|
Читайте также: |
Малфой на тихом выдохе закрыл глаза.
Кровь медленно густела, забиваясь в сосудах, жаря практически сквозь кожу, сквозь плоть.
Он спокоен. Он, мать его, спокоен.
Но фантазия всё сделала за него: на обратной стороне век уже ожила картинка: Грейнджер извивается под ним. Впивается пальцами в простыни, выгибаясь дугой, а он прижимает её к матрасу, трётся, вбивается. И её вкус. Повсюду. Вместо воздуха.
Движение языков, укусы и быстрые выдохи.
И любые мысли о возможной опасности выметаются. Перекрываются другими. Горящими, пылающими, и он встаёт со своего места, почти подлетает и, кажется, бормочет что-то Блейзу о том, что срочно. Что-то очень срочно, забыл, не подумал, нужно… нужно.
А ноги несут к гриффиндорскому столу.
Взгляды, взгляды. Похуй. Он останавливается только тогда, когда тёмные глаза смотрят на него совсем близко. Почти испуганные. Почти понимающие.
А он почти пугается своего порыва. Крышесносящего.
— Дамблдор… просил зайти к нему утром.
Какие-то слова срываются с губ. Совершенно неважные. Совершенно пустые и лживые.
Просто увести её отсюда. Просто туда, где нет всех этих людей.
— Забыла?
Но главное, что она отвечает:
— Забыла, — почти бесшумно.
Поворачивается к рыжему, который смотрит на Драко, хмуря лоб. С каким-то странным подозрением, которое сейчас пролетает мимо сознания Малфоя. Уизли кивает на торопливое грейнджерское “Я сейчас”.
О, нет, Грейнджер. Ты не сейчас.
Она откладывает чёртов банан, поднимается, а ноги уже несут Малфоя к выходу. И он хищно смотрит по сторонам. Встречает взгляды, тут же становящиеся затравленными, испуганными.
А в мыслях она, впивающаяся в него пальцами. Она, падающая перед ним на колени. Она, вбирающая его в себя. И хочется выть от этого каменного напряжения в штанах.
Он знает, что она идёт за ним.
И шаги их ускоряются с каждым мгновением. И срать на то, что кабинет Дамблдора в другой стороне. Господи, он плевал совершенно на всё, кроме того, что хотел её. Хотел, как ненормальный. Так, что почти бежал в гостиную старост, хотя мог бы выбрать любой пустующий сейчас кабинет.
Нет. Не так. Он хотел нормально.
Абсурд.
Снова это слово.
И самое приятное — мозг просто не успевает ничего анализировать.
Хочу, просто хочу, потому что — вотхеровбред — увидел, как она ест. А она позволила их глазам встретиться.
Так мало. Так мало нужно. И что-то растёт внизу живота.
— Фениксус!
Гостиная. Диван. Стол. Сердце колотится.
Камин не горит.
Малфой подлетает к подоконнику и вгоняет в камень ладони, низко опуская голову, пытаясь выровнять дыхание, жмурясь. Но вот дверь за ней закрывается, и достаточно одного мгновения.
Толчка руками, чтобы выпрямиться и обернуться.
— Профессор Дамблдор здесь? — у неё блестят глаза, но улыбки на лице нет.
Тоже запыхалась.
Он молчит, ему не до шуток — его трясёт. Всего несколько секунд.
— Нужно быть настоящей сучкой, — шёпотом произносит, делая плавный шаг к Гермионе, — чтобы делать это со мной… — Серые глаза въедаются в открытое лицо, вглядываясь в него, отмечая горящие щёки и растрёпанные волосы.
Ещё шаг.
Она замирает. Нужна. Она слишком нужна ему. Снова.
— …при всех.
Ещё один шаг - и между ними не остаётся воздуха.
В гостиной просто исчезает воздух. Электричество, почти сверкающее, почти искрящее. Она смотрит прямо в глаза, и от этого под кожей шевелится каждая клетка возбуждённого мяса, надувается, полнится ей.
— Я всего лишь…
— Я хочу тебя, — конец его фразы тонет.
Съедается впившимися в губы губами, так сильно. Как будто извиняясь за что-то. Как будто в попытке стереть всё, что с ними происходило.
Малфой не понимает, падает он или летит. Он чувствует, как прижимается к нему тёплое, дрожащее тело. Как прохладные пальцы хватаются за затылок, впиваясь короткими ногтями в кожу. И как рот Грейнджер открывается, а горячий язык скользит по языку Драко. В попытке достать. Попробовать.
Одним выпадом, несмелым. И следующим, более уверенным, сильнее сжав пальцы у него в волосах.
И это слишком ударяет по мозгам.
Ближе. Она нужна ближе. Она так давно нужна ему.
Сорваться, сжать руками обтянутые джинсами бёдра, толкнуть на себя, едва не рыча от ощущения давления на пульсирующий пах. Врезаться в спинку дивана, теряясь в комнате, но продолжая пятиться в сторону лестницы. Почти на ощупь. Чувствовать только судорожные движения Грейнджер, которая творит с ним что-то невозможное, пытаясь дотянуться трясущимися руками до ремня на его брюках, оставив в покое волосы.
Нет. Нужно… нужно дойти до кровати.
Сейчас же.
— Стой… — шёпот, рычание, что это было вообще?
Он просто выдохнул ей в губы, и она проглотила это слово. Тут же врываясь в его рот за новым. Но не дала возможности произнести его, потому что споткнулась — кажется, это была ножка стула — и врезалась в тело Малфоя с ещё большей силой.
Господи, эта девчонка. Эта ненормальная, просто чокнутая, поехавшая.
Жмётся к нему, трётся, как кошка, трётся так, что яйца сейчас просто разорвутся, если он немедленно — немедленно, блять — не почувствует её под собой.
Так, что ни одной мысли.
И он человек. Он, к чёртовой матери, опять нормальный человек, сейчас, прямо сейчас, впивающийся пальцами в упругие ягодицы Грейнджер и с силой подтаскивающий к себе. Почти насаживая. И она почти рычит ему в рот, снова пытаясь задрать колючую ткань свитера, чтобы получить доступ к ремню на брюках.
Пульсация.
Животная пульсация уничтожает самоконтроль, как жрущий бумагу огонь. С каждой секундой желание Малфоя добраться до постели меркнет. И на этот раз виной тому губы. Её губы скользят по шее, впиваясь, кусая, и перед глазами разрываются круги, такие же влажные, как касания её языка вперемежку с посасыванием и отчаянными укусами.
— Иди… иди сюда… — выдохом.
Не узнавая свой голос. К чёрту.
Он сжимает её бёдра и поднимает лёгкое тело вверх, заставляя по инерции обхватить себя ногами за талию. Прижаться к напряжённому до предела члену, и в глазах мутнеет. От тесного контакта, от снова-её-стона, который уничтожает в нём всё человеческое, оставляя только животного. Голодного. Готового сожрать её, как сырой кусок мяса.
Он с силой припечатывается лопатками к каменной стене, не вписавшись в проём арки. Грейнджер смеётся. Он чувствует её быстрое дыхание воспалённой кожей шеи, возбуждённый до абсолютного края всего за несколько минут.
— Не урони… — еле слышный шёпот, почти прямо на ухо, когда он делает шаг к лестнице.
Ступеньки.
Блять, ступеньки. А одна её рука уже нырнула под свитер и судорожно впивается пальцами в раскалённую кожу напряжённого живота. Это крайне мешает осознать, что сейчас нужно подниматься наверх, а не снова привалиться к стене, чтобы запустить язык в горящее и влажное горло девушки. Сжимать ладонями маленькие ягодицы, проникая пальцами одной руки за границу оттопыренных сзади джинсов, чувствуя тёплую выемку, от которой едва ли не окончательно срывает крышу. А она, как заведённая, начинает тереться о его член, напряжённый, каменный. Вот-вот пропалит ткань.
Скользящее движение вверх - и ноги плотнее обхватывают его талию.
Резкое движение вниз, выгибая спину и прижимаясь грудью к его груди. И снова — вверх…
Уходит меньше секунды времени для того, чтобы оттолкнуться от стены и взлететь вверх по ступенькам. Чувствуя, что ещё немного, и он просто спустит в штаны от этого сумасшедшего трения и звуков, которые издавала Грейнджер ему в ухо. Никогда в жизни. Никогда в своей ёбано-грёбаной жизни он не слышал таких потрясающе красивых звуков. Стоны, шёпот, а иногда — рваные всхлипы. Видимо, когда она особенно ощутимо прижималась к нему. Так, что он задевал её промежность.
Пока Малфой трясущейся рукой открывал дверь, гриффиндорка в его руках изогнулась, стаскивая с себя свитер. Отшвыривая прямо на пол.
Боже. Если бы ты дал мне хоть немного терпения. Я бы любовался на это вечно.
Она раздевается для меня.
Остаётся в одном лифчике на тонких бретельках.
И прямо перед глазами грудь, в которую он тут же въедается ртом. Ему нужно. Нужно чувствовать эту кожу. Яростно прикусывать границу ткани, оттягивая материю зубами, пока тонкие руки жадно зарываются в его волосы, прижимая к себе, а припухшие губы снова шепчут, сводя с ума. Какую-то горячую белиберду, бред прямо на ухо, пока он делает несколько торопливых шагов к кровати; пока почти падает на неё, упираясь в матрас коленом, опуская Грейнджер, торопливо сдёргивая с постели свободной рукой зелёное покрывало.
— Пожалуйста… ты здесь… боже, так хорошо…
А потом она задыхается, потому что Драко расстёгивает и срывает с неё бюстгальтер, а зубы сжимают напряжённый сосок, хотя, видит Мерлин, он бы слушал эти выдохи бесконечно. От одного только её “пожалуйста” он готов был кончить. Прямо сейчас.
Она хнычет, вцепившись пальцами в простыню и выгибаясь так, что спина тут же поднимается над постелью. А Малфой жадно наблюдает за ней, скользя открытым ртом по узким рёбрам, обжигая губы о горячую кожу, которая с каждым рваным вдохом натягивается на дрожащем теле. Недоумевая, как он вообще мог без этого?
Как он терпел кого-то другого в своей постели? И что это были за почти-фригидные трахи с большей частью хорошеньких девушек школы. Для чего? Чтобы понять, насколько прав сейчас стучащий в ушах вместе с разогнавшимся пульсом внутренний голос:
“Ты нужна мне. Ты нужна мне. Нужна”.
— Моя девочка, — хрип касается её пупка, от чего живот тут же втягивается. А через секунду пальцы судорожно дёргают Драко за свитер.
— Сними… — у неё срывается голос, а руки уже тянут наверх, стаскивая попутно колючую ткань.
И он тоже слегка выгибает позвоночник, чтобы облегчить эту задачу. И следующую — когда пальцы хватаются за ремень его брюк, а затем, словно передумав, скользят по ткани вниз, прижимаясь к бугру под плотной материей. И низкий, тяжёлый стон заставляет её прикусить губу, поднимая горящие глаза, вглядываясь в лицо Малфоя.
Он сухо сглатывает, цепляясь за этот взгляд, стискивая её тазовые косточки руками так, что назавтра точно останутся отметины. А потом пальцы начинают лихорадочно расстёгивать ремень синхронно с его собственными пальцами, которые уже ловко стаскивают с Грейнджер джинсы.
Чувство, которое прошивает всё существо, когда два обнажённых тела соприкоснулись, переворачивает в Малфое всё. Прошивает алой, горящей нитью. Грубыми стежками.
И оба замирают на мгновение, глядя друг другу в глаза.
Так близко, что смешивается дыхание. Так глубоко, что можно задохнуться от катастрофического желания. Драко слышит собственное звериное рычание, когда чувствует скользящую под ладонью кожу; когда ведёт рукой по её бедру, вверх и немного вбок. Жадно глядя, как дрожат тёмные ресницы, когда ладонь касается влажного тепла, а Грейнджер снова тихо всхлипывает, выгибаясь навстречу прикосновению.
Мокрая. Такая мокрая, что два пальца сразу без труда скользят внутрь, заставляя её дёрнуться, снова вцепившись в простынь и резко рванув материю на себя.
— Ещё.
Короткая приказ-просьба-мольба срывается с искусанных губ.
Он снова рычит, наклоняясь, всасывая в себя кожу её плеча, двигая пальцами сильнее и резче.
— Ох… ещё! Да, да, так… Боже…
Горячие, тугие стенки под подушечками напряжены до предела, как и он сам, как и воздух, пропитавший Башню. Дыхание такое тяжёлое, что лёгкие вот-вот откажут. Смотреть на неё, до крови из глаз.
Вздрагивающую и движущуюся в такт его руке так нужно, что это почти одержимость. Как вздрагивает её грудь. Как безостановочно движется упругое горло под тонкой кожей шеи.
И стоны. Господи, как она стонала.
— Драко…
Бах. Сердце остановилось бы, если бы не разрывалось от лихорадочных ударов.
— Драко… кажется, я сейчас…
Твою мать.
Живот свело, когда пальцы с хлюпающим звуком выскользнули из неё. Огромные глаза распахиваются, глядя разочарованно, с отчаянной, яростной просьбой. Бёдра напрягаются в попытке сжаться, потереться друг о друга, но трутся только о бока Малфоя. Так, что он тут же слышит свой прерывающийся от сдерживаемого желания голос:
— Сейчас. Господи, сейчас.
И в следующий миг впивается в дрожащие губы, одновременно с тем, как член резким толчком входит в неё, узкую, тугую, сразу на всю длину так, что Грейнджер отчаянно мычит в неразорванный поцелуй, а Драко замирает. Отчаянно стараясь не шевелиться, чувствуя, как горячие волны одна за одной бьют в низ живота синхронно с тем, как судорожно и сильно сокращаются мышцы Гермионы вокруг него.
А она продолжает выстанывать что-то в его рот, выгибаясь, как ненормальная. Кончая, как ненормальная. Впиваясь в его спину, как ненормальная. И желанная боль от впившихся острых коротких ноготков подталкивает его к той черте… когда нужно сильно зажмуриться, чувствуя, как кожа яростно истекает скользким потом. Застыть и не шевелиться, иначе…
Нет. Ещё немного. Продержись ещё немного.
И немного — получается.
Первый толчок он делает, когда встречается с ошалевшим взглядом почти чёрных сейчас глаз. Второй она встречает резким выдохом, моргая. Всё ещё не пришла в себя после первого оргазма. Третий — глухо мычит, потому что Драко закидывает одну её ногу на свой согнутый локоть так, что угол проникновения меняется. Четвёртый — трясущиеся руки выпускают из судорожного объятья мокрую спину и обхватывают его лицо, глядя прямо в глаза. И он тонет.
Его больше нет.
Только лихорадочные поступательные, такие глубокие, что кажется, будто вот-вот он войдёт в самую душу. Пройдёт насквозь. Потому что это слишком хорошо для просто-секса.
Он впервые в жизни занимался любовью. Видит Мерлин, он чувствует разницу.
И это… неимоверно, невыносимо, это невозможно, и она такая красивая, такая охуительно красивая, когда смотрит, не отрываясь, сцеловывает капли пота с его лица, такая… такая…
— Грейнджер…
И он не улавливает, что произносят её губы.
Что-то очень-очень важное. Что-то пожалуйста-вспомни-что-ты-слышал, потому что это невероятно нужно. И именно это бросает его за черту.
Вышвыривает за границу, и он кончает так сильно, что исчезает всё вокруг. Исчезает даже он сам. Исчезает в ней. Изливаясь, судорожно двигаясь, теряя ритм во вновь сокращающихся мышцах, исходящих палящей влагой.
Судорога за судорогой. До последней капли. До последнего рывка. Он в ней. А её пальцы всё ещё обхватывают его лицо. И когда в ушах прекращает эхом отбиваться это имя, он понимает, что выкрикивал его вслух. И, вздрогнув в последний раз, заставляет себя прийти в себя. Только для того, чтобы не раздавить девушку, затихшую под ним. Но ни черта не получается, руки подгибаются, и всё, на что хватает Драко — тяжело откатиться вбок, задыхаясь куда-то Грейнджер в висок с налипшими на него влажными волосами.
И непонятно лишь одно — сколько времени проходит в тишине.
После того, как дыхание немного успокоилось, а руки лениво натянули на них обоих зелёно-серебряное одеяло.
Блаженная гудящая пустота в голове. Прижимающееся к боку тело. Драко даже не заметил, как обнял её. Как начал перебирать густые волосы. Как она уткнулась носом в его ключицу.
Он не хочет этого замечать.
Ему достаточно чувствовать.
Грейнджер медленно погружается в сон, а Малфой пытается понять, почему он позволяет ей остаться в своей постели.
Почему он хочет, чтобы она осталась.
* * *
Наверное, это было немного нечестно — оставить её спящей в своей спальне. Но ему слишком хотелось, чтобы простынь сильнее пропиталась запахом корицы и молока, который всегда заставлял его дышать глубже.
Даже больше того.
Он бы остался там с ней и — позор, бля — смотрел бы ещё час за тем, как дрожат её ресницы во сне, если бы не внезапная идея, которая заставила его буквально вылететь из постели.
Гермиона всего-лишь пробормотала какую-то чушь о том, что у неё ещё не сделан на среду доклад по зельям. И щелчок, оглушивший Драко на мгновение, почти испугал даже его самого.
Северус Снейп.
Это тот, кто всегда знал, как поступить. Тот, кто был в курсе всех событий и, уж наверняка, не имел к убийствам никакого отношения. Декан Слизерина — это был реальный шанс изменить всё. Если не в лучшую сторону, то хотя бы сдвинуть дело с мёртвой точки.
Поэтому теперь Драко шагал по подземельям, игнорируя изредка встречающихся на пути слизеринцев, сжимая в руках зачарованный дневник. И старался, чтобы глаза не слишком горели этой дурацкой надеждой, которая рушилась на него водопадом, почти прибивая к земле.
Снейп знал мать не первый год. Он несколько раз даже посещал Мэнор после того происшествия. И по-прежнему делал для Нарциссы некоторые зелья от головной боли, которая осталась у неё, несмотря на потерю памяти.
Зельевар бы не стал кривить душой или врать, но проблему составлял тот факт, что он мог справедливо не оценить их с Грейнджер стараний, самостоятельных попыток… опасных попыток заманить Курта Миллера и его папашу в западню, выхода из которой не знал никто.
Заманить, возможно, вместе с самими собой.
И почему-то именно сейчас, когда Малфой вознамерился рассказать обо всём декану, всё, что они придумали, и всё, к чему пришли, показалось сраной чушью, идиотской идеей. И он уже почти видел, как профессор качает головой и разводит руками.
Стараясь не зацикливаться на этом, Драко переключился на другие мысли. К примеру, о том, что если Северус подкинет какую-то действительно неплохую идею, не придётся сообщать Грейнджер о том, что её имя появилось в дневнике. Не придётся вообще ничего говорить.
А отдалённое понимание того, что ситуация, возможно, не такая уж и безвыходная, почти окрыляло.
Кабинет зелий был наполнен странным запахом. И здесь было холодно, как и обычно. Тем более, зимой.
Профессор сидел за своей кафедрой, изучая какой-то пергамент. Появление Драко, кажется, ничуть не удивило его.
— Мистер Малфой.
— Добрый день, профессор.
День.
В кабинете было темно, только длинные полупрозрачные тени от колб, пляшущие по стенам, уставленным полками с пузырьками разных размеров, наполненными разнообразными жидкостями в разных пропорциях. Всей жизни, наверное, не хватило бы, чтобы изучить досконально каждое из зелий.
Преподавательский стол был занят: на одной половине - пергаменты и несколько склянок с концентратами, а на другой бурлил и похлюпывал в уютной тишине котелок со слегка почерневшим дном. И от этого варева по кабинету разносился тонкий запах давленных листьев.
— Вы что-то хотели?
Малфой плотно прикрыл за собой дверь и остановился посреди класса, понимая, что сейчас просто и сходу начнёт говорить то, от чего зависят. Он и она. Всё.
— Да. Я хотел бы поговорить с вами.
Снейп никак не показал своего удивления. Вполне ожидаемо.
Просто неспешно отложил пергаменты и облокотился о высокую спинку жёсткого стула, расположив локти на подлокотниках и сложив руки конусом, соединяя пальцы. Излюбленная поза.
— Что-то произошло?
Ладно. Выдохни.
— Да.
Снова никакой реакции. Только проницательные глаза слегка сощурились.
— Что-то, касающееся дел старост?
— Не совсем, — Малфой на мгновение прикусил губу, а затем сделал быстрый шаг вперёд, положив тетрадь на самый край профессорского стола.
Зельевар приподнял брови.
— Зачарованный дневник, — произнёс он, кивая. Поднимая вопросительный взгляд на Драко.
Тот смотрел прямо в глаза декану. Ожидая, когда он ознакомится с содержимым. Тот со вздохом подался вперёд и взял тетрадь, открывая её на первой же странице.
Острый взгляд тут же заскользил по строкам, и Малфой почувствовал, как гулко бьётся сердце.
В дневнике было всё.
Прочитав их с матерью переписку, Снейп всё поймет. Что они задумали и каким образом соединяются все нитки, которые на данный момент удалось собрать.
Всё, что сейчас оставалось, это вглядываться в почти отсутствующее выражение лица профессора и жать в карманах мантии похолодевшие пальцы.
А ещё сомневаться.
Но сомнение стало почти неотъемлемой частью Малфоя.
Потому что вдруг пришло в голову: а вдруг Снейп доложит на мать? Вдруг он расскажет обо всём Дамблдору? Вдруг он посодействует тому, что Нарциссу казнят?
Минуты тянулись слишком долго. Драко уже почти изучил этот танец теней на неровных стенах, когда тетрадь с шорохом закрылась и в него вперился прямой взгляд зельевара.
Было слишком тяжело определить, о чём тот размышляет.
Сознания коснулось что-то холодное и сжимающее, словно рука в ледяной перчатке. И Малфой понял, что Снейп применяет к нему легилименцию.
Он только сжал губы, позволяя. Деваться было некуда.
Слизеринец уже догадался, что увидит профессор, но это было необходимо, судя по всему. Тем более, через несколько мгновений всё закончилось.
Мужчина за кафедрой выпрямился и негромко произнёс заглушающее заклинание. Одно из тех, что накладывала Нарцисса каждую ночь на комнату сына.
По стенам прошла рябь, и в ушах повисло тихое гудение.
— Кто знает об этом? — жёсткая ладонь опустилась на дневник.
— Я, Грейнджер… Забини, — Малфой запнулся, сомневаясь, стоило ли признаваться в причастности друга, но, судя по взгляду, Снейп уже знал всё сам. Несмотря на то, что профессор не отводил глаз от Драко, было заметно, что он напряжённо думает.
— Вы хоть понимаете, что вы затеяли, мистер Малфой?
Драко стиснул зубы. Пожалуй, на то, чтобы не отвести глаз от декана, ушла основательная часть выдержки и силы воли.
По крайней мере, ответ прозвучал уверенно.
— Да.
— Значит, вы полагаете, что ученик Хогвартса причастен к убийствам, о которых гремят газеты.
На секунду ему показалось, что Снейп не верит. Просто издевается. Однако тёмный взгляд оставался серьёзным.
Драко молчал.
— Отвечайте мне.
Чёрт возьми, да ответ очевиден.
— Да.
— Вы понимаете, что это за обвинение?
— Вы сами видели, что писала…
— Я ничего не видел, — повысил голос зельевар.
Почему это заставило испытать облегчение, слизеринец не решил. Скорее, на подсознательном уровне понял — у него появился союзник. Или же появляется сейчас.
И Снейп наконец-то отвёл глаза, глядя теперь куда-то Малфою за спину.
— Конечно, профессор.
— Почему вы пришли с этим ко мне, а не к профессору Дамблдору?
Беспокойство тут же практически накрыло с головой. Драко едва не растерял весь свой уверенный вид, когда делал рваный шаг вперёд, на этот раз сам пытаясь перехватить взгляд зельевара.
— Он доложит в Министерство Магии.
— Я тоже могу сделать это.
— Но вы не сделаете, вы… Вы знаете, что моя мать непричастна к тому, что там происходит.
Он ненавидел, когда голос начинал звучать так неуверенно. Поэтому торопливо замолчал и кашлянул. Снейп тоже не говорил ни слова.
И снова неясно было, о чём его мысли.
Чёрт возьми, да просто верьте мне. Это же очевидно. Стоит только немного присмотреться. Немного глубже, чем есть.
— Я показал вам это потому, что не знаю, что делать дальше, — произнёс прежде, чем успел прикусить язык. — Я не позволю, чтобы с матерью что-то случилось, профессор. И я сделаю что угодно, чтобы избежать её казни.
— А что же насчет мисс Грейнджер? — на этот раз это была почти явная насмешка. — Тоже “ что угодно ”?
Малфой поднял голову.
Молча смотрел на Северуса, ожидая его привычного “Отвечайте мне”.
Но его не последовало. В тёмных глазах… наверное, Драко показалось, потому что там не могло появиться понимания. Ему было просто неоткуда взяться.
Видимо, ответ не требовался.
Это была суровая риторика. Подчёркнутое заявление о том, что Северус Снейп знает, что происходит между учеником его факультета и грязнокровкой.
— Для начала, — он сложил сухие ладони перед собой, переплетая пальцы. — Раз уж у вас есть эта связь с матерью… — и едва заметно коснулся истрёпанной обложки дневника. — Я в курсе, что за ней присматривает один из тех министерских работников, которые посещали вас несколько недель назад, мистер Малфой.
О, Драко отлично помнил этот день.
Беспредельная ярость на конченого мудака Оливара, а затем беспредельное облегчение, когда старик Дамблдор сообщил о том, что с матери сняты обвинения. А ещё тот день, когда он узнал в Логане приспешника.
— Я уверен, что если бы ваша мать настояла на том, чтобы Дерек Томпсон встретился с вами для того, чтобы обсудить некоторые… детали, никто бы не был против организовать эту встречу в Хогвартсе.
Слизеринец впитывал каждое слово как губка. Встреча с Томпсоном? Чтобы что? Рассказать ему всё?
А вдруг он тоже замешан?
Однако мысль оказалась перебитой профессором. Возможно, он всё ещё применял легилименцию, однако, скорее всего, это просто отразилось на лице.
— Мистер Томпсон ответственно подходит к своей работе и является моим, с позволения сказать, знакомым, за которого я… могу поручиться. Вы могли бы рассказать ему то, что рассказали мне.
— Но он первым делом помчится в Министерство, чтобы донести на мать, — Малфой скривил губы, на мгновение упустив из виду, что стоит перед деканом.
— Не забывайте, что у вас есть то, что может переубедить его, — холодный тон Снейпа отрезвлял лучше любого другого средства.
А бледные пальцы уже подвинули тетрадку по столу так, что она оказалась на прежнем месте, куда её положил слизеринец.
— И он поверит на слово? Вы действительно так думаете? Не замечал за ним особых проявлений доверия. По крайней мере в том, что касалось бы меня.
На этот раз Драко говорил спокойно, глядя на зельевара как на равного. Возможно, это было неправильно, но чувство, когда вас объединяет общее дело… оно придаёт уверенности.
И достаточно тяжело было скрыть мечущееся в груди настоящее облегчение, которое вливало в него новые силы.
Новые-такие-необходимые силы.
— Оставьте эту неуместную иронию, мистер Малфой, — Снейп медленно поднялся из-за кафедры.
Драко наблюдал за тем, как он подошёл к котлу и помешал содержимое, внимательно вглядываясь внутрь несколько секунд, прежде чем снова начать говорить.
— Никто вам не поверит, если вы будете голословны.
Последующая пауза затянулась, и блондин приподнял брови, разводя руками:
— И… что мне делать?
Доставучая система Снейпа.
Недоговаривать, а потом довольствоваться растерянным выражением лица студента. Как на уроке, так и в неурочное время.
Притом эта система работает даже в те моменты, когда преподаватель ведёт активную работу напряжённой мысли. Всё на то указывало — и углубившиеся морщины, спускающиеся от крыльев носа к углам рта, и нахмуренные брови.
— Для начала убедите вашу мать устроить вам встречу.
— За этим дело не станет, профессор. Она поможет. Меня больше волнует то, каким образом я смогу убедить…
— Вы не сможете.
И он снова замолчал.
Жесть, блин. Называется — догадывайся сам, кто тебе в этом поможет. Хотя гадать долго не пришлось.
— Они наверняка используют на вас веритасерум.
Малфой ощетинился.
Хера с два он выпьет это. Чувствовать себя полностью в их власти, выболтать всё, что нужно и не нужно? Он будет контролировать себя. Он должен.
— Они не имеют права.
— С разрешения профессора Дамблдора они имеют право практически на всё, — парировал Снейп. — И вы не думали о том, что это намного увеличит шансы на то, что они поверят вам?
Чёрт возьми, сыворотка правды — это последнее, что ему было нужно. Он видел слишком многое. Он знал слишком многое из того, что происходило в Мэноре и в чём была замешана мать.
А министерские псы отлично знают, на какие кнопки давить, чтобы выйти на ту правду, которая им нужна. Ещё и тогда, когда волшебник не может контролировать поток слов, что говорит.
— Не стоит так переживать, мистер Малфой. — Да уж. Проницательности зельевару не занимать. — Я удивлён, как они ещё не опоили вас сывороткой правды в свете последних событий. Видимо, не посчитали нужным. Но довольно об этом. У каждого есть свои секреты. Каждый знает то, чего не стоит знать другим, не так ли?
Так. И Снейп как никто другой понимал это.
Малфой смотрел на преподавателя исподлобья, словно ожидая подвоха.
— Я мог бы сам приготовить эту сыворотку, если она понадобится.
Снова несколько секунд тишины.
Слизеринец переборол в себе желание сложить руки на груди и вздёрнуть голову. Его слишком коробило, когда он находился будто бы на ладони перед говорившим. А профессор, сомневаться не следовало, видел его насквозь.
А сейчас ещё и смотрел излишне внимательно, будто проверяя на прочность. Слизеринец нахмурил лоб.
— Простите?
Снейп недовольно дёрнул бровью, молча укорив Драко за недогадливость. Но в голове сейчас было слишком шумно, чтобы различать интонации, скрытые за привычным учительским холодом.
— То есть, если бы вы вели себя… соответственно, никто бы не подумал, что зелье, допустим, не сработало, — он почти цедил, и Малфой замер.
Профессор собирался сделать сыворотку, которая бы не произвела нужного эффекта?
Если Томпсон-или-кто-там-ещё будут уверены в том, что Драко говорит правду, в то время, как он сам может кое-где и покривить душой… то это значительно упростит дело. Ему поверят. И он сможет соврать.
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 76 | Нарушение авторских прав