Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Роковая ванна

Читайте также:
  1. GLISTER™ Концентрированная жидкость для полоскания полости рта
  2. XX.VI. «МОДЕРНИЗИРОВАННАЯ» СУББОТА
  3. Автоматизированная система управления
  4. Аколдованная липа
  5. Б.Автоматизированная система управлениятехнологическимипроцессами
  6. В отделе безрецептурного отпуска больной приобрел фасованное сырье - фиалки трава, фасованная в пачку, 100 г.
  7. ВАННА ИЗ СОСНОВЫХ ВЕТОК.

Четвертого сентября император Тит, как он это делал каждый год, отправился в свое поместье под Козой. Уже во время короткого переезда он жаловался на удручающую дурноту, прибыв же на место, он тотчас же слег и уже больше не поднимался. Тринадцатого сентября лейб-медик Валенсии ввиду угрожающе поднявшейся температуры прописал императору снеговую ванну. В этой ванне, в присутствии лишь лейб-медика и иудея Иосифа Флавия, император Тит скончался.

Многие говорили, что лейб-медик Валенсии, назначая роковую ванну, действовал против предписаний своей науки, так как он был подкуплен неким лицом, заинтересованным во вступлении на престол нового императора. Была ли доля правды в этом слухе, сказать трудно. Доктор Валенсии слыл ученейшим врачом империи; определить, какова должна быть продолжительность снеговой ванны, очень трудно; здесь легко мог допустить ошибку и самый лучший врач. Как бы там ни было, но император Тит, приняв снеговую ванну, умер. С означенного четырнадцатого сентября он был богом, а императором стал брат его Домициан.

Весть об этом событии пронеслась по всему миру. С невероятной, непостижимой быстротой перелетела она море и проникла в Сирию, в Антиохию.

Когда явился гонец с зловещим знаком - пером на своем жезле, Цейон, прежде чем гонец открыл рот, уже знал, что за весть он принес. Непроизвольно вздернул он плечи, весь вытянулся, с головы до пят - Дергунчик. Нетерпеливо, властно кивнул он гонцу, чтобы тот удалился. И вот один - он целиком отдается своему невероятному счастью.

Ему чуть-чуть неловко, лояльному чиновнику Люцию Цейону, что он не испытывает ни малейшего огорчения по поводу смерти Тита - своего господина и императора, которому он присягал в верности. Но тут ничего не поделаешь. Он чувствует лишь огромную радость. Миротворцем называл себя Тит. Мир - великое дело, но если за мир нужно платить - теперь, когда императора нет в живых, Цейон может позволить себе подобные мысли - такой мерой трусости, поношений, смирения, то мир этот губит, отравляет все вокруг. Теперь химере этой конец. Минерва, богиня разума, снова берет Землю в свои сильные, спокойные руки, в этой части света он, Цейон, - наместник Минервы, и дело свое он сделает хорошо. Армия его стоит наготове, она сильна, боеспособна, и теперь он, спаситель, с помощью армии восстановит в этой части света подлинный мир.

Он улыбнулся. Он представил себе гладкое, мясистое, иронически улыбающееся лицо Варрона. Да, теперь улыбается он, Цейон, а не Варрон. Столько месяцев казалось, что верх берет этот беспутный человек, но в конце концов победил все-таки он, Цейон, а с ним - долг, дисциплина, Рим, разум.

В Междуречье весть о вступлении на престол Домициана породила зловещие слухи. Говорили, что Цейон собирается перейти Евфрат во главе двухсоттысячной хорошо обученной армии, жестоко покарать города Месопотамии, называли даже дату, когда это произойдет, говорили об ультиматуме, срок которого истекает десятого октября.

Если раньше деяния Нерона - потопление Апамеи, преследования христиан, проскрипционные списки - "одним махом" завоевали ему поклонение черни, то теперь, когда власть его как будто пошатнулась, те же деяния обратились против него, вызывали сугубое презрение и ненависть к нему. Нерон был Нероном, пока в него верили. С той минуты, как возникли сомнения, он стал Теренцием. То, что было возвышенно и благородно, пока это совершал Нерон, стало отвратительно и низко, раз это сделал Теренций. И больше того. Если до сих пор деяния его доказывали, что он был Нероном - только император способен с таким бессердечием совершать возвышенные поступки, - то теперь те же деяния доказывали, что это мог быть только Теренций, только человек дна мог унизиться до таких лютых жестокостей.

По улицам Самосаты, Эдессы тянулись потоки демонстрантов, улица оглушительно, вразброд и хором пела песнь о горшечнике. Вспыхнули беспорядки. Требон без лишних церемоний объявил осадное положение, железом и кровью восстановил авторитет Нерона. Но он не мог помешать тому, чтобы на территории Сирии, захваченной Нероном, многие римские гарнизоны перешли на сторону Домициана. Солдаты убивали верных Нерону офицеров, срывали его изображения со знамен и посылали депутации к Цейону с изъявлением раскаяния, покорности, послушания.

 

7. "СОЗДАНИЕ" ВЫХОДИТ ИЗ-ПОД ОПЕКИ

Нерон возлежал за трапезой, когда ему доставили депешу с извещением о смерти Тита. Хотя его окружало множество людей, ему на этот раз не удалось сохранить равнодушие. Он изорвал депешу в клочья, опрокинул стол, расшвырял кубки, грубо разогнал гостей.

Но наутро он уже обрел свое прежнее спокойствие, и, когда ему в последующие дни докладывали о политическом положении, он слушал с обычным выражением пресыщенности, скуки. Однажды, когда Требон доложил ему, что в одной из воинских частей, которая оказалась ненадежной, он, Требон, приказал казнить каждого десятого, Нерон кивнул массивной головой и сказал кротко, со смаком:

- Это ты хорошо сделал, мой Требон. Поступай так и в дальнейшем. Передавить, передавить всех, как мух.

Ему доложили о Суре, которая снова перешла в руки Флавиев. Он принял этот факт с полным самообладанием. Но на следующий день он велел вызвать к себе известную особу Люде, слывшую в Сирии лучшей специалисткой по составлению ядов, и потребовал у нее быстро и безболезненно действующий яд. Она доставила ему отраву в золотой капсюле, но капсюля ему не понравилась, пришлось долго искать такую, какая отвечала бы его требованиям.

Все чаще, оставаясь один, он предавался мрачным предчувствиям. Он декламировал строфы из Гомера, в которых мертвый Ахилл оплакивает в подземном царстве участь усопших:

 

Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,

Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,

Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый.

 

Он погружался в бесконечное раздумье. С чего, в сущности, начались все его несчастья? Долго искать ответа на этот вопрос не приходилось. Он, Нерон, сам навлек на себя свои беды. Он даже точно знал минуту, мгновение, когда это произошло: когда он взял перо в руки, чтобы вписать в проскрипционный список имя Кайи. Список был отличный. Он, Нерон, сам испортил его своей огромной ошибкой, он прогневил богов и навлек на себя роковую их кару. До мелочей вспоминал он это злосчастное мгновение: как он подтянул колени, как Кнопс подложил ему дощечку, чтобы удобнее было писать, как он водил пером. Не боги водили его рукой тогда. Не божественный голос нашептал ему это имя, глупая, бездарная рука Теренция вписала его.

Теперь, когда злые силы все теснее обступали его, он с особой болезненностью ощущал, какое давящее одиночество окружает его с тех пор, как Кайи не стало. Уж одно ее существование давало ему уверенность в том, что есть последнее убежище, куда он может спастись в случае краха, и в этой уверенности он черпал свое величие. С той минуты, как Кайя сошла в подземное царство, Нерон сразу стал Теренцием; но Теренцием без Кайи, бедным, беззащитным рабом, который зарвался.

 

Горшечнику коль невдомек,

Каков его шесток,

Его проучат, дайте срок.

 

Кайя была, как шерстяная фуфайка зимой: царапает, но греет. Как это ни смешно, но волшебная уверенность, которая давала ему возможность с таким спокойствием вести императорское существование, исходила от неласковой близости Кайи. И он сам, дурак, столкнул Кайю вниз, в царство теней, сам нарушил чары.

Он отправился к своим летучим мышам. Боязливо изучал их безобразные морды. Которая из мышей - Кайя? Он пытался гладить их, но они отлетали от него с противным писком. Они ненавидели его. Кайя рассказала им, что он в глупости своей совершил, и они теперь его ненавидели. Кайя не успокоится, пока не заставит его самого сойти к ней, к ней, с кем он нерушимо связан. Во вскриках летучих мышей ему слышался пронзительный вой, с которым фурии у Эсхила гонятся за Орестом: "Лови, лови, лови, держи", - и короткий, отрывистый, резкий писк животных терзал ему нервы.

Он очень жалел себя. Во всем все-таки виновата Кайя. Она не верила в него. Если бы она верила, он никогда бы не совершил этого безумия, этого преступления - он никогда бы не убил ее. Почему она не верила в него? Быть может, потому, что он оказался несостоятельным как мужчина. А несостоятельным он был потому, что сила нужна была ему для его искусства и для его народа. Он был жертвой своего искусства и своего человеколюбия.

Жертва, да, да, он жертва, и с исторической точки зрения также. Не он оказался несостоятельным, другие были несостоятельны. Ему было богами предначертано блистать, произносить речи, излучать "ореол". Давать же народу хлеб, вино, деньги - не его это дело, это дело его советников. Они оказались несостоятельны, он совершал, он давал то, что полагалось ему совершать и давать по его сану.

Одно он сделал неправильно, и за это теперь платится: не надо было вносить имя Кайи в список.

Порой, особенно по ночам, когда он лежал в постели, его посещали в высшей степени неимператорские картины и мысли. Его отец был добродушный человек, он скорее баловал его, чем держал в строгости. Но одну вещь он ему решительно запрещал. На склад, где были выставлены статуи для продажи, маленькому Теренцию запрещалось ходить одному, без взрослых. Отец опасался, как бы мальчик не разбил чего-нибудь. Застав ребенка одного на складе, отец, при всей своей ласковости и нежности, порол его. Маленькому же Теренцию ужасно нравилось проникать в запретное помещение; глиняные изображения вызывали в нем любопытство, ему хотелось поближе и без помехи исследовать их свойства. Он ощупывал их, постукивал по ним, чтобы услышать приятный шум, издаваемый статуями, их голоса. Часто он фантазировал при этом. Несомненно, у каждой статуи был свой собственный голос, и статуи мужчин звучали не так, как статуи женщин. К сожалению, они стояли рядами; ряд статуй Митры, ряд статуй Тараты; поэтому нельзя было обстукать Митру сейчас же вслед за Таратой, чтобы сравнить, как звучат эти статуи, рядом. И вот однажды, незаметно прокравшись на склад, маленький Теренций собрался с духом, схватил одну из статуй Тараты и попытался перетащить ее к статуе Митры. Фигуры были довольно тяжелые, и мальчик пыхтел вовсю. Он был уже почти у цели, как вдруг, в последнюю минуту, Тарата выскользнула у него из рук, упала, ее высоко поднятая рука с барабаном отломилась. Маленький Теренций страшно испугался. Сию минуту придет отец, накажет его, изобьет его до смерти за то, что он испортил статую. На него напал дикий страх, все внутри у него обмякло, он заранее ощущал побои, которые его ожидали; было гораздо больнее, чем могло быть на самом деле.

Так и теперь, в видениях, посещавших его в минуты забытья, Нерон предчувствовал грядущее несчастье, он видел, как врывается во дворец толпа, видел, как люди бросаются на него, бьют, топчут ногами насмерть. И он боялся ночи, боялся больше всего тех нескольких минут забытья, которые предшествовали сну.

Часто он уже не в состоянии был отличить, кто он: Теренций, который дожидался часа, когда он примет свой подлинный облик - облик Нерона, или Нерон, который жаждет вернуться к своему подлинному облику - облику Теренция под крылышком Кайи. Две шкуры были у него - которая из них настоящая?

Маленький, пустяковый случай разрешил этот вопрос. Случай этот заставил его действовать по собственному почину, без помощи совета со стороны, он заставил заговорить его подлинный внутренний голос, голос Теренция, и тот, кто в данном случае действовал, был не Нерон.

А случилось вот что. Прохожие по-прежнему почтительно взирали на гигантский барельеф, изображавший императора на летучей мыши, и слегка содрогались от неприятного чувства. Однажды несколько молодых людей стали громко поносить памятник. Никем не останавливаемая, поощряемая сочувственным молчанием окружающих и удовлетворением, написанным на лицах, молодежь все больше и больше смелела. Наконец, кто-то бросил камень в скульптуру, за первым камнем полетел второй, третий, множество. Большого вреда камни эти нанести барельефу не могли. Но вот кто-то уже с ломом в руках начал взбираться на самый памятник. Человек взмахнул ломом, ударил по носу императора, отколол кусок носа. За первым смельчаком полезли другие, все больше, больше, люди с яростью и сладострастием принялись разрушать барельеф. Значительных результатов они не добились. Камень был крепкий, вскоре явились солдаты Требона и положили конец этому бесчинству. Во многих городах еще раньше происходили демонстрации гораздо более серьезного свойства, и император никак не реагировал на них. Но, узнав об этой ребяческой выходке, он сразу потерял всякое самообладание. Он весь съежился, заплакал, безудержно завыл в присутствии растерявшихся секретарей, камергеров, лакеев.

Наконец, все еще бурно всхлипывая, он выслал всех, лег, стал прислушиваться к своему внутреннему голосу. Голос говорил:

- Беги. Улепетывай. Улепетывай. Вон из Эдессы. Уноси ноги. Удирай. Это последний знак. Беги. Улепетывай.

Но голос его говорил тоном Кайи и ее словами, а он лежал, окаменев, и слушал, как Кайя неласково ему твердила:

- Беги. Улепетывай. Уноси ноги. Удирай.

Он долго лежал так, исполненный страха. Наконец с большим усилием приподнялся. Сел. Размышлял. Хлопнул в ладоши, позвал слуг, велел прислать ему Кнопса. В ожидании Кнопса ходил по комнате тяжелыми шагами, что-то бормоча про себя, глубоко погруженный в свои мысли, порой прислушиваясь, точно они уже пришли, враги, чтобы схватить его. Наконец явился Кнопс. И тотчас же, без предисловия, без мотивировки, Нерон предложил ему бежать, тайно, переодетыми, немедленно, этой же ночью, в Ктесифон, к великому царю Артабану.

Кнопс слушал сбивчивые речи Нерона молча, внимательно; но комната завертелась у него перед глазами, весь мир завертелся. В глубине души он давно знал, что из любви к сыну он упустил время, и теперь, после вступления на престол Домициана, он уже не сможет соскочить с бешено несущейся под гору колесницы Нерона. Но то, что Нерон, пребывающий всегда в блаженной уверенности сумасшедшего, сам признал, что всему конец, поразило его как громом.

Нерон между тем забрасывал его массой панических слов, настойчиво предлагая бежать вместе.

- Бежим, - говорил он. - Давай улепетывать. Надо улетучиться, чтобы духу нашего здесь не было. Надо удирать.

Кнопс слушал его вполуха, он презирал этого глупого человека. Бежать. Какая бессмыслица. До Артабана далеко, а как только Нерон покинет Эдессу, всюду немедленно вспыхнет открытый мятеж, и ему ни в коем случае не добраться живым до юго-восточной границы. Здесь, в Эдессе, у него есть по крайней мере его сильная надежная гвардия.

Мозг Кнопса, пока Нерон говорил, машинально продолжал четко работать. Один из принципов, на которых Кнопс строил свое благополучие, состоял в убеждении, что из глупости ближнего можно всегда извлечь выгоду. В чем же состоит выгода, которую в данном случае он может извлечь из глупости Теренция? Остро, осторожно размышлял он. Вот уже план возник, вот уже выход найден. Хорошо. Он согласится на предложение Теренция, он бежит с ним. Но не к Артабану. Не только потому, что далекий путь в Парфянское царство, который лежит через мятежное Междуречье, полон опасностей, - пусть даже удастся ему добраться до Ктесифона, что ждет его там? Жалкое существование человека павшего, человека, которого терпят. Ибо большая часть его имущества находится на территории Рима и Месопотамии, недосягаемой для него из пределов парфянских границ. Нет, уж лучше отважиться на смелый шаг, но сулящий лучшие виды. Он не поведет Нерона через Тигр к Артабану, а переправит гораздо более коротким путем через Евфрат в Рим и выдаст римским властям. Тогда у него будет хоть какая-то надежда на помилование.

Все это он в одно мгновение, слушая Нерона, рассчитал. Глаза Нерона, когда он кончил говорить, с тревогой уставились на рот Кнопса, Нерон явно почувствовал облегчение, когда Кнопс, после нескольких секунд колебания, сказал "да". Он сказал лишь "да"; с быстротой и решительностью опытного человека он взял выполнение плана в свои руки. Он сейчас же заявил, что раздобудет широкий простой плащ и капюшон, чтобы укутать императора с ног до головы, за четверть часа до полуночи зайдет за императором и устроит так, чтобы у юго-восточных ворот их дожидалось несколько надежных слуг.

При других обстоятельствах Нерон, обычно очень чуткий, пожалуй, и заметил бы, что Кнопс, при всей решительности его тона, чего-то недоговаривает, что в словах его сквозит легкое смущение. Но одержимый паникой, он не учуял того, что задумал Кнопс. А может быть, он не хотел этого учуять, не хотел - поскольку Кайи на свете не было - потерять еще и этого стариннейшего друга. Он цеплялся за него. Он поблагодарил его, обрадованный.

 


Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 52 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: БОГ НА ЛЕТУЧЕЙ МЫШИ | РАДИКАЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ | ТРИ РУКИ | ИМПЕРАТОР И ЕГО ДРУГ | В НОЧЬ НА ПЯТНАДЦАТОЕ МАЯ | РАЗМЫШЛЕНИЕ О ВЛАСТИ | НАГЛАЯ ПЕСЕНКА | ЗАНАВЕШЕННЫЙ ЛАРЬ | ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЙ ОТЕЦ | ПОГИБШИЙ ТОВАРИЩ |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ДЕЙСТВОВАТЬ И НЕ ОТЧАИВАТЬСЯ| ТЕРЕНЦИЙ ПОКАЗЫВАЕТ СВОЕ НУТРО

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.01 сек.)