно друг от друга и оставались бы безжизненными. Чем дальше люди от общих идей и универсальных принципов, то есть чем они невежественнее, тем больше они попадают под влияние непосредственных и конкретных связей между близлежащими идеями и не воспринимают более отдаленные и сложные ассоциации идеи, которые доступны только людям, страстно увлеченным своим делом, с целью его постижения. В этом случае концентрированное внимание подобно лучу света, сосредоточивается на одном предмете, оставляя все прочие в темноте. Равным образом эти сложные абстрактные связи осознаются более развитыми умами, поскольку они привыкли мгновенно и разом охватывать множество предметов и способны сопоставлять множество отдельных чувств друг с другом, так что результат этой мыслительной деятельности, то есть совершаемое действие, менее опасен и менее непредсказуем.

Следовательно, тесная взаимосвязь между свершившимся преступлением и быстро следующим за ним наказанием имеет чрезвычайно важное значение, если хотят, чтобы в умах грубых и невежественных соблазнительная картина сулящего выгоды преступления непосредственно ассоциировалась с мыслью о предстоящем наказании. Медлительность приводит лишь к тому, что обе эти идеи начинают восприниматься все более и более как отличные друг от друга. И какое бы впечатление ни произвело позднее наказание за свершенное преступление, *оно будет скорее впечатлением от зрелища, чем от наказания.* К тому же оно будет приводиться в исполнение тогда, когда в душах зрителей чувство ужаса перед данным конкретным преступлением ослабло, хотя оно должно было усилить значение наказания.

Другой принцип удивительным образом служит установлению еще более тесной взаимосвязи между преступлением и наказанием: наказание должно в максимальной степени соответствовать природе преступления. Это соответствие позволяет довольно легко соотнести побудительные мотивы к свершению преступления с отвращающим эффектом наказания. В результате душа отдаляется от преступления и направляется к цели противоположной той, к которой его влекла соблазнительная мысль о нарушении закона.

ХХ. НАСИЛИЯ

Одни преступления являются преступлениями против личности, другие - против имущества. Первые подлежат наказаниям телесным: и ни знатный, ни богатый не должны иметь возможности откупиться деньгами за преступления против людей незнатных и бедных. Иначе богатство, которое благодаря защите законов стало наградой за трудолюбие, превратилось бы в питательную среду тирании. Свобода кончается там, где законы допускают, что в ряде случаев человек перестает быть личностью и становится вещью: там оказывается, что влиятельные люди прилагают энергичные усилия, чтобы из всей совокупности гражданских правоотношений приоритет получили те, которые закон регулирует в их интересах. Достичь этого значит приобщиться к чудесному таинству, превращающему гражданина в рабочий скот. А в руках сильного это является цепью, с помощью которой он сковывает действия неосмотрительных и слабых. И по этой причине при некоторых формах правления за фасадом свободы скрывается тирания, или же она прокрадывается неожиданно в какой-нибудь забытый законодателем уголок и там незаметно для всех набирает силу и разрастается. Против тирании, действующей открыто, люди воздвигают обычно мощные преграды. Но они не видят ничтожнейшего насекомого, которое подтачивает эти преграды и прокладывает тем самым полноводному потоку новое русло тем более безопасное, что его невозможно заметить.

¹ **Криминалисты считают, что правдивость свидетельских показанийи возрастает тем больше, чем ужаснее преступление. Вот "железная" аксиома, продиктованная самым жестоким идиотизмом: "In atrocissimis leviores conjencturae sufficiunt, et licet judici jura transgredi". Переведем это на общедоступный язык, и европейцы узнают одно из тех столь многочисленных, сколь и неразумных изречений, которым они слепо подчиняются: "При обвинении в самых тягчайших преступлениях, то есть наименее вероятных, - судье достаточно самых поверхностных предположений, чтобы переступить закон". Нелепая законодательная практика часто является следствием страха, главного источника человеческих противоречий. Законодатели (а таковыми являются юристы, которых после их смерти наделили правом решать все на свете и которые превратились из писателей пристрастных и продажных в вершителей человеческих судеб и жрецов закона), напуганные осуждением нескольких невиновных, перегрузили процесс судопроизводства чрезмерными формальностями и исключениями, точное следование которым возвело бы на престол правосудия анархическую безнаказанность Напуганные затем тяжкими и трудно раскрываемыми преступлениями, эти законодатели сочли себя обязанными отступить от ими же самими установленных формальностей и превратили, движимые отчасти деспотической нетерпеливостью, а отчасти женской робостью, серьезное дело правосудия в своею рода спектакль, в котором азарт и интриганство главные действующие лица. **

Дата добавления: 2015-12-01