Глава XXXVIII 5 страница

Об этом говорит и Тит Ливий. Он рассказывает о свидании Филиппа, царя Македонского, с Титом Квинкцием Фламинином в присутствии одного этолийского претора. При этом Филипп побранился с претором и упрекал Это-лийцев в алчности и вероломстве, говоря, что они не стыдятся воевать на обеих сторонах, так что нередко в обеих неприятельских армиях оказываются этолийские знамена[152][2]. Таким образом, федерации поступали всегда одинаково и всегда приходили к одинаковым результатам. Что касается завоевательного способа действий, мы видели, как он всегда безуспешен и даже гибелен, если переходит за должную меру. Будучи бесполезен для республик воинственных, он тем более бесполезен для государств, не имеющих войск, каковы современные итальянские республики. Стало быть, самый лучший — путь, который был избран Римлянами; он тем удивительнее, что ни до, ни после Рима никто не мог подражать ему. Что же касается федераций, то в наше время их представляют только Швейцария и Швабский Союз. Замечательно, что из всех мудрых учреждений Рима в его внешней и внутренней политике ни одно не только не нашло в наше время подражания, но даже не заслужило ни малейшего внимания, и все считаются как будто вымышленными, невозможными, неудобными и бесполезными. Таким образом, коснея в своем невежестве, мы всегда жертва всякого, кому вздумается вторгнуться в нашу страну. Положим, что подражать Риму слишком трудно, но почему же не взять бы в пример хоть древних Тосканцев, особенно нынешним Тосканцам? Конечно, они не могли приобрести такого могущества, как Рим, однако достигли в Италии известной силы, насколько позволяла им их система. Они долго пользовались безопасностью, славой, добрыми нравами и хорошей религией. Могущество и слава их были

подорваны Французами [галлами] и потом уничтожены Римлянами до такой степени, что теперь, после двух тысяч лет, о них не осталось почти и воспоминания. Любопытно вникнуть в причины такого полного забвения, и мы рассмотрим их в следующей главе.

ГЛАВА V

Перемена религии и языка, а также наводнения и моровые поветрия уничтожают исторические воспоминания

Философам, полагающим, что мир вечен, возражали, кажется, что если бы это была правда, то мы имели бы воспоминания о событиях древнее пяти тысяч лет. Но разные причины уничтожают память исторических событий; причины эти зависят частью от людей, частью от самого неба. От людей зависит перемена религии и языка. Первым старанием новой возникшей секты или новой религии бывает искоренение прежней для собственного возвышения; уничтожить старую религию особенно лег-+замечания (???) вполне подтверждаются разбором борьбы христианской религии против язычества; христианство ниспровергло все учреждения, все обряды язычества и совершенно уничтожило воспоминание о древней теологии. Однако оно не успело изгладить память о подвигах великих людей языческого мира, и это зависит от того, что христианство по необходимости сохранило латинский язык, имея в нем надобность для написания своих законов. Если бы христиане могли писать на новом языке, у нас, наверное, не сохранились бы воспоминания о древности, что легко доказать всеми преследованиями, к каким прибегало христианство против язычества. Читая о действиях св. Григория и других глав христианской религии, мы поражены ожесточением, с которым они преследовали все воспоминания о древности, сочинения поэтов и историков, разрушали статуи и уничтожали все, что

носило на себе память древности. Если бы при таком преследовании они еще говорили новым языком, то в скором времени все прежнее было бы забыто. Должно полагать, что как Христианство действовало против Язычества, так точно и Язычество — против религии, которая предшествовала ему. В течение пяти и шести тысяч лет религии непременно меняются раза два или три, и таким образом теряется воспоминание о том, что было раньше. Если и остаются какие-нибудь следы, их считают мифами и не верят, как не верят, например, истории Диодора Сицилийского, который рассказывает о событиях, происшедших сорок или пятьдесят тысяч лет назад, но не пользуется никаким доверием, и я сам считаю ее неправдоподобной.

От небес зависят причины забвения, губящие человеческий род и уменьшающие число обитателей земного шара. Таковы моровая язва, голод и потоп, особенно последний как более общий и притом дающий возможность спастись только диким горцам, которые, не имея сведений о древности, не могут и передать их своим потомкам. Если бы даже в числе спасшихся был человек со сведениями, то для приобретения славы и значения он скрыл бы их или извратил бы на свой лад; потомству осталось бы только то, что он написал бы, и ничего более. Я полагаю, что случаи потопов, моровых поветрий и голода не подлежат сомнению; о них рассказывают все историки, и они весьма естественны; природа человечества подобна естественным организмам, которые сами собою приходят в учащенное движение, когда в них накопляется излишек материи, и спасают себя извержением; то же бывает и со сложным организмом человеческого рода: когда все страны до того переполнятся населением, что людям нечем жить и некуда идти, потому что все места заняты, и, когда человеческая подлость и злоба дойдут до последних пределов, миру предстоит необходимость очиститься одним из этих трех средств; после того уменьшенные в числе и пораженные бедствием люди живут удобнее и становятся честнее и добрее. Итак, Тоскана [Этрурия] была

могущественна, отличалась добрыми нравами и возвышенной религией, имела национальные обычаи и национальный язык, и все это погибло под ударами Рима, так что, как я сказал, в воспоминании осталось только имя этого народа.

ГЛАВА VI

Как Римляне вели войну

Мы уже говорили, как Римляне распространили свои владения; скажем теперь, как они вели войну, мы увидим во всех поступках их в противоположность другим государствам необыкновенное умение пролагать себе путь к величайшему могуществу. Кто начинает войну по доброй воле или из честолюбия, имеет в виду сделать или сохранить приобретение; он желает действовать так, чтобы обогатиться, не разорив ни свою страну, ни завоеванную. Стало быть, завоевывая и сохраняя завоевания, надо не тратить средств, а действовать всегда на благо общества. Желающие поступать таким образом должны подражать Римлянам. Первым правилом Римлян было, чтобы войны были грозны, но кратковременны; они всегда высылали большие армии и кончали в самый непродолжительный срок все свои войны с Латинами, Самнитами и Тосканцами [этрусками]. От самого основания Рима до осады Вейев все войны их кончались в шесть, десять, двадцать дней. Это зависело от их системы вести войну. Объявив войну, они немедленно выступали против неприятеля со всеми своими силами и спешили дать сражение. Разбитый неприятель, чтобы спасти от разорения свою область, предлагал мир, Римляне требовали от него уступки части владений, которую раздавали в частную собственность или предоставляли колониям; эти колонии, располагаемые на неприятельских рубежах, охраняли римские пределы, принося пользу и поселенным в них коло-

нистам, и самому государству, которое они стерегли даром. Это было самое верное, действенное и полезное средство, потому что такой охраны было совершенно достаточно, пока неприятель не выходил в поход; в случае если он высылал против колонии большую армию, Римляне выставляли с своей стороны против нее значительные силы и вступали в битву; одержав победу и принудив неприятеля принять еще худшие условия, они возвращались домой. Таким путем они постепенно увеличивали свои силы и влияние над неприятелями. Так поступали они до осады Вейев, когда изменили свою военную систему. Тогда, чтобы иметь возможность дольше вести войну, они положили солдатам жалованье, которого прежде не платили, так как кратковременность войн не вызывала надобности в подобной плате. Однако, назначив войскам жалованье и получив через это возможность вести войны дольше, имея более надобности держать войска дольше в походе по отдаленности экспедиций, они тем не менее сохранили прежнее правило как можно скорее кончать войны и основывать колонии. Но кроме того, что быстрое окончание войны требовалось их военной системой, этому много содействовало также честолюбие Консулов: они желали окончить войну и заслужить триумф[153][3] как можно скорее, потому что срок их власти был всего год, да и то половину его они должны были проводить в городе. Создавать колонии их побуждали польза и удобство этой меры. Насчет раздела добычи они сделали некоторые изменения и перестали так щедро раздавать ее; они нашли нужным умерить щедрость в этом отношении, так как солдаты уже получали жалованье; притом добыча их стала гораздо богаче, и они откладывали ее в государственную казну, чтобы производить общественные предприятия, не налагая на граждан лишних податей. Вследствие

этой меры общественная казна вскоре чрезвычайно обогатилась. Таким образом, эти две меры — употребление добычи и выселение колоний — обратили для Римлян войну в источник обогащения, тогда как для других государей и республик она только разорение. Это было соблюдаемо ими до того, что Консул не мог получить триумфа, если в триумфе своем не мог поднести государственной казне несметной добычи: золота, серебра и прочего. Этими мерами: быстрым окончанием войн, частым возобновлением их на территории неприятеля, нанося ему поражения, опустошая его области, вынуждая у него выгодные условия — Римляне постоянно увеличивали свое богатство и могущество.

ГЛАВА VII

Сколько земли Римляне давали каждому колонисту

Трудно определить с достоверностью, сколько земли Римляне давали каждому колонисту. Я полагаю, что это было различно, смотря по тому, где они поселялись. Но вместе с тем я думаю, что во всяком случае земли давалось очень мало: во-первых, чтобы иметь возможность послать побольше людей, чтобы вернее охранять завоеванную страну; во-вторых, потому что переселенцы жили дома в бедности и было бы безрассудно доставлять им лишний достаток на новом месте. Тит Ливий говорит, что колонистам, посланным в Вейи, по взятии этого города было дано по три югера и семь унций[154][4] земли на каждого, что по нашей мере составляет...[155][5] Притом кроме всех этих причин Римляне находили, что дело не в количестве земли, а в качестве ее обработки. Колония должна иметь,

сверх того, общинные пастбища, куда всякий мог бы выгонять свой скот, и общие рощи, где всякий мог бы получать топливо; без этих двух условий колония не может устроиться.

ГЛАВА VIII

О причинах переселения народов из отечества и нашествия их в чужие страны

Выше я говорил о способе ведения войны Римлянами и о нападении Французов [галлов] на Тосканцев; поэтому Я, не уклоняясь от моего предмета, могу заметить, что есть два рода войн. Одни войны возбуждаются честолюбием государей и республик, стремящихся распространить свое владычество; таковы были войны Александра Великого, Римлян и вообще войны между державами. Войны эти губительны, но не доходят до совершенного изгнания всех жителей из края; победителю довольно бывает обеспечить себе повиновение народа, и он нередко оставляет ему его законы и никогда не касается его жилища и имущества. Другой род войны представляет переселение целого народа со всеми семьями из страны, откуда его гонят голод или война; тогда он отправляется искать нового жилища в чужой стране; цель его не покорить эту страну, подобно завоевателям, но совершенно овладеть ею, изгнав или истребив прежних жителей. Эта война самая ужасная и жестокая. Саллюстий упоминает о ней в конце своей «Истории Югуртинской войны», когда говорит, что после победы над Югуртой распространился слух о нашествии в Италию Французов [галлов]; он замечает, что со всеми прочими народами Римляне воевали только за господство, с Французами [галлами] — за существование. Когда на страну нападает государь или республика, им достаточно низвергнуть правительство этой страны, но массам, совершающим нашествие, необходимо истребить

все народонаселение, потому что они хотят воспользоваться всеми средствами его существования. Римляне выдержали три такие войны. В первой Рим был взят теми самыми Французами [галлами], которые, как мы сказали, отняли Ломбардию у Тосканцев и поселились в ней Тит Ливий указывает две причины этой войны: во-первых, как мы сказали, Французов [галлов] привлекла в Италию сладость тамошних плодов и вин, чего у них во Франции не было; во-вторых, народонаселение французской страны до того размножилось, что не могло прокормиться, и народные начальники нашли необходимым выслать часть народа на поиски новых стран; приняв это намерение, они назначили вождями переселенцев двух Французских [галльских] правителей, Беловеза и Сеговеза; из них Беловез отправился в Италию, а Сеговез — в Испанию. Вторгнувшись в Италию, Беловез занял Ломбардию, и вторжение его произвело первую войну Французов [галлов] с Римом. Вторую войну Римляне вели после первой Пунической войны, причем истребили более двухсот тысяч Французов [галлов] между Пьомбино и Пизой. Третья происходила при нашествии в Италию Тевтонов и Кимвров, которые несколько раз побеждали римские войска, но были побеждены Марием. Таким образом, Римляне вышли победителями из всех этих опасных войн. Чтобы победить в них, им нужна была вся их доблесть; мы видим, что впоследствии, когда мужество Римлян ослабло и войска их утратили прежнюю свою храбрость, государство их было разрушено нашествием подобных народов, каковы были Готы, Вандалы и другие племена, занявшие всю Западную [Римскую] империю.

Все эти народы были, как мы сказали, изгнаны из своих стран нуждою, голодом, войной или угнетением, которое терпели дома и которое вынудило их искать себе новое отечество. Будучи многочисленны, они насильственно вторгаются в чужие области, истребляют жителей, овладевают их имуществом, основывают новое государство и даже дают новое имя стране. Так поступили, например, Моисей и народы, завоевавшие Римскую империю. Все

новые названия, которые мы встречаем в Италии и других странах, произошли от народов, занявших эти страны. Так, например, Ломбардия называлась Галлия Цизальпинская; Франция — Галлия Трансальпийская, а нынешнее имя получила от Франков, как назывался завоевавший ее народ; Славония называлась Иллирией, Венгрия — Паннонией, Англия — Британией; подобным образом переменили имена многие другие страны, которые было бы скучно перечислять. Так и Моисей назвал Иудеей завоеванную им часть Сирии. Выше я сказал, что иногда народы побуждаются к переселению войной, которая изгоняет из отечества; в пример этого я приведу Мавру зов, которые в древности обитали в Сирии; узнав о нашествии Иудеев и чувствуя себя не в силах сопротивляться им, они предпочли спасать свою жизнь, покинув страну, чем, пытаясь спасти страну, погубить самих себя; собрав свои семьи, они удалились в Африку, где и поселились, изгнав прежних жителей. Таким образом, не успев защитить собственную страну, они овладели чужой. Прокопий[156][1], описавший войну Велизария с Вандалами, жившими в Африке, уверяет, что читал на колоннах, воздвигнутых в том месте, где жили Маврузы, такую надпись: «Nos Maurusii, qui fugimus a facie lesu latronis filii Navae». Эта надпись объясняет причину исхода их из Сирии. Народы, изгоняемые нуждою из своей страны, представляют грозных неприятелей, и, чтобы удержать их, нужно превосходное войско. Но, если переселенцы, вынужденные покинуть свое отечество, немногочисленны, они не так страшны, потому что не могут действовать силой и принуждены прибегать к хитрости, чтобы овладеть какой-нибудь местностью, а овладев ею, должны держаться помощью союзников и друзей, как, например, Эней, Дидона, Массалийцы и вообще все, которые удерживались в занятом крае лишь с согласия соседей. Великие переселения народов исходили из страны Скифской, страны холодной и бедной, где, размножившись, люди не имели возмож-

ности прокормиться и должны были удалиться, имея множество причин, чтобы уйти, и ни одной, чтобы остаться. В последние пять столетий не случалось, чтобы народы эти по-прежнему наводняли наши страны. Это зависит от разных причин. Во-первых, страны, где обитали эти народы, опустели после их великих нашествий во время падения Империи, когда оттуда вышло более тридцати народов; во-вторых, условия жизни в Германии и Венгрии, откуда они прежде также выходили, теперь настолько улучшились, что жители их могут жить без нужды и не имеют надобности переселяться. С другой стороны, это народ очень воинственный и составляет надежный оплот против соседних с ними Скифов, которые не могут победить его владения. До сих пор в Скифии происходят великие движения Татар, но их отражают Венгры и Поляки, которые справедливо хвалятся, что без них Италия и Церковь испытали бы тяжесть татарских орд. Полагаю, что сказанного об этом достаточно.

ГЛАВА IX

О причинах, обыкновенно возбуждающих войны между державами

Римляне были долго в союзе с Самнитами и наконец начали войну по причине, которая обыкновенно возбуждает войны между державами. Причина эта — или случай, или желание одного государства начать войну. Случай произвел войну между Римлянами и Самнитами, потому что, начиная войну с Сидицинами, а потом с Кам-панцами, Самниты не имели намерения воевать с Римлянами. Но Кампанцы, теснимые ими, против ожидания и их, и Римлян обратились к последним за помощью; это принудило Римлян вступиться за них как за самих себя и начать войну, которой нельзя было избежать без позора. Конечно, Римлянам было бы безрассудно вступаться за

союзников своих Кампанцев против Самнитов, которые также состояли с ними в союзе, но они не могли защищать их как подданных или подчиненных; при таких условиях отказать им в помощи значило бы отнять охоту в будущем у всех обращаться к покровительству Рима. Но Рим стремился не к спокойствию, а к славе и могуществу и потому не мог отказаться от этого предприятия. Та же причина возбудила первую войну с Карфагенянами, когда Римляне вступились за Мессинцев в Сицилии; таким образом, и здесь поводом был случай. Но вторую войну произвел уже не случай; в то время полководец карфагенский Ганнибал напал на союзников Рима, Сагунтинцев в Испании, не для того, чтобы полонить только их, а для того, чтобы вызвать Римлян на войну, иметь случай сразиться с ними и вторгнуться в Италию. Так всегда поступали правители, желавшие начать войну, но в то же время сохранить договоры и честь. Действительно, желая начать войну с государем, с которым существуют договоры, долго соблюдавшиеся взаимно, всего лучше и благовиднее напасть на кого-нибудь из его союзников; в таком случае, вызвав его на войну, мы достигаем нашей цели — воевать с ним; если же он не решится на войну с нами, то обнаружит этим свою слабость или вероломство к союзнику, которому не поможет. И то и другое навлечет на него бесславие, что будет очень выгодно для наших целей. Отдача кампанцами себя под покровительство Рима, чтобы возбудить их к войне за себя, представляет замечательный факт; мы видим, какое средство остается для города, который сам не может защищаться, но во что бы то ни стало желает отстоять себя от атаковавшего его неприятеля, — тогда ему остается предаться добровольно тому, который им выбран себе в защитники. Так поступили Кампанцы относительно Римлян и Флорентийцы относительно короля Роберта Неаполитанского, который не хотел защищать их как союзников, но как подданных защитил против всех сил угнетавшего их Каструччо Луккского.

ГЛАВА X

Деньги вопреки общему мнению далеко не нерв войны

Войну можно начать когда угодно, но нельзя когда вздумается кончить ее; потому, прежде чем браться за предприятие, государь должен взвесить свои силы и соображаться с ними. Он должен быть благоразумен и не ошибиться в своих средствах; ошибка будет неизбежна, если он возложит упование на деньги, на положение страны, на любовь народа и не запасется хорошим войском. Все это, конечно, увеличивает средства государя, но само по себе не составляет силы; само по себе все это ничтожно, и без верного войска ничто не поможет. Без него бесполезны деньги и неприступность страны; без него непрочна верность и преданность народа, потому что народ не может остаться верен государю, который не мог защитить его. Без защитников все горы, озера и крутизны обращаются в равнины. Одни деньги также не защитят, а только скорее погубят. Чрезвычайно ошибочно полагают, будто деньги — главный нерв войны. Первым сказал это Квинт Курций Руф в истории войны между Антипатром Македонским и царем Спартанским; он говорит, что безденежье принудило царя Спарты вступить в сражение, в котором он был разбит, тогда как, если бы он мог на несколько дней отложить битву, в Грецию успела бы прийти весть о смерти Александра и он остался бы победителем без боя. Но, не имея денег и опасаясь, что за это войска покинут его, он решился испытать счастья в сражении. Вот почему Квинт Курций Руф утверждает, что деньги — главный нерв войны. Изречение это повторяется беспрестанно, и неблагоразумные государи слепо держатся этого правила. Основываясь на нем, они полагают, что богатая казна вполне защитит их, забывая, что если бы она давала победу, то Дарий победил бы Александра, Греки победили бы Римлян, в наше время герцог Карл победил бы Швейцарцев и еще недавно в урбинской войне Папа и Флорентийцы без труда восторжествовали бы над Франческо Мариа, племянником папы Юлия П. Но все они были

побеждены людьми, не имевшими денег и считавшими, что в войне главное — армия. Крез, царь Лидийский, показал Солону в числе разных диковин несметные богатства и спросил, что он думает о его могуществе; Солон отвечал, что богатства эти не придают ему могущества, ибо война ведется не золотом, а железом и может найтись кто-нибудь, у кого железа больше, и отнять у него эти сокровища. Другой пример: после смерти Александра Великого огромная орда Французов [галлов] вторглась в Грецию, а оттуда в Азию и послала послов к царю Македонскому заключить с ним договор; чтобы устрашить их видом своего могущества, царь показал им множество золота и серебра; тогда Французы [галлы] пожелали овладеть этими богатствами и разорвали уже заключенный мир, и царь погубил себя именно тем, что почитал своим надежнейшим оплотом. Еще недавно Венецианцы, имея полную казну денег, лишились всех своих владений, и богатство не защитило их.

Итак, в войне главное не золото, как думают, а хорошие войска, потому что золото не дает хороших войск, а хорошие войска доставляют золото. Если бы Римляне вздумали вести войну деньгами, а не оружием, то по величию их предприятий и по трудности выдержанной ими борьбы им не хватило бы золота со всего света. Но они воевали оружием и потому никогда не нуждались в деньгах; другие народы, боясь их, приносили им золото в лагери. Если недостаток денег принудил царя спартанского к сражению, то это зависело от денег лишь настолько, насколько могло зависеть от множества других причин; например, если войско терпит такой недостаток в продовольствии, что ему остается выбирать между голодной смертью и сражением, оно обыкновенно предпочитает сразиться, потому что в сражении найдет более славную смерть и даже, быть может, спасение и победу. Бывает также, что полководец узнает о приближении к неприятелю подкреплений; это вынуждает его или поскорее атаковать его, чтобы испытать счастье в бою, или дождаться, когда он усилится, чтобы потом все-таки сразиться с ним,

но уже в худших условиях. Равным образом, когда полководец (как, например, Гасдрубал, когда Клавдий Нерон атаковал его с другими консулами при Марке)[157][2] принужден или бежать, или сразиться, он всегда предпочитает последнее, потому что, как это ни рискованно, он допускает возможность успеха, тогда как бегство представляет верную гибель. Итак, есть много разных обстоятельств, которые могут принудить полководца дать сражение против воли; в числе этих причин может быть и безденежье, но из этого вовсе не следует, что деньги имеют в войне больше значения, чем все другие причины, которые ставят людей в такую необходимость. Повторяю, не золото, а армия составляет истинный нерв войны. Деньги, конечно, необходимы, но это вещь второстепенная, и хорошие войска всегда сами справятся с этой необходимостью, так как хорошим войскам столько же невозможно не достать себе денег, как невозможно, чтобы одни деньги создавали хорошие войска. История множеством примеров подтверждает сказанное. Так, Перикл советовал Афинянам начать войну со всем Пелопоннесом, доказывая, что промышленность и богатство их непременно доставят им победу. Афиняне действительно добились в этой войне некоторых успехов, но в конце концов погибли; мудрость и хорошая армия Спарты восторжествовали над промышленностью и богатством Афин. Справедливо смотрит на это дело Тит Ливий: рассуждая, победил ли бы Александр Великий Римлян, если бы пришел в Италию, он доказывает, что для успеха войны нужны три вещи: многочисленная и хорошая армия, умные полководцы и счастье; он рассматривает, у кого этого было больше, у Римлян или у Александра, и выводит заключение, вовсе не упоминая о деньгах[158][3]. Когда Сидицинцы просили Кампанцев защитить их против Самнитов, Кампанцы, вмешавшись в войну, вероятно, больше рассчитывали на деньги, чем на войска, ибо, взявшись помогать Сидицинцам, были

принуждены после двух поражений сделаться для собственного спасения данниками Рима.

ГЛАВА XI

Неблагоразумно вступать в союз с государем, который имеет более славы, чем действительной силы

Желая показать ошибку Сидицинцев, которые положились на помощь Кампанцев, и ошибку Кампанцев, которые понадеялись защитить их, Тит Ливий говорит прекрасно: «Campani magis nomen in auxilium Sidicinorum, quam vires ad praesidium attulerunt» [159] [4]. Это доказывает, что союзы с государями, которые по отдаленности своей страны, или по внутренним смутам своего государства, или по другой причине не могут оказать помощи, доставляют больше блеска, чем пользы. Так, когда в 1497 году Папа и король Неаполитанский напали на нас, Флорентийцев, мы извлекли из союза нашего с королем Французским «magis nomen, quam praesidium»; то же постигло бы всякого государя, который решился на какое-нибудь предприятие, положившись на императора Максимилиана: союз с ним принадлежит к числу тех, которые доставляют «magis nomen, quam praesidium», как говорит Тит Ливий о союзе Сидицинцев с Кампаниями. Ошибка Кампанцев состояла в том, что они вообразили себя сильнее, чем были на самом деле. Так заблуждаются люди нередко и берутся защищать других, когда не могут защитить самих себя. Ту же ошибку сделали и Тарентинцы, когда во время войны Римлян с Самнитами послали к римскому Консулу послов сказать ему, что они желают примирения воюющих и объявят войну тому, кто будет противиться миру. Консул, выслушав это, засмеялся и при послах велел начи-

нать битву, ответив, таким образом, Тарентинцам не словами, а делом, чего они вполне заслуживали. В этой главе я говорил о том, как иногда государи защищают других; в следующей я поговорю о том, как они защищают самих себя.

ГЛАВА XII

Что лучше: в боязни нападения самому напасть на противника или ждать его нападения?

Я был свидетелем споров между людьми, сведущими в военном деле, о положении государя ввиду другого, почти равного ему могуществом и грозящего ему войною; спорили о том, что выгоднее ему, ждать ли неприятеля дома или предупредить его, напав на него в его владениях. Обе стороны приводили дельные доводы. Доказывавшие необходимость самому начинать нападение приводили совет, данный Крезом Киру, когда последний прибыл в пределы Массагетов с намерением покорить их и получил от царицы их Тамиры предложение выбрать одно из двух: или вторгнуться в ее царство, где она будет ждать его, или дождаться ее нападения. Когда об этом предложении стали рассуждать, Крез вопреки общему мнению советовал идти на неприятеля, приводил в доказательство, что, победив ее вне ее царства, царь не лишит ее владений, потому что она успеет оправиться; победив же ее в собственных пределах ее, он может преследовать ее, не дать ей времени опомниться и завоевать ее государство. Приводили также совет, данный Ганнибалом Антиоху, когда царь намеревался объявить Римлянам войну; он доказывал, что Римлян можно победить только в Италии, потому что только там можно противодействовать их силам, богатству их страны и помощи союзников их; если же царь будет воевать с ними вне Италии и оставит им Италию свободной, то у них останется источник, от-

куда они будут получать неисчерпаемые силы и средства; Ганнибал был убежден, что у Римлян прежде следует отнять Рим, а потом уже все государство; прежде Италию, а потом и другие страны. Еще приводили в пример Ага-фокла, который дома не мог выдерживать войну, а атаковав Карфагенян в их отечестве, принудил их просить мира. Ссылались и на Сципиона, который для освобождения Италии напал на Африку[160][5].

Другие утверждали, что для погубления неприятеля следует отвлечь его от его владений. Они указывали на Афинян, которые торжествовали, пока вели войну у себя, и пали, как скоро перенесли ее в Сицилию. Приводили также поэтическое сказание об Антее, великане Ливийском, которого Геркулес Египетский не мог одолеть, пока он оставался в пределах своего царства, но, хитростью Геркулеса выманенный оттуда, лишился владений и жизни. Это дало повод мифу об Антее, который был сыном Геи и черпал новые силы всегда, когда касался матери-земли. Геркулес, заметив это, поднял его на высоту и задушил. Приводим и новейшие мнения. Известно, что Фердинанд, король Неаполитанский, считался одним из мудрейших государей своего времени; за два года до его смерти распространился слух, что против него идет Карл VIII, король Французский; он начал деятельно готовиться к обороне, но захворал и, умирая, завещал, между прочим, сыну своему Альфонсу ждать неприятеля в своей стране; Альфонс не послушался этого совета и, послав армию в Романью, лишился без боя и войска, и государства.

Дата добавления: 2015-11-26