Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Германский вопрос до 1988 года

Читайте также:
  1. FAQ (Frequently Asked Questions) - Список часто задаваемых вопросов по какой-то определенной теме с ответами на них.
  2. IV. Как Лаврентий и другие епископы обратились к скоттам относительно сохранения единства Святой Церкви в вопросе об исчислении Пасхи и как Меллит отправился в Рим.
  3. IX. Вопрос возраста
  4. А ведь самообеспечение основными сельхозпродуктами - это прежде всего вопрос безопасности страны.
  5. А теперь еще вопрос. Пока жизнь выглядит еще более или менее терпимой; когда же начнутся настоящие неприятности?
  6. А теперь несколько вопросов о Вас и Вашей семье для статистики.
  7. Аборты – большой вопрос американской политики и менталитета

После Мальты у меня появилась уверенность, что мы перешли наконец Рубикон. Стрелка политического барометра в отношениях с Западом впервые за послевоенные годы перестала скакать из стороны в сторону и остановилась на отметке «ясно». Я верил, что нам удалось разорвать порочный круг, когда редкие «оттепели» сменялись долгими «заморозками».

Мы, пожалуй, сами не сразу отдали себе полностью отчет в том, что произошло. А ведь ни много ни мало начинался качественно новый этап во всей послевоенной истории международных отношений. Вместе со встречей на Мальте заканчивалась «холодная война», хотя тяжелые ее последствия, конечно, сохранились. Мы не обманули ожиданий людей, живших в расколотой Европе.

В 1989 году в Германии, этом «невралгическом узле» многих европейских и международных проблем, начался процесс, подвергший испытанию все то позитивное, что было накоплено к этому времени и в советско-американских, и в советско-западноевропейских, и в советско-немецких отношениях.

Испытание это было трудным и болезненным для всех, для Советского Союза и Германии — в особенности. Но так или иначе все главные участники событий, я считаю, в целом его выдержали.

Я бы погрешил против истины, сказав, что заранее предвидел, каким путем на деле пойдет решение германского вопроса и какие проблемы возникнут в этой связи перед советской внешней политикой. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из ныне здравствующих политиков (как на Востоке, так и на Западе) за год-два до главных событий мог предсказать то, что произошло. После кардинальных перемен, происшедших в ГДР, события развивались в таком головокружительном темпе, что была реальная опасность вообще утратить над ними контроль. сегодня, оглядываясь назад, я могу с чистой совестью сказать: в той конкретной ситуации мы сделали максимум возможного как с точки зрения обеспечения интересов нашей страны, так и с точки зрения сохранения мира в Европе, спасения общеевропейского процесса.

Разумеется, в 1985 году вся германская проблематика виделась из Москвы совсем в ином свете, чем сегодня. ГДР была нашим союзником; ФРГ, оставаясь для СССР на Западе торговым партнером № 1, в военно-политической табели о рангах проходила по разряду «потенциальных противников».

Оттепель в советско-западногерманских отношениях, наступившая во времена «восточной политики» Брандта, к началу 80-х годов вновь сменилась заморозками. В условиях общего усиления напряженности курс ФРГ оценивался в Москве прежде всего в контексте советско-американского противостояния. При такой постановке вопроса вся дальнейшая цепочка рассуждений выстраивалась сама собой: ФРГ — ближайший союзник США в Европе и проводник американской линии на континенте; ФРГ — вторая после США военная «опора» НАТО, бундесвер — «первая армия» Североатлантического союза; на территории ФРГ размещены американские «першинги», способные за несколько минут достичь территории СССР. Я говорю обо всем этом без иронии, потому что в рамках глобальной конфронтации приведенные аргументы были достаточно серьезны. А на них накладывалось психологически тяжелейшее наследие войны.

Составным элементом вытекавшей отсюда логики было и отношение в СССР к идеям «германского воссоединения». Не стану вдаваться в историю и выяснять, кто больше виноват в расколе Германии. Думаю, до последней поры Сталин все же был готов заплатить свою цену за ее «нейтрализацию». Но после создания НАТО и включения в нее ФРГ любые разговоры о планах объединения Германии приобрели ритуально-пропагандистский характер как на Западе, так и в Советском Союзе.

Конечно, Брежнев и Громыко совершили просчет, пойдя на поводу руководителей ГДР и официально остановившись в начале 70-х годов на варианте, подкупающем своей «простотой», — сформировались две немецкие нации, германский вопрос «закрыт» и к нему нет смысла возвращаться. Но дело было не в теоретических построениях Ульбрихта — Хонеккера по национальному вопросу. Главное заключалось в искренней убежденности советских руководителей в том, что интересы безопасности СССР диктуют увековечение раскола Германии во что бы то ни стало.

Признаться, я тоже принимал подобную категоричность, хотя и сомневался, что можно законсервировать что-либо на веки вечные: мир находится в постоянном движении, игнорирование этого объективного закона может вести лишь к поражению, проигрышу. Когда я пришел в большую политику, существование двух германских государств было данностью и вопрос о воссоединении просто не возникал.

Когда в июне Г987 года Президент ФРГ К.фон Вайцзеккер очень осторожно и деликатно затронул вопрос о единстве германской нации, я ответил так: «Сегодня два немецких государства — реальность, из этого надо исходить. Реальностью являются Московский договор, ваши договоры с Польшей и Чехословакией, ГДР, другими государствами. На этой базе возможно эффективное развитие политических, экономических, культурных и человеческих контактов. Всякие попытки подкопаться под эти договоры достойны сурового осуждения. Советский Союз уважает послевоенные реальности, уважает немецкий народ в ФРГ и немцев в ГДР. На основе этих реальностей мы намерены строить наши отношения в будущем. История нас рассудит в свое время».

Иначе говоря, в принципе я не исключал воссоединения германской нации, но считал постановку этого вопроса в политической плоскости преждевременной и вредной.

Вопрос этот «решился», как известно, очень скоро — в контексте глубоких перемен, мощный импульс которым дала сама наша политика. И конечно, немалую роль сыграло благоприятное развитие отношений между СССР и ФРГ.

В течение первых двух лет перестройки эти отношения, что называется, оставались замороженными. Официальный Бонн с немецкой педантичностью повторял все виражи рейгановского курса, у нас в Москве возникло ощущение, что мы слышим с берегов Рейна добротный перевод с английского на немецкий знакомых текстов. Федеральному правительству явно не хватало то ли фантазии, то ли политической смелости, чтобы по-новому реагировать на перемены в Советском Союзе. Когда же канцлер Коль в одном из своих выступлений заявил, что разговоры о реформах в Советском Союзе, о новом политическом мышлении — всего лишь демагогия в духе геббельсовской пропаганды, то у меня и вовсе закрались сомнения в способности западногерманского руководства адекватно оценивать происходящее.

Уже состоялись мои встречи с Рейганом в Женеве и Рейкьявике, шел активный политический диалог с Францией, Италией, Англией, а с ФРГ все оставалось без существенных изменений. Ненормальность складывающейся ситуации в какой-то момент почувствовали обе стороны. Для меня становилось все более очевидным, что никакой серьезной европейской политики без Германии у нас не будет. Не раз и по разным поводам говорил я об этом на Политбюро, в узком кругу своих единомышленников. Европейское направление обладало для нас не только самостоятельной ценностью, оно было важным фактором в диалоге с американцами.

После Рейкьявика, когда улеглись страсти, где-то во второй половине 1987 года в Бонне заметно активизировались. Я получил несколько писем от канцлера Коля. (В одном из них автор принес формальное извинение за допущенные вольности, отнеся, правда, большую часть ответственности за происшедшее на счет прессы.) Весьма конструктивным и полезным был упоминавшийся обмен мнениями с президентом Вайцзеккером.

Мы во второй раз встретились с министром иностранных дел Геншером. Нашли общий язык и с Ф.-Й.Штраусом, посетившим Москву в декабре 1987 года. Должен сказать, что, вопреки расхожим клише, которыми обычно пользовались наши журналисты для характеристики этого политика, Штраус произвел на меня сильное впечатление как человек, твердо стоящий на своих позициях, но способный широко и реалистически смотреть на мир, на ситуацию в Европе, роль СССР и ФРГ в мировой политике.

В начале февраля 1988 года я имел беседу с заместителем председателя ХДС, премьер-министром земли Баден-Вюртемберг Л.Шпэтом. Он прилетел в Москву, чтобы прозондировать возможность проведения встречи в верхах. В принципе, к этому времени мы были уже готовы к такой встрече, и через Шеварднадзе я передал канцлеру приглашение посетить Москву в мае. Но после нашей довольно резкой реакции на неуклюжую попытку федерального правительства исключить из соглашения по РСМД ракеты «Першинг-1А» немцы, видимо, начали беспокоиться за судьбу визита. Во всяком случае, в этом вопросе Шпэт проявил явную нервозность и настойчивость. Чувствовалось, что в Бонне боятся остаться в стороне от новых процессов в Европе. Вот характерная выдержка из нашего разговора:

«ШПЭТ. Канцлер Коль убежден в необходимости встречи с вами. Для канцлера нет проблем, кому первым ехать в Москву и кому — в Бонн. Его проблема заключается в том, что если у вас предстоят визиты в Западную Европу, то хотелось бы, чтобы при этом была предусмотрена и ФРГ. Психологически это очень чувствительный аспект. Канцлер, если говорить откровенно, будет переживать, если вы, уже побывав во Франции и Англии, нанесете визиты в другие западноевропейские страны и оставите при этом в стороне ФРГ.

ГОРБАЧЕВ. Думаю, этот вопрос можно решить. Канцлер прав: сейчас надо определиться со сроком встречи, чтобы можно было начать к ней подготовку. Поэтому я и пригласил канцлера в Москву к ма_е — через Шеварднадзе.

ШПЭТ. Уверен, что вопрос о встрече мы сможем решить очень быстро.

ГОРБАЧЕВ. Можно решить этот вопрос уже сегодня вечером.

ШПЭТ. Канцлеру со всех сторон советуют поскорее и без сложностей встретиться с вами.

ГОРБАЧЕВ. Давайте будем идти к встрече. Мы уже многое обговорили с некоторыми западногерманскими политиками. Теперь надо договариваться на высшем уровне».


Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 140 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Промежуточная посадка в аэропорту Брайз-Нортон | Официальный визит в Лондон | Диалог с Францией | Перелом | Италия: традиция и новый шанс | Визит в Италию | Индия - партнер нашей новой внешней политики | Накануне визита Рейгана в Москву | Беседы в Кремле | Рубеж: выступление в ООН |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Пауза в Вашингтоне| Первая встреча с федеральным канцлером Колем

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.008 сек.)