Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава XXXVIII 8 страница

Читайте также:
  1. A) жүректіктік ісінулерде 1 страница
  2. A) жүректіктік ісінулерде 2 страница
  3. A) жүректіктік ісінулерде 3 страница
  4. A) жүректіктік ісінулерде 4 страница
  5. A) жүректіктік ісінулерде 5 страница
  6. A) жүректіктік ісінулерде 6 страница
  7. A) жүректіктік ісінулерде 7 страница

Если мы разберем мнение папских советников, то увидим, что, несмотря на кажущуюся основательность, оно было совершенно нелепо. Победителю редко случается понести большой урон: много людей погибает не в самом сражении, а в бегстве; в пылу же боя, когда воины дерутся лицом к лицу, их погибает мало уже потому, что обыкновенно такой бой непродолжителен. Но если бы он был

и продолжителен и если бы победитель понес большие потери, то слава победы имеет такое значение и наводит такой страх, что эти выгоды гораздо важнее потери в сражении. Армия, которая атаковала бы победителя в надежде, что он ослаблен победой, жестоко ошиблась бы в расчете и подверглась бы неминуемой гибели, если только сила ее не была достаточна, чтобы состязаться с этим неприятелем и до победы его, и после нее. Если сила ее достаточна, то она могла бы победить или потерпеть поражение, смотря по обстоятельствам и ее мужеству, но во всяком случае противник ее имел бы над ней именно то преимущество, что уже сражался и одержал победу. Латины убедились в этом на горьком опыте, когда увлеклись ложными рассуждениями претора Нумизия, склонившего их на пагубное предприятие. Когда Латины были разбиты Римлянами, этот претор кричал на весь Лаций, что теперь настало самое удобное время атаковать Римлян, ослабленных предыдущим сражением, что победа доставила Римлянам только пустую славу, но ослабила их точно так же, как ослабило бы и поражение, что теперь с небольшим усилием легко их уничтожить. Поверив этому, Латины собрали новую армию, но были тотчас разбиты и подверглись всем бедствиям, которые постигают народы, увлекающиеся столь нелепыми планами.

 

ГЛАВА XXIII

Поставленный чем-нибудь в необходимость решить участь своих подданных, Рим особенно избегал среднего пути

«lam Latio is status erat rerum, ut neque pacem neque bellum pati possent»[182][1]. Из всех бедственных положений, в каких

могут находиться государи и республики, самое бедственное то, когда они не могут ни принять мир, ни продолжать войну; таково положение тех, которым, с одной стороны, мир представляет слишком тяжкие условия, а с другой — война дает только на выбор предаться в жертву союзникам или сделаться добычей неприятеля. Как я уже сказал, в такую крайность приводит увлечение безрассудными советами и нелепыми планами, когда пускаются в предприятия, не соразмерив своих сил. Вполне взвесив свои средства, республика или государь не могут дойти до такой крайности, в какую впали Латины, которые уступали Римлянам, когда не следовало уступать, и начинали войну, когда ее нельзя было начинать; это довело их до того, что и вражда, и дружба Рима сделались им одинаково пагубны. Сперва Манлий Торкват, потом Камилл победили и совершенно разбили Латинов; Камилл занял своими войсками весь Лаций, принудил Латинов выдать заложников и вообще безусловно предаться на произвол Римлян. Возвратившись в Рим, он объявил, что весь Лаций — в руках Народа римского. Я приведу слова, которые Ливий приписывает по этому поводу Камиллу; в них заключается замечательная мысль, которой должно следовать во всех подобных случаях; кроме того, слова эти объясняют политику Римлян при распространении своего владычества и показывают, что они всегда избегали средних путей, действуя постоянно крайностями. Действительно, правительство есть совокупность средств для удержания подданных в страхе и повиновении. Стало быть, оно должно или совершенно подавить подданных, чтобы лишить их возможности вредить ему, или так облагодетельствовать их, чтобы они не имели никакого разумного повода желать перемены. Чтобы пояснить мою мысль, я приведу речь Камилла и решение, постановленное по этому вопросу Сенатом. Вот эта речь: «Dii immortales ita vos potentes huius consilii fecerunt, ut, sit Latium, an non sit, in vestra manu posuerint. Itaque pacem vobis, quod ad Latinos attinet, parare in perpetuum, vel saeviendo vel ignoscendo potestis. Vultis crudelius consulere in deditos victosque? licet

delere опте Latiura. Vultis exemplo majorum augere rem romanam, victos in civitatem accipiendo? materia crescendi per summam gloriam suppeditat. Certe id firmissimum imperium est, quo obedientes gaudent. Illorum igitur animos, dum expectatione stupent, seu poena, seu beneficio, praeoccupari opportet» [183] [2]. Сенат согласился с этим мнением. Согласно предложению Консула, он приказал отыскать во всех городах Нация людей, пользовавшихся влиянием; из них одни были осыпаны милостями, а другие казнены; одним дали должности, разные преимущества, право гражданства и приняли все меры для их безопасности; у других, напротив, разорили имения, отдали земли колонистам, а самих перевели в Рим и разослали в разные места, так что они не могли вредить ни советами, ни силой. Таким образом, как я сказал, в этом случае и во всех других Римляне не любили полумер и средних путей. Все правительства должны бы были подражать этому примеру. Так, когда в 1502 году Ареццо и вся Вальди-Кьяна взбунтовались против Флоренции, Флорентийцы утвердили бы свое господство, возвеличили бы свою республику и доставили бы ей эту необходимую для нее область, если бы по-

следовали примеру Римлян. Вместо того они прибегли к полумерам, которые особенно вредны, когда надо наказывать. Аретинцы были частью сосланы, частью казнены, и все лишились почестей и должностей, которыми пользовались в своем городе, но самый город был пощажен. Во время прений об этом некоторые граждане советовали разрушить Ареццо, но другие, считавшие себя умнее, возражали, что это будет недостойно республики и покажет, как будто Флоренция не в силах удержать Ареццо в повиновении. Это один из тех доводов, которые кажутся справедливыми, но в сущности ложны; после этого по той же причине можно сказать, что не следует казнить ни одного отцеубийцу, ни одного злодея и бунтовщика, потому что правительству стыдно показать, что оно не в силах сдержать в повиновении одного человека. Но люди, рассуждающие подобным образом, не видят, что и частный человек, и целый город может так провиниться против государства, что для примера другим и для собственной безопасности правительству ничего другого не остается, как истребить их. Честь состоит в умении и возможности наказывать, а не в том, чтобы щадить, подвергаясь через это бесчисленным опасностям: правительство, которое не лишает преступников возможности совершать дальнейшие преступления, считается глупым или робким. Решение Римлян было необходимо, что подтверждается еще постановлением их о Привернатах. В рассказе об этом Ливия замечательны два обстоятельства: во-первых, то, что, как мы сказали, подданных следует или благодетельствовать, или карать; во-вторых, то, что великодушие бывает чрезвычайно полезно, когда обнаруживается перед мудрыми людьми. Сенат собрался судить Привернатов, которые взбунтовались и были силою приведены в покорность. Народ привернийский послал многих граждан от народа умолять Сенат о прощении. Когда граждане пришли в заседание, один Сенатор спросил их: «Quam poenam meritos Privernates censeret?»[184][3] На это При-

вернат отвечал: «Earn quam merentur qui se libertate dignos censent» [185] [4]. Тогда Консул возразил: «Quid si poenam remittimus vobis, qualem nos pacem vobiscum habituros speremus?» [186] [5] Привернат отвечал: «Si bonam dederitis, et fidelem et perpetuam; si malam, haud diuturnam» [187] [6]. Выслушав это, некоторые Сенаторы рассердились, но мудрейшие воскликнули: «Se audivisse vocem et liberi et viri, nee credi posse ullum populum, aut hominem denique in ea conditione cuius eum poeniteat, diutius quam necesse sit, mansurum. Ibi pacem esse fidam, ubi voluntarii pacati sint, neque eo loco ubi servitutem esse velint, fidem sperandam esse» [188] [7]. После этих слов было постановлено даровать Привернатам римское гражданство со всеми правами его, причем Сенат сказал: «Eos demum qui nihil praeterquam de libertate cogitant, dignos esse qui Romani fiant» [189] [8]. До такой степени великодушные ответы их понравились великодушному собранию. И в их положении всякий другой ответ был бы ложью и подлостью. Кто думает иначе о людях, особенно о свободных людях или по крайней мере считающих себя свободными, тот очень ошибается; это заблуждение заставляет его принимать меры, которые не приносят пользы ему самому и не удовлетворяют этих людей. От подобных мер происходят возмущения и падают правительства. Но, возвращаясь к нашему предмету, я повторяю, что постановление Римлян относительно Латинов доказывает необходимость действовать в отно-

шении могущественных и привыкших к свободе городов или вполне милосердно, или с неумолимой строгостью; все полумеры напрасны и вредны. Особенно надобно избегать средних мер, всегда гибельных. Так, когда Самниты окружили Римлян в Кавдинском ущелье, один старец советовал им или выпустить неприятеля с почетом, или истребить без пощады до последнего человека[190][9]; они не послушались и предпочли середку на половине: обезоружив римские войска и прогнав их под «ярмом»[191][10], они отпустили их с позором и срамом домой. Но вскоре им пришлось убедиться, как полезен был совет старца и как вредно их решение; мы расскажем об этом подробно ниже.

ГЛАВА XXIV

Крепости вообще скорее вредны, чем полезны

Современные умники, пожалуй, упрекнут Римлян в неосторожности за то, что, желая держать в повиновении народы Лация и Приверна, они не подумали построить в этой стране крепости для поддержания своего владычества; так, у нас во Флоренции наши умники постоянно утверждают, что нам необходимы крепости для удержания в повиновении Пизы и других городов. Конечно, если бы Римляне имели что-нибудь общее с нынешними мудрецами, они не замедлили бы настроить крепостей, но то были люди совершенно иных качеств, иначе рассуждавшие и иначе действовавшие; поэтому крепостей они не строили. Пока Рим был свободен, пока он держался своих древних правил и своих превосходных учреждений, граждане его никогда не строили крепостей для удержания в своей власти городов или областей; они даже не сохраняли всех крепостей, которые существовали в поко-

ренных ими областях до них. Видя такую разницу в этом отношении в образе действий Римлян и нынешних государей, я считаю нужным исследовать, хорошо ли строить крепости, полезны ли они или вредны тому, кто их строит. Прежде всего надо знать, против кого строится крепость — против неприятеля или против подданных. В первом случае она необходима, во втором — вредна. Теперь я докажу, почему вредно строить крепости для защиты против подданных. Государь или республика, которые боятся возмущения подданных, страхом своим доказывают, что ненавистны своим подданным; ненависть эта возбуждена, разумеется, неистовствами правительства. Правительство неистовствует или от уверенности в своей силе, или по безрассудству; уверенность в силе значительно зависит от обладания крепостями. Таким образом, жестокости правительства, возбуждающие против него ненависть, в значительной степени зависят от того, что государь или республика обладают крепостями, и вот почему крепости скорее вредны, чем полезны. Во-первых, как я сказал, они внушают правительству больше самонадеянности и подстрекают к насилию против подданных; во-вторых, они вовсе не доставляют правительству такого обеспечения, какого оно от них ждет. У правительства против народа только два верных средства — иметь всегда наготове хорошую армию, какая была у Римлян, или поселить в народе такое расстройство, такие раздоры, такое несогласие, такой беспорядок, чтобы он никак не мог соединиться и восстать против правительства. Все другие насильственные меры для удержания народа в повиновении совершенно бесполезны. Например, если народ ограбить, то и нищие найдут оружие («spoliatis arma supersunt»); если обезоружить его, то негодование доставит ему оружие («furor arma ministrat»); если убить глав его, а народ продолжать угнетать, то у него явятся новые главы, как у гидры. В мирное время крепости больше приносят вреда, чем пользы, потому что подстрекают правительство к злодействам; в военное же время они бесполезны, потому что, когда их сразу атакуют и внешние враги, и под-

данные, они, конечно, не выдержат такой совокупной атаки. Крепости всегда были бесполезны, а тем более теперь, при действии артиллерии, против которой, как мы говорили, нельзя отстаивать небольших крепостей, где отступление за новые укрепления невозможно.

Об этом я поговорю подробнее. Итак, о государь, ты, который думаешь крепостью сдержать в повиновении народ твоей столицы; ты, государь, или ты, республика, которые хотите укреплением смирить завоеванный город, обращаюсь к вам с такой речью. Вы видели, как бесполезны крепости для удержания народа под вашей властью; вы видели, что ваши укрепления только подстрекают вас к тирании, которая готовит вам гибель и ускоряет ее, между тем как ваши твердыни, вызывающие восстание, бессильны против него. Правительства мудрые и честные никогда не будут возводить крепостей, если желают, чтобы дети их не возненавидели их, не возгорелись против них негодованием; они будут основывать власть свою не на укреплениях, а на преданности подданных. Граф Франческо Сфорца считался очень умным человеком. Однако, сделавшись герцогом Миланским, он тотчас выстроил в Милане крепость; по-моему, в этом случае он поступил неумно, и последствия показали, что преемникам его эта крепость принесла больше вреда, чем пользы. Надеясь, что она дает им безопасность и возможность безнаказанно угнетать граждан и подданных своих, они перестали стесняться и совершали всевозможные насилия, сделались через это ненавистны и при первом неприятельском нападении лишились государства; при этом крепость, вредившая им в мире, не защитила их в войне и не принесла им никакой пользы. Она даже и тут повредила им, потому что, не имей подобной опоры, они раньше заметили бы опасность своего положения, если бы по неосторожности оскорбили граждан, и поспешили бы загладить свою вину; точно так же им легче было бы устоять и против нападения Французов, если бы они вместо крепости имели за себя своих подданных, чем имея за себя крепость, а против себя и неприятеля и подданных; крепость же совер-

шенно бесполезна и должна неизбежно пасть от измены ли коменданта, или от атаки неприятеля, или от голода. Чтобы крепость могла содействовать в возвращении отнятой области, где в руках прежнего владельца осталось только укрепление, надо иметь кроме крепости армию, с которой можно было бы напасть на завоевателя. Но дело в том, что с хорошей армией нетрудно возвратить утраченную область и не имея в ней крепости; это даже легче, потому что в таком случае на стороне прежнего владельца будет население области, которое он не удручал, потому что не имел против него оплота. И точно, опыт доказал, что миланская цитадель не принесла пользы ни Сфорца, ни Французам, когда им пришлось плохо, напротив, она причинила им вред и погубила их, потому что, обладая ею, они не помышляли управлять умеренно и кротко. Гвидобальдо, герцог Урбинский, сын Федериго, который в свое время считался хорошим полководцем, был изгнан из своих владений Цезарем Борджа, сыном папы Александра VI. Получив впоследствии возможность возвратиться, он приказал срыть все крепости в своей стране, найдя их вредными. Он не хотел держать их, чтобы не оскорблять этим своих подданных, очень любивших его; вместе с тем он видел, что они не могут защитить его против неприятеля, потому что для этого нужна армия; вследствие этих соображений он решился разрушить их. Папа Юлий, изгнав из Болоньи Бентивольи, построил в этом городе цитадель и начал через губернатора своего резать народ; народ взбунтовался и внезапным нападением взял цитадель, которая не принесла папе ни малейшей пользы, тогда как при другом образе действий могла бы оказаться полезною. Отец Вителли, Никколо да Кастелло, по возвращении в отечество из изгнания тотчас приказал срыть два укрепления, построенные папой Сикстом IV, полагая, что власть его может поддержать не крепость, а любовь народа. Но самый свежий и во всех отношениях замечательный пример бесполезности строить крепости и пользы разрушать их представила нам недавно Генуя. Всем известно, что в 1507 году Генуя восстала против

Людовика XII, короля французского, который подступил к ней лично со всеми своими силами, чтобы снова подчинить себе. Взяв город, он построил в нем крепость, самую сильную из всех, какие до сих пор известны, природа и искусство делали ее неприступною; она была выстроена на вершине холма, выдававшегося в море и называемого Генуэзцами Кодефой; оттуда она обстреливала всю гавань и большую часть города. Однако, когда в 1512 году Французы были изгнаны из Италии и Генуя возмутилась против них, невзирая на крепость, Оттавио Фрегозо, стоявший во главе правительства, окружил Французов в этой крепости и после шестнадцатимесячной осады принудил голодом к сдаче. Многие советовали ему сохранить ее для убежища на случай беды, и все думали, что он последует этому совету, но этот умнейший человек, понимая, что правительство существует не силою крепостей, а расположением подданных, разрушил цитадель. Основав, таким образом, свою власть не на крепостях, а на своих добродетелях и мудрости, он сохранил ее и до сих пор пользуется ею. До него тысячный отряд войска мог ниспровергнуть генуэзское правительство, но на него нападали и десятитысячные армии, а он устоял. Итак, мы видим, что постройка крепости повредила королю французскому, а разрушение ее не повредило Оттавио. Придя в Италию с армией, король овладел Генуей и без крепости, но, потеряв армию, он и с крепостью не мог удержать города Постройка крепости принесла королю только напрасный расход, а потеря ее — позор; между тем для Оттавио взятие ее было славно, а разрушение полезно.

Но обратимся к республикам, которые строят крепости не в отечестве, а в завоеванных странах. Если для доказательства безрассудства их мало примера Генуи и короля Французского, то я укажу на пример Флоренции и Пизы. Чтобы держать этот город в повиновении, Флорентийцы настроили в его области крепостей, не поняв, что Пиза — заклятый враг Флоренции, привыкшая к независимости, и, не имея иного средства избавления, кроме бунта, она необходимо должна возмутиться, если про-

тив нее не принять одно из средств Римлян, т.е. или сделать ее своей союзницей, или разрушить до основания Что касается крепостей, то при появлении короля Карла тотчас обнаружилось, чего они стоят: все они посдавались, одни вследствие измены комендантов, а другие из опасения худшей участи; если бы их вовсе не было, Флорентийцы не возлагали бы на них единственную надежду удерживать свою власть над Пизой и король не мог бы воспользоваться ими, чтобы отнять у Флоренции этот город; быть может, без этого обстоятельства средства, которыми до сих пор Флорентийцы держались в Пизе, оказались бы достаточны и на дальнейшее время, но во всяком случае хуже того, как настроить крепостей, нельзя было ничего придумать. Итак, для удержания власти в отечестве крепости вредны; для удержания завоеваний они бесполезны; на этот счет для меня довольно примера Римлян, которые обезоруживали, а не укрепляли города, насильственно удерживаемые в их власти. Мне возразят, быть может, примером Тарента в древности и Бреши в новейшее время, где благодаря цитаделям удалось подавить восстания. Но Тарент был усмирен только через год Фабием Максимом с целой армией, а Фабий взял бы его и без крепости, если бы ее не было; он воспользовался ею, так как она существовала, но, наверное, и без нее нашел бы не менее действенное средство. Да и можно ли приводить в пример пользы крепостей этот случай, где для завоевания восставшего города пришлось, несмотря на цитадель, высылать против мятежников целую консульскую армию с таким полководцем, как Фабий Максим. А что Римляне во всяком случае взяли бы Тарент, это доказывает пример Капуи, где у них цитадели не было, что, однако, не помешало их храбрым войскам овладеть ею. Теперь Бреша. Этот случай представляет очень редкое стечение обстоятельств: во-первых, несмотря на общее восстание жителей, цитадель осталась в руках гарнизона, во-вторых, у Французов была под рукой сильная армия: королевский главнокомандующий монсеньор де Фуа находился с армией в Болонье, когда пришло извес-

тие о потере Бреши; он немедленно выступил в поход, в три дня пришел под Брешу и при помощи цитадели овладел городом. Стало быть, и здесь, чтобы крепость принесла пользу, нужна была целая армия с таким полководцем, как монсеньор де Фуа. Следовательно, примеры эти не опровергают нашего мнения, тем более что его подтверждает множество фактов; в современных войнах в Ломбардии, в Романье, в королевстве Неаполитанском и вообще всюду в Италии было очень много крепостей, но их так же легко завоевывали, как и открытые местности. Что касается крепостей, построенных для защиты от внутренних врагов, я повторяю, что они бесполезны народам и правительствам, имеющим хорошие войска, но еще более бесполезны тем, у кого нет хороших войск: хорошие войска защитят правительство и без крепостей, а крепости без хороших войск не защитят. Это подтверждается самыми высокими авторитетами в науке правления и во всем другом, а именно Римлянами и Спартанцами; Римляне не строили крепостей, а Спартанцы не только не строили, но даже не позволяли укреплять свой город, желая иметь оплотом лишь мужество граждан. На вопрос одного Афинянина, как он находит стены Афин, Спартанец отвечал: «Они были бы хороши, если бы в городе жили только женщины».

Итак, государь, имеющий хорошие войска, может не без пользы содержать на границах своих владений несколько крепостей, чтобы удерживать неприятеля, пока не приготовится встретить его, хотя и это не составляет крайней необходимости. Но государю, не имеющему хороших войск, крепости внутренние и пограничные равно бесполезны и опасны. Опасны потому, что их легко потерять и, потеряв, дать в них поддержку своему неприятелю; бесполезны потому, что если их нельзя взять, то неприятелю легко обойти их, и тогда они уже ни к чему не служат. Неприятель, не встречая решительного сопротивления, обыкновенно проникает в страну, не обращая внимания на крепости и цитадели, которые оставляет за собой; подобные примеры бывали и в древней истории, и еще

недавно. Франческо Мариа, напав на Урбино, оставил в тылу у себя десять неприятельских крепостей. Следовательно, государь, имеющий хорошие войска, может строить крепости, а кто их не имеет — не должен. Пусть он укрепит свою столицу, снабдит ее всем необходимым и приготовит ее граждан выдерживать неприятельское нападение до заключения договора или до получения посторонней помощи. Все прочие меры подобного рода убыточны в мирное время и бесполезны в военное. Сообразив все сказанное, мы видим, что Римляне, мудрые во всем, поступали мудро в отношении Латинов и Привер-натов; не помышляя о сооружении крепостей, они обеспечили свою власть над ними более благоразумными и достойными средствами.

ГЛАВА XXV

Часто бывает вредно пользоваться междоусобием в городе для его покорения

Междоусобия между Народом и Аристократией дошли в Римской республике до того, что Вейяны и Этруски возымели надежду уничтожить Рим. Они собрали армию и начали опустошать окрестности Рима. Сенат послал против них Гнея Манлия и Марка Фабия. Когда римская армия приблизилась к неприятельской, Вейяны начали дразнить Римлян беспрестанными нападениями и бранными словами[192][11]. Эта наглость и дерзость до того рассердили Римлян, что они исполнились единодушия, кинулись на неприятеля и разбили его. Мы уже видели отчасти, до чего люди могут заблуждаться и как часто их губит то, в чем они думали найти выгоду. Так и Вейяны воображали, что победят Римлян, воспользовавшись их междоусобием; но вместо того их

нападение привело Римлян к единодушию, а Вейянов погубило Дело в том, что причиною смут в республиках часто бывают мир и праздность, опасность и война вызывают единодушие Если бы Вейяны были рассудительны, они тем более воздерживались бы от войны, чем больше видели бы в Риме раздоров, и, пользуясь этими раздорами, старались бы подчинить себе Римлян хитростью, не нарушая мира Для этого надо войти в дружбу с государством, раздираемым междоусобием, сделаться посредником между партиями и довести их до того, чтобы они подрались между собою Когда у них дело дойдет до драки, надо слегка поддерживать слабейшую сторону, так чтобы она могла продолжать борьбу, истощая и себя, и противника Но не следует оказывать ей сильной помощи, потому что это может встревожить ее и возбудить в ней подозрение, что покровитель хочет покорить ее и подчинить своей власти. Действуя искусно в этом смысле, мы, наверное, достигнем цели Подобным образом был подчинен Флорентийской республике город Пистойя Когда в нем господствовали смуты, Флорентийцы поддерживали то одну, то другую партию, не давая ни той, ни другой полной победы, и таким образом довели город до того, что, утомленный постоянными раздорами, он добровольно предался во власть Флоренции В городе Сиене раздоры усиливались, как скоро прекращалось вмешательство Флорентийцев, и затихали, когда оно становилось деятельно Тогда в городе водворялось единодушие и все партии соединялись на защиту правительства Наконец, третий пример Филиппе Висконти, герцог Миланский, неоднократно начинал войну с Флоренцией, надеясь на тамошние смуты, и всякий раз терпел неудачу, так что наконец жаловался, что флорентийские глупости обошлись ему в два миллиона золотых Итак, Вейяны и Тосканцы увлеклись ложным расчетом и одно сражение покорило их Римлянам Такая же участь предстоит всякому, кто возмечтает покорить народ подобными средствами и при подобных обстоятельствах

ГЛАВА XXVI

Презрение и оскорбление только возбуждают ненависть, не принося никакой пользы

Я нахожу, что одно из лучших доказательств благоразумия состоит в воздержании от угроз и оскорблений кого бы то ни было словами, они не только не ослабляют неприятеля, но, напротив, возбуждают в нем больше осторожности и ярости и заставляют больше думать об отмщении Это доказывает и вышеприведенный пример Вейянов, которые, не удовольствовавшись объявлением войны Римлянам, оскорбляли их еще словами Благоразумный полководец должен запретить солдатам оскорблять неприятеля бранью, которая только воспламеняет его и побуждает к мести, нимало не вредя ему, а, напротив, придавая ему еще больше силы Замечательный пример в этом отношении был в Азии Персидский полководец Габад долго осаждал Амиду и наконец, утомленный продолжительной осадой, решил удалиться, он уже снимал свой лагерь, когда осажденные, возгордясь победой, собрались на стенах и начали всячески бранить Персов, ругая, понося и обвиняя их в трусости и подлости Взбешенный этим, Габад переменил намерение и снова принялся за осаду, обида возбудила в нем такое негодование и придала ему столько силы, что он в несколько дней взял и разграбил город То же было и с Вейянами не довольствуясь, как я сказал, объявлением Римлянам войны, они еще поносили их ругательствами; они подходили к самому лагерю Римлян, чтобы говорить им разные оскорбления; таким образом, они гораздо больше раздражили Римлян словами, чем оружием, и римские солдаты, которые прежде не хотели сражаться, сами принудили потом Консулов начать сражение, и Вейянам, подобно Амидцам, пришлось поплатиться за свои дерзости Хорошие полководцы и правители должны принимать все меры, чтобы не допускать солдат и граждан оскорблять друг друга или неприятеля Мы уже видели, как вредно наносить оскор-

бления неприятелю, но еще вреднее, если граждане будут оскорблять друг друга и если не будет принято немедленно всех мер для их примирения; поэтому все умные люди всегда старались улаживать такие ссоры. Когда, как мы расскажем ниже, римские легионы, оставленные в Капуе, составили замысел против Капуанцев и произвели бунт, усмотренный [Марком] Валерием Корвом, то в договоре их с правительством были определены строгие наказания тем, кто будет упрекать этих воинов за их возмущение. Тиберий Гракх, назначенный в войне с Ганнибалом начальником отряда рабов, которых Римляне были принуждены вооружить по недостатку в людях, велел прежде всего строжайше наказывать всякого, кто попрекнет его воина рабством. Из этого видно, насколько опасным считали Римляне оскорблять людей презрением и срамить их, потому что ничто так не раздражает людей и не возбуждает в них такого негодования, как упреки серьезные или шуточные: «Nam facetiae asperae, quando nimium ex vero traxere, acrem sui memoriam relinquunt»[193][12].

ГЛАВА XXVII

Благоразумные государи и республики довольствуются победой; кто ищет большего, часто находит лишь собственную гибель

Презрительное обращение с неприятелем происходит часто от самонадеянности, возбуждаемой победой или обманчивой надеждой на победу; эта обманчивая надежда заставляет людей ошибаться не только в словах, но и в поступках. Забравшись в сердце человека, она увлекает их за пределы благоразумия и часто заставляет их терять

случаи приобрести верную выгоду, погнавшись за неверной. Это обстоятельство заслуживает внимания, потому что люди очень часто подвергаются этому заблуждению и этим вредят целому государству. Примерами древней и современной истории можно доказать это гораздо яснее и убедительнее, чем сухими доводами. Поразив Римлян при Каннах, Ганнибал послал в Карфаген гонцов, извещая о победе и прося помощи. Карфагенский Сенат собрался для совещания по этому поводу. Ганнон, старый и мудрый гражданин карфагенский, советовал благоразумно воспользоваться победой для заключения с Римлянами мира, который вследствие победы можно было получить на весьма выгодных условиях. Он представлял, что не должно ждать поражения для заключения мира, потому что Карфагеняне имели целью только доказать Римлянам, что могут тягаться с ними; стало быть, одержав победу, безрассудно подвергать себя дальнейшим опасностям ради больших выгод, которые еще очень сомнительны. Совет этот был отвергнут; впоследствии карфагенский Сенат убедился в его благоразумии, но было уже поздно. Когда Александр Великий уже покорил весь Восток, республика Тирская, знаменитая в свое время и могущественная, потому что Тир, подобно Венеции, стоял среди моря, видя величие Александра, отправила к нему послов сказать, что готова служить и повиноваться ему, как он требует, но не желает впускать в свой город ни его, ни его войск. Александр, негодуя, что один город закрывает свои ворота тому, перед кем разверзлись ворота всех городов мира, прогнал послов, отвергнув их условия, и осадил Тир. Но город был окружен водою и в изобилии снабжен продовольствием и всем необходимым для защиты, так что после четырехмесячной осады Александр убедился, что город этот отнимает у его славы больше времени, чем все прочие завоевания его. Тогда он решился вступить с жителями в переговоры и согласился на условия, которых они сами требовали. Но Тирийцы, возгордившись, не только не приняли его предложений, а даже убили послов царя. Возмущенный этим, Александр принялся за осаду так


Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 93 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.012 сек.)