Религии народов Северного Кавказа на современном этапе

Северный Кавказ — регион, где традиционно доминирует мусульманская ре­лигия. Живущие здесь адыгейцы, абазины, черкесы, часть осетин, кабардинцы, карачаевцы, балкарцы, ногайцы, северокавказские туркмены— мусульмане- сунниты ханафитского мазхаба (толка); почти все народы Дагестана (в том числе тюркоязычные кумыки), чеченцы и ингуши — мусульмане-сунниты шафиитско­го мазхаба. Последователи шиитского направления в исламе издревле живут в Южном Дагестане, сегодня они составляют чуть более 4% населения республи­ки. К ним относится большинство дагестанских азербайджанцев, часть татов, незначительная часть цахуров и лезгины, проживающие в селениях Мискинджа и Куруш (Докузпаринский район Республики Дагестан). Православия придержи­вается русское (в том числе казачье) население, значительная часть осетин, моз­докские кабардинцы. Небольшая часть казачества — старообрядцы. Среди рус­ского населения Северного Кавказа еще с советских времен имеются небольшие общины протестантов, в основном евангельских христиан-баптистов. Северокав­казские армяне традиционно придерживаются монофизитства (армяно-григори­анского толка). Часть татов (так называемые горские евреи) — иудаисты.

Несмотря на то, что в настоящее время среди горцев преобладает ислам, Се­верный Кавказ издавна являлся одним из регионов восточного христианства (православия). Христианское влияние шло из православных Византии, Грузии и Кавказской Албании. На землях адыгов существовала Зихская епархия (с VII в.), на территории карачаевцев, в Алании — Аланская митрополия (с начала X в.). Правда, часть аланской верхушки под влиянием хазар приняла в конце VIII в. иудаизм. Многочисленные находки предметов христианского культа, остатки церквей, часовен по всему Северному Кавказу свидетельствуют о былой миссио­нерской деятельности Восточной церкви. Несмотря на это, население в основном оставалось полуязыческим, а во многих местах и вовсе языческим. В тех местах, где население формально было обращено в христианство, эта религия причудли­во переплеталась с древними верованиями, а позже и вовсе приходила в упадок. Иудаизм на Северный Кавказ проник в VII в. и был поддержан политическим влиянием Хазарского каганата, где эта религия была государственной, однако широкого распространения не получил. Иудаизм среди населения самой Хазарии так и остался религией верхушки, в то время как масса простого населения при­держивалась ислама, христианства и языческих культов. Сегодня только часть татов исповедует иудаизм, а другая часть является приверженцами ислама и мо- нофизитства (армяно-григорианского толка). На Северном Кавказе преобладают таты-иудаисты — они живут в городах Кабардино-Балкарии, Чечни, городах и се­лах Южного Дагестана. В Южном Дагестане живут и таты-мусульмане, в основ­ном в сельской местности.

До сих пор окончательно не решен вопрос относительно корней иудаизма у татов. Традиционно считалось, что ко времени переселения Сасанидами на Кавказ в V-VI вв. таты уже были иудаистами, принявшими, в свою очередь, эту религию от еврейских поселенцев из Иудеи. В последнее время высказывается мнение о том, что переселенные из Мидии таты были язычниками, а иудаизм к ним проник из Хазарии, где он был официально принят лишь в VIII в. Ислам же к татам проник в VII—VIII вв. после арабского завоевания Закавказья и Дербента. В VIII—IX вв. таты, проживавшие по соседству с армянами, приняли христианст­во. Таты не были фанатичными приверженцами ни одной из трех монотеистиче­ских религий. Как ни странно, усилению позиций иудаизма среди татов способ­ствовало присоединение их к России: они расселились по городам Северного Кавказа, пришли в соприкосновение с русскими и европейскими евреями, благо­даря чему и получили возможность готовить раввинов по правилам ортодоксаль­ного иудаизма. До этого иудаизм среди татов бытовал в своеобразной форме: они не знали, в отличие от евреев, Талмуда, а при богослужении обращались лицом не к востоку, как все иудеи, а к западу. От родственных по языку иранцев (через Азербайджан) таты восприняли шиитское направление в исламе.

Ислам на Северный Кавказ стал проникать в VII—VIII вв. в связи с арабскими завоеваниями. Первыми исламизации подверглись народы Дагестана, переняв­шие от арабов мазхаб имама аш-Шафии. Исламизацию Дагестана местные леген­ды приписывают арабскому наместнику Масламе, известному в народе как Абу- Муслим. Проникновение ислама в Дагестан растянулось по времени почти на целое тысячелетие. Первоначально ислам укрепился в Дербентском эмирате, от­куда распространился на территорию Южного и Юго-Восточного Дагестана. Позже всего был исламизирован Западный Дагестан (XV в.). Вовлечение народов Дагестана в сферу мусульманского мира оказало огромное положительное влия­ние на их духовную культуру. В результате борьбы мусульманских служителей культа с языческими верованиями многие из них ушли в прошлое, но некоторые смогли сохраниться, получив новое, исламское осмысление. Ислам стал воспри­ниматься «своей» религией, особенно после того, как пришлые муллы были за­менены местными. Большую роль в укоренении ислама сыграл суфизм. Наиболь­шее распространение в Дагестане получил суфийский орден накшбандия.

Большую роль в распространении ислама на Северо-Западном и Центральном Кавказе сыграли миссионеры из Золотой Орды, Крымского ханства, Османской империи и Ногайской орды, а также выступавшие в их роли представители мест­ных народов— Абдуллах-шейх Дудаланы (1612-1727, Карачай), Исхак-эфенди Абуков (XVIII в., Кабарда) и др. При этом некоторые роды Карачая стали при­верженцами ордена кадирия, называя себя кадарчыла. На местной мусульман­ской почве образовался малоизвестный ныне орден аланла — зикристов. Этот орден функционировал только у карачаевцев. Чеченцы и ингуши, постепенно обращенные в ислам проповедниками из Дагестана в XVI-XIX вв., стали шафии- тами. Здесь, как и в Дагестане, распространилось суфийское братство накшбандия. К началу XIX в. большинство населения Северного Кавказа было обращено в ислам.

Национально-освободительное движение горцев во время Кавказской войны приобрело религиозную окраску: суфийское учение было использовано имамами в политических целях. При имаме Шамиле оно окончательно оформилось в рели­гиозно-политическое течение, получившее в русской литературе наименование «мюридизма» (от слова «мюрид» — послушник). В имамате Шамиля безраздель­но господствовал шариат, являющийся в суфизме лишь одной из ступеней вос­хождения к Богу. Идеи мистического постижения Бога путем духовных поисков были отодвинуты на задний план, исключительное значение придавалось газава­ту (борьбе против неверных с оружием в руках). Мюриды из аскетических иска­телей Высшей Истины были превращены в фанатичных борцов за веру, защит­ников Родины. Из суфизма была полностью заимствована лишь организационная структура: наставники-муршиды («шейхи» или «пиры») имели под своим нача­лом мюридов, обязанных беспрекословно подчиняться им.

В 50-60-е годы XIX в. в Чечне возникло новое движение во главе с шейхом Кунта-Хаджи, который призывал к миру и успокоению. Он проповедовал идеи суфийского братства кадирия, усвоенные им во время пребывания на Ближнем Востоке. Царские чиновники окрестили учение Кунта-Хаджи «зикризмом», по­скольку в обрядовой практике братства кадирия важное место занимает зикр (точнее, его разновидность джахр) — громкие радения с повторением имени Ал­лаха, сопровождавшиеся ритуальными движениями по кругу. Громкие радения (джахр) и танцы последователей Кунта-Хаджи вызвали резкое недовольство и репрессивные меры со стороны Шамиля. Несмотря на это, «зикризм» утвер­дился во всей горной Чечне, а позже и в Ингушетии; орден накшбандия сохранил свои позиции в основном среди равнинных чеченцев.

После завершения кровопролитной Кавказской войны значительная часть му­сульман Северного Кавказа, поддавшись агитации царских ставленников и соб­ственных богачей, переселилась в Турцию. Особенно сильно опустел Северо- Западный Кавказ, чем исламу здесь был нанесен весьма ощутимый урон, по­скольку переселялись знатоки ислама (так называемые «законоучители», по тер­минологии тех лет). Поражение же имамата вовсе не означало потери позиций суфизма и тем более ислама в Дагестане и Чечне. Суфийский орден накшбандия сохранил свое влияние, свободно отправлялся культ, строились мечети, устраи­вались мектебы и медресе. В 1861 г. в Дагестане зарегистрировано 1628 мечетей и 4500 мулл, а к началу XX в. действовало более 2 тыс. мечетей, около 900 мек- тебов и медресе, до 20 тыс. служителей культа. Широко распространилась ара­боязычная литература, типография бывшего тогда центром Дагестана города Те- мир-Хан-Шуры печатала религиозные книги. На основе арабской графики был создан алфавит аджам, позволявший издавать книги на местных языках. Все это способствовало росту мусульманской грамотности населения, изживанию остат­ков былых верований и обрядов, не находивших обоснования в шариате.

После революции по мере укрепления советской власти мусульманское су­допроизводство было ликвидировано, стали закрываться мечети, медресе. В 30— 40-е годы активно проводились преследования и высылка мулл, кадиев, шейхов. Наибольшее противодействие эта политика встретила в Чечне, Ингушетии и Да­гестане, где сохранению ислама во многом способствовал суфизм. Насильст­венное выселение вайнахов в 1944 г. усилило их религиозность. Люди еще более сплотились вокруг шейхов, авторитет которых неизмеримо возрос. В Чечне и Ингушетии к началу 80-х годов число официально не зарегистрированных мечетей превышало число зарегистрированных в десятки раз.

Несколько иной была ситуация на Северо-Западном Кавказе. Тут антирелигиоз­ная деятельность достигла внушительных успехов. Основная масса населения отошла от выполнения религиозных обязанностей.

В конце 80-х — начале 90-х годов религиозные организации получили воз­можность действовать открыто. Если на Северо-Восточном Кавказе это был вы­ход на свободу загнанной вглубь религиозности, то на Северо-Западном Кавказе произошло подлинное возрождение ислама и христианства. Началось бурное строительство мечетей и церквей, открытие религиозных школ. На Северном Кавказе действуют исламские вузы (в одном только Дагестане их число достига­ет одиннадцати), молодежь обучается в других исламских государствах.

Растянувшееся во времени проникновение на Северный Кавказ монотеисти­ческих религий, верность горцев традициям предков, длительное сохранение патриархальных порядков в горном крае привели к живучести древних верова­ний и обрядов. В религиозных верованиях северокавказских народов сложились некоторые общие черты: особое почитание божества грома и молнии, функцио­нальное сходство других божеств и покровителей. Сильно развиты верования, связанные с сельскохозяйственной практикой; в основном это магические пред­ставления и обряды. Уходят из жизни многие персонажи демонологии, однако со­храняется вера в джиннов.

В верованиях народов Северного Кавказа пережитки культа предков вплелись в праздничную мусульманскую, православную и иудейскую обрядность. В дни уразы и курбан-байрама возносятся молитвы за покойных родственников, посе­щаются их могилы. По всему региону широко отмечается мавлид — день рожде­ния Пророка Мухаммеда. Мавлид часто проводят также по какому-нибудь важ­ному случаю, не обязательно в месяц раби‘ аль-авваль (когда родился Пророк). Большим семейным праздником является обрезание сына (суннет). Распростра­нен культ святых, связанный с суфизмом.

В последние годы среди мусульманского населения Северного Кавказа ста­ли распространяться нетрадиционные для региона религиозные секты, что вызы­вает тревогу среди официальных служителей культа. Сектанты занимаются мис­сионерской деятельностью как прямо, так и опосредованно — через молодежь, обучавшуюся за рубежом. Эти секты имеют сильную финансовую поддержку, еще недавно они выпускали львиную долю местной религиозной литературы. Основная ставка делается на молодежь. Неофитов основательно готовят к пред­стоящим возможным дискуссиям. Выдвигается большое количество экстремист­ских идей. Экстремизм различных сект, проповедующих чистоту христианства, ислама, возвращение к язычеству и тому подобные крайние взгляды, вызывает естественную настороженность и осуждение со стороны официальных духовных лиц.

В последние годы сектантские движения на Северном Кавказе все сильнее и сильнее из области чисто религиозной стали перемещаться в сферу политиче­ской борьбы.

Параллельно этому шел процесс обособления религиозных организаций Се­верного Кавказа. В 1989 г. единое Духовное управление мусульман Северного Кавказа (резиденция — г. Буйнакск) распалось на республиканские Духовные управления, во главе которых стоят свои муфтии. Дагестан столкнулся и с рас­колом республиканского Духовного управления мусульман по национальному признаку. В феврале 1992 г. сформировались Кумыкское духовное управление в Махачкале и Даргинский казият в Избербаше. Позже свое Духовное управле­ние создали лакцы, подготавливается создание Лезгинского муфтията. Офици­альное Духовное управление мусульман Дагестана учитывает интересы всех да­гестанцев, выступает за объединение под своей эгидой всех мусульман Дагеста­на, без различия их национальности. Раскол среди мусульман республики вызван не богословскими расхождениями, а сложными политическими противоречиями, все еще далекими от урегулирования. Православное население Северного Кавка­за находится в ведении Владикавказско-Ставропольской епархии РПЦ, армяно- григориане — Ново-Нахичеванской и Российской епархий Армянской Апостоль­ской церкви (ААЦ).

До 1960 г. единое Духовное управление мусульман Северного Кавказа (ДУМСК) располагалось в г. Буйнакске, а с 1960 по 1989 г. в Махачкале. В 1989 г. единое ДУМСК распалось на семь духовных управлений республик Северного Кавказа, а в 2000 г. эти управления учредили единый Координационный центр мусульман Северного Кавказа во главе с муфтием Ингушетии М.О. Албогачиевым и с резиденцией в г. Назрань.

В одном очерке довольно трудно дать полную картину всех верований, ко­торые бытуют в таком столь обширном и своеобразном крае, как Северный Кав­каз. Авторы старались дать общую картину верований, бытующих среди гор­цев, через описание наиболее характерного, того, что реально бытует сегодня здесь, а не хранится в памяти людей старшего поколения. Этим данный очерк отличается от строгого научного исследования, не претендуя на всеобъемлю­щее решение заявленной темы и законченность оценок. Описательный характер изложения, надеемся, позволит читателю самому составить общее представление о верованиях народов горного края и не попасть впросак, оказавшись среди его жителей.

В.А.Дмитриев

АДАТЫ И ШАРИАТ У КАВКАЗСКИХ ГОРЦЕВ.

«Адат» - слово арабское, означающее «обычай» во множественном числе. Адат – согласно каноническому определению, у мусульман Кавказа, как и в других регионах исламского мира, комплекс традиционно сложившихся местных юридических и бытовых институтов и норм, не отраженных в шариате. Слово вошло в кавказские языки через персидское и тюркское посредничество в ходе исламизации региона и закрепилось в значениях: обычное право, суд по обычному праву, неправовой обычай. Древнейшими свидетельствами существования адата в народно-правовой практике горцев Северного Кавказа (вместе с Дагестаном) являются тексты на арабском языке, обнаруженные в нагорном Дагестане, в даргинском селении Худуц (1318), лезгинском Курах (1356) и даргинском Ашты, содержащие решения по земельным вопросам. В основном адаты являлись памятниками устного народного творчества и бесписьменной традиции, но данное утверждение более применимо к северо-западному Кавказу, чем к северо-восточному.

«Шариат» - слово, производное от арабского выражения аш-ШАРИА, которое переводится как «прямой, правильный путь». Этим термином обозначают закон, предписания, авторитетно установленные в качестве обязательных. Это комплекс, закрепленных, прежде всего Кораном (священная книга мусульман) и сунной (являющееся следующим после Корана источником сведений о богоугодном поведении) предписаний, которые определяют убеждения, формируют нравственные ценности, религиозную совесть мусульман и выступают источниками конкретных норм, регулирующих поведение.

Верующими шариат воспринимается как праведный образ жизни в целом, как комплекс, включающий в себя всеобразные нормы поведения. В этом смысле шариат – закон, но не в юридическом, а общесоциальном смысле. Основой шариата является внутренняя мотивация поступков, направленных на нравственное совершенствование правоверного, его религиозные убеждения.

Признается такое представление о структуре шариата: религиозная догматика – акаид, религиозная этика – ахлак, и практические нормы - правила религиозного культа - ибадат, являющиеся неизменяемым наследием, закрепленным в священных источниках, и правила взаимоотношений людей – муамалат, корректируемые повседневным опытом. Собственно последние и являются нормами права.

Нормы мусульманского права считаются действенными только, если они исполняются мусульманами и относительно мусульман. Так как мусульманином мог считаться любой признавший символ веры аш-Шахада – «Нет никакого божества, кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник Аллаха», то, с одной стороны, это облегчало распространение норм шариата. С другой стороны, относительная легкость принятия ислама способствовала сохранению местных правовых норм, особенно, на периферии исламского мира, что периодически приводило к всплескам борьбы за чистоту соблюдения норм шариата. В таких случаях активизировались настроения джихида, борьбы за чистоту веры. Сложное и многоаспектное понятие джихада включает в себя борьбу с собственными дурными наклонностями, борьбу с нарушителями норм нравственности в собственной среде и борьбу с неверными. В таком культурном пространстве, как исламизированные районы Кавказа, отличавшемся устойчивостью традиций и норм общинного уклада, религиозным синкретизмом, нормы шариата и адата сосуществовали и успешно взаимозаменяли друг друга, но в периоды острых цивилизационных катаклизмов предпринимались и предпринимаются попытки добиться приоритета правил шариата. Такими периодами были, как можно увидеть, эпоха Кавказской войны XIX в. и время, наступившее после распада СССР.

На Северном Кавказе исторически сложилась такая ситуация, при которой правовые нормы шариата, имевшие различные интерпретации, существовали с местными системами адата при добавлении элементов разных типов государственного права, от законов, восходивших к кодексу византийского императора Юстиниана, до норм современного российского законодательства. Такая правовая эклектика обозначается термином «правовой плюрализм», что означает состояние общества, в котором присутствует более чем один правопорядок. Концепция правового полиюридизма на Северном Кавказе имеет сейчас достаточно много сторонников.

Полиюридизм на Северном Кавказе являлся частным случаем сочетания местных и исламских обычаев, характерными для всего исламского мира. Условно можно считать хранителями адатов старейшин, а шариата – кадиев, знатоков мусульманского закона или имамов мечети. К кадиям обращались безусловно в тех случаях, когда брак заключался по шариату, в остальных случаях значение каждого из них определяла ситуация в конкретном селе.

Слово уважаемого старца, представлявшего могущественный род, всегда на Кавказе было выше мнения всех остальных. Авторитет знатоков шариата завоевывался индивидуальными достижениями в разборе трудных споров, оценке инцидента, исходя из трактовки соответствующих мест Корана и Сунны, умелым применением норм шариата там, где суд по адату заводил решение дела в тупик. Нельзя не отметить наличие своеобразной статусной группы хаджи, старцев, в жизненном пути которых было паломничество в Мекку или Стамбул, религиозные столицы исламского мира.

Самая суровая кара ждала того, кто совершал преступление против самого общества, его имущества и святынь. Виновника, отказавшего возмещать многократно увеличенный ущерб или не способного это сделать, ждало изгнание и преследование по законам кровной мести. Решение, вынесенное внутри своей общины, считалось окончательным и никогда не пересматривалось, даже если оно было вынесено шариатским судом; часто строго оговаривалось, что под страхом строгой кары нельзя было обращаться в шариатский суд другой общины.

Доминирование коллективных прав над индивидуальными в обычном праве горцев свидетельствует о том, что в данном случае адат превалировал над шариатом. Шариат обращался к сознанию отдельного мусульманина, что видно из предлагаемой трактовки поступков, требовавших личной ответственности мусульманина перед Всевышним. По исламским нормам все поступки делятся на халал или мубах (допустимое или разрешенное), мандуб (рекомендованное), макрух (предосудительное) и харам (недопустимое или запрещенное).

Особо различия между адатом и шариатом заметны, когда рассматриваются вопросы кровной мести. Обыденное сознание, нормы которого отражает адат, кровомщение рассматривает как долг всех членов семьи мужского рода, как акт, который исполняется до исчерпания людских ресурсов двух конфликтующих групп родственников. Общинное сознание оберегает интересы своей группа, мобилизует ее членов в защите одного из них и требует победы своих до полного истребления врагов или признание ими своего поражения и подчинения победившим. «Род мстит роду, аул-аулу» - принцип кровной мести по адатам. Кровная месть может быть прекращена только в том случае, если одна из сторон соглашается на проведение обряда примирения кровников, в котором ее представителю приходится разыгрывать ритуалы собственной смерти и возрождения в семье победителей, что сулит принятие проигравших в роли слабых и бесправных членов семьи, выигравшей поединок.

Шариат знает право мести, но не только настаивает на замене крови штрафом, но и, признавая возмездие, протестует против вовлечения в число мстящих других людей. Таким образом мусульманское право теоретически отрицает саму возможность кровомщения, в жизни, по крайней мере, народов Северного Кавказа, распространение ислама не ограничило право кровной мести, и в тех случаях, когда удавалось добиться прекращения действия этого обычая, действенным был ритуал, который соответствовал нормам обычного права.

В отношении урегулирования споров между двумя фамилиями были и серьезные различия адата и шариата.

Адат и шариат сходились в том, что одного из самых строгих наказаний преследовало прелюбодеяние. Мусульманские богословы утверждают, что жестокость кары за прелюбодеяние является лучшим средством предотвращение проступков по легкомысленности, поэтому наказание одного любителя легкодоступных удовольствий предохранит от легкомыслия многих и тем самым спасет их от возможных отступлений в вере. В строгом смысле смертная казнь требуется по отношению к лицам, состоящим в браке.

Шариат к прелюбодеянию, как и к пьянству, относился как к нарушениям общественной нравственности. В классической теории шариата пьянство является скорее грехом, за который преступника ждет вечное наказание в загробной жизни, чем определенная земная кара. Пьяница признавался скорее грешником, чем правонарушителем, его наказание плетьми являлось актом предостережения грешнику во избежание загробной кары.

Так, адаты карают за покушение на члена рода и требуют самообороны родственного объединения, а шариат жестокими мерами насаждает общественную нравственность. Однако исполнение наказание по адату сопряжено с тем, что любая пролитая кровь вызывает ко мщению, и смерть было проще заменить изгнанием преступника, в то же время торжество справедливости зависело от силы родственных групп, оказавшихся в конфликте. Шариат мог утвердиться там, где появились общественный группы, отделенные от родственных объединений, что являлось предпосылкой возникновения государственной организации.

Таким образом, шариат группирует проступки по принципу покушения со стороны людей на божественный порядок. Адат и шариат покушение на честь женщины трактуют одинаково, таким является любое прикосновение к ней, если женщина огласила его.

У осетин кража из дома каралась семидесятикратным штрафом. По адатам и шариату тяжесть преступления усугублялась тем, что вор насильственно вторгался в чужое пространство. Отягощающими кражу обстоятельствами были призваны похищение вещей у гостя, кража из святилищ, мечетей, с общественных полей и пастбищ.

На состоянии вакуфных в узком смысле земель, т.е. отведенных в пользу мечетей и мул, сказалась в целом скорость распространения ислама на Северном Кавказе. В раннее исламизированном Дагестане такие земли выделялись, и в постсоветский период это выделение земель мечетям возобновились. Западнее Чечни, где ислам утвердился, по сути, только в XIX в., действовало правило, по которому мусульманские священнослужители не надеялись земельной собственностью, а должны были существовать за счет их религиозной и правовой деятельности.

В исламском государстве ислам объявляется государственной и единственной религией, дающей основания для законотворчества. В наиболее жесткой форме представления об исламском государстве считается, что нет необходимости в законотворческой деятельности, поскольку все законы уже созданы Всевышним.

Мусульманину также сложно быть полностью уверенным в обеспечении своих прав, т.к. в исламском праве существует положение о наказании за религиозное отступничество, любого человека при этом можно признать отступником, поскольку правильность его взглядов оценивается не властями, а непосредственно человеком. Отступничество по шариату карается смертью, независимо от того, излагал ли человек свои взгляды публично или исповедовал их тайно. По определению, шариатское государство не может быть конституционным и осуществлять равенство прав человека.

В том государстве, где сосуществуют этносы разных нравственных, поведенческих и юридических ориентаций, даже если юридические нормы различной природы не будут призваны равноправными и войдут в субординированные отношения, они все равно должны быть учтены и признаны.

В.Ф.Миллер

«Из дневника»

7-го августа.<Своеобразное понятие о pietas erga parentes(молитвы) требует, чтобы родственники не жалели ничего для своих мертвецов, которым от щедрых поминок хорошо живется на том свете. По свидетельству сведущих осетин, ежегодные поминки (хист) в честь одного лица обходились достаточному семейству более чем в две тысячи рублей. Всех поминок насчитывают до двенадцати в первый год. Привожу их по перечислению учителя, г.Цораева:

1. Большие осенние поминки (стыр-хист); при этом расходуется 20 котлов пива (800 ведер), 30 ведер арака (водки), 5 быков и 60 баранов.

2. Поминки около Вознесения: 2 котла пива, 10 ведер водки, 1 бык и 20 баранов.

3. Около Успения: 1 или 2 котла пива, 10 ведер водки, 1 бык и 20 баранов.

4. Так называемые пирожные поминки: 1 котел пива, 10 ведер водки, 1 бык и 20 баранов.

5. Блинные поминки во время поста: 20 рублей расходу и на 20 руб.водки.

6. Вербные поминки: расходу на 50 р. и на 20р.водки.

7. Пасхальные поминки: 15 ведер водки, 2 быка и 20 баранов.

8. Мясопустные поминки: 15 ведер водки, 2 быка и 10 баранов.

9. Сыропустные поминки: на 15р. водки и 6 баранов.

10. Сложение траура: на 18р.водки и 4 барана.

11. Сидение покойника: 25р. расходу и 3 барана.

12. Скачка в честь умершего (дуг):1 котел пива, 15 ведер водки, 1 бык и 5 баранов.

День сидения мертвецов (мардты баданы бон) справляются спустя неделю после нового года и в день Богоявления. Его справляют в тех семействах, которые в течение предшествующего года потеряли кого-нибудь из близких. В честь умершего пекут хлеб огромной величины, такой, что одному человеку достаточно было бы на месяц. Затем делают чучело, изображающее покойника, распялив на палках его одежду. Чучело ставят на скамейку, а вокруг нее раскладывают все любимые вещи покойника: винтовку, шашку, кинжал, трубку с табаком, фандыр и т.п. Перед чучелом ставится каша и бутылка арака, предназначаемая покойнику, так как существует верование, что душа его на это время отпрашивается у властителя мертвых, Барастыра, домой на побывку и вселяется в чучело. В течение дня происходит оплакивание, а затем угощение.

Обыкновенно на другой день назначается скачка в честь умершего. Обычай мотивируется тем, что душа покойника будет до тех пор мучиться в аду, пока ее не выкупят скачкой. В виде приза победившему в состязании семья покойника дарит быка.

В последнее время, вследствие общения с русскими, более просвещенные из осетин начинают сами восставать против разорительных поминок и других вредных обычаев. Для пресечения их было уже несколько съездов выборных от аулов тагаурского общества во Владикавказе. Относительно поминок приверженцы старых обычаев настояли, чтоб хоть в один первый день, день смерти покойника, семья могла угостить пришедших, отдать последний долг умершему. Впрочем, я слышал, что благие решения съездов как в этом, так и в других вопросах исполняются далеко не повсеместно.

Нечего и говорить, что Дигория лишена медицинской помощи. Больных лечат знахари и знахарки по всем правилам языческого колдовства, угадывая, по отмериванию локтем, имя святого, наславшего болезнь, а затем предписывая известные жертвы. А между тем Аларды делает свое дело: по словам о. Гатуева, оспа свирепствует в настоящее время по всем тем местам, где мы проезжали. Кое-где, хотя реже, чем на плоскости, разгуливает и кавказская лихорадка.>

9-го августа. Путешествие в Реком, святыню.<Оказалось, что мы, как нарочно, попали в Реком в такой день, в который совершается там одно годовое празднество… Теперь наша цель посетить святое место уже казалось вполне понятной: это не то, что записывание побасенок. За несколько шагов до Рекома нужно было слезть с лошадей из уважения к святому месту: сейчас явились приспешники подержать лошадь и помочь спешиться. Место, где стоит святыня, представляет высокую площадку, окруженную со всех сторон лесом и горами. Деревянная старинная часовня, сильно покосившаяся, напоминает швейцарские домики. Вокруг часовни – ограда из камней. Осетины до такой степени чтут святыню, что не решаются, из священного страха, войти внутрь. Толпа человек в 40 стояла благоговейно вокруг ограды. Снаружи у часовни навалена куча прежних приношений, турьих и оленьих рогов. Около низенькой двери, обитой железными шляпами, помещается чашечка, наполненная деньгами разных времен, и грузинскими, и русскими. Чашка с серебром стоит снаружи; но никто никогда, из опасения смерти, не дерзнул бы украсть что-нибудь у Рекома. Подойдя к двери, прислоненной колом, так как петли давно уже перержавели, я хотел было войти, но со всех сторон раздались крики: «Нельзя, нельзя! Не входи!» Не желая оскорбить религиозного чувства толпы, я вступил в переговоры и спросил, почему нельзя мне войти. Оказалось, что нужно принести свечку. «Где ж ее достать? – сказал я. – Лучше вместо нее я положу абаз». Старики решили, что тогда войти можно, но все-таки нужно у двери снять шапку, пальто и сапоги. Из желания видеть дзуара, я согласился и, торжественно разувшись перед толпою, пролез, наклонившись, в низенькую дверь. Маленькие сени почти доверху завалены стрелами; от одних сохранились лишь наконечники, у других было цело и древко. Главная часть святилища представляет комнату, сажени в две длиною. На длинной полке расставлены всякие приношения и древних, и новых времен. Тут вы видите железный шлем Оси-багатара, несколько глиняных чашек, барашков из фарфора и глины, склянки, бусы, куски ваты, серебряные галуны, две или три новых иконы, свечи, стрелы и т.п. предметы. Все это накапливалось веками. В храме сыро и грязно; земляной пол влажен от дождя, проникающего сквозь окна (без стекол) и ветхую кровлю. Осмотрев весь этот хаос приношений, я вышел наружу и обулся. Мы хотели уже ехать далее на ледник, но богомольцы окружили нас толпою и просили закусить с ними шашлыка и выпить во славу Рекома. Саженях в десяти от дзуара мы нашли все следы языческого требища. На траве лежал только что распластанный бык: в одной стороне голова с полуоткрытыми глазами, еще далее легкие и внутренности; трава кругом была обагрена кровью. Бык составляет, конечно, главную жертву. Праздник имел такой смысл: принято с отдаленных времен, чтобы в этот день всякий, кто в течении года выдал дочь замуж, приносил в Реком барашка. Таких отцов в течение года в окрестных селениях набралось 12 человек, отсюда – и 12 нывондов. Нас пригласили в сарай. Близ входа стоял огромный железный чан для варки пива. Несколько далее на скамью постлали наши бурки и просили нас сесть. Рядом с нами сели два или три почтенных старика. Все прочие стояли и образовали как бы декорацию. Операция еды шашлык и питья арака, признаться, была немалым мучением для меня. Осетинский арак – отвратительная, вонючая зеленоватая жидкость, отзывающаяся сивухой и чем-то вроде деревянного масла. Уже один запах ее вызывает отвращение. Я выпил первый кубок и неистово бросился закусить шашлыком, чтобы поскорее заглушить мерзкий вкус во рту. Тут уже нельзя было брезгать и шашлыком, хотя в другой раз я не решился бы взять в рот и куска, видя, как он приготовлялся. Третий акт стряпни заключался в том, что он стал своими грязными пальцами сдавливать шашлык с палочки, причем грязь пальцев, смешиваясь с жиром, образовала как бы подливку. Эти-то куски, нарезанные при помощи кинжала, приходилось мне есть, чтобы закусить после приема осетинского рвотного, т.е. арака. Выпив один рог, я решился больше не пить и при помощи г.К., который с самоотвержением, достойным лучшей цели, выпивал за меня до дна, кое-как отделываясь от всяких тостов, поднося только рог ко рту и затем выплевывая в сторону набранную жидкость. Таким обманным способом с пил во славу Бога, святых и падишаха. Да простят они мне этот обман!

Долго продолжается угощение. Имена всех известных осетинам святых призывались, чтобы ниспослать нам милость и дать счастливый путь. В последнем я все более и более сомневался, начиная ощущать на себе действие арака.

Не известно, к какому времени относится постройка часовни Рекома, но во всяком случае трудно было выбрать место более живописное, более располагающее к мыслям о ничтожестве человека. Узкая долина, по дну которой несется ледяной Цей-дон, замыкается со всех сторон высокими горами, покрытыми вечным снегом. По нижнему склону стелется густой лес, в котором шумит целая сеть ручейков, вытекающих с ледника. Какие бы народы ни жили в этих местах, они должны были невольно выбрать для своей беседы с небом это таинственное, чудное место.

Есть основание думать, что Рекомская часовня была построена во времена влияния Грузии на Осетию, в честь св.Георгия. Прежние путешественники указывали близ входа колокол с надписью грузинскими церковными буквами, будто бы гласившею, что колокол принесен в дар святому отцу Осетинской и Дигорской страны Георгием Багратионом. Местные предания упоминают о существовании грузинского монастыря в Рекоме и производят несколько семейств в ауле Цей от грузинских монахов. Они же утверждают, что под часовней в горе идут подземные ходы и что некогда Реком содержал великие богатства.

Ввиду необычайности святости Рекома во всей Осетии и его положения в глуши, близ одного из величайших глетчеров Кавказа, можно думать, что это святилище восходит еще к языческим временам. Затем, как это часто бывало, христианские миссионеры освятили прежнее капище построением на его месте христианского храма; но вследствие слабого влияния христианства на осетин языческий элемент пересилил, св.Георгий принял окраску прежнего языческого бога и в настоящее время о христианском храме сохранилось лишь смутное воспоминание. >

Осетинские и вообще кавказские знахари и знахарки до сих пор продолжают ворожить и гадать, соблюдая чуть ли не те приемы, которые две тысячи лет тому назад описал Геродот у скифов. «Скифия, - говорит он, - имеет множество знахарей, предсказывающих будущее при помощи ивовых палочек. Приносят большой пучок таких палочек и кладут его на землю. Знахарь развязывает пучок и откладывает одну палочку за другою, произнося свое предсказание; затем, продолжая говорить, он снова собирает палочки и связывает их в пучок». Трудно себе составить точное понятие о таком гадании палочками, которое – заметит кстати – было в ходу у магов-иранцев, у германцев (по Тациту), у алан (по Аммиану Марцеллину) и у славян балтийских (по Саксону Грамматику). Что касается осетин, то подобное гадание в настоящее время, по свидетельству г.Гатиева, совершается следующим образом: Знахарь, приглашенный к больному, велит разостлать на полу бурку, ставит маленькую скамью и садится; затем берет четыре палочки и располагает их таким образом: передние их концы, расщепленные вилообразно, вкладываются один в другой, а противоположные концы втыкаются в шапку. Передние концы обеих пар палочек знахарь держит в руках. Затем после молитвы он говорит: «Если больной страдает по твоей вине, боже, то пусть поднимутся палочки в правой руке; если же по воле злого духа, - то в левой руке». После этого он делает вид, будто против его воли выскочили на пол палочки из-под левой руки, и следовательно, болезнь наслал злой дух. Таким же образом плут-знахарь угадывает, какого козленка, белого или черного, следует принести как умилостивительную жертву.

Похоронные обряды осетин отличаются чрезвычайною архаичностью. В оплакивании покойника участвуют не только его родные, но весь аул и даже вся окрестность. Едва кто-нибудь умрет, вестник (каргэнэг) спешит в окрестные аулы известить их о смерти, и со смерти, и со всех идут в дом покойного. Семья покойника не жалеет ничего, чтобы почтить его память обильным угощением: она спешит продать все, что можно, не рассчитывая на будущее, и нередко разоряется вконец. Бывали случаи, что по смерти какого-нибудь лица весь его скот шел на первые поминки и дети становились нищими. По свидетельству самих осетин, ежегодные поминки в честь одного лица обходились достаточному семейству более чем в две тысячи рублей; всех поминок насчитывают до двенадцати в первый год. Оплакивание покойника отличается такой же неумеренностью в выражении скорби. Мужчины, провожая гроб на кладбище, бьют себя по любу кулаками и испускают стоны; женщины, ползая на коленях, ударяют в такт руками по лицу и по коленям и воют. Опустив гроб на землю близ могилы, мужчины становятся особо от женщин и из толпы последних выступают вперед сестры, племянницы и другие близкие родственницы; остановясь довольно далеко от гроба и потом медленно подходя к нему, они рвут себе на головах волосы и царапают себе ногтями лица, так что щеки их покрываются струпьями. После того начинают шаг за шагом подходить к покойнику братья, сыновья и племянники, ударяя себя плетью по затылку и испуская вопли. Затем вдова подходит к

гробу, отрезывает себе косу и кладет ее на грудь мужу, в том убеждении, что таким образом она останется его женой и в загробной жизни. Если осетины теперь уже не хоронят с покойником его оружия и вещей, то память об этом обычае сохраняется в изображении таких вещей на могильном столбе. Нам нередко приходилось видеть памятники, расписанные красками; на них изображаются: ряд патронов, носимых на черкеске, пороховница, нож, ружье, пистолет, плеть; ниже – лошадь, кувшин и чашка. Без сомнения, эти изображения представляют практическую замену обычая класть все эти предметы в могилу покойного. Впрочем, у осетин сохранился до сих пор один обряд как отголосок обычая класть коня с покойником. Это так называемое бахфалдисын, посвящение коня. Цель обряда та, чтобы покойник имел коня в загробном мире и мог доехать до места, ему предназначенного. Во время погребения, когда труп уже опущен в могилу, к ней подводят коня и один из присутствующих произносит длинную речь, в которой изображает трудности загробного пути и описывает встречи, которые будет иметь покойник. По окончании речи коня обводят три раза вокруг могилы, дают ему попробовать браги и чашку, из которой он пил, разбивают об его копыто. Чтобы покойник мог узнать своего коня на том свете, коню отрезают кончик уха или, по крайней мере, делают надрез. Затем кто-нибудь из присутствующих садится верхом и скачет на коне до тех пор, пока вгонит его в испарину.

Заключение.

Сейчас население Кавказа в основной своей массе уже освободилось от засилья религиозных представлений. Большая часть старых обрядов и религиозных обычаев оставлена и забыта.

Список литературы:

1. С.А.Токарев «Религия в истории народов мира», М.2005 – 543 с.

2. «Россия и Кавказ: История. Религия. Культура», под ред. Гордина Я.А.,Спб.2003 – 191 с.

3. В.Ф.Миллер «Фольклор народов Северного Кавказа. Тексты. Исследования», М.2008 – 997 с.

4. http://cpnc.ru/categoryblog/.html

Дата добавления: 2015-11-30