Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава III. плаксивый школьник со щеками Румянее зари, с набитым ранцем Ползет улиткой в школу.

 

…плаксивый школьник со щеками Румянее зари, с набитым ранцем Ползет улиткой в школу.

У. Шекспир «Как вам это нравится».

Перевод В. Левика

Это был богатый событиями год. Если бы кто-то смог предсказать тогда, чем обернутся перемены, какие он принес в жизнь обычной стратфордской семьи, ни единому слову прорицателя никто бы не по- верил. Но истина состоит в том, что истории дают ход, как правило, события, происходящие в повседневной частной жизни, — обычные для свидетелей и ничем не примечательные для современников.

Осенью Уильям был принят в подготовительный класс граммати- ческой школы. Мэри научила его читать, подписываться своим именем и следила за тем, чтобы он каждый день учил катехизис. В способностях старшего сына родители не сомневались, но представ- ление о его будущем у них было сколь неясным, столь и разным. Мэри пыталась убедить мужа отправить сына после окончания школы в сто- лицу в обучение. Для этого уже сейчас стоило присмотреть достой- ного лондонского мастера, как это делали для своих старших сыновей их друзья и соседи — кожевенник Филд и бакалейщик Куини. Джон, напротив, был убежден, что Уилл должен после окончания школы остаться в Стратфорде и заниматься семейным делом. Впрочем, до этого было далеко, а в школе сыну предстояло осилить латынь, гре- ческий и все обязательные предметы. Поэтому к согласию они все же приходили, обсуждая, что понадобится приобрести к началу учебы.

К шести утра 23 августа 1569 года Уилл шагал за отцом к зданию школы, пристроенному к ратуше, таща на плече в специально сши- той по торжественному случаю кожаной сумке свечи, тетрадь, пузырек чернил, роговую доску* и восьмушку большого листа бу-

 

* На деревянной доске лежал лист бумаги с напечатанным на нем алфавитом, несколькими слогами и молитвой «Отче наш». Сверху лист был накрыт про- зрачной роговой пластинкой. Роговую доску использовали на ранних этапах обучения (прим. автора).


маги. Его угнетала не только тяжесть навьюченной на него по- клажи. Он, который никогда не хотел спать, сегодня и на ходу не мог проснуться и полз, как улитка.

Уроки в подготовительном классе вел помощник учителя. Каждый день начинался с утреннего молебна в часовне гильдии Святого Креста. Звонили колокола: большой оповещал о рас- свете и наступлении сумерек, маленький призывал утром к на- чалу занятий.

Оказалось, что в классе собрался почти весь знакомый по Хенли-стрит народ мужского пола — все ровесники Уилла. Жаль, Эльму не пустили. Было весело. И веселее раз от разу, особенно с того дня, когда кто-то из старших учеников спросил, заглянув в класс, на несколько минут покинутый мистером Хиггсом:

— Ну как вам наш «абисидариус»?*

— Кто-о? — Уилл даже выскочил из-за парты, чтобы лучше рас- слышать.

— «Абисидариус» — Хиггс!

Класс рухнул со смеху. Они еще долго не могли уняться, поймав такое словцо, и вспоминали о нем каждый день при встрече со своим, похожим на ящерицу, наставником.

Уиллу школа понравилась. Здесь можно было дружить, глазеть в окно, в перерывах играть во дворе с собакой, передразнивать учителя, получать замечания и гордиться этим, а еще выучивать уморительные словечки. Но главное — все это нужно было до- нести до дома, чтобы между одиннадцатью и часом, во время обеда, успеть рассказать и показать все домашним.

— Эль, ты где? Иди, что я тебе расскажу! Эль! — кричал Уилл, не успев переступить порог.

Все, что происходило в школе минута за минутой, он выклады- вал ей, с трудом переводя дыхание. Эльма, как пересмешник, за- поминала все слово в слово и в его отсутствие пересказывала услышанное Мэри и всем, кто хотел ее слушать. Часто от нее от- махивались, но это ее не смущало. Каждое новое впечатление вдохновляло на новый монолог. Ближе к Рождеству она вновь всех

 

* Прозвище, составленное из первых букв латинского алфавита. Младшим учи- телем мог стать любой грамотный человек, способный научить детей чтению и письму на родном языке, а также начаткам латыни (прим. автора).


удивила, вдруг перестав отзываться на свое имя. Попытка Уилла узнать почему, довела их почти до драки.

— Называй меня тоже Уилл! — требовала Эльма.

— Не буду! Это мое имя!

— И мое тоже! Я знаю!

— Ты Эль.

— Нет! Я тоже «Уилл»!

— Вы что это расшумелись? — подошла к ним Мэри.

— Почему все его зовут Уилл, а меня по-другому? — не унималась Эльма.

— Уилл — это мужское имя, а девочке полагается женское.

— Вот! Слышала? Слышала? — Уилл победоносно вскинул голову и тут же получил легкий подзатыльник от матери.

— Нет же! — глаза Эльмы сверкнули обидой и решимостью. — Вот смотрите — вы сейчас увидите! Сейчас!

Она побежала наверх в комнату братьев. Уилл посмотрел на мать. Та пожала плечами.

— Не знаю, что она теперь придумает. Будем надеяться, бороду себе не наклеит.

Уилл расхохотался, но Мэри не очень-то и ошиблась.

Прикрыв дверь плотнее, Эльма откинула крышку стоявшего у кро- вати Уилла небольшого сундука, в котором хранилась его одежда. Надоели ей девичьи юбки и шнуровки. Довольно! Девочки не бы- вают такими сильными и ловкими, как она. Вытащив рубашку, штаны и жилет, она сбросила платье и торопливо переоделась. Ей всегда хотелось быть в точности такой же, как Уилл. И чудо про- изошло. Теперь она почувствовала себя мальчиком. Покрутилась, широко распахнув руки, задыхаясь от счастья и свободы. Она вы- скочила из комнаты и сбежала вниз по лестнице с криком:

— Я — Уилл!

— Мистрис Мэри! Все смотрите! Я — Уилл!

Мэри поймала ее у двери на кухню и отправила сына наверх, приказав не высовываться.

— Голову с тобой потеряешь!

— Мистрис Мэри, зовите меня тоже Уилл! Смотрите, я — как он!

— Как же я тогда смогу отличить тебя от него?

— Ну… как… — Эльма задумалась.

— Послушай меня, — Мэри присела на корточки перед дочерью.


 

 

— Тебе подобает носить женское платье, потому что ты девочка. Понимаешь?

— Но ведь имя у меня мужское! Виль-гельм-ина.

— У тебя женское имя. Оно происходит от имени твоего Святого покровителя и заступника. Ты — девочка, вот когда вырастишь, бу- дешь женщиной. Бог создал мужчину и женщину и дал им мужские и женские имена. Ты должна немедленно переодеться и никогда больше не делать этого! Это очень большой грех! Благодари своего Святого заступника, что сейчас тебя никто, кроме меня и Уилла, не видит! Ты поняла?

Мэри впервые говорила так строго. Эльма притихла.

— Поняла, — едва слышно проговорила она.

— Вот и молодец! Иди и переоденься.

— Мистрис Мэри, можно я скажу?.. Я не хочу быть Эльмой…

— А кем ты хочешь быть?

— Я знаю другое имя, — Эльма говорила все так же тихо. — Виола. Мэри молчала довольно долго.

— Давай заключим с тобой уговор, — наконец, сказала она. — Я разрешу всем называть тебя Виолой, а ты никогда не будешь наде- вать одежду Уилла.

Глаза девочки загорелись.

— Не буду!

— Вот и ладно. А теперь иди, помолись и попроси у Господа прощения.

В штанах и рубашке было очень хорошо. Но имя Виола было лучше, чем рубашка. Впервые Эльма услышала его, когда Уилл по- вторял ей урок грамматики. Это было самое прекрасное имя на свете! Самое красивое! Теперь ей не придется мучиться со своим нынешним именем, которое она терпеть не могла. Пока Мэри го- ворила о женских и мужских именах, Эльма вдруг подумала, что одежду люди меняют, а имя не снашивается, оно остается навсе- гда. Это было ее первым мгновенным интуитивным прозрением. Мэри перекрестилась, когда Эльма убежала. Она вспомнила, как испугалась, увидев девочку в мальчишеской одежде, и ругала себя за малодушие. В доме и так этого ребенка считали странным. Она действительно ни характером, ни поведением, ни сообразитель- ностью не походила на других девочек ее возраста. А уж ее сход- ство с их старшим сыном и подавно настораживало не одного


 

 

только Джона. И вот теперь эта причуда с одеждой и именем. Уж лучше дать ей другое домашнее имя, думала Мэри, чем повод для сплетен или дурной славы. Что ждет ее дочь, когда она повзрос- леет? Куда приведет ее непокорный нрав? Ей оставалось только молить Бога о даровании ей самой мудрости и терпения, а дочери — чистоты сердца и ясного разума.

Как Джон ни старался добиться, чтобы Виола знала свое место, ничего не получалось. Их с Уиллом проделки только забавляли всех в доме — подмастерья подхватывали их словечки и песенки, женщины восторгались их играми и небылицами. Это и беспо- коило Джона. Он все ждал подвоха и был уверен, что все эти ра- дости однажды обернуться бедой. И все из-за девчонки. Что-то в ней было не так. Особенно его пугала поразительная схожесть с Уиллом. Словом, все, чем Виола радовала всех обитателей его дома, для Джона оставалось причиной мрачных предчувствий.

Тем временем Уилл по-прежнему посещал школу. Он уходил туда к шести утра летом, а зимой — к семи, слушал учителя и отвечал уроки до одиннадцати, бежал домой обедать и в час возвращался к звонку, чтобы к пяти часам в теплое и к шести часам в холодное время года вернуться домой. По мнению Джона, дома парень много бездельни- чал. Он отлынивал от работы в мастерской, не слушал наставлений и не выполнял его приказаний. Вместо этого он болтал с Виолой обо всем, что происходило в школе. В этой болтовне можно было услы- шать всякие премудрости: аблатив и аккузатив, мужской и женский род, спряжения и герундий. Иногда Джон замечал, как они вместе делают уроки по одной книге. Это был учебник Лилли, он запомнил имя, потому что Уилл, по совету учителя, просил купить ее к началу нового учебного года. Как только класс приступил к занятиям по нему, Уилл придумал для них с Виолой новое развлечение — состав- лять латинские фразы, как предлагалось в упражнениях, подражая Катону, Цицерону и Теренцию. Они стали делать это наперегонки — кто быстрее сообразит, у кого фраза получится красивее, чьи слова не отличить от слов поэта. Все новое, что Уилл узнавал в школе, тут же перекочевывало в дом. Когда на третий год обучения в программе появились басни Эзопа, он превратился в говорящий зверинец. Ре- пертуар домашнего театра пополнился спектаклями на темы басен

«Про льва и мышь», «Про ворону в чужих перьях», «Про муравья и муху» к большому удовольствию всех домочадцев и соседей. Виола


 

 

очень скучала, когда Уилл был в школе, и с ним происходило то же самое. Вдвоем им было хорошо. Врозь — почти невыносимо. Чтобы скрасить себе время без него, Виола, закончив работу, которую ей по- ручали, придумала, что делать. Она решила перечитывать его записи и переписывать письменные упражнения. Это оказалось не просто развлечением, это стало открытием. Наблюдать, как под пером по- являются буквы, из них складываются слова, из слов получаются фразы, стало ее любимым занятием. Сначала ей просто нравилось писать, но постепенно она начала понимать, что записывать можно не только чужие, но и собственные мысли. Она писала, положив го- лову на тыльную сторону ладони у левого края листа, с наслаждением вдыхая запах чернил. Они стекали с пера и превращались в слова. Слова становились всем, что было вокруг. В ее власти было выбирать их и отвергать, менять их местами и чередовать, одно заменять дру- гим, делать с ними что угодно. Они были ее собственными. Она была их хозяйкой. Только она и никто другой. Никому еще не известное слово вдруг появляется на бумаге, и ты сама можешь произнести его. Только что оно было просто узором и вдруг стало живым. Первым порывом Виолы было желание тут же разделить с кем-нибудь этот восторг, но Уилл был в школе, а внизу Джон сердито отчитывал кого- то. Нет, никому она не скажет. Это будет ее тайной.

Однажды, когда ей было лет одиннадцать, Гилберт, который тер- петь не мог их с Уиллом, подкрался сзади. Она увлеченно и сосредо- точенно переписывала на чистую страницу что-то, написанное рукой Уилла, но, видимо, у нее не все получалось, потому что лицо было на- пряжено. Она заметила его краем глаза и замерла, но молчала.

— Что? Пишешь, да? Аккуратно чтоб было? Да? — мстительно и злобно произнес он. — Вот тебе!

Он с размаха ударил Виолу по локтю. От острой боли у нее искры посыпались из глаз. Перо процарапало страницу, строки растрескались полосой, похожей на шрам. Слезы накатили. Но она молчала. Нос, губы и веки распухали от боли и обиды. Еще не пришло время, когда она научилась отвечать противнику, а если надо, с размаху бить. Гилберт хихикал.

— Получила, да? Так тебе и надо! Получила, да?

Уильям вернулся из школы и, узнав, что произошло, показал Гил- берту, где раки зимуют. Обоих наказали. Досталось и Виоле. Мэри не сдержалась:


 

 

— Опять с тобой все не так! Все пишешь. Писарь. Иди, чтобы тебя никто не видел!

Как нарочно, в это время в дом вошел Джон и снова стал выго- варивать Мэри, что из-за Виолы в семье нет мира и порядка и что давно пора пристроить ее куда-нибудь на ферму подальше от доб- ропорядочного дома.

В течение следующих трех лет жизнь становилась все менее защи- щенной и предсказуемой. Дела Джона шли под откос. Он вынужден был оставить должность в городском совете, отказаться от обще- ственной жизни и почестей. В это время Тайный совет королевства учредил Высокую комиссию для расследования церковных дел. Один из указов предписывал выявлять «все отличающиеся, ерети- ческие, ложные и несоответствующие взгляды» и «призывать к по- рядку, искоренять ошибки и наказывать всех, кто намеренно и упорно отстраняется от Церкви». Джон Шакспир слыл инакомыс- лящим, а это подвергало риску его положение. Да и со здоровьем было не все в порядке. К этому времени он уже порядком пристра- стился к «дегустации» эля. Надеясь, что это хоть чем-то поможет по- править дела, он забрал Уильяма из школы, решив, что тому пора перестать бездельничать и куролесить. Пришла пора зарабатывать на хлеб. Джон сильно сомневался в деловых способностях сына и безрадостно думал о его будущем. Но Уилл вопреки нелестным пред- сказаниям отца оказался весьма способным, восприимчивым и по- кладистым учеником. Чистить и мять кожи он не мог, но научился делу более искусному. Он быстро освоил приемы изготовления пер- чаток и других изделий из кожи. У него были ловкие тонкие руки и цепкие сильные пальцы, которые мелькали за работой, как у кру- жевницы. Редкий мастер был способен на это. К тому же оказалось, что Уилл, обладая быстрым умом и легким словом, лучше всех мог расхвалить товар, уговорить померить и приобрести его любого по- купателя. Он был приветлив, красноречив, любезен, терпелив, умел вовремя сделать комплимент так, что он не казался лестью, поддер- жать покупателя в выборе, подсказать, как исправить ошибку в под- боре размера и цвета. С женщинами он был мил и любезен, с мужчинами — серьезен, соразмеряя деликатность и настойчивость, дабы не выглядеть ни приторно, ни навязчиво. Его глаза смотрели чуть насмешливо, голос, изменившийся с возрастом, стал глубоким и сильным с мягким бархатистым оттенком, а открытая улыбка


 

 

могла обаять даже самых недоверчивых покупателей. Он был подви- жен и легок, казалось, он все делает играючи. Однако денег, что при- носила даже такая артистичная торговля, в тот тощий год не хватало, чтобы удерживать большое семейство на привычном уровне. Уилл видел, как трудно приходится отцу, и придумал, как по- мочь семье. Их город стоял на реке Эйвон. Он начал рыбачить в сво- бодное время. Ловил много и с удовольствием. Ему нравилось, как холодила босые ноги трава и прибрежная глина, как притягивала взгляд меняющимися красками и слух негромкими звуками вода, за- росшая длинными, точно космы подводных существ, водорослями. Он любовался полями на другом берегу, ветвями ив над своей голо- вой и пронизывающим их солнцем и не замечал, как просиживал у реки часами, познавая и эту радость жизни – тишину, покой и уеди- нение. Последнее, правда, длилось недолго. Друзья-соседи присо- единялись к нему. Как-то общий разговор зашел о домашних делах и трудностях, которые коснулись многих.

— Одной рыбой сыт не будешь, — сказал Уилл.

— У вас вроде всегда живность водилась?

— Водилась, да вчера последнего поросенка съели, — он покачал головой. — Куры остались. И лошади.

— Так пошли с нами на охоту, — вдруг предложил Генри, сын кузнеца.

— На охоту? — Эта идея ему самому в голову не приходила.

— Ну да, в Чарлекот. Там кроликов тьма-тьмущая, хоть руками лови. Говорят, и оленя видели.

— А кто идет?

— Я, Том Куини, Уилл с Мил-стрит и Холл с мыловарни. У твоего отца должен быть арбалет, он ведь когда-то тоже охотился.

Уилл встал и, прищурившись, посмотрел вдаль. Казалось, он уже слышал звук охотничьего рога. Его ноздри затрепетали, как у коня, заслышавшего собачий лай, или как у хищника, почувство- вавшего запах крови. Он уже вошел в эту роль. Ему захотелось вы- слеживать, гнать, разить и нести к очагу горячую добычу.

— Арбалет есть. Когда пойдем?

— На Илью Пророка.

— По рукам!

Дома Уилл улучил момент, когда их с Виолой никто не мог слышать.

— Слушай, мы идем на оленя.

— Когда?


 

 

— На Илью Пророка. В Чарлекот.

— Это что, во владения Люси?*

— Ну да! Говорят, там много дичи. А если повезет, возьмем и оленя.

— Я слышала. Говорят. Но еще никому не удалось выследить у него оленя. Может, его и вовсе нет?

— Никому не удалось. Но я знаю, кто сможет.

— Кто?

— Мы.

Его глаза блестели от азарта.

— Но ведь это можно только верхом.

— Конечно!

В хозяйстве семьи всегда были лошади. Уилл и Виола рано на- учились хорошо держаться в седле. Каждая поездка была для обоих счастьем. Особенно для нее. Верхом, в седле или без седла, пришпоривая лошадь пятками, пуская ее в галоп, Виола забывала о своей женской природе, представляя себя сильным и ловким ге- роем своих сказок и фантазий. Она словно становилась не подру- гой, не сестрой Уилла, а его братом, свободно и счастливо чувствуя себя собой.

Ничего, кроме скандала, расследования и штрафа, наложенного за браконьерство в герцогских угодьях, охота на оленя не принесла. Все участники вылазки, перебившие немало мелкой дичи в Чарле- коте, были найдены, а Уилл, как самый старший из шайки, был допрошен во дворе дома сэра Люси. До самой осени в доме перча- точника на Хенли-стрит лучше было не бывать. Джон готов был душу вынуть и заново вложить в двух своих домочадцев, которые ко всем прочим своим завихрениям оказались еще и нарушителями закона. Все говорило о том, что провидение отвернулось от него.

— Обоих отправлю на ферму! В батраки! — Джон почти плакал, не имея душевных сил пережить невезение и уж тем более понять детей, так неловко пытавшихся облегчить жизнь семьи.

Увеличение долгов и истощение их огромного хозяйства росло, как снежный ком. Были проданы земли Арденов и в рассрочку дом

 

* Сэр Томас Люси был известным гонителем католиков. Сохранились два до- кумента, подписанные им, где Джон Шакспир обвинялся в инакомыслии (прим. автора).


в Уилмкоте. Причем последнюю сделку пришлось совершить не с посторонним покупателем, что было бы легче для души, а с мужем одной из сестер Мэри. Еще через год часть бывшего владения Ро- берта Ардена в Сниттерфилде продали одному из многочислен- ных племянников. Джон Шакспир терял состояние, завещанное Мэри Арден, так же стремительно, как когда-то оно пришло к нему. Семье, которая имела все шансы стать счастливой и креп- кой, с положением в обществе и отличной карьерой, увы, не суж- дено было состояться. Джон был вынужден также уйти с поста в городском совете после того, как оказался упомянутым в числе приверженцев старой веры, а значит, неблагонадежных, в доносе сэра Люси, не забывшего проступок его сына.

Юность своей захватывающей стремительностью часто бывает неуклюжей и эгоистичной там, где зрелость сдержанно сносит удары и терпит испытания. Уильям и Виола горевали недолго. Про- блемы семьи пришлись на пору их взросления. Оба тонкие, поджа- рые, они никогда не болели, точно им внутрь забросили угли из жаровни, и этот жар сжигал в них все лишнее, не давая ни хвори, ни полноте одолеть их, как часто бывало с их ровесниками. Под- растая, оба все крепче прирастали друг к другу. Не было ничего, что знал один и не знала другая. Со временем Уилл чаще отлучался из дома и возвращался с новостями, которые тут же становились до- стоянием Виолы. Они долго не догадывались, что есть что-то, что каждый не может или не должен говорить другому. Когда они это поняли — она раньше, он немного позже — это стало для обоих серь- езным испытанием, и Уилл часто его не выдерживал. Поэтому Виола знала многое о проблемах подростка при его возмужании и принимала все как должное, обсуждая с ним его тревоги. Впослед- ствии за всю их жизнь он ни разу не услышал от нее осуждения.

Неугомонные и веселые, они любили танцевать, что было заслу- гой их матери. На Эйвоне, недалеко от их дома, построили мостки для праздничных гуляний. Когда Уилл отправлялся туда, Виола сбегала за ним через прореху в ограде, махнув рукой на запреты и угрозы Джона. Там, за границами сада была свобода.

Взявшись за руки, они вбегали в круг танцующих пар. В ту пору они выглядели старше своих лет, но обоим суждено было сохра- нить свою беспечную моложавость очень долго, даже в годы, когда признаки юности обычно исчезают с лица. Им доставалось


 

 

место в центре круга — это было настоящее представление. Мало кому удавалось танцевать так задорно и так долго. Виола улыба- лась Уильяму и парням, стоявшим вокруг. Ей отвечали. Но не о них она думала, приходя сюда. Она ждала другого.

В школе Уилл подружился со старшим сыном семейства Филдов, кожевенников и перчаточников — Ричардом. Ему было шестна- дцать, он был лучшим учеником школы, да к тому же еще и старо- стой. Дик, по договоренности отцов обоих семейств, стал кем-то вроде домашнего наставника Уилла, когда тому пришлось уйти из школы. Это его Виола всегда ждала на танцах. Но он не приходил. Такие развлечения его не интересовали. Зато он приходил к ним домой регулярно один раз в неделю уже чуть больше года. Осо- бенно хорошо было весной и летом, когда Дик занимался с Уиллом не в доме, где постоянно разговаривали и шумели, а в саду, за ско- лоченным из тяжелых дубовых досок столом. Занятия всегда начи- нались с пролога в исполнении Уилла. Ричард часто попадал в саду Шакспиров на нечто схожее с представлениями бродячего театра. Уилл ждал учителя, как правило, не за учебником, а выделывая ак- робатические номера. Ричард не делал ему замечаний. Лишь од- нажды он выразил подобие неудовольствия и раздражения.

— Получается? — спросил он, когда Уилл потерял равновесие, не удержавшись, стоя на руках.

— Голова перевешивает, — отбросив с мокрого лба волосы, отве- тил Уилл. — Твоя работа! Слишком много знаний. Вот как до- биться равновесия между головой и…

— И чем же?

— Другими содержательными частями?

— Содержательными. После обеда. Уилл рассмеялся.

— Хорошо сказано, надо запомнить!

— Заниматься пора.

— Ладно, дай я еще р…раз. На сей раз все получилось.

— Ап! — воскликнул Уилл, взмахнув руками и задержавшись в позе актера, ожидающего аплодисменты.

— Теперь у тебя в голове вообще ничего не осталось, спорим? — спокойно сказал Дик и кивнул на скамью.

— На что?


 

 

— Вот на это, — Дик достал из сумки новую книжку. Уилл даже отвернулся с досады.

— Лучше что-нибудь дельное предложил.

— Например?

Уилл встрепенулся.

— Знаешь, я слышал, в Ковентри в то воскресенье новую игру продавали, костяную, с востока… Там фишки…

Друг был непреклонен. Уилл вздохнул и нехотя поплелся к столу.

— Из Теренция, — сказал Дик.

Уилл набрал в грудь воздух, но, раскрыв рот, замер. Стихи он не помнил.

— Почувствовавши к творчеству влечение, поэт одну задачу по- ложил себе, чтоб нравились его созданья публике… — раздался голос за их спинами. Дик обернулся. Виола, не отрываясь, смот- рела на него и продолжала:

 


Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 73 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ВЕНЕРА И АДОНИС | Имогена | Глава VIII | Глава IX | Глава X | Глава XI | Шорох старой бумаги, красного крепдешина, воздух пропитан лавандой и цикламеном. | Глава XII | Августин пришел. Увидев Друга вновь в рабочей блузе, Удивился… Гойя с хитрой, Но веселою ухмылкой | Глава I |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава II| Попробуй я оставить твой портрет, Изобразить стихами взор чудесный, — Потомок только скажет: «Лжет поэт, Придав лицу земному свет небесный!»*.

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.027 сек.)