МЕРТВ ЛИ БОГ?

Можно ли задавать этот вопрос? То, что Бог умер, утверждалось уже не раз, прежде всего Фридрихом Ницше. Сам он был этим на­пуган. Однако можно наблюдать, что Бог, в которого верили мно­гие, для них умер. Даже среди верующих широко распространен страх, что Бог удалился, больше не показывается и мертв для них. Однако, возможно, мертвы и безжизненны только образы Бога, ко­торые многие создавали для себя. Они поблекли и больше не сияют.

Однако я хотел бы в данном случае рассмотреть данный фе­номен и опыт, говорящий, что Бог мертв, под совершенно иным углом зрения. Очень многое в почитании Бога развилось из куль­та предков. Даже в Ветхом Завете Бог Авраама, Исаака и Иакова является одновременно прародителем их потомков, своего наро­да, избранного им, к которому можно принадлежать лишь через кровное родство, через общность происхождения. Если заострить формулировку до предела, можно было бы сказать, что в лице это­го Бога в настоящем времени присутствуют прародители племени. Они присутствуют в нем ныне, хотя и давно умерли. В этом слу­чае этот Бог является, в первую очередь, Богом мертвых предков, и мертв, подобно им. Но быть мертвым не значит «отсутствовать», ибо предки воспринимаются как присутствующие. Тем не менее, они, хотя и присутствуют, в то же время мертвы, они истлевают в царстве мертвых.

Естественно, в опровержение данной точки зрения можно было бы привести немало доводов, многие из которых могли бы даже показаться обоснованными. Однако в данном случае я со­вершенно не стремлюсь доказать что-либо — как будто это вообще возможно! Я всего лишь размышляю об этом и намерен продол­жить мои наблюдения и размышления.

Как многие верующие представляют себе небеса? В качестве места, где они снова свидятся со своими умершими близкими. Не­беса являются для них, прежде всего, местом пребывания умерших предков, и в данном случае Бог является для них Богом мертвых и, в определенном смысле, таким же мертвым, как и они.

Как практикуется эта религия? В значительной степени в ка­честве культа мертвых, в форме заупокойных молитв и заботы об умерших. То, что в данном случае речь идет о культе мертвых, явс­твует и из того, что верующие в ходе этих ритуалов часто ведут себя как дети, как дети перед лицом своих родителей и предков.

Возможно, со многими людьми, ощущающими, что Бог обра­щается к ним, ведет, испытывает или утешает их, дело в действительности обстоит иначе — это не Бог, а их предки обращаются к ним, ведут, испытывают и утешают их, так что их Бог и в этом от­ношении также является мертвым Богом.

Я абсолютно не собираюсь смотреть на это свысока и прини­жать это, как если бы такого не должно было быть. Разве не чудес­но, что наши умершие близки нам, и сами мы ощущаем нашу бли­зость с ними!

Опыт также учит нас, что не все умершие предки настроены дружественно по отношению к нам — прежде всего те, с которы­ми мы поступили несправедливо и которые все еще хотят чего-то от нас. Может быть, поэтому многое из того, что мы приписываем Богу, следовало бы скорее приписать таким предкам? Например, приписываемую Богу потребность в справедливости и искупле­нии? Возможно, мы и здесь ставим Бога на место предков, так что этот Бог в действительности так же мертв, как и они?

Возникает вопрос: существует ли, кроме наших предков, еще и другой Бог, Бог по ту сторону мертвых? Этого мы не знаем. Од­нако существует позиция, открытая и готовая принять его — если он есть. Это благоговейное раздумье перед чем-то недоступным пониманию, без претензий, без ожиданий, просто перед ним. Но не перед чем-то пустым, а перед всем, сущим с нами и, благодаря этому, также и в нас.

ПРОТИВОРЕЧИЯ

Ясность без противоречий обладает лишь ограниченным вос­приятием. Лишь в спорах между взаимно противоположным, в его борьбе за взаимное равновесие, признающее противоречия, мы познаем полноту. Это полнота, которая выпускает из себя проти­воречия и снова принимает их в себя. После этих споров проти­воречия внезапно кажутся нам упорядоченными, соотнесенными друг с другом, необходимыми и желанными с точки зрения резуль­тата.

Это относится и к религиозным спорам, к борьбе за ясность, за понимание заблуждений и их последствий и борьбы богов и обра­зов богов за господство. Никто не может уклониться от этого спо­ра, ибо он охватывает нашу собственную душу, даже если борьба между образами богов скрывается под кажущимся более возвы­шенным, иным названием и благодаря этому бушует еще неудер­жимее. Везде и всегда, когда мы идем на бой за благородное дело, приобретаем ему сторонников в лице других людей и хотим под­чинить их ему, мы сражаемся за бога и совершаем во имя него как доброе, так и ужасное.

Что же происходит в нас при этом служении Богу? Мы ставим себя на место этого Бога и боремся не за установление его гос­подства, а за установление нашего собственного господства и гос­подства нашей собственной группы.

Кто же в действительности борется друг с другом в этой борь­бе между богами и образами богов? Люди, заносящиеся настолько высоко, что поставили себя вровень со своим богом и заменившие его собой. Но тот, кто таким образом становится Богом, одновре­менно становится бесчеловечным извергом.

Как же мы можем избежать участия в этой борьбе богов и быть человеком для всех людей? Только если мы посмотрим на противо­речия, не предавая себя на волю одного или другого из них — и не будем бояться мести бога. И если мы распростимся со всяким рве­нием. Тот, кто не испытывает рвения, может быть дружелюбным, в том числе и по отношению к тому, кто еще остается ревнителем.

Откуда же берется это рвение? Это — рвение ребенка, и потому оно слепо.

Во имя чего это рвение? Оно во имя бога матери и бога отца, а в конечном счете — только во имя матери и отца.

Что же это тогда за боги и возвышенные идеалы? Это — наша поставленная слишком высоко мать и наш поставленный слиш­ком высоко отец.

Как же нам вернуться от поставленной слишком высоко мате­ри и поставленного слишком высоко отца к нашей подлинной че­ловеческой матери и к нашему подлинному человеческому отцу? Будучи и оставаясь перед ними только детьми.

Здесь начинается то смирение, которое остается внизу и при­знает над нами только тех, которые действительно были до нас и остаются над нами — наших родителей и наших предков.

Здесь же начинается и собственно религия, когда мы предаем себя тайне жизни и берем, ни о чем не спрашивая. То, чем, в сущ­ности, является религия, мы видим во взгляде ребенка у груди сво­ей матери, когда он пьет и в то же время неотрывно смотрит ей в глаза.

Здесь не существует никаких противоречий. Здесь все ясно и просто — и человечно. Что бы мы ни думали о божественном по ту сторону богов и о чем бы мы ни догадывались, и что бы мы ни познавали в различных ситуациях как оберегающее и защищаю­щее нас, здесь всему этому дан зримый образ. Образ, одинаковый для всех людей.

СУДЬБА

То, случается с нами роковым, или фатальным образом, мы познаем как нечто, управляемое силами, которые распоряжают­ся нами — силами судьбы. Многие из древних полагали, что нашу судьбу определяют Боги, что они являются нашей судьбой. Одна­ко даже Боги подчинены судьбе. У них также собственная судьба, определяющая их судьбу и их конец, например, в сказании о Су­мерках богов.*

На эту судьбу невозможно оказать никакого воздействия с це­лью изменить ее. Она является, так сказать, предвечной, и не за­висит ни от каких иных влияний. Она является тем, что неумоли­мо управляет всем, по законам, которых никто не знает и которые никто не способен понять.

Однако она ни в коей мере не является произвольной. Она действует безлично, по ту сторону воли и подчинена еще чему-то иному, остающемуся таинственным, но о котором можно догады­ваться на основании судьбы.

Перед лицом этой судьбы мы познаем, что отданы на его ми­лость и в то же время несомы им, что мы бессильны и, тем не ме­нее, вынуждены действовать, не имеем опоры и, тем не менее, включены в нечто большее. Перед лицом этой судьбы мы прихо­дим в сознание, отпускаем то, за что цеплялись и просто присутс­твуем. В подчинении этой судьбе мы становимся существенными и столь же великими, как и эта судьба.

Судьба — это покров, за которым скрывается и одновременно появляется божественное. В подчинении судьбе, в благоговении перед ним мы — не спрашивая ни о чем — растворяемся в чем-то, бывшим для нас до сих пор скрытым и недоступным для нас.

* «Сумерки богов» («Гибель богов») — древнегерманский миф о конечности существования богов и об их неизбежной гибели, отраженный в скандинавс­ких «Старшей Эдце» и «Младшей Эдде», а также в цикле опер (музыкальных драм) немецкого композитора Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунга».

Дата добавления: 2015-11-30