Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Книга вторая 4 страница. Засыпая, он думал о своей дочери Терезе и ее яркой, уверенной улыбке во время разговора

Читайте также:
  1. Contents 1 страница
  2. Contents 10 страница
  3. Contents 11 страница
  4. Contents 12 страница
  5. Contents 13 страница
  6. Contents 14 страница
  7. Contents 15 страница

Засыпая, он думал о своей дочери Терезе и ее яркой, уверенной улыбке во время разговора с Ябрилом, воскрешающей улыбки его покойных дядей. Он погрузился в кошмарный сон, громко стонал, звал на помощь. Вбежавший в спальню Джефферсон увидел искаженное, похожее на маску лицо президента и, разбудив его, принес чашку горячего шоколада и дал таблетку прописанного врачом снотворного.

В то время, когда Фрэнсис Кеннеди спал, Ябрил уже бодрствовал. Он любил раннее утро в пустыне, когда холодок умерял вечный солнечный жар, а небо становилось огненно-красным. В такие минуты он всегда думал о мусульманском Люцифере по имени Азазел.

Ангел Азазел, стоя перед Богом, отказался поклониться творцу человека, и Бог изгнал его из рая, чтобы тот зажег пески пустыни адским пламенем. Ябрил сравнивал себя с Азазелом. Когда он был молод и полон романтики, он избрал имя Азазел в качестве своей первой конспиративной клички.

В это утро солнечный жар вызвал у него головокружение. Хотя он стоял перед дверью салона самолета, где работал кондиционер, поток горячего воздуха толкнул его назад. Почувствовав тошноту, он подумал, не причина ли этому то, что ему предстоит проделать. Теперь он должен совершить последний бесповоротный шаг, сделать заключительный ход в своей шахматной партии, о котором он не говорил ни Ромео, ни султану Шерабена, ни даже помогавшим ему людям из Красных бригад. Последнее жертвоприношение.

Вдалеке, у здания аэровокзала, он видел оцепление из солдат султана, которые удерживали на расстоянии тысячи репортеров из газет, журналов, телевидения. К нему, Ябрилу, было приковано внимание всего мира, он держал в своих руках дочь президента Соединенных Штатов, и ему внимала аудитория, какой не имел ни один правитель, ни один Папа Римский, ни один пророк. Своими руками он мог сорвать маску со всего мира. Ябрил отвернулся от открытой двери и посмотрел внутрь самолета.

Четверо из его новой команды завтракали в салоне первого класса. Прошло двадцать четыре часа, как он предъявил свой ультиматум. Время истекло, он поднял своих людей по тревоге и разослал с поручениями. Один из них понес написанный Ябрилом от руки приказ шефу безопасности допустить журналистов-телевизионщиков ближе к самолету. Другой получил пачку отпечатанных листовок, сообщавших, что, поскольку требования Ябрила не были выполнены в течение двадцати четырех часов, один из заложников будет казнен.

Двум людям из террористической группы было приказано привести дочь президента из туристического салона в первый класс, где ее ждал Ябрил.

Когда Тереза Кеннеди вошла в салон и увидела Ябрила, она с облегчением улыбнулась. Ябрил удивился, как она может выглядеть такой свежей после всех проведенных в самолете дней. Вот это кожа, подумал он, такая кожа не нуждается ни в каком креме. Он улыбнулся ей в ответ и сказал полушутливым тоном:

– Вы выглядите прекрасно, но несколько неряшливо. Вам надо умыться, чуть подкраситься, причесаться, так как нас ждут телекамеры. Смотреть будет весь мир, и я не хочу, чтобы думали, что я с вами плохо обращался.

Он проводил ее в туалет самолета и остался ждать. Ей понадобилось почти двадцать минут. Услышав спуск воды, он представил ее сидящей, как маленькая девочка, и почувствовал острый укол боли в сердце. Он стал молиться: «Азазел, Азазел, будь сейчас со мной», – потом услышал чудовищный гул толпы, стоящей под палящим солнцем пустыни, они прочитали листовку. Доносился шум моторов телевизионных автофургончиков, подъезжавших поближе.

Появилась Тереза Кеннеди. Ябрил заметил на ее лице печаль и выражение упрямства. Она решила, что не будет ничего говорить и не позволит ему насильно ее снимать. Хорошо умывшись, она выглядела прекрасно и была уверена в своих силах, хотя и утратила какую-то часть доверчивости в сердце. Она улыбнулась Ябрилу и сказала:

– Я ничего не буду говорить.

Ябрил взял ее за руку.

– Я просто хочу, чтобы они увидели вас, – произнес он и подвел ее к открытой двери самолета, где они остановились на пороге. Красноватый воздух пустыни осветил их фигуры. Шесть тягачей с телевизионным оборудованием словно охраняли самолет подобно каким-то доисторическим чудовищам, не давая толпе приблизиться вплотную. – Улыбнитесь им, – продолжил Ябрил, – я хочу, чтобы ваш отец видел, что вы в безопасности.

В этот момент он коснулся рукой ее затылка, ощутил шелковистость волос и отвел их, обнажив шею, пугающую белизной кожи, нарушаемой только родинкой, скользящей по плечу.

Она уклонилась от его прикосновения и обернулась посмотреть, что он делает. Его хватка стала жестче, он повернул ее голову так, чтобы телекамеры видели ее прелестное лицо. Солнце пустыни образовывало вокруг ее фигуры золотой ореол, а Ябрил своим телом отбрасывал на нее тень.

Он поднял руку и, чтобы не потерять равновесия, уперся ею о металлическую дверь, затем прижался к спине Терезы, осторожно придвинув ее к самому краю. Правой рукой он достал пистолет и приставил к ее обнаженной шее. И прежде чем она ощутила прикосновение металла, он нажал на курок и дал ее телу оторваться от своего.

Казалось, она взлетела в воздух, к солнцу, в нимбе собственной крови. Потом ее тело опрокинулось так, что ноги уперлись в небо, и снова перевернулось, прежде чем рухнуло на бетонированную полосу, и осталось там лежать бездыханное, ее раздробленную голову освещало раскаленное солнце. Поначалу слышалось только стрекотание телекамер, урчание автомобильных моторов и шуршание песка, потом по пустыне прокатился вопль тысяч людей, нескончаемый крик ужаса.

Этот первый звук удивил Ябрила – в нем не было ожидаемого ликования. Он шагнул вглубь самолета и заметил, что члены его группы смотрят на него с ужасом, отвращением, с почти животным страхом.

– Да славится Аллах, – сказал он им, но они не ответили. Он ждал долгую минуту, потом отрывисто продолжил. – Теперь мир будет знать, что мы действуем всерьез. Теперь они дадут все, что нам надо.

Про себя он отметил, что в гуле толпы не слышно восторга, которого он ожидал, а реакция его людей казалась зловещей. Казнь дочери президента Соединенных Штатов, это уничтожение священного символа власти, нарушило табу, которое он не принял во внимание. Ну что ж, пусть будет так.

На мгновение он подумал о Терезе Кеннеди, о ее прелестном лице, о фиалковом запахе белой шеи, подумал о ее теле, лежавшем в кровавом ореоле пыли. Да пребудет она теперь с Азазелом, подумал он, навеки сброшенная с золотых небес в пески пустыни. Перед его глазами стояла последняя картина – ее тело, белые брюки, из-под которых виднелись обутые в босоножки ноги. Жара проникала в самолет, и Ябрил был весь мокрый от пота. Я Азазел, подумал он.

В среду перед рассветом, погруженный в ночной кошмар, оглушаемый разъяренным гулом толпы, президент Кеннеди проснулся от того, что Джефферсон тряс его за плечо. И хотя он уже не спал, но продолжал слышать раскаты голосов, проникающих сквозь стены Белого дома.

И Джефферсон вел себя иначе, он выглядел не как почтительный слуга, приносивший ему горячий шоколад, чистивший его одежду, а больше походил на человека, напрягшегося в ожидании страшного удара. Он вновь и вновь повторял:

– Господин президент, проснитесь, проснитесь.

Но Кеннеди уже не спал и спросил:

– Какого черта, что это за шум?

В спальне было светло от зажженной люстры, за спиной Джефферсона толпились люди. Кеннеди узнал морского офицера, служившего врачом в Белом доме, и мичмана, всегда носившего за ним ящик с кодом ядерного удара. Там находились и Юджин Дэйзи, и Артур Викс, и Кристиан Кли. Он почувствовал, как Джефферсон почти вытащил его из постели и поставил на ноги, потом быстрым движением накинул ему на плечи халат. Колени у Кеннеди почему-то подогнулись, и Джефферсон поддержал его. Лица у всех были искажены испугом, бледные, как у призраков, глаза широко открыты. Кеннеди стоял, с удивлением глядя на них, потом его охватил ужас. На какое-то мгновение он перестал что-либо видеть и слышать, ему отказали все органы чувств. Морской офицер открыл свой черный чемоданчик и вынул из него заранее приготовленный шприц, но Кеннеди отрезал:

– Нет.

Он переводил взгляд с одного из присутствующих на другого, но они молчали.

– Я в порядке, Крис, – произнес он. – Я знал, что он сделает это. Он ведь убил Терезу?

Кеннеди ждал, что Кристиан скажет «нет», что произошло нечто другое – природная катастрофа, взрыв ядерного устройства, смерть главы какого-нибудь государства, потопление военного корабля в Персидском заливе, разрушительное землетрясение, наводнение, пожар, эпидемия, все, что угодно. Но Кристиан с белым лицом сказал:

– Да.

Кеннеди показалось, что у него началась какая-то огненная лихорадка. Он почувствовал, как сникло его тело, и был уверен, что Кристиан загораживает его от всех остальных в комнате, потому что по лицу у него струились слезы, а дыхание перехватило. Потом, похоже, все придвинулись поближе, врач воткнул иглу шприца ему в руку, Джефферсон и Кристиан опустили его на постель.

Они ждали, когда Фрэнсис Кеннеди оправится о шока. Наконец, он дал им распоряжения поднять на ноги все отделы штаба, связаться с лидерами конгресса, очистить от толпы улицы вокруг Белого дома, приостановить действия всех средств массовой информации, с которыми встретится в семь утра.

Перед рассветом Фрэнсис Кеннеди отпустил всех. Джефферсон принес ему на подносе горячий шоколад и бисквиты.

– Я буду снаружи, сразу за дверью, – сообщил он, – стану заглядывать к вам, господин президент, каждые полчаса, если вы не возражаете.

Кеннеди кивнул, и Джефферсон вышел из спальни.

Президент выключил свет, и комната стала серой в свете зарождающегося дня. Он заставил себя рассуждать трезво. Его беда была вызвана рассчитанным ударом врага, и он старался отвести эту беду. Он глянул на высокие овальные окна и, как всегда, вспомнил, что они из особого стекла, он может смотреть сквозь них, но никто не в состоянии заглянуть внутрь, и, кроме того, они пуленепробиваемы. Перед ним простирались лужайки Белого дома, виднелись близлежащие дома, занятые сотрудниками Службы безопасности, вооруженными специальной лучевой аппаратурой и собаками. Его безопасность обеспечена, Кристиан держал свое слово. Не было только возможности уберечь Терезу.

Все кончилось, она была мертва. И сейчас, после первого приступа отчаяния, он сам удивился своему спокойствию. Потому ли, что она после смерти матери настояла на том, чтобы жить своей собственной жизнью, или потому, что не хотела жить с ним в Белом доме, так как была гораздо левее обеих партий и в силу этого оказалась его политическим противником? Или причина в том, что он недостаточно любил свою дочь?

Он искал себе оправдания. Он любил Терезу, а она мертва. Он готовил себя к этой смерти все последние дни, его подсознательная подозрительность, коренящаяся в истории семьи Кеннеди, посылала ему предупредительные сигналы.

Все было скоординировано – убийство Папы и захват самолета, на котором находилась дочь главы самого мощного в мире государства. Террористы не предъявляли свои требования, пока убийца не добрался до Соединенных Штатов и не был там арестован. И только тогда последовало решительное и высокомерное требование освободить убийцу Папы Римского.

Величайшим усилием воли Фрэнсис Кеннеди подавил все личные чувства, стараясь найти логическую связь. На самом деле все было очень просто.

Если смотреть поверхностно, то что произошло? Убиты Папа и молодая девушка, что в мировом масштабе не такие уж ужасные события. Религиозных лидеров можно канонизировать, молодых девушек с искренним сожалением похоронить. Но в данном случае было кое-что другое. Люди во всем мире станут презирать Соединенные Штаты и их лидеров, будут организованы и другие атаки, в направлениях, которые невозможно предусмотреть. Власти, подвергшиеся насмешкам и потерпевшие поражение, не могут рассчитывать на то, чтобы управлять социальными структурами современного общества. Власти, которым плюнули в лицо, не в состоянии соблюдать порядок.

Дверь спальни отворилась, и в нее хлынул свет из холла, хотя она и так уже была освещена лучами восходящего солнца, победившими электрический свет. Джефферсон, в свежей рубашке и пиджаке, вкатил столик с завтраком, вопросительно глянул на Кеннеди, словно спрашивая, не должен ли он остаться, потом вышел.

Кеннеди ощутил, что по его лицу катятся слезы и вдруг понял, что это слезы бессилия.

Вновь он осознал, что его печаль ушла, и удивился, потом внезапно почувствовал, как мощный прилив крови к голове принес с собой такую ярость, какую он никогда раньше не испытывал и всю жизнь презирал в других. Он попытался сопротивляться ей.

Теперь он думал о том, как члены его штаба старались помочь ему.

Кристиан продемонстрировал свою многолетнюю привязанность, обнял его, помог добраться до постели. Оддблад Грей, обычно такой холодный и бесстрастный, придерживал его за плечи и шептал: «Я сожалею, я чертовски сожалею».

Артур Вике и Юджин Дэйзи держались более сдержанно. Они сочувственно дотронулись до него и пробормотали какие-то слова, которые он не разобрал. Кеннеди отметил про себя, что Юджин Дэйзи, как глава его штаба, один из первых покинул спальню, чтобы организовать в Белом доме все необходимое. Викс ушел вместе с Дэйзи. Как у главы Национального Совета безопасности, у него были неотложные дела, а может, он боялся услышать какие-нибудь безумные приказы о возмездии от человека, охваченного отцовским горем.

Незадолго до возвращения Джефферсона Фрэнсис Кеннеди успел понять, что его жизнь отныне будет совершенно иной, возможно, даже вышедшей из-под его контроля. Он старался, чтобы гнев не вмешивался в его мысли.

Он припомнил стратегические совещания, на которых обсуждались подобные ситуации, и Артур Викс настойчивее всех требовал самых жестких мер, приводя в пример экс-президента Джимми Картера.

– Когда Иран захватил заложников, – говорил он, – Картер должен был действовать с позиций силы, чего бы это не стоило. Поэтому, когда он захотел переизбрания на новый срок, общество с презрением отвергло его, ибо люди не могли простить ему перенесенные ими унижения, то, что самая сильная держава в мире вынуждена была есть дерьмо, которым ее облила маленькая страна.

– Картер предвидел это, – сказал Отто Грей, – он был очень порядочный человек. Он ставил задачу возвращения заложников живыми выше своего переизбрания.

– Конечно, Картер человек порядочный, – презрительно заметил Викс, – а что толку? Он взялся не за свое дело. Американцам было совершенно безразлично, вернутся ли заложники живыми. Во всяком случае, не за ту цену, которую мы заплатили.

– Все кончилось благополучно, – вставил слово Дэйзи. – Ни одного из заложников не убили, все они вернулись к своим семьям.

– Ты не учитываешь главного, – возражал Викс. – Картер проиграл выборы, тогда как все, что от него требовалось, это организовать нападение и истребить кучу иранцев, даже если бы в ходе этой операции были убиты заложники. Тогда бы его переизбрали.

– Вы знаете, – задумчиво произнес Юджин Дэйзи, – все могло произойти иначе. Допустим, Картер воздержался от военных действий, а заложники все равно убиты, тогда Картер, несмотря на свою чистую совесть, оказался бы, тем не менее, вышвырнут из Белого дома.

– Вымазанный дегтем и вывалянный в перьях, – добавил Викс с обычным своим презрением к неудачникам. – И с оторванными яйцами.

Фрэнсис Кеннеди не помнил, что он сам говорил в ходе того обсуждения, но сейчас он мысленно вернулся на сорок лет назад. Ему было семь лет и он играл на лужайке у Белого дома, бегал по траве среди цветов, по мраморным ступенькам с детьми Джона и дяди Бобби. И оба дяди, высокие, стройные, белокурые, играли с ними несколько минут, прежде чем поднялись, как боги, в ожидавший их вертолет. Ребенком Фрэнсис больше любил дядю Джона, потому что знал его секрет. Однажды он видел, как дядя Джон целовал женщину и потом увел ее в свою спальню, видел и то, как они через час вышли оттуда. Он никогда не забудет выражение лица дяди Джона, такое счастливое, словно он получил какой-то незабываемый подарок. Они так и не заметили мальчика, спрятавшегося за одним из столов в холле. В то простодушное время Служба безопасности не была так близка к президенту.

Вспомнились ему и другие эпизоды его детства, живые картины жизни власть держащих. Мужчины и женщины, гораздо старше его дядей, приветствовали их, как коронованных особ. Когда дядя Джон вышел на лужайку, заиграл оркестр, и все повернулись к нему и молчали, пока он говорил. Оба его дяди несли власть с достоинством. С какой уверенностью они ждали вертолетов, уносящих их в небо, как надежно они были окружены телохранителями, прикрывавшими их от опасности, как поднимались они в небо и как величественно спускались оттуда.

Их улыбки светились, в глазах читалось умение приказывать, фигуры излучали магнетизм. И при всем этом они находили время поиграть с маленькими мальчиками и девочками, их сыновьями и дочерьми, племянницами и племянниками, как боги, навещавшие маленьких смертных, которых они опекали. А потом… А потом…

Президент Джон Фицджеральд Кеннеди, родившийся богачом, женатый на прекрасной женщине, лидер самой могущественной в мире страны, был убит ничтожным человечком с помощью дешевой железной трубки. Жалкий человек без всяких средств, у которого вряд ли и деньги были, чтобы купить винтовку. И вот маленького мальчика Фрэнсиса Ксавье Кеннеди вышвырнули из волшебной обители власти и счастья, которые, ему казалось, будут всегда.

Спустя сорок лет Фрэнсис Кеннеди вспоминал тот ужасный день. Он играл с другими детьми, потом ушел от них в Розовый сад рвать шелковистые цветы на ленточки. И вдруг стая истерически рыдающих женщин увлекла их всех в Белый дом. Он стоял, как ему помнилось, в заполненной плачущими людьми Красной зале, пока не появилась мать и не увела его. И он уже никогда больше не видел своих маленьких друзей, не играл на лужайках, не бегал среди колонн портика или по золотисто-коричневым мраморным плитам пола.

Потом вместе со своей плачущей матерью он смотрел по телевизору похороны дяди Джона – орудийный лафет, лошади без всадников, миллионы охваченных горем людей – и видел своего маленького товарища по играм в качестве одного из актеров этой сцены, которую смотрел весь мир. Видел дядю Бобби и тетю Джекки. В какой-то момент мать увела его, сказав: «Не смотри, не смотри», и ее черные волосы и слезы заслонили от него экран телевизора.

А через несколько лет убили дядю Бобби, и мама увезла его в охотничий домик в горах Сьерры, где не было телевизора. Только став взрослым, он увидел кинокадры этого убийства. И опять это был незначительный человечек с дешевой железной трубкой, разрушивший то, что оставалось от мира его матери.

Сноп желтого света из открытой двери прервал его воспоминания, и он увидел, что Джефферсон вкатывает новый столик.

– Заберите это, – спокойно сказал Кеннеди, – и не беспокойте меня в течение часа.

Он редко говорил таким отрывистым и жестким голосом, и Джефферсон оценивающе посмотрел на него.

– Да, господин президент, – ответил он, выкатил столик и прикрыл за собой дверь.

Солнце освещало, но еще не согревало спальню. Однако пульс города уже врывался в комнату. Телевизионные автофургоны заполнили улицы и бесчисленные моторы жужжали, как гигантский рой насекомых. В небе все время шумели военные самолеты, воздушное пространство для гражданской авиации было закрыто.

Президент Фрэнсис Кеннеди пытался перебороть всепоглощающую ярость, горькую тошнотворную желчь во рту. То, что должно было стать величайшим триумфом его жизни, обернулось для него огромным несчастьем. Он был избран президентом, а его жена умерла раньше, чем он вступил в свою должность. Его замечательные программы, которые должны были осчастливить Америку, конгресс раздробил на кусочки, а он оказался недостаточно стойким, чтобы направить свои силы, волю и интеллект на преодоление поражения. А теперь его дочь заплатила за его амбиции и мечты. Тошнота заставила его облизать губы. Все тело, казалось, было пропитано ядом, расслабляющим мышцы, и только ярость могла улучшить его состояние, и в этот момент что-то произошло в его мозгу, словно электрический разряд активизировал все клетки тела. Он ощутил такой прилив энергии, что протянул руки с сжатыми кулаками к окнам, наполненным солнечным светом.

У него есть власть и он употребит ее, заставив своих врагов трепетать, сделав так, что их слюна станет горькой. Он сметет с лица земли всех этих ничтожных людишек с их дешевыми железными трубками, всех тех, кто принес трагедию в его жизнь, в жизнь его семьи.

Кеннеди чувствовал себя человеком, излечившимся от долгой и тяжелой болезни, который однажды утром проснулся и обрел силы. Он испытывал возбуждение, почти умиротворение, которое не переживал с тех пор, как умерла его жена. Сев в постели, он постарался взять свои чувства под контроль, вернуть осмотрительность и разумный ход мыслей. Он более спокойно продумал свои возможности, рассчитал все опасности и в итоге знал, что должен делать и какие препятствия следует предотвратить. Он ощутил последний приступ боли из-за смерти дочери, потом открыл дверь и позвал Джефферсона.

 

 


Дата добавления: 2015-10-13; просмотров: 49 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: КНИГА ПЕРВАЯ 1 страница | КНИГА ПЕРВАЯ 2 страница | КНИГА ПЕРВАЯ 3 страница | КНИГА ПЕРВАЯ 4 страница | КНИГА ПЕРВАЯ 5 страница | КНИГА ПЕРВАЯ 6 страница | КНИГА ВТОРАЯ 1 страница | КНИГА ВТОРАЯ 2 страница | КНИГА ТРЕТЬЯ 2 страница | КНИГА ТРЕТЬЯ 3 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
КНИГА ВТОРАЯ 3 страница| КНИГА ТРЕТЬЯ 1 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.023 сек.)