Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Старый друг.

Читайте также:
  1. Добрый старый рыцарь
  2. ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ. ВАЛЬКИНЫ ГРЫЗУНЫ. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
  3. ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ. ВАЛЬКИНЫ ГРЫЗУНЫ. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ.
  4. СТАРЫЙ ДРУГ
  5. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ. КАТИН ПОРТРЕТ
  6. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ. КАТИН ПОРТРЕТ.

 

В школе только и говорили о моей речи на педсовете, и я поэтому был очень занят. Было бы преувеличением сказать, что я чувствовал себя героем. Но все–таки девочки из соседних классов приходили смотреть на меня и довольно громко обсуждали мою наружность. Впервые в жизни мне был прощен маленький рост. Оказалось даже, что я чем–то похож на Чарли Чаплина. Таня Величко, которую очень уважали в школе, подошла и сказала, что на каникулах она систематически выступала против меня, а теперь считает, что я правильно дал Ромашову в морду.

– Но ты должен был сперва доказать, что он – общественно–вредный тип, – сказала она разумно.

Словом, я был неприятно удивлен, когда в разгар моей славы комсомольская ячейка вынесла мне строгий выговор с предупреждением. Педагогический совет не собирался из–за болезни Николая Антоныча, но Кораблев сказал, что меня могут перевести в другую школу.

Это было не очень весело и, главное, как–то несправедливо! С постановлением ячейки я был согласен. Но переводить меня в другую школу! За что? За то, что я доказал, что Ромашка подлец? За то, что я уличил Николая Антоныча, который ему покровительствовал? В таком–то невеселом настроении я сидел в библиотеке, когда кто–то спросил в дверях громким шепотом:

– Который?

И я увидел на пороге длинного рыжего парня с шевелюрой, вопросительно смотревшего на меня.

Рыжие вообще любят носить шевелюру, но у этого парня она была какая–то дикая, как в учебнике географии у первобытного человека. Интересно, что сперва я подумал именно об этом, а уже потом понял, что это Петька – Петька Сковородников собственной персоной стоит на пороге нашей библиотеки и смотрит на меня с удивленным выражением. Я вскочил и бросился к нему, роняя стулья.

– Петя!

Мы пожали друг другу руки, а потом подумали и обнялись.

– Петя, ну как ты? Жив, здоров? Как же мы с тобой не встретились, ни разу!

– Это ты виноват, бес–дурак! – ответил Петька. – Я тебя по всему свету искал. А ты вот где приютился!

Он был очень похож на свою карточку, которую я видел у Сани, только на карточке он был причесан. Как я был рад! Я не чувствовал ни малейшей неловкости – точно встретился с родным братом.

– Петька! Черт возьми, ты молодец, что пришел! У меня твои письма! Вот!

Я отдал ему письма.

– Как ты меня нашел? Из Энска написали?

– Ага! Я тебя давно жду. Думаю: не идет, подлец. Ну, как старики?

– Старики на ять, – отвечал я.

Он засмеялся.

– Я думал, что ты в Туркестане живешь. Что ж ты? Так и не добрался?

– А ты?

– А я был, – сказал Петька. – Но мне не понравилось. Знаешь, жара, все время пить хочется, в тюрьму меня посадили, я соскучился и вернулся. Ты бы там подох.

Я провел его в спальню, но ребята обступили нас и стали смотреть прямо в рот, – и вдруг оказалось, что у нас в школе поговорить просто негде!

– А пошли на улицу, – предложил Петька. – Погода хорошая, почему не пройтись? А то ко мне?

– Ты один живешь?

Он показал на пальцах: вдвоем.

– Женился?

Он погрозил мне кулаком.

– С товарищем.

Мы взяли на дорогу по огромному куску энского пирога, оделись и стали спускаться по лестнице, разговаривая с набитыми ртами. И вот тут произошла очень странная встреча.

На площадке первого этажа, у географического кабинета, стояла женщина в шубке с беличьим воротником, Она стояла у перил и смотрела вниз, в пролет, – мне сперва показалось, что она собирается броситься в пролет, – она покачивалась у перил с закрытыми глазами. Но мы, должно быть, испугали ее, и она нерешительно подошла к двери. Это была Марья Васильевна, я сразу узнал ее, хотя у нее был незнакомый вид. Очень может быть, что, если бы я был один, она бы заговорила со мной. Но я был с Петькой и, кроме того, ел в эту минуту пирог, и она только молча кивнула в ответ на мой неловкий поклон и отвернулась.

Она похудела с тех пор, как я видел ее в последний раз, и лицо было неподвижное, мрачное… Думая об этом, я вышел на улицу, и мы с Петькой пошли гулять – опять вдвоем, опять зимой, в Москве, после долгой разлуки.

Удивительно, как Петина история была похожа на мою! Я слушал его с грустным чувством, как будто вспоминал старую книгу, прочитанную еще в детстве и пережитую с горечью и волнением. Но странно! Мне показалось, что тогда мы были опытнее, старше… Как будто мы были маленькими стариками.

В Ташкенте Петька прославился как гроза уток – не диких, разумеется, а домашних. Он выгонял уток на берег, а потом откручивал им головы и жарил на костре в саду детского дома. За это его, в конце концов, посадили в тюрьму, где он на всю жизнь получил отвращение к абрикосам: в тюрьме кормили отжимками абрикосов – на завтрак, на обед и на ужин. Потом его отпустили, он вернулся в Москву и попал в облаву на Казанском вокзале. В школу он поступил годом позже и догнал меня только в прошлом году, шагнув через класс.

– А помнишь: «Пфе! А, пфе! Як смиешь так робиць!»

– Ага! А помнишь: «Кто изменит этому честному слову, не получит пощады, пока не сосчитает, сколько деревьев в лесу, сколько падает с неба…»

Я сказал клятву до конца.

– Хорошо! – сказал с наслаждением Петька. – Хорошая клятва! Бороться и искать, найти и не сдаваться. А помнишь?

– А помнишь, – перебил я, – как мы твоего дядю искали? Кстати, где он? Ты его нашел?

Оказалось, что дядя умер на фронте от сыпного тифа.

– А помнишь?..

Так мы все время и говорили: «А помнишь…» Мы шли почему–то очень быстро, снег летел, на бульварах было много детей, и одна молоденькая няня посмотрела на нас и засмеялась.

– Стой! Зачем мы так бежим? – спросил Петька, и мы пошли помедленнее.

– Петя, есть предложение, – сказал я, когда, нагулявшись, мы сидели в кафе на Тверской.

– Давай!

– Я сейчас пойду звонить по телефону, а ты сиди, пей кофе и молчи.

Он засмеялся.

– Смешно! – сказал он. Я заметил, что он любит говорить «смешно» и «бес–дурак».

Телефон был далеко от нашего столика, у самого входа, и я нарочно говорил громко.

– Катя, мне очень хочется вас познакомить. Приходи, а? Что ты делаешь? Мне, между прочим, необходимо с тобой поговорить.

– Мне тоже. Я бы пришла. Но у нас все больны.

У нее был грустный голос, и мне вдруг страшно захотелось ее увидеть.

– Как все? Я только что видел Марью Васильевну.

– Где?

– Она шла к Кораблеву.

– А–а… – каким–то странным голосом сказала Катя. – Нет, бабушка больна.

– А что с ней?

– Да с табуретки упала, – с досадой сказала Катя. – Полезла зачем–то на полку и грохнулась. Теперь бок болит. Просто беда с ней! И не лежит ни минуты… Саня, я отдала письма, – вдруг шепотом сказала Катя, и я невольно плотнее прижал трубку к уху. – Я сказала, что ты был со мной в Энске, а потом отдала.

– Ну? – тоже шепотом спросил я.

– Очень плохо. Я тебе потом расскажу. Очень плохо.

Она замолчала, и я услышал по телефону ее дыхание.

Мы простились, и я вернулся к столику с таким чувством, как будто я очень виноват перед ней. Мне стало грустно и как–то тревожно на душе, и Петька, кажется, понял это с первого взгляда.

– Послушай, – сказал он. Он нарочно заговорил о другом. – Ты советовался с отцом насчет летной школы?

– Да.

– А он?

– Одобрил.

Петька помолчал. Он сидел, вытянув длинные ноги, и задумчиво трогал пальцами те места, где должны били со временем вырасти борода и усы.

– Мне тоже нужно с ним поговорить, – заметил он запинаясь. – Понимаешь, я в прошлом году хотел идти в Академию художеств.

– Ну?

– А в этом – раздумал.

– Почему?

– А вдруг таланта не хватит?

Я засмеялся. Но у него был серьезный, озабоченный вид.

– Вообще, если на то пошло, это странно, что ты идешь в Академию художеств. Мне всегда казалось, что ты станешь каким–нибудь путешественником или капитаном!

– Конечно, это интереснее, – нерешительно сказал Петя. – Но что же делать, если у меня талант?

– А ты кому–нибудь свои работы показывал?

– Показывал… …ову.

Он назвал фамилию известного художника.

– Ну?

– Говорит – ничего.

– Ну, тогда баста! Придется идти! Это, брат, было бы свинство, если бы ты с твоим талантом пошел куда–нибудь в летную школу! Может, ты в себе будущего Репина загубишь.

– Да нет, едва ли.

– А вдруг?

– Бес–дурак, ты смеешься, – с досадой сказал Петька. – Серьезный вопрос!

Мы расплатились, вышли, с полчаса бродили по Тверской, разговаривая обо всем сразу, – перелетая из Энска в Шанхай, который тогда был только что взят Народной армией, из Шанхая в Москву, в мою школу, а из моей школы в Петькину, – и стараясь доказать друг другу, что мы живем на свете не просто так, а философски целесообразно.

В кино «Арс» шло «Падение Романовых», мы остановились посмотреть фото. Все офицеры в свите были похожи на царя. Он сидел в большом смешном автомобиле, похожем на пролетку с откидывающимся верхом, и любезно улыбался.

– Да, черт возьми, – вздохнув, сказал Петька, – положение отчаянное!

– А давай я тебе прямо скажу, есть у тебя талант или нет.

– Много ты понимаешь!

– А понимаю!

И мы пошли к нему.

До прошлого года Петька, как и я, жил в детдоме.

Потом ему повезло: он подружился с одним рабфаковцем, у которого была комната на Собачьей Площадке, и они стали жить вместе. Фамилия рабфаковца была Хейфец, и он спал, когда мы пришли.

– Вот, – сказал Петька и, сняв лампочку, висевшую на спинке кровати, осветил одну из картин, которыми были увешаны довольно грязные стены. Я посмотрел сперва невооруженным глазом, потом сощурившись и через кулак.

Это был портрет – я сразу догадался чей: Петькиного приятеля Хейфеца, который как раз в эту минуту открыл глаза, потревоженный передвижением света, и сразу опять заснул, вздохнув и закрыв лицо рукою. Это был чудный портрет: задумчивые детские глаза и решительный лоб с прямыми, сросшимися бровями.

– Тушь?

– Да почти вода! – грустно отвечал Петька.

Портрет, был сделан слабой тушью, но с каким чувством контраста между черным и белым, как свободно!

– Да–а, – сказал я с невольным уважением. – Ну–ка, покажи еще что–нибудь!

Все остальные картины – это была моя сестра Саня. Саня в лодке и Саня у плиты, Саня в украинском костюме и Саня, как бабушка, в своем желтом меховом тулупе.

Я невольно вспомнил, как Саня смутилась, когда я спросил, нет ли у нее Петькиной карточки, и как быстро принесла ее – точно вышла за дверь и вынула карточку из кармана. Ну что ж! Подходяще, как говорит судья. Недаром Саня тоже собирается в Академию художеств!

Нужно отдать Петьке справедливость – он не старался сделать Саню лучше, чем она была на самом деле. Но он был склонен подчеркивать в ее лице монгольские черты: узковатый разрез глаз, широкие скулы и взгляд, какой–то восточный, татарский. Быть может, поэтому на некоторых полотнах она была так необыкновенно похожа на мать.

Некоторые Сани были нарисованы хуже, чем Хейфец, но Саня у плиты – снова здорово. Особенно плита: все так и кипело в горшках, белые маленькие катышки катились, кипели.

– Ну, брат, ничего не поделаешь!

– А что?

– Талант!

Петька вздохнул.

– Ну что художник! – сказал он. – Я тебе скажу откровенно, что я рисовать даже не люблю. Раньше любил, а теперь совершенно нет.

– Балда, да ведь это же редчайшая вещь!

– Да почему редчайшая? – с досадой возразил Петька. – Ты вот хочешь быть летчиком. Тебе это интересно. А мне рисовать – неинтересно.

– Тише, разбудишь.

– Да, разбудишь его, – сердито глядя на рабфаковца, сказал Петька.

– Ты с ним советовался?

– Он говорит, что я – больной.

Я засмеялся.

– А ведь были же такие случаи, – сказал Петька. – Например, Чехов. Доктор – и писатель.

– Были. Я бы на твоем месте знаешь что сделал?

– Ну?

– Пошел бы в летчики и полетал лет двадцать. А потом стал рисовать.

– Разучишься, забудешь!

Я просидел у Пети до позднего вечера, и Хейфец так и не проснулся. Мы пробовали разбудить его, но он только засмеялся во сне, как ребенок, и перевернулся на другой бок.

 


Дата добавления: 2015-08-09; просмотров: 94 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Глава 8. | ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ. БЕССОННИЦА. | НЕПРИЯТНОСТИ. | ЕДУ В ЭНСК. | РОДНОЙ ДОМ. | СТАРЫЕ ПИСЬМА. | СВИДАНИЕ В СОБОРНОМ САДУ. «НЕ ВЕРЬ ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ». | ГУЛЯЕМ. НАВЕЩАЮ МАТЬ. БУБЕНЧИКОВЫ. ДЕНЬ ОТЪЕЗДА. | ЧТО МЕНЯ ОЖИДАЛО В МОСКВЕ. | ВАЛЬКА. |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
СЖИГАЮ КОРАБЛИ.| ВСЕ МОГЛО БЫТЬ ИНАЧЕ.

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.015 сек.)