Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Хемингуэй не поедет получать Нобеля

Читайте также:
  1. А от кого же получать?
  2. Вы должны получать высокие доходы, если хотите быть состоятельным
  3. Вы не должны получать личную выгоду от своих статей.
  4. Глава седьмая «ХЕМИНГУЭЙ» НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ
  5. Дар, который никто не хочет получать
  6. Если мы хотим получать извещения о нажатии любой кнопки в окне, достаточно просто вызвать метод
  7. КАК ПОЛУЧАТЬ ДЕНЬГИ ЗА ТО, ЧТО ПРОСТО ЖИВЕШЬ

Эрнест Хемингуэй объявил сегодня, что он счастлив и горд, получив Нобелевскую премию по литературе за 1954 год. Однако он тут же заявил, что Карл Сэндберг, биограф Авраама Линкольна, более достоин этой награ­ды, чем он сам...

...Хемингуэй был отмечен Нобелевским комитетом за его «мастерство в создании нового стиля в современ­

1 Буквально: «поскольку был разорен» (исп.).

2 Речь шла о рукописи, которая опубликована вдовой писа­теля в 1971 году под названием «Острова в океане».

ной литературе, которым написан «Старик и море». Всемирно известный писатель сказал, что в гаванском -банке хранится рукопись из четырех частей — произве­дение, в которое повесть «Старик и море» входила как эпилог. Он добавил, что вынужден был опубликовать повесть отдельно, так как находился «en quiebra* *,

«Большая часть моих романов начиналась с корот­ких историй, но потом я не находил сил удержать себя».

Хемингуэй заявил, что полученные им в Африке раны не позволяют ему отправиться в Стокгольм, что­бы 10 декабря лично получить премию.

«Мой врач сказал мне,— добавил писатель,— что эта поездка совершенное безумие. А между тем на Кубе мне так хорошо!»

В этом же номере газеты была помещена корреспон­денция из Стокгольма, в которой заслуживает внима­ния, на мой взгляд, лишь следующее место: «Шведская академия остановила свой выбор на Хемингуэе благо­даря таким его произведениям, как «Прощай, оружие1-, «По ком звонит колокол» и особенно последней пове­сти «Старик и море». Хемингуэй находился среди серь­езных претендентов, таких, например, как Халдор Лакснесс из Исландии, Никое Казадзакис из Греции и Альбер Камю из Франции» 2.

Воспоминания кубинских друзей Хемингуэя прида­ют описанию того дня жизненные тона.

Роберто Эррера: «Приехал я в «Ла Вихию» сразу по­сле сообщения по радио. Хемингуэй увидел меня и бук­вально сорвался с места, утащил на кухню и там за­шептал словно заправский заговорщик:

— Монстр, est a mo s сор ados!

— Почему, Папа? С чего вы взяли? Что случилось?

— Не спрашивай! Так надо. Ты должен немедленно разыскать Фео и сказать ему, чтобы он сегодня же вы-

1 X. К. Лакснесс был удостоен Нобелевской премии в 1955-м, А. Камю — в 1957 году.

.mi мне справку. Я уже сообщил им, что по состоянию.«доровья не могу лететь в Европу. Мне запретил врач.

Понимаешь?

— Но вы с ума сошли, Папа! Сейчас, как никогда, мы в полном порядке.

— Молчи, Чемпион. Так надо! Я не хочу, понима­ешь? Чего мне там гнуть спину и ломать шута?

— Но, Папа, это ведь высшая премия... Поедете в Стокгольм...

— Вот именно. Если бы можно было полететь туда пот так, в гваявере. А еще лучше в трусах и сандале­тах на босу ногу... Иди звонить. Монстр. Если не разыщешь брата, стой у ворот, пока он не покажется. Прошу тебя. Пусть он сам объявит, что мне по состоя­нию здоровья категорически запрещается полет в Ев­ропу».

Хосе Луис Эррера: «Я приехал в «Ла Вихию» около часу дня. Хемингуэй, как только увидел меня, сразу встал и пошел мне навстречу.

— Я знаю, Эрнесто, о твоей затее,— сказал я ему.— Но ты сошел с ума. Роберто прав.

— Молчи, Фео. Так надо! Ты же знаешь, что пре­мию получают во фраках, в присутствии короля. Отве­шивать поклоны, делать реверансы. Ты на это спосо­бен? Жать ему руку и с подобострастием есть его глазами. А кругом — театральные рожи всякого само­довольного дерьма. Неужто хочешь заставить меня уча­ствовать в этом балагане?

— Нет, нет! Но я вижу, ты попросту боишься. Тру­сишь. Боишься, что тебе надо будет произносить ответ­ную речь,— я решился — это всегда действовало — ска­зать Папе в глаза «ты трус», но, знаете, на этот раз — не помогло.

— Да, Фео. Еще надо ведь и речь произносить,— Хемингуэй ссутулился и опустил глаза.— Ты знаешь, как я это люблю... Напишешь. Фео? — голос его стал мягким, молящим.

— Нет, Эрнесто! Ты ведешь себя словно ребенок. Хочешь, чтобы тебя упрашивали...

— Нет! Я решил твердо! — голос Папы стал жест­ким, и он принял хорошо знакомую мне позу: распра­вил плечи, широко расставил ноги, светло-карие глаза его потемнели — это означало, что уже ничто не смо­жет сломить его.— Нет! Я не полечу!

— Ладно, Эрнесто. твоя воля. Как хочешь. Я сей­час, прямо здесь, на кухне, напишу тебе твою справку».

Репе Вильяреаль к тому, что нам уже известно, до­бавил:

«Мисс Мэри плавала в бассейне, когда появились первые журналисты. Они буквально набросились на нее. Но мисс Мэри наотрез отказалась отвечать на их вопросы, и тогда ее стали фотографировать. К 11 часам уже вся веранда была забита народом, стали приносить поздравительные телеграммы. Папа распорядился, что­бы я за каждую из них платил почтальону по 20 сен­таво. В первый же день почтальон сказал мне: «Ви­дишь, Рене, ты не хочешь жениться на моей дочери, а я за один день зарабатываю по тридцать песо». Теле­фонистка в ту ночь не уходила домой. Обедать все сели за стол только в пять вечера с опозданием на три часа. Папа хоть и чертовски устал, но был очень доволен. Через несколько дней радость Папы прошла. Он чер­тыхался и ругал премию. Папу одолели журналисты, гости и вымогатели денег. Он не мог работать. Тогда мисс Мэри распорядилась заделать дырки в изгороди проволокой, а ворота запереть на замок и повесить на обе створки надписи на английском и испанском язы­ках: (VISITERS RECIVED ONLY BY APOINTMENT»— «No se reciben las visitas sin previa cita»И все-таки — Папа тогда дописывал дневник последнего сафари — работа у него не клеилась. А мы ничем не могли по­мочь...»

* * *

Около двух часов пополудни в памятный день, ко­гда журналисты умчались в редакцию готовить статьи и корреспонденции, территорию финки «Ла Вихиа» за­хватили телевизионщики. Хемингуэй переоделся в свежую гваяверу, причесался и предстал перед камера­ми, которые были установлены у камина библиотеки.

1 Посетителей принимают только по предварительной до­говоренности (англ. и исп.).

Мне много пришлось потрудиться, прежде чем ро­лик того телеинтервью попал в мои руки.

В архивах гаванского телевидения пленки интервью с Хемингуэем не оказалось. Сотрудники обоих кана­лов, которые заявляли, что входили в группу, выезжав­шую в тот день в «Ла Вихию», рассказывали такие нзаимоисключающие вещи, что просто невозможно бы­ло хотя бы приблизительно восстановить общую кар-1 ину.

Но мне повезло! Как-то, оказавшись по моим жур­налистским делам в отделе революционной ориентации партийного комитета провинции Ориенте, я стал свиде­телем возникшего в комнате спора. Он разгорелся в свя­зи со статьей кубинского писателя Эдмундо Десноэса, опубликованной им в мексиканском журнале «Сьемп-ре». Статья была, на мой взгляд, весьма несправедли­вой по отношению к Эрнесту Хемингуэю. Кто-то ска­зал:

— Будь жив Хемингуэй, Эдмундо получил бы по гшслугам. Не продержался бы и одного раунда...

— Дело обстоит иначе,— вмешался я в разговор.— Верно, Хемингуэй любил иной раз доказывать свою правоту, отсчитывая раунды, но чаще выпады, подоб­ные десноэсскому, он переживал в себе. Поверьте мне, я это хорошо знаю. Он не считал нужным тратить вре­мя на ответы. Хемингуэй в жизни был скромен, даже застенчив и лез в драку только тогда, когда ее уже не­возможно было избежать...

Слова мои удивили присутствующих, возникла пау­за, которую нарушил человек лет пятидесяти, с объе­мистой папкой под мышкой.

— Пожалуй, советский товарищ прав,— сказал он,— я не так давно видел ролик. Был очень удивлен, Хемингуэй там просто как ребенок.

— Какой ролик? — от неожиданности я даже вско­чил.

— Старая телепередача. Хемингуэй в день присуж­дения Нобелевской премии.

Этим же вечером в одном из залов телецентра в Сантьяго-де-Куба я увидел фильм, который в самом деле оказался роликом телеинтервью, полученного 2-м и 6-м каналами кубинского ТВ 28 октября 1954 года!

Пленку затем переслали в Гавану в Институт радио

и телевидения, где мне удалось посмотреть ее еще раз десять, если не больше, а секретарь бюро АПН Дигна с присущей ей скрупулезностью застенографировала каждое слово, произнесенное в телепередаче.

Так совершенно случайно нашел я долго разыски­ваемый мною бесценный документ, который, кстати, от­ветил и на один из интересовавших меня вопросов: «В какой же степени Хемингуэй владел испанским язы­ком?» Мне не раз приходилось слышать, что писатель говорил на ломаном испанском, но что он его «ломал» в такой степени, было трудно себе представить. В ко­ротких ответах Хемингуэя на вопросы тележурналиста оказались места, которые совершенно невозможно по­нять даже всегда все знающим кубинцам. Ниже они, эти места, заменены многоточием.

«Журналист. Мистер Хемингуэй, мы хотели бы знать, что испытываете вы, какое чувство, взволновало ли вас сообщение о присуждении вам Нобелевской пре­мии?

Хемингуэй. Первоначально я испытал чувство радости, ну, немного больше, чем радости, и, может быть, еще немного больше. Я очень доволен, что ока­зался первым кубинцем sato *, который получил эту премию. Мне приятно, что власти... речь идет о кубин­ском пейзаже, о Кохимаре, который как-никак есть моя родина.

Журналист. Мистер Хемингуэй, мы знаем, что вы были неутомимым путешественником, что постоян­но возвращались работать сюда, на Кубу. Повесть, ко­торая сегодня была отмечена премией, непосредственно связана с кубинским пейзажем. Мы хотели бы знать, в какой степени Куба и кубинский пейзаж повлияли на ваше литературное произведение?

Хемингуэй. Думаю, что он повлиял в самом пря­мом смысле. Я попытался понять ее— море... Мы, ры­баки, если хотите, называем море, когда дует норд, жен­ским именем. Море имело большое влияние в моей жизни и в том, что я пытался сделать в литературе, и особенно море северного берега Кубы, где есть люди

1Sato (исп.) — употребляется на Кубе, когда речь идет о самой захудалой дворняжке. Применяется к человеку необра­зованному, невоспитанному.

:;н столь благородные и еще благороднее того, которого я пытался описать в «Старике и море»... Рыбаки Кохима­ра и Кохимар — это серьезная вещь.

Журналист. И последнее, мистер Хемингуэй, мы уверены: молодое поколение кубинских писателей ждет, что вы скажете им несколько слов.

Хемингуэй. Однако, чтобы сделать это послание молодому поколению, я не особенно пригоден, потому как имею трех сыновей и всякий раз, когда даю им со­вет, не всегда дело хорошим кончается. Но, думая о том, что я плохо знаю литературу, все же уверен, если они возьмут за пример рыболовов Кохимара, то невоз­можно потерпеть неудачу.

Журналист. Большое спасибо, мистер Хемингу­эй. Поскольку мы знаем, что вы очень устали в связи с пресс-конференцией и из-за многочисленных посети­телей, нагрянувших к вам, мы прощаемся с вами и же­лаем вам в дальнейшем огромных успехов, которые подтвердили бы справедливость присуждения вам Но­белевской премии. Большое спасибо».

Камеры еще не отключены, и зритель видит, как на­пряженное, стянутое усилием воли лицо Хемингуэя — вымученная, деланная, «пристойная» маска — расплы­вается в широкую, по-детски радостную улыбку, радо­стную оттого, что наконец кончилась передача и кон­чились его «мучения». Хемингуэй пожимает плечами, как бы спрашивая самого себя и тех, кто находится рядом,— все ли было хорошо? Правильно ли он отвечал на вопросы? Все ли получилось, как надо? Хемингуэй не знает, что он еще в кадре, что передача еще не окон­чена,— он уверен, что со словами «большое спасибо» она оборвалась. И мы видим человека, совсем не похо­жего на известного всему миру Эрнеста Хемингуэя, писателя, бесстрашного охотника, опытного рыболова, смелого, отчаянного путешественника, наконец, драчу­на, как его многие себе представляют. Мы видим Хемингуэя, каким он был в действительности: не на­рисованного нашим воображением — Хемингуэя сму­щенного, неуверенного в себе, «большого ребенка», ко­торый вот только сейчас одолел еще одну жизненную трудность.

До того дня, когда я тщательно изучил телеинтер­вью и стенографическую запись его, у меня еще до кон­ца не сложился четкий образ Хемингуэя. А я пересмот­рел несметное количество фотографий, опубликован­ных, «не подлежавших публикации» и просто люби­тельских, слышал множество ярких, выразительных рассказов о писателе, мне хорошо было знакомо его жилище, я знал о многих его привычках, знал многих людей, с которыми он дружил, внимательно изучил архивные материалы музея. Но концовка телеролика, «живой», «настоящий» Хемингуэй, запечатленный на кинопленке, в сложной для него жизненной ситуации, добавили к его портрету последний и, быть может, са­мый верный штрих.

Для сомнений не оставалось места — Хемингуэй че­ловек робкий, большей частью, за исключением момен­тов нервного возбуждения, застенчивый, неуверенный в себе и во всем, более страдающий, чем получающий наслаждение от жизни. Во всяком случае, таким я его вижу на протяжении последних двадцати лет его жизни.

 


Дата добавления: 2015-08-18; просмотров: 71 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ПРОСТОЙ | КЛИО КОНФИТЕС | КТО СИЛЬНЕЕ ВСЕХ НА СВЕТЕ? | Под руки ДОМОЙ оТПо.ЧОК | КОНКУРС ХЕМИНГУЭЯ | ИНДЕЙСКАЯ КРОВЬ | TTTvypy... | ПОЧЕТНЫЙ ТУРИСТ | За право публикации повести в журнале «Лайф» писатель получил 30 тысяч американских долларов. Подсчитано, что в | СМЕРТЬ И ВОСКРЕШЕНИЕ ХЕМИНГУЭЯ |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ| ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.01 сек.)