Великая опасность

Так как Кортес видел, что невозможно засыпать все проломы [в дамбах], а мосты и каналы с водой, ко­торые мы захватывали днем, мешики ночью возвращали, и проламывали [дамбы], и строили более мощные баррикады, чем были прежние, и то, что было огромным трудом сражаться и наводить мосты, и бодрство­вать по ночам всем вместе, и к тому же были многие изранены, а двадцать солдат мертвы¹, он принял решение, переговорив с капитанами и солдатами, находившимися в его лагере, был там и Кристобаль де Олид, и Франсиско Вердуго, и Андрес де Тапия, и альферес [(знаменосец)] Коррал, и Франсиско де Луго, написал Кортес нам, в лагерь Педро де Альварадо, а также - Сандовалю, чтобы узнать мнение всех капитанов и сол­дат о предложенном решении: общим приступом вступить в город, пробиться в район Тлателолько, где бы­ла главная торговая площадь Мешико, весьма большой ширины и огромная, такой нет в Саламанке, и, про­бившись, выйти на нее, и, что важно, хорошо атаковать одновременно из всех трех лагерей, а там мы могли бы сражаться уже на улицах Мешико, без стольких задерживающих работ, не пришлось бы так много засы­пать [проломов] и бодрствовать по ночам у мостов. При обсуждении этого высказывалось много мнений. Так, одни говорили, что это плохое решение, безрассудно пробиваться таким образом в центральную часть города, но что нам следует продвигаться, сражаясь, и разрушая, и сжигая постройки, и это принесет более очевидные перемены, чем то, что предлагается. И было мнение, что, если мы будем пробиваться в Тлателоль­ко, то останутся и дороги [на дамбах], и мосты без охраны и прикрытия и что многочисленные воины-мешики со множеством своих лодок обойдут нас, проломают мосты и дороги на дамбах и завладеют ими; ведь с их великими возможностями мешики воевали с нами ночью и днем, а поскольку обычно ими были вбиты сваи, наши бригантины не могли нам оказать поддержку. И из-за этого способа, который Кортес решил при­менить, мы могли быть отрезаны ими от страны, и своих лагерей, и озера [с бригантинами]; и мы написали Кортесу помимо всего этого, как бы не случилось с нами, когда отправимся в Мешико, то, о чем говорит пословица: попасть как мышка кошке в лапы.

А потом Кортес, узнав мнение каждого и рассмотрев добрые советы, которые помимо этого предлагались, обобщив все, объявил, что на другой день выступаем из всех лагерей со всей самой большой силой, как конные, так и арбалетчики, и аркебузники, и солдаты, и что двигаемся, наступая к главной торговой площади, находившейся в Тлателолько, столь часто мною упоминаемой. И, подготовившись во всех лагерях и у наших друзей: тлашкальцев и из Тескоко, и из поселений у озера, что вновь склонялись к повиновению Его Величеству, которые со своими лодками прибыли помогать бригантинам, в воскресенье утром, после того, как отслужили мессу, выступили мы из нашего лагеря вместе с Педро де Альварадо, и также выступил Кортес из своего, и Сандоваль со своими капитанами; и с великой силой двинулся каждый отряд, захватывая мосты и баррикады, а враги сражались, как стойкие воины. И Кортес на своей стороне продвигался победоносно, и точно так же Гонсало де Сандоваль на своей; так как на нашем участке [отряда Педро де Альварадо] мы уже должны были захватить баррикаду и мост, но это осуществлялось с большим трудом из-за того, что большие силы у Куаутемока здесь держали оборону, от нее отошли многие из наших израненных солдат, а один умер тотчас от ран, и наши друзья тлашкальцы отступили, более тысячи из них тяжело пострадали, а до сих пор они победоносно двигались следом за нами весьма нахальные.

Вернемся к рассказу о Кортесе и его колонне. Они достигли одного довольно глубокого пролома [поперек дороги] с водой, а в нем была одна очень узкая дорожка, которой мешики с ловкостью и хитростью специально придали такой вид, чтобы осуществить задуманное ими. Казалось, что теперь Кортес добьется победы, так как он и его капитаны, солдаты и заполнившие дорогу друзья [индейцы] преследовали врагов. А те, хотя показывали, что убегают, не забывали пустить в дело дротик, стрелу и камень и создавали за-держки, сопротивляясь Кортесу, они увлекали его, победоносно идущего следом, за собой, как и задумали. Из-за этого бедственного способа повернулось колесо фортуны, и за большими успехами пришли многие печали. И поскольку Кортес двигался победоносно в погоне за врагами, или из-за его недосмотра и по попустительству Нашего Сеньора Иисуса Христа, он и его капитаны, и солдаты забыли засыпать тот пролом с водой, что должны были сделать. А так как дорожку в этом проломе с водой, по которой наши наступа­ли, [мешики] с хитростью сделали заранее очень узкой, на некоторых частях ее находилась вода и было много тины и грязи. И как увидели мешики, что колонна Кортеса перешла, не засыпав этот пролом, они только этого и ждали и для этого результата приготовили много рот [(escuadrones)] воинов с храбрыми военачальниками и множество лодок, в той части озера наши бригантины не могли им никак вредить, так как застревали на вбитых там больших сваях, мешики поротно устремились на Кортеса и на всех его солдат с такой огромной яростью и с такими пронзительными воплями, криками и свистом, что наши не смогли противостоять их великому порыву и силе, с которыми мешики наступали, сражаясь против Кортеса. И на­ши приняли решение - всем солдатам вместе с их капитанами и знаменами вернуться назад, отступая с большой слаженностью; но обрушившиеся на них столь разъяренные враги отбросили к этой бедственной дорожке в проломе с водой их вместе с друзьями [индейцами], из которых мешики многих унесли [живьем], искусно приведя в беспорядок, так что те, не оказывая сопротивления, повернулись спинами [к врагу]. А Кортес, видя, что они повернулись и разбиты, прилагал все усилия и призывал: "Держитесь! Держитесь, сеньоры! Держитесь крепче! Что такое, это кто повернулся спинами к врагу?" - но не смог их сдержать. И в этом проломе, что забыли засыпать, при узкой и испорченной дорожке, мешики на своих лодках громи­ли [корпус Кортеса], ранив его самого в ногу, и они унесли живьем свыше 66 солдат и убили 8 лошадей да и самого Кортеса уже держали в руках шесть или семь мешикских военачальников; но Наш Сеньор Бог, пожелав помочь, дал ему силу защищаться, ведь Кортес был ранен в ногу, и в этот же момент к Кортесу пробился весьма сильный духом солдат, которого звали Кристобаль де Олеа, уро­женец Старой Кастилии; он видел, что Кортес схвачен столь многими индейцами, и этот солдат напал на них столь отважно, что тотчас убил четверых из этих военачальников, которые, окружив, держали Кортеса, к тому же ему помог другой очень смелый солдат по имени Лерма; и отдали так много эти люди, защищая его там: Олеа потерял жизнь, а Лерма был смертельно ранен; затем подоспели к нему многие сол­даты, хотя и были сильно изранены, они бросились на помощь Кортесу и по­могли ему выбраться из грязи и спастись. И там также был стремительно по­доспевший маэстре де кампо Кристобаль де Олид, и они, взяв Кортеса за ру­ки, вытащили из воды и грязи и посадили его на лошадь, дабы увезти от смертельной опасности; и в тот момент также прибыл и майордом Кортеса, которого звали Кристобаль де Гусман, он привел ему другую лошадь, но с плоских крыш весьма дерзко перемещавшимися мешикскими воинами злым способом² был захвачен Кристобаль де Гусман, и они живьем притащили его к Куаутемоку; и мешики шли вслед за Кортесом и всеми его солдатами, пока те не вошли в свой лагерь³.

Итак, после того как это бедствие случилось, отряды мешиков не переста­вали с воплями преследовать наших, стараясь отловить [живьем], выкрикивая множество ругательств и обзывая трусами. Но оставим рассказывать о Кортесе и о его разгроме и вернемся к нашему войску Педро де Альварадо на дороге [на дамбе] из Тлакопана. И здесь штурм сперва удался на славу. Но вдруг к нашим ногам покатились пять окровавленных голов испанцев из корпуса Кортеса, а ме­шки завыли: "Вот что стало с вашим Малинче и с Сандовалем; всех их мы истребили, а сейчас покончим и с вами!". Одновременно они набросились на нас, и с такой яростью, что и нам пришлось отступать. К тому же с высот главного си [(пирамиды храма)], где были их идолы Уицилопочтли и Тескатлипока, господство­вавшего надо всеми великими городами, раздался гул того огромнейшего барабана, инструмента дьяволь­ской мощи, слышного за две легуа, а затем затрубили в великий рог, звук которого равносилен повелению победить или умереть. Мешики с возрастающим остервенением бросались на нас, и начался такой ужасный бой, что я и сейчас еще вижу его перед глазами; а вернуться нам, всем израненным, дал силы Наш Сеньор Иисус Христос. Нас отбросили почти к самому нашему лагерю, и не будь удачной конной атаки, не поспей вовремя помощь от артиллерии, которую обслуживал идальго Педро Морено Медрано, проживающий сей­час в Пуэбле⁴, ибо все опытные наши артиллеристы тогда были изранены или убиты, не будь этих двух боль­ших пушек, так и косивших неприятеля на узком пространстве дамбы, несдобровать бы нам всем!

Тяжело угнетала нас и забота о Кортесе и корпусе Сандоваля. Как ни недалеко было до них, но мы ничего не знали, кроме угроз врага и кровавых пяти голов наших братьев. Конечно, мы отбивались что было силы, но не для победы, а для спасения бренного нашего тела. Не легче была и участь наших моря­ков на бригантинах. Враг до того обнаглел, что с самого борта стащил одного гребца; а на одной бри­гантине убили трех солдат, ранили капитана и многих солдат, пока им не помогла другая бригантина капитана Хуана Харамильо; и также опять засела на подводных сваях другая бригантина, капитаном ко­торой был Хуан де Лимпиас Карвахаль, проживающий сейчас в Пуэбле, именно в этом бою он потерял слух, говорят, от слишком большого напряжения, а все солдаты на этой бригантине храбро сражались и все были сильно изранены, и была эта бригантина снята со свай, это был первый случай подобного ро­да, который нас немало ободрил.

Вернемся к Кортесу. Большинство его людей были убиты или ранены, как и он сам, роты мешиков преследовали их до лагеря и сражались с ними, и были им брошены мешиками четыре окровавленные го­ловы погибших в бою солдат Кортеса, а объявлено ме­шиками было, что это головы Тонатио - Педро де Альварадо, Сандоваля, Берналя Диаса и других teules, и что всех нас уже перебили у Тлакопана. Глубокая скорбь овладела Кортесом, но он не подавал вида, продолжал командовать и лишь тайком послал капи­тана Андреса де Тапию с тремя всадниками к нам с Тлакопан за известиями. Они прибыли к нам, хотя и израненные.

Что же, наконец, касается Сандоваля, то с его корпусом случилось точь-в-точь то же самое, что и с остальными: сперва успех, затем атаки мешиков, угрозы и брошенные шесть голов погибших солдат Кортеса, уверения мешиков, что это головы Малинче, Тонатио и других капитанов. И Сандоваль с тяжелыми боями стал отступать. Когда же отступление удалось и непосредственная опасность миновала, он, передав командование капитану Луису Марину, бросился, несмотря на три свежие раны, на лошадь и с двумя всадниками пытался проникнуть в лагерь Кортеса. Удалось это не сразу, но все же все трое добрались до цели, и первыми словами Сандоваля были: "Вот какие дела, сеньор командир, Вы наделали! Так-то Вы использовали Ваш опыт и так-то следили за исполнением Ваших же собственных приказаний!" Крупные слезы навернулись у Кортеса, когда он ответил: "Сын мой, Сандоваль! Конечно, велики мои прегрешения, но есть мне и оправдание: я своевременно велел казначею Хулиану де Альдерете засыпать пролом; но он не сделал этого, ибо мало искусен он в бою и послушании". Альдерете, стоявший тут же, старался оправдать себя, словом, поднялись споры и пересуды самого печального характера. К счастью, прибыло сообщение, что две бригантины из отряда Кортеса, считавшиеся погибшими, так как они напоролись на сваи и со всех сторон окружены были вражескими лодками, благополучно вернулись. Настроение несколько улучшилось, и Кортес, поскольку собирался послать Сандоваля в компании с Франсиско де Луго в наш лагерь к Педро де Альварадо, к Тлакопану, сказав, что посланный туда Андрес де Тапия с тремя всадниками мог погибнуть по дороге, закончил словами: "Иди, сын мой, с Франсиско де Луго и попытайтесь добраться до корпуса Альварадо. На ваши плечи я возлагаю все свои заботы, ибо сам я ослабел от ран".

Обоим к вечеру удалось пробиться к нам. Бой у нас все еще продолжался. Одна из наших бригантин была в большой опасности; сваи мешали ее движению, а экипаж был поголовно ранен; мешики уже за-крепили множество веревок, чтобы увести корабль силком, а мы, между прочим и я, стоя по грудь в воде, старались подать помощь, отбить врага и перерезать его веревки. В тот-то момент и прибыл Сандо­валь, появление которого дало нам новые силы; мы освободили бригантину и отбросили врага. При этом я вновь был ранен стрелой. Сандоваль с нами отступал к нашему лагерю, где мы надеялись предаться заслуженному отдыху, и он сообщил нам о положении других корпусов.

Итак⁵, уже отступая, вблизи от наших жилищ мы перешли большой пролом [в дамбе], где было много воды, и нас уже не могли достичь стрелы, дротики и камни мешиков. И были там Сандоваль и Франсиско де Луго, и Андрес де Тапия вместе с Педро де Альварадо, и из них каждый считал, что произошедшее случилось из-за того, как Кортес командовал. И тут разнесся очень мучительный звук барабана Уицилопочтли и иные: многих раковин рожков и других труб - и все это пугающее звучание наводило жуть. Посмотрев на вершину си [(пирамиды храма)], где игра на этих инструментах, мы увидели, как насильно вели по ступеням вверх наших товарищей, захваченных при поражении, нанесенном [корпусу] Кортеса, их вели, чтобы принести в жертву; а от тех, которых уже привели на верхнюю площадку, требовалось поклоняться стоявшим там их проклятым идолам, мы увидели, что многим из них надели уборы из перьев на головы, и заставляли танцевать с какими-то веерами перед Уицилопочтли, и затем, после окончания танца, тотчас их помещали спинами поверх не­скольких немного узких камней, сделанных для жертвоприношения, и ножами из кремня разрезали им грудь и вырывали бьющиеся сердца, и предлагали их своим идолам, выставленным там, а те­ла сбрасывались по ступеням вниз; а внизу, ожидая, находились другие индейцы-мясники, которые им отрезали руки и ноги, а с лиц сдирали кожу и выделывали потом, как кожу для перчаток, вместе с их бородами, их сохраняли для совершения празднеств с ними, когда, опьянев, они ели их мясо с перцем чили [(chilmok)]. И таким способом приносили в жертву. У всех они съедали ноги и руки, а сердца и кровь предлагали своим идолам, как было рассказано, а туло­вище, животы и внутренности бросали ягуарам, пумам, ядовитым и неядовитым змеям, что находились в постройке для хищных зверей, как было рассказано вы­ше в другой главе⁶ этого повествования.

Вот что мы должны были видеть, не имея возможности помочь! Как это на нас отразилось - поймет всякий и без дальнейших слов! А некоторые из нас гово­рили: "Слава Богу, что меня не утащили и не принесли в жертву". Но этого мало. Одержав победу, Куаутемок разослал повсюду гонцов со строгим приказом - не­медленно покориться и отстать от союза с нами, также своим родственникам от­правил руки и ноги, кожи с лиц с бородами наших солдат, головы убитых лоша­дей. Положение становилось критическим, и Кортес предписал величайшую ос­мотрительность, чтобы хоть немного оправиться от ран и потрясений. Следует сказать теперь, что мешики каждую ночь совершали большие жертвоприношения и празднества на главном си Тлателолько, играли на своем проклятом барабане, трубах, атабалях, раковинах и издавали множество воплей и криков, и каждую ночь устраивали огромные костры, сжигая множество дров, и тогда они приносили в жертву наших товарищей своим проклятым Уицилопочтли и Тескатлипоке, и мешики говорили с этими идолами, и по словам мешиков, утром или этим же вечером [(дня поражения конкистодоров)] дьявольские идолы, по лживости своей, ответили, чтобы они не заключали мир, поверив что все испанцы будут убиты, и все тлашкальцы, и все остальные, что с нами пришли. Хуже всего, что этим пророчествам верили после нашего поражения наши друзья из Чолулы, Уэшоцинко, Тескоко, Чалько, Тлалманалько и даже из Тлашкалы!

А тут мешики и со своей стороны начали штурм наших трех лагерей. Наши ла­геря окружили со всех сторон, и целыми днями шли бои, и раздавались клики ме­шиков: "Эй, злодеи, ни к чему не годные! От вашего короля вы сбежали, как и от честного труда: не умеете вы ни дома построить, ни поля засеять! Даже в пищу вы не годитесь, ибо мясо ваше горькое как желчь!"... Тяжко нам было, но все же мы находили силы отбиваться от врага. А бились мы почти что одни: наши друзья-ин­дейцы тайком уходили один за другим; в лагере Кортеса остался лишь храбрый Ауашпицокцин⁷, который после крещения стал называться дон Карлос, он был братом дона Эрнана - сеньора Тескоко, и вместе с ним остались около 40 его родственников и друзей, а в лагере Сандоваля остался касик Уэшоцинко с 50 своими людьми, а в нашем лагере Педро де Альварадо остались два сына Лоренсо де Варгаса [(Шикотенкатля "Старого")] и отважный Чичимекатекутли с 80 тлашкальцами, их родственниками и вассалами. Они-то нам и рассказали о грозных пророчествах проклятых идолов, но Кортес как бы не огорчался, а по-прежнему был приветлив и щедр, стараясь тем сильнее привязать к себе оставшихся.

Во время одного из таких разговоров храбрый Ауашпицокцин и сказал Кортесу: "Сеньор Малинче, не стоит думать даже о ежеднев­ных сражениях с мешиками, но надо на эти несколько дней полностью блокировать Мешико при помощи бригантин и [на дамбах] со сто­роны трех лагерей: этого своего [Кортеса], и другого, где командир Тонатио (так они называли Педро де Альварадо), и Сандоваля при Тепеяке. Ведь в этом огромном городе теперь, ввиду успеха, прибави­лось еще столь много шикипилей [(xiquipiles)] воинов; все они хотят есть и пить, а припасов стало еще меньше, пьют же уже полусоленую воду из нескольких колодцев и собранную дождевую воду. Бороться с голодом - труднее, чем с врагом",- закончил мудрый Ауашпицокцин. Кортес горячо его обнял и наобещал множество новых поселений, а ведь Ауашпицокцин сказал именно то, что много раз говорили и мы! Но, конечно, испанец горяч; осады ему не по нраву; куда как любо врубаться во врага и гнать его до самой центральной площади.

Хотя почти все друзья-индейцы нас оставили, борьба на дамбах шла своим чередом: вновь заполня­лись все промежутки, большие и малые, и сам Кортес, подавая пример, носил камни и бревна. Мы даже несколько продвинулись вперед. А тут, через 12 или 13 дней после поражения [корпуса] Кортеса, Ауаш­пицокцин, брат дона Эрнана - сеньора Тескоко, объявил, что пророчества мешиков ложны и ничтожны, ибо обещали их Уицилопочтли и Тескатлипока нашу погибель в течение 10 дней; а посему он послал гонцов к своему брату дону Эрнану, прося при­слать вновь как можно больше воинов. Дейст­вительно, через двое суток прибыло более 2 000 воинов из Тескоко, и почти одновременно вер­нулись тлашкальцы и многие другие отряды.

Такой оборот дела вселил великую уверен­ность в Кортеса. Он пригласил к себе начальни­ков индейских отрядов и держал к ним милости­вую речь. Он заявил, что доверяет им по-преж­нему несмотря на их уход, да и они могут теперь убедиться, что и без их помощи борьба продол­жалась по-прежнему. Теперь, как и раньше, Ме­шико должен пасть, и он надеется, что они в свое время унесут домой такие богатства, какие им и не снились. Храбрость их ему хорошо из­вестна, и из-за нее он прощает им недавнюю их тяжкую вину. Ведь по законам войны они под­лежат смерти, как дезертиры и предатели, но он готов их простить, так как испанские законы им не обычны. Затем Кортес особо восхвалил неру­шимую верность Чичимекатекутли, Ауашпицокцина и других, а затем распределил новоприбывших по всем трем корпусам.

Так закончилась тяжелая борьба за дамбы; эти дни, как я уже говорил, как и все 93 дня оса­ды мы непрерывно сражались. Теперь мы, впервые войдя, закрепились в самом городе Мешико и первым делом разрушили те колодцы, от­куда жители брали воду после разрушения ак­ведука. Борьба из-за колодцев была, конечно, страшная. В ней впервые могла участвовать и наша конница, не имевшая возможности раз­вернуться на дамбах.

Окончательно сжав таким образом Мешико, Кортес счел возможным послать к Куаутемоку с предложением мира трех знатных мешиков, попавших к нам в плен. Лишь после долгих уговоров они согласились принять на себя опас­ную миссию, которая гласила: "Пусть Куаутемок, которого Кортес любит, как родственника великого Мотекусомы, поверит, что ему, Кор­тесу, жаль совершенно уничтожить великий го­род; пусть он покорится, и Кортес обещает ему выхлопотать прощение и милость Его Величества; пусть Куаутемок откажется от дурных сво­их советчиков, papas [(жрецов)] и проклятых идолов и смилуется над несчастным населением столицы, изнемогающим от голода и жажды". Это письмо Кор­теса, с печатью, дали им. С плачем и стенаниями посланные предстали перед Куаутемоком. Он выслу­шал их поручение и, казалось, каждую минуту готов был загореться гневом. Но все обошлось благо­получно, ибо Куаутемок был юн, склонен к веселью и беспечности и о мире подумывал, как мы потом узнали, и сам. Посему он созвал виднейших военачальников и жрецов и объявил им, что речь идет о замирении с Малинче [(Кортесом)], тем более что все способы борьбы исчерпаны, а теперь грозит го­лодная смерть. Пусть каждый безбоязненно скажет свое мнение, прежде всего жрецы, ведающие волю богов Уицилопочтли и Тескатлипоки.

И вот, говорят, один из них, старейший, сказал следующее: "Сеньор! Наш великий сеньор! Ты наш по­велитель, и власть тебе дана не напрасно: честно и мощно правил ты нами. Конечно, мир - великое, слав­ное дело. Но вспомни, с тех пор, как иноземцы, эти teules, пришли в нашу страну, не было ни мира, ни уда­чи. Вспомни, какими милостями осыпал их твой дядя, великий Мотекусома и что же за это он получил?! Как кончил он, все его дети и родственники - ваши родственники, сперва Какамацин, король Тескоко, а за­тем - сеньоры Истапалапана, Койоакана, Тлакопана и Талатсинго?! Где ныне богатство наших стран?! Ве­домо ли тебе, что множество жителей [наших] вассалов Чалько, Тепеака и Тескоко клеймили раскаленным железом в качестве рабов?! А посему не пренебрегай советом наших богов, не доверяйся словам Малинче. Лучше с честью пасть в борьбе, под развалинами этого прекрасного города, не­жели покориться и стать рабом".

"Если таково ваше мнение, - воскликнул взволнованный Куаутемок, - то пусть будет посему! Берегите запасы! Умрем, сражаясь! Ни слова более о сдаче и мире!" Все закрепили это решение страшными клятвами, а тут, к великому их удивлению и радости, в самом Мешико обнаружены были колодцы, хотя и с солоноватой водой. Двое суток ждали мы ответа на наше предложение мира. На третьи - внезапно надвинулись полчища врагов, и целых семь дней продолжался их натиск. Таков был ответ Куаутемока.

Дата добавления: 2015-12-01