Хозяйственная деятельность Крестного монастыря.

Никон не дал Крестному монастырю полной хозяйственной самостоятельности, а поставил во главе всего своего стольника, Василия Поскочина, который с 1658 года регулярно, раз в два года, объезжал все монастырские вотчины и давал свои распоряжения, и вел переписку со строителем, старцем Исаией.

Непосредственно хозяйственные и судебно - полицейские функции в вотчинах исполняли приказные старцы и служки. В Каргополе, Холмогорах, Вологде и Москве такие старцы заведовали монастырским имуществом, торговлей и выступали от имени монастыря. В некоторых волостях наряду со старцами эти же дела вели земские, выбранные приходами священники (рядом с приказными главным образом в судебно –полицейских и финансовых делах фигурируют земские выборные, иногда приходские священники). Впрочем, тем и другим даются и хозяйственные поручения. К ним надо присоединить: посадских людей, оказывавших монастырю кредит, воевод, подьячих, московских благотворителей, патриарших приказных.

С зависимыми людьми монастырь сносился указами и отписками, с посторонними -письмами. Приказной старец, назначаемый властелинским указом, принимал хозяйство по отводным книгам. Отвод производил монастырский казначей, иногда местный священник, о чем и подавал отписку монастырскому собору. Одна из таких отводных книг 1707 года: «… Крестного монастыря по благословению и указу архимандрита Лаврентия с братиею казначей монах Иоаким в Покровском селе дворовое строение и в кельях и в сенях Божия милосердия образы, и посаду, и дворовое строение, и скот, и всякой дворовой и посельской завод и в амбаре хлебные всякие припасы все на лицо отвел от прежняго приказного старца новому, а сколько чего, и то писано в книгах ниже сего.» Приходорасходных книг, которые велись приказными, нет в обозреваемых документах, есть только небольшая выписка из книг «Крестного монастыря архимандрита с братиею, что издержано на архиерейское каменное строение». Все хозяйственное делопроизводство заключается в массе отписок, всевозможных перечислений предметов, людей, издержек, доходов, расписок в уплатах. К ним примыкают выписки, выданные из Холмогорской, Каргопольской, Архангельской, Вологодской, Повенецкой, Кольской, Московской таможен в уплате пошлин за продажу монастырскими приказчиками рыбы, соли, мехов и пр.

Выдающееся положение основателя сразу дало Крестному монастырю все, чтобы сделать его одним из богатейших вотчинников своего времени: одновременно с основанием монастырь получил в вотчину обширные земли по реке Онеге и берегам Онежского залива и несколько сел в Вологодском и Белозерском уездах. Население, насчитывающее первоначально до 4537 человек, впоследствии несколько уменьшилось, отчасти благодаря тому, что в 60-х годах вологодские села были отобраны; ко времени секуляризации за монастырем все - таки оставалось до 3993 человек.

Своеобразные условия жизни в Поморье создали издавна рядом с земледелием ряд промыслов, доставлявших местному населению обеспечение, какого при тех же условиях не могла дать земля. Новому вотчиннику оставалось только воспользоваться сложившимися отраслями этого труда, превратившими значительную его долю в повинность: для населения сделалось повинностью не только производство продукта, но монастырь брал известную долю в виде денежных и натуральных сборов. Нужды церковного строения и привычки начальствующей братии оказались гораздо выше потребностей подвластных, на который был рассчитан труд последних. Если этот труд мог дать монастырю хлеб – рожь и ячмень, соль, лес, рыбу, продукты молочного хозяйства, ягоды, грибы и прочее, то такие предметы, как воск, ладан, красное вино, материи, бумагу, мед приходилось закупать на стороне.

Но даже способ производства местных продуктов, удовлетворявших крестьянина, не мог показаться вполне достаточным и удовлетворительным для вотчинника, имевшего нужду в постоянном поддержании строения монастырского и употреблявшего значительную часть своих богатств на торговлю и на различные обязательные и необязательные подношения царю, патриарху и нужным ему «сильным» людям.

Все эти требования в результате приводили к пользованию наемным и платным трудом рядом с обязательным, к введению известной организации в местное производство, наконец, к увеличению денежных повинностей: в 70-х годах ХУ11 века денежный оброк с выти достиг 10 рублей. Это были тогда большие деньги!

Уплата из монастырской казны, конечно, не может вводить в заблуждение, так как она в значительной степени пополнялась из крестьянской мошны - и на количество сборов не могла не действовать нужда в наемном труде. Были и прямые поборы с населения, идущие непосредственно на наем и покупку: в одном случае на деньги, собранные в волостях, закупается семга для отправки в Москву, в другом «были наймованы у старца плотники на строение конюшенных дворов, и тем плотникам по разводу его старца у нас плачено, только недоплачено малая статья за недобором маломочных людей…и те деньги у нас (крестьян) готовы».

Почти в каждой отрасли труда рядом с повинностью имеет место и наемный платный труд: монастырская страда на землях, находящихся в исключительном пользовании вотчинника, была общей повинностью в земледельческих волостях, кроме того в «пустотных участках» очень часто снималось сено в пользу монастыря руками тех же крестьян. Были участки, обрабатываемые половниками: существует несколько росписей сбора монастырского «исполовнаго» хлеба, кроме прямых указаний на таких половников. Наконец, иногда бобыли назначались на земледельческие работы: например, в 1658 году послано несколько артелей бобылей в Сырью сено ставить. Все это не исключает и практику найма, по крайней мере для отдельных работ: архимандрит пишет строителю, что он нанял охочих людей для чистки новин за свой хлеб, «а найму, почему ты изволишь».

Каждая волость заготовляла для монастыря определенное количество леса, дров и угля, например, в 1658 году Биричевская волость доставляет с выти по 5 досок да по 5 колов. А в тот же год все волости обязаны доставить к веси на постройку сараев по 10 бревен четырехсаженных, 30 бревен трехсаженных, по 40 тесовищ трехсаженных, и по 60 тесовищ меньших размеров, дров доставлялось с выти по 2 сажени, угля по 4 четверика.

В ХУ111 веке крестьяне сами меняют эту натуральную повинность на денежную, по крайней мере, в некоторых деревнях: по сказке десятского крестьяне Хачельской деревни в 1763 и 1714 годах нанимались подрядчиками на поставку тесу и скалы в монастырь за деревню, подрядчик доставил «за нас» тес «и деньги у нас взял все наперёд», только небольшая часть повинности отправляется натурой и только один год: «достальной тес ставить будем сами». Этот порядок приближается к найму монастырем на лесосеку, дровосеку и сплав леса, есть одна роспись: «какие есть в Порожской волости охочие люди из найму в «Ставрос» монастырь лес сетчи» запись об уплате за сплав по порогам леса, закупленного в верховьях Онеги «и от того лесу и от тесу (1837 больших и малых бревен) дано Порожской волости крестьянам от пропуску, что пропускали Порог в нижнем конце по 1 рублю за 100 бревен, и всего дано 18 р. 10 алтын. Наем на распиловку и доставку дров производился по подрядной, сохранилась и документы о найме на такой подряд.

Монастырь имел свои рыбные промыслы на Мурмане, в Поное, и по реке Онеге. Конечно, вся работа лежала на крестьянах и бобылях, но отдельные работы исполняются мастерами и иногда и за плату, например, от 1711 года сохранилась роспись приказного монаха Варлаама в приеме у казначея денег из монастырской казны для уплаты «заборным битухам», в двух челобитных. «Заборные битухи» - два крестьянина просят о зачете их работы в мирском счете, так как они работали сверх своих повытей, на обороте резолюция: «дано по 40 алтын» В некоторых волостях крестьяне в течение нескольких дней в году ловят рыбу, за свой счет покупают соль, солят рыбу, и доставляют в монастырь: «в Никольской волости в 1664 году по указу монастыря рыбу ловили 5 дней, солили в бочки порознь статьями, усолили 10 бочек, а 11-я не полна, соли пошло 8 пудов, а соль купили пуд по 6 алтын, за доставку найму дали с Николы до Каргополя 1 р, из Каргополя до Крестного монастыря по 6 алтын с бочки. С платежными отписями, с прогонными и расходными послали в монастырь выборного от мира». Здесь повинность отправляется всем миром, отписка составляется мирским старостой. В других случаях монастырем взимается доля продукта, производимого населением на себя: порожские и подпорожские бобыли били челом, чтобы на монастырь «рыба поземе давать из пятой рыбы». Когда требовалась рыба лучшего качества, например, на патриарший обиход, монастырь нередко делал заказ своим крестьянам или покупал у отдельных промышленников рыбу: память в Подпорожскую волость старцу и целовальнику: «в Под - порожье и на Пороге у крестьян осматривать рыбу семгу последнего улова… отвешивать на патриарший обиход хорошей свежей рыбы 60 пудов, а сколько у него рыбы отвесят и то велеть записывать порознь церковным дьячкам, а деньги за рыбу сам я строитель Нифонт заплачу».

Крестьянская торговля не упала после подчинения крестьян монастырю, как можно заключить из записей продажи соли по усольям, крестьяне - солевары продавали больше соли, чем монастырь, например: в Польском усолье у приказного старца было продано 2296 пудов соли, а у крестьян – 3725. Солевары продавали соль или каргопольцам или тем же вотчинникам крестьянам. Последние были не только самостоятельными торговцами, перепродавшими соль: «было у меня соли куплено в Пурнемском усолье, пришла та соль под Порог водяным путем, по осени продал каргопольцу», но и комиссионерами посадских и крестьян: «купили мы в 1678 году в Тамицкой волости у соляных варцов Никольской волости на крестьянина Ив. Попова и на его Ивановы деньги».

Солевары, каменщики, кирпичники, плотники, бочары, лодейные мастера работали для монастыря за плату и по найму, хотя зачастую монастырь пользовался и даровым трудом всех этих мастеров: «били челом крестьяне деревни Огреушинской за Лодейную работу о деньгах, и тебе бы им против своей братьи лодейщиков дать 5 р. денег для податей», «а солевары хотят дорого варить по старому по большой цене, за своим хлебом не варят, хотят за монастырским хлебом варить, а хлеб и волоча дороги». Формы затрат заработной платы были довольно разнообразны: поденная, поштучная, валовая за всю работу, деньгами и реже натурой. Землекопы и плотники, работавшие в 1658 году при постройке церкви на Кий – острове, получали по 1 алтыну на день, каков бы ни был труд по роду или по производительности, оценка была одинакова, одни из крестьян весь день занимались какой –нибудь одной работой, другие в тот же день исполняли несколько: копали глину, возили лес, работали у сараев, судя по росписи, одними вывезено больше, другими меньше, только одной артели Подпорожских плотников, работавших 42 дня, за один день дано пуд соли – ценою в 2 алтына.

За колку и доставку дров и сплав леса платилось с количества произведенного. Крестьяне Караминской волости, к примеру, подрядились заготовить дрова и доставить их в Усть – Онежское по 5 алтынь за сажень. Сюда, конечно, входит цена и самого продукта - порожским крестьянам за сплав леса платилось по 1 рублей за 100 бревен. Нанятые Никоном в Каргополе кузнецы получали у заказчика «деньги по цене, какое дело чего стоит». В монастырской описи вещей, заказанных крестьянами, плата назначалась за целый ряд однородных предметов: «Мудьюжской волости Сем. Власов порядился сделать 100 ведер, ряжено 38 ал.2 д., да он же порядился сделать 100 скамеек за 1 р. 20 ал. Мудьюжской волости Б.В. порядился сделать 50 ушатов за 1 р. 16 ал. Возчикам платили по количеству провозимого товара: за рыбу – с бочки, в др. случаях по 6 алтынь, за соль – с пуда, конечно, принималось в расчет и расстояние».

Старец Феодосий во время своего пути по реке Онеге сделал такие затраты: «нанял кормщиков идти на барке, по ряду найму дано 22 ал. 4 д. В Корельском пороге 16 человекам прибылым тяглецам (помогавшим поднимать барку по порогам) дано на 12 версты по 1 алтына человеку, в Пороге на 4 версты 17-ти человекам прибылым тяглецам дано найму по 8 д. человеку. В Никольском пороге наемным людям прибавочным тяглецам 10-ти человекам дано по 1 алтыну. В Архангельской волости из барки наймовал крестьян вывезти барочную снасть и бочки: рыбу и икру – крестьянам от вывозки дано 6 ал. 4 д. от Архангельского до Каргополя нанял 7 лошадей везти бочки с рыбой и с икрою – найму 1 р. 25 ал.». В большинстве случаев плата производилась деньгами, из продуктов – солью, реже рожью. Эта соль продавалась крестьянами, но они оказались в очень неравном положении: провоз на рынок и пошлины поглощали почти весь заработок, поэтому в 1673 году архимандрит просил правительство, «чтобы с выработанной соли десятая деньга не бралась», или бралась бы только с чистого дохода. В одном случае за дрова заплачено часть рожью, часть деньгами: «за те дрова взяли мы у строителя 6 четвертей ржи по 16 ал., а за остальные дрова деньги взяты сполна». Поэтому и торговля велась иногда меновая, хотя опять – таки сравнительно редко: Устьмокшинский крестьянин расплачивается с монастырем за купленные им 93 пуда соли рожью: соль по 3 алтына за пуд. «…а ржи выменял 3 четв. с осминою, а цена ржи по 2 р. четверть». На содержание «работных людей» отпускались: мука, соль, крупа, водка, иногда мясо и ветчина. Расплата не только с выборными для отправления повинности крестьянами, но иногда и с «охочими» людьми производилась по одностороннему решению строителя, мы уже видели, как рассчитывался монастырь с заборными битухами и ладейными мастерами. На просьбу первых о зачете их работы в повинности и вторых об уплате за работу составляется резолюция – выдать по столько – то алтын или рублей. В последнем случае характерная прибавка: «и тебе бы им против своей братии лодейщиков дать 5 р. денег». Отсюда видно, что цена на разного рода труда была определена или по крайней мере стояла достаточно твердо, так что в каждом данном случае определялась не только взаимным согласием, сколько обычаем или рыночной ценностью: если первый действовал по отношению к зависимым людям, то вторая - к нанятым на стороне.

Колебание высоты заработанной платы и условий найма зависело от стоимости продуктов потребления и от урожая: судя по одной отписке Пертоминского старца солевары подняли свои требования «хотят дорого варить», - «за своим хлебом не варят, хотят за монастырским хлебом варить» вследствие плохого улова рыбы или плохого урожая: «хлеб и волога дороги, на промыслах Бог не дал рыбы красной, - «страда пострадали, на сено недород, а хлеб зелен, не то приход в ядро не дался».

В заключение некоторые данные о стоимости земледельческого труда: это – отписка 1658 года казначея Сырьинской пустыни, приписанной к Крестному монастырю, «про деревни, что они (Сырьянская пустынь) пашут без половников, что по приходу и расход». По этой отписке видно, что вотчиннику гораздо дешевле обходилось обрабатывать свою землю половниками, чем «собою» - наемными работниками, с которыми приходилось рассчитываться не долей выработанного продукта, а деньгами: «весь приход с деревни в течение трех лет: запасу хлебного ржи и жита 9,2 четвертей, цена ржи по 16 ал. 1 д. четверть, масла 1,2 пуда - цена 1 р. 6 ал. 4 д.».

Расходы по этой же деревне на год: «старцу, слуге, и коровнице платья на 2 р., двум казакам – работникам на лето найму 5 р. да хлеба и вологи им же сойдет на 5 р., да от жнитва, и от сенной гребли найму на лето по 1 р. 6 ал. 4 д., да им же хлеба и вологи придет на столь же, да от молотьбы походить найму по 10 ал. да им же хлеба и вологи на столько же да пастуху на лето найму и с хлебом и с вологой сойдет по 1 р.». По-видимому, указанные запасы хлеба и масла на 5 р. 27 ал. не чистый доход, так как на жатву, молотьбу и на наем пастуха идут деньги не только от продажи хлеба, но и скота «а тот наем – дает приказчик; а продает хлеб и скот, и тем откупается», кроме того дань, оброк, сошные и подымные деньги на год по 5 р. отпускаются не из деревенских доходов, а из монастырской казны. Так что при наемном труде казаков расходы вотчинника на деревню не только не возвращаются, но и превышают доход. Все-таки наем работников применялся пустынью не к одной этой деревне: в 1658 году с Сырьи писали В. Поскочину: «надо с весны пахать 12 человек». Но с этого года порядки успели измениться: прежние свободные люди, из которых нанимались работники, сделались подвластными Крестному монастырю, прежде значительная заработная плата, может быть, зависела отчасти от того, что крестьяне имели еще и другие заработки, как в том же 1658 году «наемщиков нанять негде: все вышли в Усолья дрова сечь», теперь пустыня имеет сильного покровителя в лице Крестного монастыря, который и посылает в ее деревни работных людей, может быть бобылей, по крайней мере одна отписка В.Поскочина говорит о бобылях, что были посланы на Сырью сено ставить.

Для того, чтобы понять смысл найма зависимых людей и покупки у них товаров, надо обратить внимание еще на одну сторону дела: свобода заключается не в том, что отношение между двумя лицами облекаются в форму договора, но и в том, чтобы каждая из сторон имела право выбора своих покупателей. Между тем этой - то свободы и не было у крестьян. Монастырю нужны были рабочие руки и продукты, и по временам, по степени нужды, он запрещает своим крестьянам вступать в сделки с посторонними: запрещено продавать рыбу на сторону, так как она нужна самому монастырю.

В целях дальнейшего закрепощения крестьян стольник запрещал им заключать трудовые договоры и торговые сделки с другими монастырями. Встречаются такие отписки: «Заказать, чтобы под Порогом и на Пороге крестьяне никому рыбы на сторону не продавали, потому что надобно рыбу везти к Москве». «Без властелинского указу на промыслы не ходить, с участка не сходить, не наймоваться, ни в какие барщины и монастырщины не рядиться». Крестьяне могли наниматься на другие работы лишь с разрешения монастыря.

Бывший Архитектурный ансамбль на Кий-острове.

Старец Боголеп Соловецкого монастыря не велел давать подвод крестьянам Кяндской волости Кожеозерского монастыря или крестьянам Крестного монастыря, ни на какую работу не наниматься. Еще более характерный пример: «Как поедут Соловецкого монастыря старцы или архимандрит, то в Пороге не подымали и не спускали, и подвод не давали, как они хотят, так сами и промышляют, нам подвод давать не велено».

В.Поскочин писал: «что он взыскал с порожских крестьян пени по 10 р. с человека за то, что «без монастырского ведома подняли судно старца Соловецкого монастыря».

Подобные указы были изданы и в других северных монастырях. Этому пример подавал сам Никон. В 1664 году крестьянская вдова из Онеги подает ему челобитную: «по твоему государеву святейшему указу взят муж мой Федор со товарищи в твое государево строение в Новый Иерусалим, в Воскресенский монастырь и пострижен», т.е. насильно обращен в монахи.

Монастырь – хозяин не держался исключительно тех рутинных приемов, какие он застал в пожалованной вотчине, чтобы иметь своих мастеров различных профессий, он направляет своих крестьян учиться кожевенному делу на Соловки, кузнечному делу – в Вологду, свечному и переплетному делу – в Кожеозерский монастырь. Кроме труда своих крестьян, он пользуется трудом и посторонних: нанимает кузнецов в Каргополе…

Значительная часть крестьян своим, а не наемным трудом производила все, что надо было для домашнего обихода, в это время уже складывается специализация ремесел. В 1660 году для этих целей по указу Никона в его владениях проводится перепись мастеров своего дела: «кто умеет делать всякое хорошее дело, сколько и где есть лодейных мастеров» и т.д. На основе переписи мастера прикреплялись к своему ремеслу, но не освобождались от общих повинностей: иконописец и плотник одинаково отбывали барщину на монастырской пашне и лесосеке.

Земские старосты производили допросы: так в Пирзопельской волости нашлось 5 плотников «а те плотники умеют делать топором всякое хоромное дело», в Заостровской - 1 плотник «есть лодейные мастера, а хоромного плотничества они не делают». В Мудьюжской волости – 1 плотник, в Чекуевской – 8 плотников и 6 лодейных мастеров, «а хоромного дела те люди не делают, да в той же волости делают топором, вново ставя амбаришко 2 человека». В Польской волости - 1 плотник да 2 «делают топором амбаришко про крестьянский обиход в наймах». В Чухчинском бору нет плотников, «которые топором делать умеют, все живут пашенные крестьяне».

Еще один пример: «Крестного монастыря вотчины Тамицкой волости сказал крестьянин Петрушка Матофеев, что де из той волости Тамицы выехал крестьянин Савва Семенов прозвище Шемякин с детьми своими – кожевенной мастер, а ныне живет в Кожеозерской вотчине в Кяндской волости, а деревенский свой участок дал во владенье племянникам своим из половья, а он Савва делает ровдугу и сыромятку, и овчины, и лисицы, и куници и всякую кожу, а в Кянской волости живет в бобылях». Крестьянин мастеровой отказывается от земледельческого труда, переходит в бобыли, делая своей профессией исключительно мастерство. Земля приносит ему свой доход, но не она, а кожевенное дело обеспечивает его существование и дает ему работу. Здесь трудовым началом определяется и положение: он землевладелец, но бобыль, потому что не занимается землей.

Из допросов крестьян видно, что ремесленников было не слишком много, поэтому ощущался недостаток, так: лодейные мастера были очень «дороги» - крестьяне деревни Павловской Кокорин и Мороса перешли в Турчасовский стан и «лодьи шьют на Соловецкий монастырь и много людей своему мастерству научат». Соловецкие старцы говорят, ныне у нас свои лодейные мастера и потому они не станут у Ставровских старцев людей дорогой ценой купить» и Крестному монастырю прибыли не будет. Монастырь придал мастерствам некоторую организацию. Раньше прикрепленный не мог по своей воле бросить одно ремесло и перейти к другому, он должен был привыкать к тому труду, какой требовался хозяину. Теперь по всей вотчине образуются разряды мастеров, ремесленники переводятся из одного разряда в другой, так например, из плотников в каменщики и т.д., в зависимости какой труд больше требовался. Однако уже говорилось, монастырь не делал освобождения от других повинностей (барщины).

Бобыльская повинность была такова: бобыль не земледелец, он либо мастеровой, либо солевар, рыболов – хозяин, а еще чаще гулящий человек.

В отношении бобылей был издан указ: «собрать всех бобылей со всех волостей и отправить в монастырь, чтобы каждый работал там что умеет, чем им гулять даром». Из их числа набирались солевары, рыболовы, стрельцы, сплавщики и другие работники по найму.

В 1658 году бобыли Порожской и Подпорожской волостей просили о таком распределении двух своих главных повинностей: «до Задвиженья (25 сентября) на монастырь позем (налог) давать из пятой рыбы, а после Задвиженья - глину копать».

Делопроизводство не замыкается в рамках хозяйственных отношений. Монастырь имел широкую юрисдикцию в своих вотчинах. Если некоторые из дел не вышли из круга ведомства воеводы, то во всех остальных отношениях вотчинник вытеснил приказную администрацию. Мало сказать - он ее заменил: воевода, как бы широки и неопределенны ни были его полномочия, все таки был полицейско – судебным органом; монастырь был хозяином, администратором, судьей. Не трудно себе представить, как должно быть велико его делопроизводство - обычная юрисдикция разрастается вследствие присоединения к делам судебно – полицейских: нарождаются новые правонарушения – нарушения прав монастыря на труд и имущество своих подвластных; само собою нарастают дела, неизвестные воеводскому управлению: справки, розыски, челобитные, указы чисто хозяйственные - жилец вотчинной земли опутан со всех сторон обязанностями подать челобитную, отвечать на вопросы, ждать указов по этим же самым делам; черный крестьянин более или менее свободно распоряжается своим трудом, владельческий при известных условиях может породить целое дело с изветами, допросами, очными ставками, поручными, приговорами, если вздумает по своей воле помочь подняться по порогам карбасу Соловецкого монаха.

Воздвиженский собор на Кий-острове.

Монастырское делопроизводство сохранилось в виде многочисленных челобитных, доносов, допросов, осмотров, поручных записей; порядок составления приговора почти не отразился в обозреваемых документах. Исключение составляет одно позднейшее дело 1726 года о потраве, по которому видно, что в составе собора, составлявшего решение, входили: келарь, казначей, ризничий, 2 иеромонаха.

Наиболее скудный материал дают дела о преступлениях и проступках; более цельное дело о пропаже церковной казны вследствие небрежности дьячка и церковного старосты. Любопытная сторона в нем – участие мира: он выслушивает извет на дьячка и подает челобитную об его оставлении на месте. Остальные дела представлены изветами, иногда допросами и особенно часто поручными по лицам, обязанным явиться в суд, и по лицам, уже отбывшим наказание. Преступления, служащие предметом их: кража (клети и сена), грабеж, незаконная продажа рыбы, игра в карты и в зернь, преступления против нравственности; одна поручная «в неистовых речах про великаго господина патриарха Никона». Нередко в них целиком отразилась мысль о совершенном преступлении: «чужих сен не возить сильно», «у дьчков писем не вырывать и не драть», «на домишко кузнеца Лаврушки впередь со сякова времени сильно не ходить, и дурна над ним Лаврушкою, над женою его, и детьми, и над братом, и над снохой и над животом его не учинить и похвальных речей не говорить», «была у него Сидора женка наложница на дому: и впредь ему тое женки у себя на дому не держать и к ней на дом не ходить».

Есть несколько челобитных на приходских священников и одна челобитная и допросы о приказном старце, сбежавшем с сельской службы с монастырскою казною. Эти дела выходили из юрисдикции монастырского вотчинника. Последнее разбиралось в Москве у митрополита новгородского митрополичьим приказным; это объясняются тем, что архимандрит Крестного монастыря был одно время заказчиком архиерейских дел Новгородского митрополита.

Обозреваемый материал почти наполовину состоит из челобитных, памятей, отписок, касающихся крестьянского землевладения. Уже в документах времен Никона бросается в глаза принципиальная разница быта черносошных и владельческих крестьян: во всех делах виден с одной стороны хозяин, бесконтрольно распоряжающийся имуществом – землею и недвижимостью – своих подвластных, и крестьянин, лишенный права какого бы то ни было протеста против этих распоряжений. Ни Никон, ни власти Крестного монастыря не пытались по примеру архиереев Устюжскаго и Холмогорского провозглашать принцип исключительности права собственности; они оставили за крестьянами право совершать между собою поземельные сделки на свои участки, запретив только отчуждения земли посторонним: «в судимым памятях написано, что монастырские вотчины деревенских участков пришлецам невотчинным крестьянам не отписывать, и не продавать и не закладывать никому». В обозреваемых документах 10 крестьянских купчих на землю, из них «1 на огуменное место, половину гумна и овина, 2 на дворовое место, остальные на деревенские жеребьи». Остальные документы относятся к 1648, 1672, 1697, 1698 и 1701 годам. Одна из них названа доступным письмом, хотя ни по характеру, ни по составу не отличается от других, имеющих те же самые элементы, что и крепости черносошных крестьян. Это сходство сделок не идет дальше формы: за нею скрывается целая процедура, неизвестная черным крестьянам, резко выражающая правовую и бытовую разницу между двумя этими классами: один приобретает и отчуждает землю, не ссылаясь на чье - либо разрешение, а другой должен испросить разрешение у архимандрита с братиею «позволить ему по покупке или чем сменяет» владеть, менять и продавать. Это – доклад, делаемый либо самим крестьянином, либо выборным, либо приказным старцем. В ответ составлялась соборная резолюция в виде памятки какому - нибудь из монастырских органов.

Вотчинные крестьяне продолжают называть свою землю своею вотчиною; но положение этого человека на участке гораздо менее обеспечено, чем положение крестьянина – арендатора, который до окончания срока не может быть лишен нанимаемого участка. Напротив, Никон и монастырские власти считали себя вправе переводить крестьян с одного участка на другой, отбирать землю, заменяя ее другою, даже лишать крестьянина не только земли, но двора, скота и животов. Есть документы, указывающих, как широко трактовали свои права патриарх и новый вотчинник: 4 челобитных 1665 – 1666 годов заключают просьбы крестьянских вдов возвратить им участки, отобранные монастырем после пострижения или смерти их мужей; вот наиболее характерное место из них: «отдан участок мужа моего за Крестный монастырь со всеми статки и животы, а я из волости вон выслана, скитаюсь меж дворы». Челобитная крестьянина 1665 года говорит об отчуждении участка за вину: «взят был за вину свою и наказанье мне чинено, и после наказания отпущен; а без меня деревенский участок взят со всеми моими статками и животами». На всех челобитных лаконическая резолюция: «отдать велеть половина земли и животов», или «дать всех животов половина против деревни». Челобитная крестьян Давыдовской и Андреевской деревень (1684 год) указывают на распоряжения о замене старых деревенских участков новыми: «в прошлых недавних годах по вашему властелинскому указу, а по разводу иеромонаха Осодосия да старца Исаии взято у нас от Давыдовской деревни оранной земли из нашей монастырской земли… против дворов…; и тое нашу взятую землю приказной старец и старосты сеяли рожью и ячменем по 2 ч.; а вместо тое земли отдано нам на промен в Устье, что взята из излишенной земли Дружины Дятлова».

Тогда как личные и имущественные права отдельных крестьян были значительно ограничены, общины в одних отношениях не потерпели никакого ущерба, в других – как хозяйственной единицы – даже увеличились. Передел, применявшийся в черных волостях ХУ11 века только к луговым землям, в вотчинных волостях применяется ко всем, как к луговым, так и к горным: волость делит землю между деревнями, оставляя неприкосновенной деревенскую ободницу, деревня делит между складниками: и полевую ободницу, и все, что досталось ей по волостному переделу.

Принципом распределения служило количество выплачиваемых налогов. Земля перед делом отбиралась от владельцев, поступала в общую массу, измерялась, все количество ее приводилось в соответствие с общей суммой денежных волостных платежей, и сообразно тому, какую долю этих платежей нес каждый член волости, он получал такую же долю из общей земли. В черных волостях принципом распределения было не только тягло, но прежде всего имущественная обеспеченность – количество черной пашни. Существование переделов нельзя выводить из одной терминологии памятников: не говоря уже о том, что слово «передел» в древних актах имеет иной смысл, чем в настоящее время, означающий – окончательный раздел, например: дворового имущества,наконец, в одной отписке приказного старца под делом понимается ровня, простое измерение шестовою трехаршинною мерою.

Из дел, касающихся крестьянского самоуправления, сохранилось пять, относящиеся к 1661 – 1702 годам. Монастырь объединил в тяглом отношении отдельные волости: общая сумма тягла, приходящаяся на вотчину, распределяется им между волостями: в 1673 году он сложил часть тягла с Порожской и Вонгудской волостей и разложил ее на другие волости и деревни (память монастырских властей счетчикам Андр. Михайлову со Товарищи). Некоторые участки освобождались им совершенно как от государственных, так и от монастырских повинностей (роспись обельных деревень 1660г.). Введение дворовой подати подало мысль монастырю изменить единицу обложения; но крестьяне нашли для себя неудобным обложение с дворового числа, и, по крайней мере, в некоторых волостях возвратились к обложению с земли. В 1709 году крестьяне Польской волости были обложены по окладу казначея да подьячего во всякие дворовые платежи и отпуски, т.е. за единицу обложения был принят монастырем двор. Через 3 года, в 1712 году крестьяне, по полюбовному договору, перешли к старой практике – к обложению «с тягла с вытнаго числа, кто чем землею владеет, потому что, мотивируют они, из нас торговых людей никого нет, кормимся все мы с тяглыя земли пашенною работою». По памяти составлена полюбовная запись заказчиков и десятских разных волостей вотчины Крестного монастыря. Разрубы и разметы по - прежнему составляли существенную функцию волостных миров. Пустующие участки оплачиваются миром; если они заброшены владельцами «своим самохотьем», и владельцы живут в вотчине, монастырь по челобитью крестьян приходит к ним на помощь, облекая своих уполномоченных властью не только обязать хозяев уплатить числящияся на них недоимки, но и подвергнуть наказанию; если с таких пустых участков собиралось сено на монастырь, последний сам участвует в несении с них государственных повиностей. В руках монастырских приказных всегда были росписи пустотных деревенских участков; в одной из них попадается очень оригинальная мера: земля измерялась в вытное число и в рублевый оклад: «участок вдовы.. тяглом в рублевое денежное число на 3 ал.1 д., в Коншевской участок у покойного Д.В. тяглом вытнаго числа пол - осмины»; величина оклада меньше 1 деньги выражалась пирогом: «уч. Д.Е. тяглом в рублевое число на 9 д. с пирогом денежнаго числа», «тяглом на 4 ½ д. с. Пол-пирогом» (роспись пустотных деревенских участков Макаринской и Терзопельской волостей 1696 года)

Сохранилось документы, которые содержат около 20 выборных записей, из которых только два ХУ11 века – выбор целовальника к сошному хлебу 1662 года и выбор рыбных целовальников 1698 года; остальные ХУ111 века – один выбор пономаря, остальные – выборы десятских с 1703 по 1716 годы.

Каждое постановление крестьянского мира, чего бы оно ни касалось, сообщается в виде челобитной монастырю. Последний прежде чем утвердить его, проверял, действительно – ли таково желание мира, составлен – ли приговор крестьянами, «по полюбовному меж собою договору и уловке» или давал условное решение и свое согласие – «будут они полюбовно меж собой договорились». Хотя в глазах крестьян и монастыря мирской приговор был договорным соглашением крестьян, однако, по их же взгляду, он не предполагал необходимо общего согласия всех мирских людей, возможны «спорники», малое число этих их в расчет не принимается: «а будет которое малое число крестьян явится спорники, и тому их спору не верить» Проверить мирское челобитье посылался либо приказной старец, либо крестьянский выборный. Уполномоченный собирал сход и на сходе производил допросы десятским и крестьянам; ответ давали в такой форме: «десятский со крестьяны сказали в Божью правду»; иногда каждый крестьянин и каждый десятский на том же сходе допрашивались порознь, и также порознь давали ответы: «Польскаго села старец Викентий да служебник Андреян Егоров, собрав Польской волости челобитчиков и всех этой волости крестьян, указ им челобитчикам и всем крестьянам вычетши, порознь их допрашивал; и выслушав указ челобитчики и крестьяне порозь сказали один речи». Такой же порядок иногда применялся и в тех случаях, когда дело касалось не всего мира, а отдельных крестьян. Таким образом мирская жизнь не могла замереть под властью монастыря. Может быть, только более постоянный, более близкий контроль отличал мирскую деятельность владельческих крестьян от таковой же черных да еще то, что инициатива во многих хозяйственных мирских делах перешла от мира к монастырю. Стеснения самоуправления вовсе не составляли цели монастырского хозяйства. Никто не думал о принципиальном ограничении прав. Ограничения начинались только там, где право подвластного делалось препятствием экономической эксплуатации его владельцем; так исчезла свобода распоряжений своим трудом; с такою же последовательностью ограничивались имущественные права.

Воевода не был совершенно устранен монастырем от крестьянского управления: бывали случаи непосредственного сношения приказной администрации с крестьянским миром: в 1671г. турчасовские посадские и уездные люди жаловались Каргопольскому воеводе на старцев и крестьян Соловецкого Крестного монастыря, что они провозят в Турчасово соль, а пошлинных денег не платят, и что монастырские власти не дают к таможенному делу дворов и для письма дьячков Каргопольский воевода обращается с памятью непосредственно к земским старостам, земским судьям, церковным старостам, сотским, пятидесятским и всяким выборным людям и всем крестьянам вотчин Крестного монастыря. Эта память была объявлена крестьянам и доложена архимандриту. Но, по-видимому, только в таком обращении и заключается непосредственность отношений приказной власти к населению монастырских вотчин; действия предпринимаются или по инициативе или с ведома монастырских властей.

В архивных материалах сохранились данные о крестьянских волнениях в монастырских вотчинах. Иногда недовольство вспыхивало в отдельных волостях: крестьяне не слушались монастырских указов и отказывались нести повинности. Монастырь в таких случаях расправлялся своими средствами, так как имел наготове свою, хотя и небольшую, военную силу в виде отряда стрельцов, которых он имел право и возможность постоянно пополнять из местного же населения; сохранилась одна челобитная архимандриту о рекрутировании бобылька в стрельцы. За усмирением следовало наказание бунтовщиков: по одной памяти старцу Никольской волости «за то их озорничество на старостах с крестьянами сверх доимочных денег доправить монастырскую пеня 5 р., да их же лучших людей смирять: бить батогами нещадно, а первостатейных трех человек взять с собою для смирения в монастырь», приложен и перечень, кого подвергнуть наказанию батогами: трое старост, трое сборщиков, один рыбный староста и 10 крестьян (память стрельцу 1702 года на Усолье - крестьяне отказались возить дрова к соляному дому). Бывали и серьезные беспорядки: в 1668 году «вотчинные крестьяне разных волостей, учиняя бунт, «от Крестного монастыря отложились самовольством». По монастырской челобитной видно, что крестьяне и бобыли «учинились противны государеву указу и грамотам и святейших патриархов соборному изложению, и монастырским указам непослушны», два бобыля и крестьянский сын на Москве били челом великому государю, а в приказ судного дворца подавали многие ложные челобитные, хотя великого государя указы и грамоты и святейших патриархов и всего освященного собора изложение нарушить и от Крестного монастыря отбыть». Некоторые из крестьян сами подали повинную челобитную в Монастырском приказе; «и по докладной выписке им указ учинен: биты батоги в монастырском приказе и отданы из приказа с распискою Крестному монастырю во крестьянство по- прежнему». По видимому, часть крестьян разбрелась или ушла в Москву с челобитными; «а от пущих бунтовщиков, кои в домах живут, нам и монастырским служкам, и служебникам и крестьянам, кои нам послушны, мимо тех Порожской и Вонгудской волости проезду нет»; так что беспорядки продолжались и в 1669 году; челобитная довольно ясно указывает, что крестьяне и бобыли путем челобитных и путем возмущения добивались освобождения от монастырской власти. В 1673 году другая цель беспорядков: крестьяне приходили в монастырь и говорили «недобре вежливо», «чтобы им монастырской страды не страдать и за всякие взносы и сделья платить по 2 р. с выти вместо прежних 10». Для управы против бунтовщиков из Москвы был послан дворянин со стрельцами.

Есть данные о раскольническом движении. Это листок из какого - то дела и письмо Вас, Поскочина о рассылке по приходам новых служебников: «а какой поп не будет служить по служебникам патриарха Никона, того посылать в монастырь и сажать на цепь муку сеять».

Если у черносошных крестьян на мирском сходе делили только луговые участки, то монастырь своей властью делил как луговую, так и пахотную землю. При этом придерживался следующего принципа: сколько уплатил налогов, столько и получи земли, т.е. он стремился выжать из своих крестьян все, что мог. Крестьяне, естественно, неоднократно поднимались на борьбу против своих новых хозяев. Особенно сильной она была в связи с вводом Никоном новых церковных реформ. На усмирение крестьян высылались стрельцы, однако позднее и налоги были несколько уменьшены.

Дата добавления: 2015-08-21