Глава двадцать пятая.

Лондонский загородный дом Волдеморта, ранее, вероятно, принадлежавший одному из Упивающихся, служил одновременно и штабом, и укрытием, и рабочим пространством. Здесь кипела бурная жизнь. Иногда появлялся Малфой с отчетом об очередном задании Лорда или с партией желающих вступить в ряды, и если у него выдавались полчаса-час, они со Снейпом уединялись в комнатке в подземелье. Заперев дверь, кидались друг к другу, путаясь в рукавах, с треском отрывая крючки от одежды. Если Малфою случалось оставаться ночевать, он спал, положив голову на плечо Снейпу и обхватив его поперек груди. Спал всегда беспокойно: вздрагивал, что-то тревожно бормотал, иногда тихо всхлипывал. Снейп гладил его по голове, успокаивая, и тот затихал, выравнивая дыхание.

Волдеморт нечасто приказывал Северусу разделить с собой ложе. Снейп учился контролировать свои эмоции, и вызвать в нем ответную реакцию становилось все труднее и труднее. Он наглухо закрывался, отгораживаясь от Лорда упрямым «не вижу, не слышу, не знаю». Снейп игнорировал даже незримое присутствие Люциуса, и Лорд оставил его в покое, видимо, решив пока не распылять силы: затраты не окупали себя. А может быть, у него просто появились другие проблемы.

В лаборатории Снейп экспериментировал с галлюциногенными и психотропными средствами, продолжал изучать алхимию, штудировал древние гримуары и учил проклятия. Политика все так же пребывала вне сферы его интересов. Постановку высших целей он отдал на откуп Лорду. Это была его работа – думать о том, к чему все придет в итоге. Снейп лишь выполнял поручения, совершенствуя свои знания и оттачивая ум, как скальпель. По старой привычке и из любопытства зелья он все так же проверял на себе. По крайней мере, именно любопытством и привычкой он объяснял себе это.

Одно из своих изобретений Снейп назвал Семицветником. Это было тонизирующе-возбуждающее средство, многократно обострявшее восприятие. Мир становился прозрачным и четким, как граненый хрусталь, работа кипела в руках, как никогда раньше. Порой Северус даже не трудился переводить книги, по которым работал: он понимал написанное и так. Угадывая слова и достраивая фразы, он восстанавливал древние рецепты по намекам. Логически-ассоциативные цепочки мгновенно развертывались перед ним бесконечными стеклянными нитями, испещренными узелками фактов, догадок и выводов, следующих одни за другими. Это был экстаз, это был полет. Снейп чувствовал себя творцом и богом среди склянок, сухих жуков и испарений. Иногда он даже не оборачивался к раскрытым книгам, следуя своей интуиции, которая то ли по случайности, то ли по гениальному наитию вела его к верному решению.

И когда Волдеморт привел первую партию магглов, предназначенных на роль живого материала для исследований, Снейп ни минуты не задумывался о том, правильно ли он поступает. Высокое искусство требовало серьезных жертв. Страх, совесть и любые проявления человечности отсекались будто лезвием гильотины. Они были где-то далеко, за дверью подземелья, и Снейп не чувствовал ни жалости, ни сожаления, совершенствуя на жертвах составы отрав и тщательно, аккуратно, подробно записывая реакции бьющегося на полу в судорогах человека.

Похмелье не торопилось его нагнать. Порой он чувствовал его у своего плеча, но отгонял двойной дозой Семицветника - или же сонным зельем, позволявшим проводить ночи без снов.

Забираясь в своих исследованиях все дальше и дальше, Снейп вообще перестал покидать лабораторию. Подстегивая свой разум, постоянно по глотку прикладывался к Семицветнику, не замечая, что все чаще делает это не оттого, что хочет увеличить эффективность деятельности, а оттого, что рука сама по привычке тянется к закупоренному пузырьку. Ощущая на языке взрыв острого холодного вкуса и чувствуя, как мир становится ломким и стеклянно-прозрачным, он испытывал настоящий экстаз.

Когда в один из таких дней его очередной раз навестил Люциус, Снейп в полной мере испытал, что это такое – «секс под кайфом». Он вытворял с телом Малфоя то, что раньше ему даже не снилось. Он упивался безграничной властью. Он приказывал ему кончать – и тот кончал, не в силах сопротивляться голосу. Он доводил Люциуса до оргазма одними только словами, рассказывая о том, как и в каких позах будет иметь его. Возбуждение Снейпа не утихло даже тогда, когда Люциус, оттраханный всеми мыслимыми способами, полуживой от усталости и напряжения, попросил пощады. Снейпа заводило его безвольное несопротивление, мягкий растянутый анус, бессильная покорность, и он не оставлял Люциуса в покое. Медленно и плавно вводя член внутрь, он начинал движение нежно, чтобы не причинять сильной боли, но, не в силах сдерживаться, убыстрял темп, вызывая жалобные стоны и вскрики Малфоя.

До тех пор, пока не заметил, что Люциус уже некоторое время не подает признаков жизни. Испугавшись и перевернув его на спину, он нашел Малфоя в глубоком обмороке. Заметил наконец искусанные в кровь губы. Догадался, что последние полчаса стоны были вызваны отнюдь не удовольствием. Отхлестав по щекам, вернул Люциуса к жизни. Сначала тот даже дышать мог с трудом. Когда заговорил – его было еле слышно.

Снейп испугался, что утратил контроль. Над собой, над Люциусом, над ситуацией. Отпоив восстанавливающим зельем, попытался было нанести на воспаленный зад обезболивающую мазь, но Малфой так кричал от любого прикосновения, что Снейп долго не мог решиться сделать это и обработать вход, который сам же едва не порвал. Раскаяние накрыло его так внезапно, что Снейп не мог даже открыть рот, чтобы хотя бы извиниться за то, что сделал. Самым ужасным было то, что Малфой и не думал всерьез обвинять его. Он шипел, ругался, стонал, сыпал проклятиями, жаловался и кричал, но он воспринял произошедшее едва ли не как должное. И от этого Снейпу было хуже всего.

Поклявшись себе больше никогда в жизни не притрагиваться к подобным зельям, Снейп покорно и безмолвно принимал поток проклятий, лившийся на его голову.

Неожиданное прозрение было болезненным. Он понял, что не заметил порога. А решив отказаться от зелья, испугался, что без него уже никогда и ничего не сможет создать.

Похмелье следующих недель оказалось тяжелым. Он начал казаться себе неуклюжим, неповоротливым, тупым и приземленным по сравнению с тем, каким был под действием Семицветника. Перечитывая свои записи, он с трудом улавливал связи между соседними фразами, схемами и значками.
Об испытании ядов на людях речь даже не шла. Если раньше он без колебаний разжимал стиснутые зубы и вливал в рот жертве образец, а потом с нетерпением ждал результата, то сейчас у него тряслись руки при одном только взгляде на людей.
Лорд, между тем, оказался недоволен внезапным замедлением исследований. Снейп в ответ не мог привести ни одного оправдания. Впрочем, оправданиями Лорд и не интересовался. Ему был важен только результат.
Исследования пришлось заканчивать под надзором одного из доверенных.
Переступая через себя и ненавидя свои руки, несущие смерть – неважно кому и за что – Снейп начинал сомневаться в правильности своего решения служить Лорду.

Теперь ему не удавалось полностью заглушить в себе внутренний голос. Красивые слова о спасении мира входили в противоречие с теми методами, которыми Лорд спасал этот мир. Цена оказывалась слишком высокой. Заглушая ночные кошмары бессонницей, Снейп размышлял о том, что порой поставленные задачи не оправдывают использование любых средств достижения. Это открытие выбивало почву у него из-под ног.

Гораздо проще было бы оставаться фанатиком науки и не задумываться о последствиях. Но начав рассуждать, остановиться он уже не мог.

Как Лорд собирается осуществлять контроль деятельности магглов?

Почему он не действует другими, более мирными путями?

Если вопрос заключается в экологии планеты, можно же, к примеру, вводить в маггловских школах соответствующие дисциплины… создавать организации… Восстанавливать саму природу, а не просто уничтожать магглов, вредящих ей.

Снейп понимал, что с этими вопросами вряд ли можно будет идти к Лорду. И боялся очередной аудиенции, в ходе которой Волдеморт мог легко заглянуть в его мысли и узнать об этих сомнениях.

Дата добавления: 2015-11-14