Глава XXXVIII 15 страница

ГЛАВА XXVII

Какого образа действий следует держаться, чтобы восстановить согласие в городе, где царствует несогласие, и до какой степени ошибочно мнение, что для сохранения своей власти в городе надо поддерживать несогласие

Способ, каким римские Консулы примирили жителей Ардеи, указывает на образ действий, которому нужно следовать, чтобы восстановить порядок в городе, где царит несогласие, и который состоит в уничтожении предводителей бунта. Другого средства нет. Можно употребить только три следующих средства: или безжалостно отделаться от виновных, как поступили Римляне, или изгнать из города, или принудить их примириться, взяв с них обязательство не бунтовать более. Из этих трех способов последний — самый опасный, самый неверный, самый бесполезный. Невозможно, чтобы, после того как лилась кровь и был нарушен порядок, мир, восстановленный силой, был прочен, особенно когда враги ежедневно встречаются лицом к лицу. Трудно помешать им сразиться вновь, в особенности когда всякое слово может подать повод к новой ссоре между ними.

По этому случаю невозможно привести примера более убедительного, чем пример города Пистойи. Этот город был разделен пятнадцать лет тому назад между партиями Панчатики и Канчельери, но в то время он имел в руках оружие, которое теперь сложил. После продолжительных ссор пришли к убийствам, разрушению домов, разграблению владений и ко всем крайностям, к которым прибегают относительно врагов. Флорентийцы, которые предприняли усмирение этих беспокойств, прибегали всегда к третьему средству, и поэтому постоянно возобновлялись новые возмущения и беспорядок усиливался. Увидя, наконец, бесполезность своих усилий, они решились употребить второе средство, устранив предводителей обеих партий, поэтому они заключили некоторых из них в

темницу, а других разослали по разным местам; только тогда упрочилось согласие, которое они восстановили в городе и которое продолжалось до этого времени. Однако не подлежит сомнению, что первый способ был бы самый верный. Но так как подобные действия имеют в себе что-то великое и смелое, то слабая республика не смеет прибегать к ним; она до такой степени далека от них, что едва имеет силы прибегать ко второму. Вот одна из ошибок, в которую, как я сказал вначале, впадают государи наших дней, когда им приходится разбирать важное дело. Следовало бы, чтобы они пожелали сперва узнать образ действий, к которому прибегали в древности те, которые находились в подобных обстоятельствах, но недостаток энергии в современных людях, происходящий от слабости их воспитания и недостаточного знания дел, приводит к тому, что приговоры, произносимые древними, считаются отчасти противными человечности, отчасти же неисполнимыми. Они приняли в это новое время совершенно ложные правила; таково же и то, которым руководились еще недавно граждане нашего города, считавшиеся самыми мудрыми, что надо поддерживать Пистойю партиями, а Пизу — крепостями, не видя, до какой степени бесполезны обе эти меры.

Я не буду говорить о крепостях, потому что я очень подробно разбирал этот предмет в XXIV главе второй книги; я ограничусь указанием, до какой степени бесполезно поддерживать в городе, которым управляешь, разногласие для сохранения своей власти. Во-первых, управляет ли городом государь или это республика, во всяком случае невозможно получить расположение обеих партий. В характере человека приставать к той или другой стороне всюду, где представляются различные мнения, и предпочитать одно другому, из чего следует, что так как одна часть народа недовольна, то вы проигрываете первую открывшуюся войну, потому что невозможно сохранить государство, имеющее внутренних и внешних врагов. Если страной управляет республика, то нет лучшего средства развратить своих граждан и внести между ними раздор,

как управлять городом, разделенным на партии, из которых каждая, стараясь заслужить расположение, прибегает ко всем развращающим источникам, чтобы купить себе друзей; таким образом, из этого вытекают два огромных неудобства: первое состоит в том, что никогда нельзя сделаться другом народа, потому что никогда нельзя хорошо управлять им, если управление беспрестанно меняется, смотря по тому, какая из партий одерживает верх, второе же состоит в том, что намерение поддерживать разобщение непременно разобщает также самую республику. Это утверждает также Бьёндо, когда выражается следующим образом, говоря о Флорентийцах и жителях Пистойи: «Между тем как Флорентийцы стремились водворить согласие в Пистойе, они сами подвергались разногласию». По этому примеру можно судить о гибельных последствиях, которые ведет за собой разобщение.

Когда в 1502 году Флоренция потеряла Ареццо и всю Вальди-Тевере и Валь-ди-Кьяна, которые занимали Вителли и герцог Валентине, один лантский вельможа, посланный французским королем, приехал, чтобы восстановить Флорентийцам все потерянные ими крепости. Посещая крепости, он нашел в каждой из них жителей, которые объявили ему, что они принадлежат к партии Мар-дзокко. Он горячо порицал эти разделения и прибавил, что, если бы во Франции некоторые подданные осмелились заявить, что они из партии короля, они были бы немедленно наказаны, так как эти слова значили бы не что иное, как то, что в королевстве существуют враги короля и что его повелитель желает, чтобы все города, подчиненные его власти, были бы преданы ему и жили бы между собой согласно и не разделялись бы на партии. Но такое поведение и столь далекие от истины принципы происходят единственно от слабости тех, которые управляют и которые, будучи убеждены, что не могут сохранить своего государства силой и мужеством, предаются этому подлому образу действий, который может быть иногда полезен в мирное время, но который, когда являются сопротивления и трудные времена, разоблачает внезапно всю тщетность свою.

ГЛАВА XXVIII

Надо тщательно следить за действиями граждан, ибо часто случается, что начало тирании скрывается под добродетельным поступком

Рим изнывал от голода, и государственные запасы продовольствия не могли прекратить его; некий Спурий Мелий, обладатель довольно значительных для того времени богатств, решился сделать за свой счет запасы хлеба и раздавать его безвозмездно народу. Подобное поведение доставило ему столь сильное расположение всего населения, что Сенат, не доверяя последствиям, которые могут произойти от такой щедрости, назначил для уничтожения этой опасности, прежде чем она разрастется, Диктатора единственно против Мелия и предал смерти этого последнего. Это происшествие доказывает, что часто действия, которые кажутся добродетельными, а не достойными справедливого порицания, делаются гибельны и подвергают республику самым ужасным опасностям, если не предупредить их вовремя. Дабы развить мою мысль, я прибавлю, что республика не может существовать без достойных граждан и счастливо управляться без их помощи. Но с другой стороны, известность граждан полагает иногда начало тирании. Чтобы предотвратить это, следует учредить такой порядок, при котором репутация знаменитого человека была бы полезна и никогда не вредила бы ни государству, ни свободе. Поэтому надо рассмотреть пути, по которым следуют граждане, чтобы приобрести доверие. Этих путей два: поведение частное и поведение общественное. Общественное уважение приобретается посредством подавания хороших советов и еще более действиями для общественного интереса. Пути эти должны всегда быть открыты гражданам, и надо давать тем, которые следуют по ним, такие награды, чтобы они находили в них и славу и удовлетворение, и когда награда, приобретенная этими путями, чиста и справедлива, то она не может причинить никакой опасности. Но когда репута-

ция есть плод частного поведения, которое есть другой путь, о котором мы говорили, то она очень опасна и вредна во всех отношениях. Частное поведение состоит в том, чтобы оказывать услуги тому или иному гражданину, одалживая ему деньги, или выдавая замуж его дочерей, или защищая его против судей, или же осыпая его всеми благодеяниями, которые превращают его в своего сторонника и дают смелость тому, кто приобрел этим путем расположение народа, развращать его и насиловать законы. Таким образом, хорошо устроенная республика должна, как мы уже сказали, открывать все пути тому, кто ищет любви народа на публичной стезе, но она должна преграждать их тем, кто следует частными путями. Так действовал Рим, устраивая для тех, поступки которых были полезны обществу, триумфы и все те почести, какими только он чествовал своих граждан; между тем он постановлял обвинения против тех, кто под разными предлогами старался возвыситься посредством частных действий. Когда же эти обвинения не были достаточны, чтобы вывести из заблуждения народ, ослепленный видом ложного добра, он учредил Диктатора, сильная рука которого заставляла войти в границы того, кто выходил из них; мы видим, что она сделала это, чтобы наказать Спу-рия Мелия. Одно подобное действие, оставшись безнаказанным, может погубить республику, потому что после подобного примера безнаказанности трудно направлять государство на должную дорогу.

ГЛАВА XXIX

Ошибки народа происходят от государей

Государи не имеют права жаловаться ни на какую ошибку, совершаемую народом, правление которым находится в их руках, потому что они происходят всегда лишь от их недосмотра или вследствие того, что сами

они виноваты в тех же заблуждениях. Если проследить историю народов, которые отличались в наше время грабежом и другими подобными пороками, то можно видеть, что все произошло от тех, которые управляли и характер которых походил на их характер. Романья, до того времени когда Папа Александр VI уничтожил в ней массу феодальных владений, которые распоряжались ею, представляла пример всевозможных мошенничеств; малейшая причина была поводом убийств и самого ужасного разбойничества. Источником этих беспорядков была злоба государей, а не безнравственность народов, как они осмеливались утверждать, потому что государи эти, будучи бедны, хотели жить в роскоши, и, принужденные прибегать к вымогательствам, они употребляли их во всевозможных формах. Одно из самых злостных применений этого состояло в издании законов для запрещения известных действий, затем они первые доставляли случай нарушать их и оставляли виновных безнаказанными до тех пор, пока не замечали, что число их возрастало, тогда они принимались мстить за оскорбление, нанесенное законам, не из преданности к справедливости, но в надежде удовлетворить свою жадность, обогащаясь штрафами. Отсюда проистекало множество беспорядков: народ беднел и не исправлялся, а те, которые были таким образом разорены, старались вознаградить себя за счет людей менее сильных, чем они, а отсюда — все те преступления, о которых мы говорили и которые нельзя приписать ничему иному, как поведению государя. Тит Ливий подтверждает это мнение, когда сообщает, что римские послы, которым было поручено перенести остатки города Вейи в храм Аполлона, были взяты пиратами Липары, в Сицилии, и приведены в этот порт. Тимасифей, который управлял городом, узнав, в чем состоял этот дар, место его назначения и кем он был послан, вел себя, несмотря на то что был уроженец Липары, так, как сделал бы Римлянин: он представил народу, как было бы бесчестно овладеть этим священным даром, и устроил дело так, что Послам позволили единодушным согласием удалиться со всем тем,

что им принадлежало. Вот слова, которые употребляет историк: «Timasitheus multitudinem religione implevit, quae semper regent! est similis»[251][1]. А Лоренцо Медичи подтверждает это правило, говоря:

Е quel che fa' 1 signer fanno poi molti, che nel signer son tutti gli occhi volti[252][2].

ГЛАВА XXX

Гражданин, желающий воспользоваться доверием, которым он обладает, для какого-нибудь предприятия, полезного его отечеству, должен заглушить сперва зависть. Как должно при приближении неприятеля стараться о защите государства

Римский Сенат, узнав, что вся Тоскана поднялась с оружием в руках, чтобы идти на Рим, и что Латины и Герники, которые были до тех пор союзниками римского Народа, присоединились к Вольскам, их всегдашним врагам, рассудил, что эта война представляет большие опасности. Камилл в то время был одним из консульских Трибунов, и было предположено, что бесполезно создавать Диктатора, если его товарищи согласятся отдать ему в руки главное начальство, на что эти Трибуны охотно согласились: «Nee quicquam (говорит Тит Ливий) de maiestate sua detractum credebant, quod maiestati eius concessissent» [253] [3]. Камилл поспешил воспользоваться этой

честью и предписал организацию трех армий. Он решил, что будет командовать первой, назначенной против Тосканцев; он назначил Квинта Сервилия предводителем другой и приказал ему находиться в окрестностях Рима для сопротивления Латинам и Герникам, если они двинутся; он поставил Луция Квинкция во главе третьей и поручил ему охранение города и защиту ворот города и курии, если обстоятельства потребуют этого. Он приказал, между прочим, чтобы [Луций] Гораций, один из его сотоварищей, наблюдал за запасом оружия и съестных припасов и за всем тем, что необходимо в военное время, наконец, он предложил Сенату и народному собранию [Сервия] Корнелия, также своего сотоварища, чтобы руководить решениями и мерами, которые придется ежедневно принимать и приводить в исполнение. Вот каким образом желали в то время Трибуны командовать и слушаться для спасения своего отечества. Рассказ этот научает нас, что может сделать умный и осторожный человек, источником какого блага может он быть, какую пользу может он принести своему отечеству, если его добродетели и мужество заглушили в нем зависть, порок, который так часто бывает причиной, что добродетельные люди не могут употребить с пользой своих хороших качеств, не позволяя им иметь власть, необходимую в трудных обстоятельствах. Зависть побеждается двумя обстоятельствами: это бывает в тех случаях, где грозит большая и неминуемая опасность, причем каждый, видя свою гибель, жертвует своим личным честолюбием и подчиняется добровольно тому, мужество которого может, по его мнению, спасти его; так случилось с Камиллом. Он дал так много доказательств своего превосходства и, выбранный три раза Диктатором, управлял с такой пользой для Республики, никогда не заботясь о своих собственных выгодах, что его сограждане нисколько не опасались его власти и никто не считал для себя постыдным подчиняться ему, так высоко поставили его добродетели и мужество. По этой причине Тит Ливий и сделал приведенное нами выше замечание.

Зависть побеждается также естественной или насильственной смертью тех, которые соперничают с вами в славе и почестях и которые, видя репутацию более блестящую, нежели их собственная, не могут ни оставаться спокойными, ни терпеливо переносить это превосходство. Это люди, привыкшие жить при дурном правительстве, где воспитание не внушило им никакой добродетели и никакое обстоятельство не может обратить их к лучшим чувствам; чтобы достигнуть исполнения своих желаний и удовлетворить преступные стремления своей души, они с удовольствием смотрели бы на гибель своего отечества. Чтобы победить эту зависть, есть только одно средство: это смерть завистников. Если судьба так благоприятствует добродетельному человеку, что удаляет соперников его естественной смертью, то он может без сопротивления достигнуть вершин славы, так как он может беспрепятственно выказать всю свою добродетель, никого не оскорбляя. Но если он не имеет этого счастья, то ему нужно стараться освободиться от своих соперников какими бы то ни было средствами и, прежде чем что-нибудь предпринять, он должен употребить все усилия, чтобы восторжествовать над этим препятствием. Каждый понимающий как должно Библию увидит, что Моисей был принужден, чтобы упрочить свои законы и постановления, предать смерти множество людей, из зависти только противившихся его намерениям. Джироламо Савонарола был убежден в этой необходимости, Пьеро Содерини, гонфалоньер Флоренции, тоже понимал это, но Савонарола не мог сделать этого, потому что у него не было должной власти и те, которые могли бы это сделать, не понимали его. Он с своей стороны делал все, что мог, и проповеди его наполнены обвинениями и упреками мудрых мира сего, как он называл завистников и всех, кто противился его преобразованиям. Содерини с своей стороны думал, что время, его собственная доброта, богатство его, которое он расточал всем, наконец заглушат эту зависть; он был во цвете лет — и почести, доставляемые ему постоянно его пове-

дением, убедили его, что он без насилия и беспорядков возвысится над людьми, из зависти противившимися его намерениям; он не знал, что от времени ничего ожидать нельзя, что доброты недостаточно, что счастье часто изменяется и что злоба не удовлетворяется никакими дарами. Поэтому оба погибли, и единственной причиной их гибели было неумение или невозможность победить зависть.

Также достоин особого замечания тот порядок внутри и вне Рима, который установил Камилл для защиты города. Благоразумные историки, как, например, Тит Ливий, конечно, не без причины подробно описали некоторые обстоятельства; они сделали это для того, чтобы потомки видели на примерах, как надо защищаться в подобных обстоятельствах. В этом рассказе надо обратить внимание на то, что защита, при которой все делается беспорядочно и поспешно, представляет наиболее опасности и наименее пользы, как это доказывает третья армия, собранная Камиллом для охранения города и оставшаяся в Риме. Многие будут смотреть и смотрят, может быть, на это как на совершенно ненужную вещь у воинственного народа, привыкшего быть постоянно вооруженным, считая, что при этом наборы бесполезны и что достаточно вооружить граждан, когда это потребуется. Но Камилл думал, напротив, как и всякий опытный военачальник, что никогда не надо позволять толпе браться за оружие без известного порядка и некоторых предосторожностей. Этот пример показывает, что начальник, которому поручено заботиться о защите государства, должен избегать как роковой ошибки беспорядочного вооружения народа; нужно, чтобы он выбрал и назначил сам людей, которых он хочет призвать к оружию, начальников, которым они должны повиноваться, место, где они должны собраться, куда должны идти, и приказал остальным оставаться в домах и стеречь и защищать их. Начальники, сообразующиеся с этим в осажденном городе, легко могут защищаться; тот, кто будет действовать вопреки и не будет подражать Камиллу, не защитится.

ГЛАВА XXXI

Сильные республики и люди твердого характера сохраняют во всех положениях одинаковое мужество и достоинство

В числе удивительных поступков и слов, приводимых нашим историком о Камилле, чтобы представить изображение великого человека, он приписывает ему следующие слова: «Nee mihi dictatura animos fecit, nee exilium ademit»[254][4]. Эти слова показывают, что великие люди остаются те же, в каком бы положении они ни находились. Если судьба их меняется, то возвышая, то унижая их, они сами не меняются и постоянно сохраняют то же душевное спокойствие, как и обыкновенно, так что каждый легко видит, что изменение их положения не имеет на них влияния. Люди без душевной твердости ведут себя совершенно иначе. Счастье совершенно опьяняет их, и они приписывают его добродетелям, которых никогда не имели; поэтому они скоро делаются несносными и ненавистными всем окружающим, и этим объясняется скорое изменение в их положении. Но едва постигло их несчастье, как они впадают в противоположную крайность и делаются низкими и подлыми. Отсюда следует, что подобного рода монархи заботятся в несчастии больше бежать от самих себя, чем защищаться, так же как и люди, дурно пользовавшиеся счастьем, никогда не готовы к защите.

Это мужество и эта трусость, встречающиеся, как я сказал, в отдельных людях, встречаются также и в республиках, примером чему могут служить Рим и Венеция. Первый никогда не падал духом в несчастье и не гордился в счастье, как это несомненно доказывает то, как были приняты поражение при Каннах и победа над Антиохом. Каннское поражение, хотя и чрезвычайно несчастное для Рима, так как оно было третьим поражением, испытан-

ным Республикой, не могло ни победить постоянства Рима и удержать его от набора новых войск, ни принудить к нарушению постановлений Республики, выкупив пленных. Рим не послал ни в Карфаген, ни к Ганнибалу просить мира; напротив, отбросив всякие подлые и унизительные меры, он обратил все свои мысли к войне и по недостатку людей, способных носить оружие, вооружил даже невольников и стариков. Карфагенянин Ганнон, узнав, как я уже говорил выше, об этих мерах, объявил карфагенскому Сенату, как мало можно надеяться на поражение при Каннах. Это показывает, что трудные обстоятельства не удивили Римлян и не могли унизить их. С другой стороны, счастье никогда не делало их заносчивыми: когда Антиох послал к Сципиону послов с предложениями перед битвой, в которой он был разбит, этот последний поставил условием мира, чтобы Антиох удалился вовнутрь Сирии, предоставив остальное великодушию Римлян. Антиох отказался и вступил в битву, но, будучи разбит, послал снова к Сципиону посланников с приказанием принять все условия, которые ему предпишет победитель. Сципион поставил те же условия, что и перед победой, и прибавил следующее: «Quod Romani si vincuntur, non minuuntur animis, nee, si vincunt insolescere solent»[255][5].

Венецианцы вели себя противоположным образом. Опьяненные своим счастьем и полагая, что они обязаны им только их мужеству, которого у них между тем не было, они сделались такими заносчивыми, что называли Французского короля не иначе как сыном святого Марка; они презирали Церковь, находили, что Италия слишком тесна для них, и обольщались до того, что мечтали иметь столь же обширные владения, как в древности Римлйне. Но когда счастье изменило им и Французский король наполовину разбил их при Вайле, они не только потеряли все свои владения вследствие возмущения, но еще отдали большие провинции папе и королю Испании вследствие

своей трусости и недостатка мужества. Они унизились даже до того, что направили послов к Императору[256][6], предлагая платить ему дань, и письма, которые они писали папе, чтобы возбудить в нем жалость к себе, будут служить памятником позора. Итак, четыре дня и полупоражение были достаточны, чтобы так унизить их. Их армия после первой битвы принуждена была при отступлении вступить снова в битву, в которой половина войска была почти разбита; один из проведиторов обратился в бегство с остальным войском и привел в Верону больше двадцати пяти тысяч человек, как кавалерии, так и пехоты, так что, если бы в Венеции и в ее учреждениях была хоть тень добродетели, Республика легко могла бы поправить это несчастье, снова попытать счастья и таким образом быть в состоянии или победить, или погибнуть со славой, или получить менее позорные условия. Но трусость ее граждан, происходившая от дурных ее военных учреждений, лишила ее разом и власти, и мужества. Такова судьба, ожидающая всех поступающих таким образом, потому что эта заносчивость в счастье и низость в несчастье происходят от образа жизни и полученного воспитания; воспитание, если оно низко или пусто, производит таких же людей, но если другого рода, то и дает других людей, и, доставляя им более верное знание мира, не позволяет им слишком радоваться счастью и слишком печалиться в несчастье. То, что я говорю об отдельных личностях, относится ко всем живущим под одним и тем же правительством, степень совершенства которого всегда обусловливается образом жизни людей.

Хотя я и говорил уже выше, что основание всех государств есть хорошее войско и что там, где его нет, не может быть ни хороших законов, ни вообще чего-нибудь хорошего, но считаю нужным еще раз повторить это, потому что при чтении истории на каждом шагу видна эта необходимость. Здесь видно, что войско не может быть хорошо, если оно не упражняется постоянно, упражнять

же его невозможно, если оно не составлено из ваших подданных, так как государство не всегда в войне и не может быть всегда в войне. Итак, должно иметь возможность упражнять армию в мирное время, и если она не состоит из ваших подданных, то упражнения эти невозможны вследствие больших расходов, которых они требуют. Камилл, как мы уже сказали, вышел с своим войском навстречу Тосканцам; его воины испугались, видя многочисленность врагов и считая себя слишком слабыми, чтобы выдержать натиск. Камилл узнал об этом дурном расположении войск, вышел к ним и обошел весь лагерь, разговаривая с солдатами; ему удалось изгладить из их ума эту опасную мысль, и, наконец, не делая других распоряжений, он сказал только: «Quod quisque didicit, aut consuevit, faciet»[257][7]. Размышляя об этом поступке и о словах, произнесенных им, чтобы побудить войска идти против неприятеля, легко убедиться, что сказать и сделать это можно было только имея армию, одинаково упражнявшуюся и в военное, и в мирное время. Военачальник не может ни положиться на незнающих солдат, ни быть уверенным, что они хорошо исполнят свою обязанность, и если бы ими предводительствовал новый Ганнибал, то и тот не вынес бы такого бремени, потому что в битве начальник не может находиться в одно и то же время везде, и если он не позаботился заранее, чтобы солдаты его армии прониклись его духом и знали его распоряжения, то он, очевидно, должен потерпеть поражение. Итак, если государство вооружается и организуется, как Рим, если его граждане каждый день должны и публично, и в частной жизни испытывать свое мужество и твердость характера, то, в каких бы обстоятельствах они ни находились, они всегда будут сохранять то же самое мужество и достоинство. Но если они не вооружены и если они надеются только на прихоти судьбы, а не на собственное свое мужество, то они должны будут испытать всю ее изменчивость и представят такой же пример, как Венецианцы.

ГЛАВА XXXII

Какие средства употребляли некоторые, чтобы нарушить мир

Цирцеи и Велитры, две римские колонии, возмутились против метрополии в надежде на помощь Латинов, но так как народ этот был побежден, то значительное число граждан советовали направить в Рим посольство, чтобы просить Сенат о милосердии. Совет этот был отвергнут зачинщиками возмущения, боявшимися, чтобы все наказание не пало на них, и, дабы удалить всякую возможность мирного предложения, они побудили толпу взяться за оружие и совершить нападение на римские владения [258] [8]. Действительно, когда хотят, чтобы народ или монархи отказались от всякого примирения, то нет более верного и надежного средства, как побудить их к какому-нибудь важному вероломству относительно того, с кем не хотят видеть примирения; они будут тем более против мира, чем более будут бояться наказания, которого, по их мнению, заслуживает сделанное ими оскорбление. После первой Пунической войны войска, служившие Карфагенянам против Римлян в Сицилии и Сардинии, возвратились в Африку тотчас по заключении мира; недовольные платой, они возмутились против Карфагена, выбрали себе начальниками Матона и Спендия, овладели многими городами Республики и разграбили множество других. Карфагеняне, решившись испытать все средства, прежде чем вступить в битву, послали к ним своего соотечественника Гасдрубала, который, как они думали, быв прежде их начальником, должен был сохранить над ними некоторую власть. Но едва только он прибыл в их лагерь, Матон и Спендий, желая принудить своих солдат не рассчитывать более на мир с Карфагеном и, напротив, побудить их к войне, убедили их, что гораздо лучше убить Гасдрубала и всех Карфагенян, бывших у

них в плену. Эти изверги не только убили их, но еще предварительно подвергли их самым страшным мучениям и вдобавок к этому варварству обнародовали закон, угрожавший такими же мучениями всем Карфагенянам, которые только попадут к ним в руки. Это решение и последовавшие за ним убийства довели до крайнего предела ярость и упрямство этого войска против Карфагена.

ГЛАВА XXXIII

Для одержания победы надо, чтобы армия надеялась на себя и на своего полководца

Если хотят, чтобы армия одержала победу, нужно внушить ей такое доверие, чтобы она была убеждена, что ничто не помешает ей победить. Это доверие является в ней, если она хорошо вооружена, дисциплинированна и составлена из войск, знающих друг друга. Но доверие это или эта дисциплина может возникнуть только между солдатами одной страны, привыкшими жить вместе. Необходимо, чтобы военачальник пользовался уважением, так чтобы армия надеялась на него; и она всегда будет надеяться на него, если увидит, что он любит дисциплину, мужествен, заботлив и что достойно поддерживает величие своего сана. Всего этого он достигнет легко, если будет наказывать солдат за проступки, не утомляя их бесполезно, точно исполнять свои обещания, показывая им, что путь к победе легок, будет скрывать от них предметы, издали кажущиеся опасными, и уменьшать их значение. Соблюдение этих условий составляет одну из главных причин уверенности войска, а уверенность ведет к победе. Римляне пользовались религией для внушения своим войскам этой уверенности, вследствие чего они начинали вопрошением

ауспиций и гаруспиков назначение Консулов, набор войск, разделение армии и битву. Хороший полководец никогда не принял бы ни малейшего решения, не исполнив всех этих формальностей, будучи уверен, что ему ничто не удастся, если солдаты не услыхали прежде, что Боги на их стороне. И если бы какой-нибудь консул или другой военачальник вступил в битву, несмотря на ауспиции, то они наказали бы его, как наказали Клавдия Пульхра. Хотя примеры подобного рода действий встречаются во всей древней истории, но мы видим особое доказательство этого в словах, приписываемых Титом Ливнем Аппию Клавдию. Он жаловался народу на гордость и наглость Трибунов, доказывая, что они одни — причина уменьшения влияния ауспиции и других религиозных учреждений; вот что он сказал: «Eludant mine licet religiones. Quid enim interest, si pulli non pascentur, si ex cavea tardius exiverint, si occinuerit avis? Parva sunt haec; sed parva ista non contemnendo, maiores nostri maximam hanc rempublicam fecerunt»[259][9]. Эти мелочи действительно поддерживают единство и доверенность войск, что составляет первую причину победы, но они должны быть всегда неразлучны с мужеством и иначе ни к чему не служат. Жители Пренесты, выслав свое войско в поход против Римлян, расположились лагерем на берегу Аллии, на том месте, где Римляне были разбиты прежде Французами [галлами]; они сделали это, чтобы внушить доверие своим войскам и выбором места испугать Римлян. Хотя этот план представлял некоторое вероятие по вышеприведенным причинам, тем не менее исход дела показывает, насколько выше стоит истинное мужество над этими слабыми

Дата добавления: 2015-11-26