Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

1 страница

3 страница | 4 страница | 5 страница | 6 страница | 7 страница | 8 страница | 9 страница | 10 страница | 11 страница | 12 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

Хелен Уолш

Низость (Brass)

 

ГЛАВА 1

 

 

Милли

 

Мы сворачиваем на Аппер-Дьюк-стрит, и от одного вида воздух со свистом вылетает у меня из легких.

Весь город пылает, и Ливер-билдингс, облитый светом восходящей луны, царственно возвышаются в безоблачном небе. Я украдкой смотрю, поддалась ли она очарованию улицы или нет, но ее глаза парализованы излишками какой-то химии. Она, как минимум, на три или четыре года моложе меня — ребенок в глазах закона. И все же у нее потрепанный облик женщины, жившей, дышавшей и плевавшейся этими улицами всю свою жизнь. Еще в ее лице заметна смешанная кровь, смуглость кожи заставляет предположить средиземноморские корни, а узкие глаза намекают на Восток. Хорошее лицо — черты грубоватые, но все же приятные. Оно не принадлежит этим улицам.

Мы движемся к Собору, который вспарывает ночь словно величественное предзнаменование, и она бежит вприпрыжку чуть впереди меня так, чтобы нас разделяла небольшая дистанция, показывающая, что мы не вместе. У кладбищенских ворот она разворачивается и показывает мне, выставив ладонь, обождать. Я гляжу, как ее миниатюрный силуэт соскальзывает по каким-то ступеням и без предупреждения растворяется в бензиново-синей ночи. Не знаю, вернется ли она, и меня начинает покалывать тупая игла облегчения. Действие кокоса[1]и выпивки стремительно выветривается, в подсознании выплывает что-то из меня старой, настойчиво убеждающее меня развернуться на сто восемьдесят градусов и мотать отсюда.

Вечер выплевывает ее обратно, и она снова стоит передо мной. Костлявые ноги и полные груди. Угольно-черные волосы безжалостно стянуты в конский хвост. У меня перехватывает дух.

Она сгибает руку в призывную дугу, и я иду за ней, спускаясь по пролету неровных ступеней, через темный низкий туннель, оказываюсь на раскинувшемся кладбище. На один отчетливый миг просветления спазмы страха сдавливают мне сердце, и я предвижу, что мерцает впереди, но мы поворачиваем вправо от Собора, который теперь возносится прямо над нами, блеск луны спускается на нас, и вся опасность нейтрализуется сывороткой желания. Она наугад выбирает могилу из тех, что находятся в самом дальнем углу кладбища. Плоскую, широкую, практичную. Она раздевается с рутинной поспешностью. Она обслужила уже сотню других клиентов на каждой из плит потрепанного временем бетона, но по-моему я у нее первая женщина.

— Обычно я так не стою, — сказала она с хриплым токстифским акцентом, — И другие девки тоже не особо.

И она права. Я без устали прочесывала эти улицы и этот город в поисках девочек на несчетном множестве подогретых наркотой гулянок, и лишь дважды мне повезло. Однако я тут же заверила ее, что самой ей, по большому счету, ничего делать не надо. Только снять одежду, всю, и дать мне побаловаться; она начала расслабляться. Я извлекла полтинник, и она сдалась.

Она ложится на спину, от неожиданного прикосновения камня ее соски напрягаются, она слегка выгибается. У нее большие груди, в них утонуть можно. В противовес ее подростковому телосложению. Бедра — как у двенадцатилетней. Я провожу рукой по пупку, жесткому и липкому, он мерцает в лунном свете, будто слегка смазанный вазелином, опускаю губы к ее грудям, крепко всасываясь в темные соски, поигрывая ими словно твердыми черными горошинами. Кожа ее отдает затхлым соленым потом. Дешевый лосьон для тела и выветрившаяся химия. На вкус острая, почти неприятная. Это меня заводит.

— Посмотри на свои сиськи, — шепчу я. — Потрогай.

Она повинуется, сперва неохотно, но ей хочется, чтобы ее подгоняли. Просовываю руку под ее маленькую спинку и резко прикасаюсь языком к ее плоскому детскому животику.

— Тебе так нравится?

Она не отвечает. Я поднимаю голову, чтобы встретиться с ее глазами, туда-сюда вращающимися в орбитах. Рот у нее вялый, кривой. По подбородку стекает струйка слюны. Резким движением я нажимаю ей на пупок, и она протестует запоздалым вздрагиванием.

Нетерпеливо, я развожу ей ноги, раскрашенные свежими синяками. Проникаю внутрь пальцем. Она сухая и сжимается от моего прикосновения. На мгновение мне кажется, что мне лучше остановиться, мне стоит развернуться на сто восемьдесят градусов и бежать. Но едва губы мои падают на ее пизду и запах резины ударяет мне в лицо, я возобновляю свою роль. На законном основании. Я же клиент. Напряженным языком я давлю ей на клитор и коротким, умелыми касаниями медленно массирую ее, возвращая к жизни. Я запускаю еще один, потом еще один палец, и ее сопротивление уступает место легчайшим, но все же податливым содроганиям. Движения мои делаются все настойчивее, и ее сок беспрепятственно льется мне в лицо. Тело выгибается вверх-вниз и замирает, когда она напрягается от удовольствия.

Я сую руку себе в штаны, тянусь к пизде.

Кокос, судя по всему, ненадолго стер мою способность вообще что-нибудь чувствовать, но клитор у меня набухает под липким гнездышком ладони. Я обрабатываю себя жестко и эгоистично; шлюха, от которой не остается ничего, кроме тела. Пизда из журнала. Накатывает мощный оргазм, но стоит его шелестящим волнам схлынуть, меня захлестывает стремление пуститься в бегство. Я чувствую, что протрезвела, мне неуютно. Убираю с ее тела руки, покрытые пеной нашего пота, вытираю их о бедра. Она привстает на локти, лицо — заебанное и блестит от вони ее последней проделки, смотрит прямо на меня. С него ушло наркотическое омертвление, оно распахнулось от любопытства. Глаза широко раскрыты и испуганы, она бросает на меня взгляд девочки, что скрыта в бляди. Она пытается говорить, но слова испаряются с ее губ. Одна половина меня хочет обнять ее, вторая презирает ее. Еще раз я смотрю в детские глаза, на женские груди. Заставляю себя улыбнуться на прощание и стремглав убегаю по кладбищенскому двору, подстрекаемая теми единственными в своем роде покалыванием и эйфорией, что следуют за оргазмом.

Вернувшись на Аппер-Дьюк-стрит я снова ощущаю драйв урбанистической энергетики. Еще совсем поздно, и в воздухе висит душок возбужденности, и такси свозят жизнь в сердцевину города. Я люблю пятницы. В них есть некое заразительное упоение, которого нет в субботних вечерах. Скоро будет восемь, улицы Ливерпуля запружены студентиками, школьниками, офисной шушерой, и все пьяны свободой выходного дня и пытаются растянуть вечер навечно.

Мы встречаемся с Джеми у дома 60 на Хоуп-стрит, меньше чем в сотне ярдов от той точки, где я подобрала свою блядешку. От мысли снова пройтись мимо ее места мне неуютно, поэтому я выбираю дорогу в обход вниз по Родни-стрит и возвращаясь по пульсирующей Лис-стрит, которая уже змеится от тел. Теперь луна светит мне в спину большим желтым шаром, зависшем на горизонте, чье мерцание медленно будит звезды. В следующее полнолуние я обязательно усажу себя на вершину холма — Фродшем или Уэльс. И упорюсь. Только я и эта большая старая луна. Будь у меня машина и дунуть, меня б подрывало съебать прямо сразу, плюнуть на прелести большого города, но с нынешними раскладами вряд ли удалось бы забить на все. Совершеннейшая пытка, вообще-то. Душная дневная жара спала совсем немного, начинаются выходные, и возбужденность всем этим накрыла город точно лава. Я люблю это чувство. Я люблю это.

 

Джеми

 

Епть! Я опаздываю, сейчас она начнет мне названивать по сотовому, так что пускай он трезвонит, брать не буду. Представляю ее сейчас, кстати. Сидит там в баре, рожа полувзбешенная, полуобескураженная, и тянет свою волынку:

— Тридцать минут он у меня украл. Тридцать минут я могла б сидеть в «Блу-Бар», высматривать себе клевую девку.

Черт, я безумно ее люблю, что бы там ни было, люблю этого упрямого звереныша. Она нам типа сестра. Семь потрясающих лет истории мы уже отсчитали. Это треть ее жизни и четверть моей. И в таком дерьмище доводилось побывать нам с Милли. Полный е-мое. Таких засадах, от каких большая часть дружб рвется мокрой бумажкой. Но я и она, мы с ней от это стали только сильнее. Типа неуязвимые.

Но надо вам сказать, с ней, с маленькой Милли, бывает полный караул.

Черт, она такая жесткая сучара бывает. Лучше и не знать о плохой стороне Милли О’Рейлли.

Этот таксист сейчас реально действует мне на нервы. Ушел в крупномасштабные домашние разборки по своей мобиле, нашел время. Ебанутый сомалийский выговор разоряется в этот его кирпич, который у него мобила. Пот градом, башка блестит. Тачка ниибацца дохлым зверьем воняет. Ей богу — провоняла напрочь, мне б из нее тока выбраться. Опускаю окно, высовываю башку, глотаю летний воздух пополам со смогом, типа к ингалятору присосался. Тот разворачивается, оторвавшись от своего дивайса в форме кирпича, и уставился на нас, как сорвавшийся с цепи хорек.

— Поднял на хуй окно, ё! Кондиционер включен. Кондиционер, сказанул! Этому драндулету лет двадцать-тридцать, не меньше.

Смотрит обратно на дорогу, вовремя, красный включили как раз, не колышет, дай дорогу и орет в трубку всякую похабщину. Я забил на мудака. Окна так и опущены. Только я не собираюсь впрягаться в базар с сомалийцами, запомните. Есть одна такая категория людей, с кем лучше не связываться. Сцепился с одним сомалийцем — не успеешь оглянуться, сцепился с целой нах колдой. От так от. Син укусил того чувака в морду, быстро на полу очутился. Ебанутый на всю голову гондон Син, было дело, выступал в боксе за Англию среди младше шестнадцати и все дела, но этот чел с Сомали явно не разбежался сдаваться. Син ему и так врезал, и этак, а ему хоть бы хны и все такое. «А еще чего-нибудь умеешь?» и да что ты. И тут у Сина башню сорвало, он этого мордоворота взял и за рожу тяпнул, тут же вся их ебанутая кодла идиотов на него насела. Я ж те сказал, ё, с ними лучше не того, не связывайся. Этот-то таксист, не больше, сдалось мне с ним нах собачиться. Да, и второе, неохота портить новые штаны от «Джил Сандер». Малыш Милли оценит мои штаны. Классные на хуй штаны, еще какие.

Теперь проезжаем, тут рядом наша старая хата наверху Парли, ностальгия на нас сразу накатила. Такой вот я, чтоб вы знали. В прямом смысле сентиментальный. Меня цепляют всякие вещи, типа «Вuеnа Vista Social Club». Ниибацца перебор — когда этот Ибрахим Феррер рассекает по Нью-Йорку. Башню пиздец сносит. Такие штуки, они реально убивают. Всегда — хорошие фильмы, книжки, темы, с которых впирает, что угодно. Черт его знает, ё — вот такой вот я. До сих пор глаза делаются на мокром месте, как увижу ту сине-зеленую дверь, заросшие стекла на окнах и скелет тачки нашего Билли, которая посреди двора раскорячилась. Сколько раз приходилось на хуй дрыхнуть в той тачке. Несколько лет прошло и все дела, но ничего с собой не могу поделать — уже скучаю. Чувство такое, что все то окончательно ушло. Чувство такое, будто мы упустили время и его не вернешь.

Хорошее время было тогда. Я, Син и наш маленький жили как ниибацца короли. Благодаря Сину, надо думать. Наш Билли работал, у меня ползарплаты с «Фордов» улетало на ту смехотворную вечернюю школу. А Син, он к нам заваливал и проверял, что нам всем нормально достается с его трудов. Холодильник был вечно забит элем и клевой хавкой из «Терриз» и «Марксис». Не к тому, что мы вообще никогда не жрали ее. Время наше распределялось разумно и справедливо. Половину времени мы были упоровшиеся, другую половину мы попускались. Доходы с синовской новой карьеры взлетели аж до уровня класса А, и за два года, что мы прожили вместе, он нас так спонсировал торчем, хватило бы, наверно, накормить весь Гарландс в субботу вечером. Никаких отчетностей, ничего подобного, где б считалось потребление торча. Я вас умоляю. Зарядить по одной в понедельник днем — легко. Син был самый главный геморройщик. До того дошло, что ему надо было две дороги по ноздре перед тем, как соберется почитать спортивные страницы в «Эхо». Полная зависимость или полный пофигизм, ё? Показатель того, что печенка у него еще не отказала и все такое. И голова в этом смысле. Вспоминаю, ни одного утра не было, чтоб Билли с Сином не проснулись, а во рту старой медью отдает и сердце в ушах бумкает. И я, если б не ходил по вечерам в основном учиться в колледж, или не валялся в спальне, мусоля Китса и Харди, то бы туда же скатился. И без разницы, даже тогда обязательно приду их найду, когда со своими делами разберусь, чтоб своего не прощелкать, чтоб свою очередь не пропустить, как дурак. Если ночью есть дунуть, меня вообще не надо уговаривать. У Сина было свойство нарисоваться в дверях пол-пятого-шестого, когда я как раз погружаюсь в уроки. И знал же, сука, все про все, знал же, что я бы не отвлекался. Но встанет и начнет махать бумажкой и фасовкой с кокосом в нашу сторону, и готово. Я сдавался.

 

* * *

 

Он, Син этот, всю жизнь был бабником. Им, кстати, до сих пор остается, но не так как тогда. С его стороны без всяких на хуй усилий, однако фанклуб себе устроил такой, что Boyzone отдыхает. Хата по швам трещит от на хуй суперских девок, лицо — не придерешься, акцент — куда лучше, где он их тока берет. Любили его ниибацца, это да. Хотя он реальный парень. Само собой ни одна из них ни на меня, ни на нашего маленького дважды не смотрела. Моя судьба была сидеть с ними, обтекать и все такое. В нем, Сине, был этакий пофигизм, иногда тока вроде в нем притухал. Я, бывало, думал, он на нем типа нарисован, что это одна показуха, как бы фишка такая для девчонок и все такое, но возможно тут было что-то большее.

Он, Син, вечно был еще тот засранец, и нам на самом деле даже в голову не приходило тогда, насколько плотно он сидит. Даже нажравшись ешек, он свои соображения при себе держал. Син, он ничего из себя не выпускал. Просто сидел, молча. С таким лицом, без всякого выражения, невосприимчивым к эйфории, от которой у него горели щеки и челюсть подрагивала.

Но сейчас, как оглядываюсь назад, вижу, с моей стороны было чистое лицемерие насчет Сина. Я как бы догадывался, каким образом он заколачивает бабки, но не давал себе этим грузиться. Мозг мой как бы этот факт пропускал. Син, он мой корефан, мы с ним вместе росли. И помочь ему их спустить я был только рад. О да. Правда, не сейчас. Теперь я всегда с Сином пятьдесят на пятьдесят, больше не соглашаюсь на его предложения. Максимум раз-другой одну дорогу, и даже тогда чувствую, должен поставить ему выпить и тому подобное.

Так что я прекрасно знаю, что делается во «Флинн-штрассе». Но дал ли я ему в морду, когда он предложил устроить мою миссис в один из его салонов? Хуй вам. С чего бы это я стал?

Бизнес как пиздец вполне легальный, она косметолог, базара нет. Она занимается тем, чем всю жизнь хотела заниматься. Счастливая как сука, что в этом его салоне, моя маленькая Энн Мэри. На работу как на праздник ходит, домой возвращается — сияет как дитя. Я уже говорил. Я двуличный гондон. Моя баба работает на Сина Флинна, а я типа не при делах. Я все пытаюсь, думаю о нем, о нас, как у нас тогда все было. Как все у нас было, когда мы познакомились с Милли.

Волшебное тогда время было, вот ей-богу. Клубная сцена — башню сносит, неземная. Там существовал свой особый язык, и кто на нем разговаривал, тех связывал общий секрет, отчего нас держало вместе как клеем. Как бы совершенно непохожее ни на что, что раньше знал. Вроде как головой не поймешь. Большее, чем просто отдых от моей рабочей недели. Больше, чем просто уход от реальности. Способ жизни. Когда они закрыли «Стейт» в 1991 году после всех проблем с Ungis, кое-кто из нас тоже притух. Еще несколько месяцев и его снова открыли, но все сдохло, ё-моё. Вся энергетика, загадочная магия, кончились. Вся башка у нас была этим забита, лезло в память. Пытаясь найти смысл какой-то в этом во всем. Никто не мог. Трагично это все. До сих пор вижу: кое-какие из тех лиц рассекают по городу. Катастрофа их молодости в том, что они так и не оправились от того факта, что история похитила нечто, чему они посвятили жизнь свою. А станут они на хуй притворяться? Да, чтоб нас черти разорвали, нет, конечно. Напрочь убивает, как вижу кого-то из тогдашнего народа, что у них этого больше нет. Накатывает на нас грусть вроде той, когда натыкаюсь на ветерана, который раньше был реальным персонажем. Чистое безумие, вот чего. Насколько можно сблизиться с человеком и позволить кому-то настолько закопаться тебе в душу. Сплавить их куда подальше, загнать в амок[2], изучить все до одной трещины и впадины, так, чтоб ничего не осталось, и ты абсолютно выдохшийся и выжатый. И тогда в один прекрасный день вы станете чужие друг другу. Вся эта история и дружба, висящая себе на паутинке памяти.

Но, ё, «Стейт», у нас от него дух перехватывает, стоит только подумать. Ведь там-то я и наткнулся на маленькую раздолбайку Милли О’Рейлли. Ё-мое — она себя нашла. Крутая уже тогда. Пробивается прямой наводкой — нет ни денег, между прочим, ни документов, ни малейшего нах терпения или такта, или манер, ничего. Перла напролом, во такая она. Реально решила зацепиться там. Упрямый звереныш. Ниибацца красивый ребенок с гладкими блестящими волосами и большими, безумными ясными глазищами, пытавшийся зашугать охрану на входе этим своим хриплым голосочком. Годом раньше, один ее вид обеспечил бы ей VIP-отношение, но тогда за клубом жестко наблюдали, и тринадцатилетний ребенок, помирающий от передоза, стал бы окончательным финишем.

Короче, как бы то ни было, когда она просекает, что ее перформанс ведет ее на хуй в никуда, переходим к Плану Б: у нее глазенки забегали, приняли умоляющее выражение, она принялась разыгрывать им этот жалкий номер насчет того, как она выжрала колесо полчаса назад, а ее впирает резко и сильно, а ей надо быть там, где музыка. А если ее не впустят, у нее начнется измена и реально поедет крыша, ее точняком заберут в дурку, а их посадят за то, что из-за них пошла по пизде прекрасная юная жизнь. Чего? Ниибацца смешно, ё! Билли складывается пополам, а я, я только начинаю соображать. Я же уже сказал — сентиментальный я мудозвон.

Милли, она, конечно, классная, но охране на входе впускать ее не с чего — особенно после того, как она ляпнула про ешки. И сейчас они типа того, что громогласно указывают ей на дверь. У них не вечер, а сплошной пиздец, вот они и рады кому-нить другому вечер тоже на хуй обломать. Особенно, если повезет, девчонкам помоложе. Мы, кстати сказать, про это все знаем прекрасно. И они, эти тупые вышибалы, пытаются ее зацепить. Распинаются про давайте звать мусоров, и да какого ты. Короче, я и маленький говорим, что мы ее знаем хорошо, берем под ручку и все втроем заваливаем в зал — она лыбится как кобыла, я думаю, охуительный у нас, наверно, видок: шкандыбаем с девкой, у которой волосы на письке позавчера выросли. И сейчас то же самое скажу. Ничего в этом сомнительного нет, сам понимаешь, ничего вообще такого напряжного. Момент такой получился, совпало. Дух эпохи и прочее. Вот как тогда было — Мы и Эти. Билли Бантерс и охрана на входе. И вообще, Милли, она же совсем мелкая была. Маленькая девочка в прямом смысле; включая скобы на зубах и волосы в хвост. И в ней была та нервная беззащитная энергетика, какая бывает у тинэйджеров не от мира сего. Она бы нас убила, если бы услышала, как мы такое говорим. Впрочем, как раз это маленькая Милли и проделала. Уже тогда — даже своими скобами.

Нам неохота, чтобы нас поперли из еще одного клуба, а видим, что она совсем ушла во втык, так что начинаем двигаться в сторону дома. Думаем про себя вот чего — поставим музыки, заварим ей чайку и так далее, вызовем такси. Но не успели даже добраться до Блэки, все втроем затеяли один из тех накрученных, убитых в хлам до полного пиздеца разговоров, которые всегда не хочется стопорить. В свои тринадцать с половиной она была врубная, ржачная и циничная, что пиздец. Малыш Милли, сообразительная ниибацца — умненькая даже слишком, себе же во вред. Но все же до сих пор воспринимала мир по-простому, совсем как ребенок. Эта ее упорная наивность оттого, что с ней дружат и ее опекают большие ребята. И потому что выросла в хорошем месте. Сразу это видно по тому, как она разговаривает. Она оттуда, где всякой дряни просто нет. Такая стоическая уверенность в себе, что пиздец, ё, она из страха не возникает. Она возникает от того, что тебе нечего ни о чем напрягаться.

Мы не спали и трепались целую ночь. Признаюсь — и меня, и Билли, нас от нее проперло. А Син когда заходит, видит, какая она маленькая, как бы кивнет и прочее, чего-то буркнул и отправился наверх. Он нас чересчур хорошо знает. Он знает, никаких приколов тут не будет.

Мы разошлись с ней на следующий день, и она ревела как теленок. Заставила нас всех поклясться, что мы не забьем на нее, типа она не стандартная прошмандовка на экстази. Что когда мы проснемся, она у нас останется в памяти как нечто реальное, нечто хорошее, а не какая-то фигня, мигнувшая в стробоскопическом свете. Что планы, которые мы придумали себе на будущее, не разобьются о разрушительный натиск неизбежного отходняка. Мы все поклялись встретиться и выпить по кружке в «Бельведере» — пивной в тех местах, где Билли и я тусили в детстве — в следующую пятницу. И ведь не припиздовала, обратите внимание. Честно говоря, хотя мы так ничего и не стали говорить, по-моему, Билли и мне чуть от этого полегчало. Чего мы тут задумали, в конце-то концов? Куда бы это нас завело — завели на свою голову дружбу с ребенком? Короче, аж полгода именно этим она и оставалась — какая-то фигня, мигнувшая в стробоскопическом свете, но фигня эта засела у меня в мозгу огромным и ярким ядерным грибом. Потом, полгода прошло, однажды в ноябре с утра она нарисовалась у двери, рожица прямо светится, да еще с таким видом, типа на пять минут отлучалась. Типа только что бегала в круглосуточный за соком и «ризлас» и все такое.

— Иду встречать рассвет на набережную, — заявляет она, в своем стиле.

И если даже не обращать внимание на тот факт, что заря растворилась в дневном свете более четырех часов назад, еще дождь ниибацца зарядил! Реальный сумасшедший шторм, примчало с Ирландского моря и навил над городом типа такого злостного тумана. Но я все равно пальто напялил и попер на кошмарный зимний утренний воздух, с бодуна, разваливаюсь, но сердце шумит, радостный как дурак. О друзьях в химических терминах не говорят, но что-то нас связывает, ё. Какое-то такое сильное взаимное притяжение, которое с сексом не соотносится никак.

Короче, в то утро мы несколько часов просидели молча и таращились на море, а ветер бешено дует оттуда и прямо нам в рожу, со всей силы. А мы все сидели и сидели, все смотрели, как получается буря, зуб на зуб не попадает, прямо пиздец, а мы на пару пялим глаза, реально обалдевшие, когда гроза все-таки разразилась, и молния сверканула тогда в необъятном черном небе над Мерси. Меня бы легко могло смыть или расшибить, тока в то утро мне наплевать на это было. Счастливый был ниибацца. Тот момент с ней вместе — вроде пика на приходе. Прозрачный и неподвижный, и я понимал, что он больше не повторится. И когда тогда вечером я лег спать, мы погрузились в такой приятный теплый обморок — вроде в детстве бывает, когда ночь удлиняется, а ты помнишь, что впереди будет чего-нибудь классное, типа Гая Фокса, или Хэллоуина, или Рождества. А для меня этим чем-то классным была Милли. Она нас на куски разорвет, если только вообще к ней сегодня вечером попаду.

 

Милли

 

Он опаздывает просто жопа. Джеми всегда опаздывает, когда едет от нее. Она снимает трусы, едва он заходит в дверь, ибо убеждена, что ежели ее мужик расстанется с ней сексуально удовлетворенным, то он сумеет устоять перед лицом искушения. Мило, но невероятно наивно. Не важно, насколько довольная морда у твоего парня, когда он выходит за дверь — свежая попка есть свежая попка, в конце-то концов. А у нее до сих пор такая мерзотная паранойя по поводу Джеми и меня, точнее Джеймса, как она его зовет, нашей дружбы мужчины и девушки. Вот этого я никак не понимаю, хотя мы с ним плотно дружили четыре с половиной года до того, как она вылезла на сцену и принялась засекать время, которое мы провели вместе. Раньше, когда у Джеми были девушки, мы с ним всегда были как привязанные. Мы непробиваемые оба, я и он. Нас ничем не возьмешь, а причина этому (если бы она только раскрыла глаза и увидела) в том, что нас не тянет друг к другу сексуально. Ей бы радоваться, этой дуре загорелой, нет же, она пытается это дело сломать. Господи Иисусе! Слишком скоро у нас обоих начнутся симптомы синдрома отнятия, если мы позволим дню завершить день, так и не пообщавшись. Теперь дни растягиваются в недели. А то и месяцы. Эта хитрожопая крыса умудрилась развести нас в этом году на целый июнь. Уволокла его в некий двухзвездочный солнечный скауз-парадиз[3]в Марбелье и вытянула из него все накопления.

У Джеми его эмоции нарисованы на лице, как грим у клоуна, и я в курсе, что он от этих каникул в таком же восторге, в каком была бы я, если б мне пришлось сдрочить папе. Даже перспектива секса по первому желанию была хилой компенсацией, и мне очень жаль, но эту бабу никоим образом не обвинишь в чрезмерной постельной изобретательности. Я стопроцентно знаю, что она не берет в рот, ё-мое, неужели она забыла свое правило, когда напоролась на его заначку!

А наткнуться на заначку Джеми не так-то просто. Она запрятана между автокаталогами и старыми телефонными справочниками в сарае со всяким барахлом во дворе, так что ей, видимо, пришлось устроить археологические раскопки, от каковых она делается еще более ушлой и в той же степени фригидной. И из-за этой эгоистичной стервы ему пришлось отменить наше ежегодное паломничество в Амстердам. Сказал, что ему это невозможно по финансовым соображениям, но зуб даю, что это она губки надула. В ее монолитной внешности присутствует нечто мрачное и угрожающее по отношению к дружбе мужчин и женщин. Очевидно, мы испытываем друг к другу «латентное» желание. Латентное! Он же даже не представляет, что значит это слово. Вычитала его в «Космо» или «Рики-Лейк», психованная стервоза. И меня реально бесит, как он разговаривает о ее модельных делах. Непременно ввернет об этом. Можно подумать, будто потоптаться на подиуме на паре-тройке тухлых местечковых показах мод способно каким-то образом оправдать то, что она делает себе денежку из ничего.

Еще двадцать минут просвистело мимо, а я все еще околачиваю груши в баре, зажатая между двумя жирными костюмами и по-тихому уговариваю третий «Джек Дэниэлс», который должен либо смягчить, либо усилить тот комок тревожности, что сидит у меня в кишках. Обычно, когда я убиваюсь кокосом, все, что мне надо, это пара стаканов алкашки, чтобы сердце не колотилось, а в башке не плыло и мозг осознал: я до этого уже была здесь тысячу раз и всегда возвращалась обратно. Было дело, я делала себе дозняк в три раза больше, чем накануне, и сердце начинало колотиться так отчаянно, что возникало ощущение, что его вот-вот расплющит о ребра, но, как я уже сказала, я всегда попускалась. Рассусоливать тут не о чем, но не буду отрицать, есть все же какой-то мрачняк в том, как все я переживаю. Допустим, дело всего-навсего в строгости окружающей меня обстановки, скрупулезно просчитанном минимализме, акцентирующем необходимость чувствовать себя нормальным и таковым казаться. Или продукт банально разбодяжили спидами. Тем не менее, в моем организме корчится гаденькое, негативное чувство. Незачем на нем циклиться, лучше сохранять ясность в голове. Закавыка, однако, в том, что нет возможности предупредить бешеный накат измены. Не когда он вызван наркотиком. Сигнализации нет. Он берет и захлестывает тебя одной мощной волной. Правда, оглядываясь назад, припоминаю, я выдержала три приступа до того, как вышла из дому, один легкий в такси по пути в город, и еще парочку в туалете где-то минут пять назад. Тут даже полки не было. Не оправдывает загруз по этому поводу. Нельзя передознуться с полграмма кокоса. Милли. Возьми себя в руки. Спроси себе еще алкашки и возьми, на хуй, себя в руки!

 

Джеми

 

Вот я подкатываю к дому 60 по Хоуп-стрит, и положа руку на сердце, не в восторге я от этого борделя. Но базара нет, у Милли это одно из любимых мест, а я уже сколько дней звереныша не видел. Она здесь чуть ли не живет. Но ничего не могу с собой я поделать. С денежкой у меня ништяк благодаря «Форду» и все такое, я ничем не хуже какого ни возьми мудозвона «с будущим» из местной публики, но всякий раз одно и тоже. Ей-богу — как поднимаюсь по этой лестнице, с трудом не обделываюсь. Ощущение вроде того, что какой-то гандон щупает нас своими глазками, выводит на чистую воду. Я бы с куда большим удовольствием завалился в «Эврику», мелкую такую кипрскую забегаловку на Мертл-Пэрейд. Народ там приятный что пиздец, атмосферу такую приятную создают. И не то чтоб дешевый. Как собак нерезаных профессуры и тому подобных из универа Милли, ребят из LIPA и прочих, персонажей. Но там хорошо, короче. По простому. Жрачка здесь, ничего не скажешь, пиздатая и все такое, но это какой-то рассадник для буржуазных мудозвонов. Делаю это тока ради нее.

Могу сказать по одному тому, как она там стояла, ее плющит с кокоса. Башка повалилась на плечо, руки за спиной сцеплены, правая нога подрагивает. Реально шифрованный язык тела. Она даже еще не успела подскакать ко мне, сияя улыбкой, — она быстро сменилось хмурой мордахой, стоило ей вспомнить, на сколько я опоздал, кстати. Я даже еще не почувствовал, как от нее несет виски, и не успел подтереть капельку кокосовой сопли у ней под носом, могу вам точно сказать, чего она принимала и, к тому же, сколько. По одному тому, как она там стояла. Если кого интересует, меня чуть расстроило, что она дошла до своего состояния совершенно самостоятельно, нас не дождавшись. Ничто в мире не сравнится с тем, когда убиваешься медленно, торжественно выходишь в полный аут со своей лучшей подружкой, а разговор тянется гладко-гладко, потому как напиваетесь в одинаковом темпе, а значит, ловите одну и ту же волну. Так этого вечера ждал, а теперь заранее могу сказать, чего сейчас будет дальше. Пройдем первое блюдо, потом она будет, как бы между прочим, предлагать забить на основную программу и выдвигаться в город, а скажи я, что мне неохота, надуется, начнет выпендриваться, я дам задний ход, потому что не умею возражать. А потом она затребует кокоса, обратите внимание: я говорю затребует, потому что именно это она и делает, когда такая вот отъехавшая, и ей охота догнаться, а если я обламываю с поставками, выдаст чего-то нелепое, типа:


Дата добавления: 2015-11-14; просмотров: 111 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Ann Quidlen (born in 1951)| 2 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.014 сек.)